Записки анестезиолога

Александр Е. Иванов, 2018

«Записки анестезиолога» – это сборник уникальных историй из жизни врачей. Тех, кто ежедневно сталкивается с критическими состояниями, когда рядом могут быть боль и радость, горе и смех. Однако тут вы не найдете историй о героической работе, о спасенных человеческих жизнях. Если вам в жизни везло, и вы никогда не сталкивались с подобным, то все это покажется вам каким-то фантастическим бредом. Но поверьте, это постоянно происходит в реальной жизни, а описанные персонажи живут где-то рядом, пусть в каком-то параллельном с вами мире. Жизнь порой фантастичнее вымысла. Смело берите книгу в руки, и читайте от корки до корки, каждая страница будет увлекать вас сильнее, а вопрос: «Да ладно?» – будет преследовать вас в каждом абзаце.

Паралимпийские игры

В ординаторскую реанимации зашел больничный психиатр. Ему слово:

— Смотрю телевизор. На всех каналах предлагается испытать гордость по поводу успехов российской паралимпийской сборной, гордости российского спорта. Паралыжи, парафристайл. Ну так это и любой дебил сможет. А им же тоже хочется себя в чем-то проявить. Почему бы не устроить соревнований по парашахматам? Думаю, наша сборная была бы вне конкуренции. Двое шахматистов на примете уже есть. Вспомнил тут шахматный поединок между двумя олигофренами в дурдоме, санитаром и пациентом, спорт, конечно, жесткий, но зрелищный.

Как-то раз удалось познакомиться с интересным человеком, одним из постоянных клиентов известной психбольницы, поступавшим туда на лечение регулярно раз в три месяца. Назовем его Васей. Василий не был сумасшедшим или психом, обычный дегенерат, дебил-алкоголик. И только один божий дар выделял его из массы подобных: у него на голове невероятно быстро росли волосы. Что, впрочем, не такая уж редкость среди идиотов. Грешно было не воспользоваться таким подарком судьбы. За три месяца Вася был способен отрастить косы, высоко ценимые в парикмахерских салонах за длину и натуральный окрас. Проведя пару месяцев в дурдоме, поднакопив за этот срок пенсию по инвалидности и продав отросшие волосы, Василий уходил в запой. Допившись до паралича, поступал снова. Так повторялось много лет с пугающей регулярностью. Ученые бились над загадкой, как разорвать этот замкнутый круг. И вот однажды за дело взялись санитары. Надо сказать, что санитары в том заведении — публика весьма своеобразная и интересная. На тот момент основу младшего медперсонала составляли отставные военные, ушедшие на пенсию в разных званиях от прапорщика до генерал-майора. Что их заставляло работать на столь скромной должности, до конца было не понятно, скорее всего обстановка на работе, в которой они чувствовали себя комфортно, как бы среди своих. Неизвестно, была это их собственная идея, или действовали они по указанию врачей, но перед очередной выпиской санитары связали Василия и насильно обрили ему голову. Оставшись без существенной прибавки к пенсии, Вася все равно запил. Но испить желаемого не сумел, кончились деньги, и поэтому в очередной раз поступил раньше срока.

Врачи ликовали. Ура! Замкнутый цикл оказался не таким уж и прочным, сегодня его сократили, завтра разорвем! Очередная победа советской психиатрии! Хоть маленький, но шаг к выздоровлению. Но никто не оценил угрозу, надеясь на короткую память дебила. Вася не забыл обидчиков.

В один из вечеров санитары коротали время за шахматным столом. Гуляющий вокруг Вася неожиданно предложил сыграть с победителем. Отставной полковник, главный Васин обидчик, считавший себя неплохим игроком, со смехом согласился. Зря. Аккуратно расставив фигуры, Василий поднял доску и со всей ненавистью треснул санитара доской по голове. Доска в щепки, кожа на лысом черепе бывшего офицера разлетается в клочья. Санитар, ослепший от крови, вспоминает, что он не просто отставной полковник, а офицер внутренних войск. Крик: «Сгною падлу!!! Убью!»

Вася был связан, профессионально избит без видимых повреждений на теле и, естественно, снова обрит наголо. После этого случая больше в больницу он не поступал. Или помер после очередного запоя, или лечился амбулаторно, что вряд ли. Больница лишилась одного из своих интересных пациентов, утратив какую-то неуловимую частичку своей неповторимости. Кстати, а никто не знает, где зажигают огонь Паралимпиады?

— Так в каждом городе, по пути следования и зажигают. Не так, как у обычной, в Греции.

— Вот и я думаю, в Греции оно как-то не логично. В былые времена греки со своими будущими паралимпийцами поступали строго, их еще в младенчестве со скалы…

— Да, сборная у нас сильна. На первом месте. Здоровых молодых калек у нас хватает. Кстати, война способствует развитию паралимпийских видов спорта.

Доктор, прежде работавший на «Скорой», тоже поделился своей историей.

