Неизвестный Хлыноff

Александр Геннадьевич Балыбердин

Кем были предки вятчан? Была ли Вятка основана ушкуйниками и хлынами? Какие тайны хранит древний город? Самые острые вопросы истории г. Хлынова (Вятки, Кирова) и самые смелые ответы на них в книге, основанной на открытых лекциях, прочитанных в Кировском областном краеведческом музее.

РАЗДЕРИХИНСКАЯ БИТВА — БЫЛЬ ИЛИ НЕБЫЛЬ?

12 июня 2010 г. жители г. Кирова,⁹⁵ впервые за многие годы, официально отметили день города, как праздник Свистуньи. Как в стародавние времена, он начался с панихиды у Раздерихинского оврага, где почти шесть столетий предки вятчан «своя своих не познаша и побиша» устюжан, спешивших к ним на помощь. Исполненные самых добрых чувств кировчане пригласили на праздник делегацию из Устюга Великого, чтобы замириться и простить друг другу старую обиду. Но глава делегации, виновато улыбнувшись, признался, что никакой обиды на вятчан у него нет, да устюжане и не помнят ничего такого.⁹⁶ Пришлось напомнить. Но устюжане стояли на своем — не было такого и все!

Как же не было? А что же мы тогда празднуем? И, если в этом овраге никто не дрался, то почему он называется Раздерихинским? И зачем тогда на склоне оврага поставлена часовня Михаила Архангела, в которой наши предки совершали панихиду? О ком и о чем они молились? И, если битвы не было, то в чем тогда смысл праздника Свистуньи? Эти и другие вопросы вернулись к нам с возрожденным праздником.

Летом 2011 г. день города снова прошел под названием Свистуньи, а осенью началась масштабная и долгожданная реконструкция набережной, в связи доля внимания городских властей досталась и Раздерихинскому оврагу. В нем прибрались, заменили на спуске старое асфальтное полотно, вырубили старые деревья, и сразу все вокруг преобразилось, наполнилось воздухом и светом, задышало стариной! Нет сомнений, что следующим летом сюда придут тысячи горожан, чтобы снова встретить День своего города — Вятскую Свистунью. Но чем она отзовется в их сердцах? О чем напомнит? Чем в ответ зазвучит душа? В том числе у юных вятчан? Ведь, как известно, «нам не дано предугадать, чем наше слово отзовется?»

Вместе с тем, отклики на рассказ о Раздерихинской битвы приходилось слышать разные. Если народ попроще, как правило, слушал и молчал, то люди образованные удивлялись, как так могло случиться, чтобы русские русских в брани не узнали? Но молчание и недоумение — не самый прочный фундамент для главного городского праздника. И вряд ли традиция Вятской Свистуньи могла пережить века, будь она основана только на басне. Тем более, что она характеризует вятчан далеко не с лучшей стороны.

Возможно, одним из первых, еще в 1996 г. попытался ответить на эти вопросы протоиерей Сергий Гомаюнов⁹⁷ (в те годы — преподаватель ВГПУ) в работе «Проблемы методологии местной истории», которая исполнена многих глубоких и верных наблюдений о роли и месте церковного предания в жизни вятчан.⁹⁸

Движимый стремлением постичь местное сообщество «не только как совокупность отдельных атомов, а как, в первую очередь, единое целое, самоидентифицирующее себя во временном потоке истории», автор предложил сосредоточить усилия на изучении «местной идеи», через которую общество проявляет себя в истории как «коллективный индивид, обладающий соборным личностным началом». Источником для изучения этой идеи, по его мнению, является вятское предание, которое прочитывается в самых разнообразных источниках — пословицах и поговорках, древних летописцах и рукописях, главном городском празднике — Свистунье, гербе города, градостроительной композиции средневекового Хлынова (Вятки).⁹⁹ Разделяя эту верную мысль, заметим, что к числу таких источников также относится и название города, которое активно участвует в формировании его образа в сознании горожан.