— Помню, как раньше тренировались наши паралимпийцы, как проходили тренировки спортсменов-инвалидов где-то в начале 90-х годов. Спортсмены проживали в специализированном интернате, в народе — в пнях, забыл номер, рядом со Смольным. Обитателям интерната разрешался выход наружу, в город. Естественно, не всем. Помнится, был там один идиот, который с утра до вечера неистово дрочил в садике за забором, занимаясь по индивидуальной программе. Местный тренер формировал пары для совместных прогулок, как мы их называли на «Скорой» — спарки. Спинальный инвалид или безногий, но с сохраненными остатками интеллекта, сидел в кресле-каталке, а ходячий олигофрен катил ее по городу. К зачетному времени все должны были вернуться на исходную, на спортбазу. Опоздавших ждало наказание, пропуск очередного этапа. В зачет, видимо, шло расстояние, пройденное спаркой, и техника прохождения дистанции. Рекордсмены, победители на дальность добирались даже до Московского района. В послеобеденное время тандемы расползались по городу. У многих была цель, кинотеатр, черт, опять забыл название, на Садовой, рядом с Апрашкой. Расстояние не маленькое, но он был, кажется, единственным с въездом для колясочников. Умный желал смотреть кино. В это время их напарники-дебилы частенько нарушали спортивный режим. Проще говоря — злоупотребляли. Порой злоупотребляли так, что сами теряли способность передвигаться. Один, помнится, даже умудрился пропить коляску партнера. Часто за компанию режим нарушали и безногие. И эти спортсмены были серьезной проблемой для ближайшей подстанции «Скорой помощи». Пьяный олигофрен забот не доставлял, тем более что найти его не всегда удавалось. А если валялся рядом, то их с удовольствием принимал вытрезвитель. А пьяный безногий инвалид приносил забот. Вытрезвитель его как инвалида с явными признаками болезни не принимал, везти по месту обитания не разрешалось. Положено было доставить в приемное отделение дежурной больницы, где тебе с таким клиентом были не очень рады. А куда девать спортинвентарь, коляску? Советские коляски, кто помнит, были не складные, в машину «Скорой» не влезали. Того, кто сподобился пропить коляску, продав рядом, на Апрашке, я благодарил самыми теплыми словами, на какие только способен. Оставишь ее на улице — сопрут. Будут претензии со стороны руководства клуба. Каждый раз приходилось искать новые пути решения. Вызывает «Скорую» мент — хорошо, инвалида забираем, а коляску стой, сторожи. Рядом на дистанции окажется вторая спарка с вменяемыми участниками — оставляешь им, ждите приезда арбитров из ПНД.

— Да, на «Скорой» работа не простая, требует не столько профессиональных знаний, а умения находить выход из ваших ситуаций.

— Это точно, врачебной работы — ноль. Постоянно из какой-нибудь задницы ищешь выход.

— А зачем искать? Задница, она сама по себе и есть выход.

— Не скажи, у многих она вход. А сейчас таких хватает. Ну вот к примеру: попадается на улице псих. Куда его? Психбригада к тебе не подъедет, с твоим направлением в дурдом не возьмут. Хорошо, если явный делирик, чертей на стене ловит, тогда еще можно выпросить у ответственного врача или психиатра разрешение отвезти его в дурдом, а если товарищ просто с легким припиздоном? Один, помню, весь вечер в метро по эскалатору катался, вверх-вниз, пока менты не тормознули, странным показался товарищ. Хотя, казалось бы, им какое дело, пусть катается, каждый раз честно платит. Спрашиваю зачем? Отвечает: следят за ним, он так пытается выяснить — кто. Долго я репу чесал, чего с ним делать, что у него, шизня или просто навязчивость? Решили отвезти его на соседнюю станцию метро.

— Для чего?

— А мы узнали, там эскалатор в тот день работал только на спуск. Подняться он уже не смог. Успокоился, уехал домой, в Веселый поселок. Не знаю, может, там тоже катался, но это уже не наше дело, не наш район, далеко.

— Ловко. Я так помню, у меня в свое время был один, музыкант. В консерваторию вызвали, всех достал вопросом, почему у него яйца пухнут? Покажи, говорю. Посмотрел, вроде все нормально, иди, играй на своем кларнете. А он нет, ты, говорит, ничего не понимаешь. А я музыкант, разбираюсь, у меня три такта не пухнут, на четвертый пухнут. Сейчас покажу. И достает при всех свою мотню, вываливает наружу и начинает играть на своей дудке. Картина. А я сижу перед ним и слушаю, и думаю, чего с тобой, болезным, делать. Хоть какой-то диагноз бы придумать, чтоб тебя в простую больницу сдать, там пусть разбираются. Короче, написал ему: острый эпидидимит, воспаление, значит, яйца. Отвез его в дежурную урологию, сижу в приемном, заполняю карточку. И только слышу, как в смотровой заиграл кларнет, и крик хирурга:

— Что за козел привез сюда этого мудака! Он же еб….й!

Каким-то чутьем понимаю, что слово «козел» относится ко мне и надо сваливать.

— Ну ладно, ребята, весело у вас, с вами тут можно до утра просидеть, пойду ваших психов посмотрю.