Найти «совокупную духовную характеристику» вятчан «довольно просто, так как за вятскими издавна закрепилось прозвище «слепороды». Причем, как пишет автор работы, эта слепота

«относится не к внешнему человеку, имеющему какие-то физические недостатки, а к человеку внутреннему, и слепота здесь — слепота душевная… Слепород, таким образом, на языке предания — это человек, отделивший себя в душе от Бога и погрузившийся в мрак распадающегося мира, в котором каждая противостоящая слепороду часть воспринимается не просто как иная, но как враждебная. Слепород в борьбе за жизненное пространство не останавливается ни перед чем, в том числе и перед братоубийством».¹⁰⁰

В качестве примера автор книги приводит битву в Раздерихинском овраге, считая, что именно по причине своей душевной слепоты вятчане — слепороды не признали в устюжанах соотечественников и собратьев по христианской вере, за что и поплатились гибелью нескольких тысяч своих единоплеменников.

Другой «намек» на слепородство вятчан, по мнению ученого, можно найти в истории основания города Хлынова, в том виде, как она изложена в рукописи П.М.Сорокина «О начале Вятской земли».¹⁰¹ Оказывается, место, на которое чудесным образом с Кикиморской горы были перенесены заготовленные новгородцами бревна, уже было занято вотяками — здесь находилась их языческая кумирница. Обнаружив это, новгородцы сожгли и селение вотяков и их святилище, то есть поступили «как типичные слепороды: иной — значит враг».¹⁰²

Размышляя над этим фактом, ученый приходит к еще более глубоким обобщениям, называя вятчан хлынами: «Так из глубины местного предания напоминает о себе библейское повествование. Хлыны подобны каинитам. Убийство, совершенное из корыстных, эгоистических интересов, по зависти — смертный грех.… И наказание Каину и его потомкам предрекает судьбу всех нераскаявшихся каинитов: «Когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя, ты будешь изгнанником и скитальцем по земле (Быт. 4, 12). Так и хлыны скитались по многим землям, нигде долго не задерживаясь».¹⁰³

Потребовались века, чтобы, взирая на труды и пример жизни преподобного Трифона и других святых, вятчане в лице лучших представителей своего народа смогли преодолеть «родовой комплекс слепородства», память о котором и должна «актуализировать» Вятская Свистунья, заставляя их «вновь и вновь вспоминать, кому вятчане обязаны своим душевным исцелением».¹⁰⁴ Еще одним средством актуализации памяти о слепородстве вятчан, по мнению Гомаюнова, является герб г. Вятки, стрела на котором будто бы свыше указывает на место для города, которое ушкуйники не смогли самостоятельно выбрать по причине своей душевной слепоты.¹⁰⁵

Спустя два года после выхода из печати работы Гомаюнова, мысль о слепородстве вятчан оспорил В.В.Низов, заметив, что это прозвище могло закрепиться за жителями Вятской земли по вполне естественной причине — поскольку в своем внешнем облике они сохраняли немало антропологических черт финнов (веси, чуди) и других переселенцев из Белозерского края, в том числе и «подслеповатость глаз».¹⁰⁶ Отчего вятчане и казались «слепыми от рождения».

К сожалению, ни в 1990-е годы, ни позже эта дискуссия в те годы не получила продолжения. Между тем, споры вокруг исторического названия и времени основания г. Кирова, а теперь и возрождение праздника Вятской Свистуньи со всей прямотой ставят нас перед вопросом о достоверности легенды о Раздерихинской битве, а также об уместности именно такой характеристики праздника Свистуньи и менталитета вятчан. Хочется верить, что эта статья поможет приблизиться к верному пониманию проблемы.

Поскольку в концепции Гомаюнова битва в Раздерихинском овраге играет особую роль, то есть смысл остановиться на ней подробнее, проверив предание об этой битве данными письменных источников, которые, как известно, в исторической науке имеют особый вес.

«Где-то на Вятке»

Как правило, большинство исследователей ассоциирует Раздерихинскую битву со сражением между Анфалом Никитиным и Михаилом Рассохиным, хорошо известным по общерусским летописям и местным летописцам. А.А.Спицын приводит это известие по Никоновской, Новгородским II и IV, Софийским I и II, Типографской и Воскресенской летописям: «1418. Анфал Никитичъ убиенъ бысть на Вятке и сынъ его Нестеръ отъ Михаила Розсохина июня въ 12 день».¹⁰⁷ «Повесть о стране Вятской» датирует это сражение 1421 годом, но, в остальном, почти слово в слово повторяет известия летописей: «Въ лето 6929 на Вятке убиенъ бысть Анфал и сынъ его Несторъ от Михайла Розсохина».¹⁰⁸ В «Летописце старых лет» это известие приведено в другой редакции, причем сын Анфала назван Стефаном: «В лето же 6929-е в стране ж земли Вятския жителя Анфала и сына его Стефана нашедши ратию Михаило Росихин с товарыщи убили».¹⁰⁹ В Рязанцевском списке из собрания ГАКО приписано: «5000 человек»,¹¹⁰ а неизвестный автор «Сказания о вятчанех» пометил это событие 1481 годом: «В лето 6989-е Михаило Росохин на Вятке убил Анфала и сына его Степана».¹¹¹

Благодаря этим упоминаниям Раздерихинская битва приобрела авторитет реально произошедшего события. Однако, заметим, что ни в одном из перечисленных выше известий не сказано, будто битва между Анфалом Никитиным и Михаилом Рассохиным, действительно, произошла в Раздерихинском овраге, но сказано — «на Вятке» или «в стране земли Вятския», то есть где-то в вятских пределах. О том, что эта битва произошла под Хлыновым, упоминает лишь «Слободская летопись»: «6986. Убилъ Анфала и с нимъ 9000 Михаило Россохин под Хлыновомъ».¹¹² В этом сообщении сражение датировано 1478 годом, а число погибших в нем воинов увеличено до 9000 человек.

Не может служить доказательством и сам праздник Вятской Свистуньи, так как традиция почитания «устюжских родителей» существовала не только в Хлынове, но также в городах Слободском и Котельниче, селах Подчуршино Слободского уезда, Покровском Котельничского уезда, Верхосунье Нолинского уезда, Истобенском Орловского уезда. Может при этом следует отдать предпочтение записям из синодиков именно церквей г. Хлынова? Однако в синодике Богоявленского собора записано: «Устюжские ж: Василия, Феодора, Патрикия и иже с ними 7000 убитых под Котельничем градом ж»,¹¹³ на основании чего Низов предположил, будто Свистунья «родом» из Котельнича, и ее «историко-культурные истоки… логично усматривать в недрах народной традиции, сложившейся в среде котельничан в связи с поминовением «устюжских родителей».¹¹⁴ Однако и это не более чем гипотеза.

Если вятские книжники сообщают о битве в Раздерихинском овраге столь противоречивые сведения, то, может, прояснят вопрос устюжские летописцы? Однако ни «Летописец о великом граде Устюге»,¹¹⁵ ни «Летописец Богом спасаемого града Устюга»,¹¹⁶ ни «Устюжский летописец»¹¹⁷ о легендарной битве в Раздерихинском овраге ничего не сообщают. Хотя не раз упоминают о том, что в XV веке между устюжанами и вятчанами, действительно, существовали непростые отношения.

Так, согласно «Летописецу о великом граде Устюге», в 1417 г. вятчане и устюжане совместно воевали Двинскую землю. В 1436 г. вятчане не поддержали князя Василия Косого в походе на Устюг, но спустя два года уже сами ходили войной на устюжан и сожгли древний город Гледен. В 1459 г. устюжане помогли великому князю Ивану Васильевичу Московскому смирить Вятку. В 1466 г. вятчане снова разбойничали в землях устюжан и сожгли Кокшенгу, затем «выплыв в Двину, пошли вверх по оной и по Югу, но принуждены были устюжан изготовившихся к бою под командой их наместника Сабурова, оставить в покое и поспешить в Вятку». Это упоминание устюжан о «наместнике Сабурове» весьма примечательно, так как синодики вятских церквей указывают на гибель Анфала именно в составе «Сабуровой дружины».¹¹⁸ Однако «Летописец о великом граде Устюге» опровергает это мнение. В 1469 г. вятчане и устюжане снова вместе ходили войной «на Казань», а в 1471 г. — на Двинскую землю. В 1486 г. вятчане разграбили три волости близ «Подосиновского городка», но, узнав, что против них выступили устюжане, возвратились в Вятку. После чего в 1488 г. воеводы великого князя, «при которых было воинство — двиняне, важане и каргопольцы», охраняли устюжан от вятчан. В 1489 г. устюжане участвовали в покорении и «разводе» Вятки Иваном III, сопроводив пленных предводителей вятчан в Москву к великому князю.¹¹⁹

Иногда известия устюжских книжников лаконичны, иногда — более чем подробны. Но о битве в Раздерихинском овраге — ни слова. И это при том, что в ней погибло от 5 до 9 тысяч воинов! Чтобы осознать масштаб трагедии, вспомним, что спустя два столетия, в 1615 году, во всем Хлынове насчитывалось немногим более 630 дворов.¹²⁰ Поэтому с уверенностью можно сказать — случись эта битва даже не в XV, а в XVII веке, она стала бы катастрофой не только для Хлынова, но для всей русской Вятки. Следовательно, масштаб сражения, если оно и состоялось, был куда более скромным.

Но может в этой битве участвовали не одни только хлыновцы, но также жители других вятских поселений. Но и это — не факт! Так как на основании летописных источников мы вообще не можем утверждать, что это была битва вятчан с устюжанами. Известно лишь, что Михаил Рассохин где-то на Вятке убил Анфала Никитина, но, кто именно сражался на стороне этих вождей, не сказано. С равным успехом можно предположить, что этот вооруженный конфликт произошел между двумя отрядами новгородских наемников или бандами ушкуйников.¹²¹ Однако «отдуваться» за них почему-то приходится вятчанам, заслужившим от современных исследователей упреки в хлыновстве и слепородстве!

Таким образом, ни одна из известных ныне общерусских, ни один из вятских или устюжских летописцев не позволяет идентифицировать сражение между Анфалом Никитиным и Михаилом Рассохиным как Раздерихинскую битву, в которой вятчане и устюжане «своя своих не познаша и побиша». Но тогда чем можно объяснить возникновение этой легенды, и чему посвящен праздник вятской Свистуньи, который год от года все более широко и торжественно отмечается в г. Кирове?

Басня, записанная Петром Рычковым

Когда и где сложилась эта легенда, мы вряд ли узнаем. Известно лишь, что в 1770 г. первым ее зафиксировал географ, краевед, экономист Петр Иванович Рычков (1712—1777), совершавший путешествие по провинциям российского государства. В «Записках» Рычкова легенда о Раздерихинской битве помечена 24 июля 1770 года.¹²² Приведем этот пространный рассказ в авторской редакции:

«Когда татара опустошали Вятскую страну, то скоро сия плачевная весть достигла до единоплеменных им народов, живших в областях Устюга великаго. Они, узнав сие и видя вятчан приведенных в разорение от варварских народов, отправили к ним в помощь несколько тысяч вооруженных людей. Но с ними случалось чудное и никогда неожидаемое нещастие, произошедшее от следующей причины. Устюжана (как видно, считая вятчан осажденными от татарских войск и желая, чтоб о пришествии их не уведали в неприятельском стану) разсудили, не давая знать гражданам города Хлынова, притти к ним в ночную темноту. Они сие было изполнили и пошли ко граду подле самаго берега реки Вятки, где от зрения людскаго вместе с темнотою прикрывала их высокая гора, на верху коей стоит тот город, которого плачевное состояние подвигло их идти к нему на помощь. Будучи объяты таким осторожным намерением с великою тишиною приближились они к самому городу. Но градские стражи, усмотря при подошве горы колеблющийся народ, почли их за неприятелей, и тотчас ударили тревогу, на которую сбежались все градские жители. Не было уже нужды возвещать стражем причину нечаянной тревоги — все могли усмотреть сквозь мглу множество пришедших к ним людей, о которых все единогласно говорили, что они суть враги нашего города. Будучи оскорблены частыми набегами неприятелей и притом пробудившись от сна, увидя себя вдруг окруженных неведомо каким народом, не разбирая ничего, с ужасным отчаянием сделали из города вылазку и вступили с устюжанами в кровопролитный бой. Ярость тем паче с обоих сторон умножалась, что обои народы сражаясь друг с другом, в темноте думали, что они убивают неприятелей. Ибо вятчане почли их черемисами. Напротив того устюжана приняли их за татар, овладевших городом Хлыновом. И в таких странных мыслях проливали кровь свою до тех пор, как утренняя заря осветила их от темноты ночной. В сей час ужас их еще больше объемлет, потому что вятчана видят тех, с которыми они сражались, в таковой же одежде, как и сами, и со страшным изумлением спрашивают их: „Что вы за люди?“ Они ответствуют: „Мы устюжана пришли для защищения вятчан от общих наших врагов“. Услыша сии слова и познав друг друга, ударились в несказанную печаль, видя умерщвленных своих одноземцев, родственников и приятелей. Наконец сия печаль, сказывают, будто бы превратилась в пущее их междоусобие, тем паче, что обои народы считали, что сие ужасное кровопролитие с чьей-нибудь стороны умышленное, а по тому все защищали свою невинность острием меча. Но сие междоусобие прекратилось тем, когда предводитель устюжских войск именем Анфал и сын его Нестор убиты были от некоего Михаила Россохина, бывшего Вятским народоначальником. Сказывают, что с обоих сторон на месте убито более 4000 человек, которые все погребены в предместии города Хлынова, и нынешние градские жители в память сего нещастнаго случая отправляют ежегодно на том месте при собрании всего народа печальные поминки».¹²³

Прежде всего заметим, в рассказе Рычова нет ни слова о слепородстве вятчан, хотя он настолько эмоционален и изобилует таким количеством подробностей, что впору предположить, будто автор лично принимал участие в той трагической баталии. Основываясь исключительно на устном предании — как известно, не самом достоверном источнике — он уверенно связал это сражение с битвой между Анфалом Никитным и Михаилом Рассохиным и перенес его действие под Хлынов. При этом большую часть своего рассказа Рычков вынужден объяснять, как и почему могло произойти столь невероятное и кровавое «междоусобие». Но ему вряд ли удалось разрешить все недоумения.

Зададим несколько вопросов:

— Могло ли многотысячное войско устюжан незаметно, «с великой тишиною», в ночи приблизиться к Хлынову на расстояние рукопашной схватки?

— Если вятчане накануне битвы мирно спали, по какому признаку устюжане сочли Хлынов «осажденным от татарских войск»?

— Если жители Хлынова страдали от набегов татар, то почему приняли устюжан за… черемисов?

— Неужели противоборствующие стороны, бившиеся до самой утренней зари, не могли узнать друг друга иначе, как по одежде — например, по оружию, снаряжению, крикам и брани, которыми сопровождалось любое рукопашное сражение?

— Почему, увидев, что Хлынов окружен неизвестным противником, его жители решили не укрыться за городскими укреплениями, а выйти из города и напасть на врага?

Вообще, из рассказа Рычкова создается впечатление, будто той ночью сражались не опытные воины, а ничего не смыслящие в ратном деле малые дети. Неадекватное поведение вятчан в начале сражения вызывает разве что жалость, но обвинять их в намеренном братоубийстве — это уже слишком! Что касается второй части сражения, когда от отчаяния обе стороны стали истреблять друг друга, то также не понятно, почему ответственность за это беззаконие и название слепородов должны нести только вятчане? Устюжане не в меньшей степени заслужили этот упрек.

Когда возникло записанное Рычковым предание — неизвестно. Однако заметим, что автор «Повести о стране Вятской», составленной по всей вероятности около 1706 г., хотя и приводит в последней части своего сочинения краткое известие об убийстве Анфала Никитина от Михаила Рассохина, но никак не связывает его с битвой в Раздерихинском овраге. Возможно, потому что по данным синодика Богоявленского собора, при котором служил Семен Поповых, вероятный автор «Повести», эта битва произошла под Котельничем. Так или иначе, но именно Рычков первым связал легенду о битве в Раздерихинском овраге с сообщением «Повести» о битве между Анфалом Никитиным и Михаилом Рассохиным.

Впрочем, сделано это было без умысла обвинить вятчан в слепородстве. Напротив, Рычков весьма высоко отзывается о нравах «обитателей Вятской провинции»: «В нравах, в житии и в самом языке обитателей Вятской провинции примечается все, что слышим мы по преданиям о нравах древних славян, обитавших в новгородских пределах. Остатки простоты того времени, изображающей нам приятное добронравие отцов наших, сохранены между вятчанами более всех других потомков сего народа».¹²⁴

Также нельзя не обратить внимания, что в описании Раздерихинской битвы и посвященного ей праздника Рычков не упоминает названия Свистунья или Свистопляска, называя ежегодное памятование о нем «печальными поминками», которые «градские жители» отправляют «при собрании всего народа». Последнее замечание о том, что в «поминках» принимали участие не только хлыновцы, но также жители других вятских городов и сел, заставляет предположить, что Свистунья была не только городским, но и региональным праздником, объединявшим всех приехавших в эти дни в столицу Вятской провинции.

Легенда о Раздерихинской битве в изложении Рычкова примечательна и тем, что в ней ничего не сказано о церковной составляющей праздника — ни о часовне, возведенной в месте упокоения погибших воинов, ни о панихиде, совершаемой в память о них. Зная интерес автора к подробностям и деталям, можно предположить, что это молчание неслучайно и свидетельствует о том, что во времена Рычкова Свистунья была именно народным праздником со всеми вытекающими из этого последствиями в виде плясок, песен, свиста, кулачных боев, винопития и иных составляющих языческой тризны.

«Пережитки язычества»

Первое упоминание о панихиде содержится в изданной в 1808 г. «Истории вятчан» Александра Вештомова. Но даже тогда, спустя три десятилетия, «пережитки» язычества все еще были заметны внимательному глазу первого вятского историка, который писал: «После отправления сей панихиды собираются на то место жители и гуляют оные невинно, подлые же пьют. Несколько лет назад тому происходило притом по обычаю язычников свисты и пляски, от чего и называется сей случай на Вятке Свистопляскою. Также обыкновенные были и кулачные бои, но оные, так как и пляски, благоразумным начальством ныне уже прекращены, а свисты остаются притом в шалостях только робят».¹²⁵ И далее о том, что «у священства оправляющего сию панихиду, нет никакого письменного предания, утвержденного духовными властями, да ниже никакого, кроме изустных, и то противоречащих рассказов о древнем оном побоище».¹²⁶ Это свидетельствует против мнения о том, что праздник Свистуньи в те годы пользовался каким-то особым расположением местных властей.

При этом Вештомов не скрывает, что рассказы «о древнем оном побоище» противоречат друг другу, и вероятнее всего той ночью устюжане, действительно, напали на Хлынов, так как «удельные князья в землях по левую сторону Волги лежащих и великим князьям принадлежащих, управлявшие, нередко посылали отряды против вятчан».¹²⁷ В том числе и из числа устюжан. Поэтому, по мнению Вештомова, вятчане не ошиблись, вступив с ними в бой. А раз так, то не было никакого «раздрания» и «слепородства». Неслучайно на плане Хлынова 1759 г. овраг, в котором будто бы произошла эта битва, назван не Раздерихинским (от слова «раздраться»), а Вздерихинским или Вздерихой, так как по нему «вздирались», то есть взбирались от реки в город. Не было в старом Хлынове и улицы Раздерихинской — впервые она появилась после 1784 г., уже в губернской Вятке.

Долгое время светские и церковные власти Хлынова оставались безучастными к празднику Свистопляки, повод к которому был не вполне ясен, а само действо исполнено многих языческих пережитков. Только в конце XVIII столетия «благоразумное» начальство было вынуждено обратить внимание на историю этого торжества, а еще более — на саму традицию празднования. Вероятно, не по своей воле, а понуждаемое государственной властью, которая в течение «просвещенного века» не раз призывала местное управление к борьбе с «ложными чудесами» и «суевериями».¹²⁸

Очевидно, что Хлынов, являвшийся центром отдельной епархии (с 1657 г.) и провинции (с 1719 г.), и тем более Вятка, провозглашенная сначала центром наместничества (в 1780 г.), а затем и губернии (в 1796 г.), не могли оставаться в стороне ни от «государевых дел», ни от решений Синода.¹²⁹ Пример тому — распоряжения вятского архиепископа Лаврентия (Горки) о запрете Великорецкого паломничества, направленные против сопровождавших его суеверий.¹³⁰ Однако борьба с «языческими пережитками» Свистопляски растянулась на многие годы и, по свидетельству Вештомова, увенчалась первыми достижениями только на рубеже XVIII и XIX веков, когда главный акцент праздника был перенесен с «тризны и игрищ» на церковную панихиду. Примечательно, что именно в этот период Вздерихинский овраг стал называться Раздерихинским, а Свистопляска — Свистуньей, что на наш взгляд также явилось следствием этих перемен.

О том, что в середине XIX века языческие обычаи Свистуньи уже не кололи глаз просвещенным вятчанам, можно судить из статьи П.В.Алабина «Относительно некоторых древностей Вятского края», опубликованной в 1865 г.: «В самом городе Вятке существует овраг по имени Раздерихинский, спускающийся к реке Вятке. По этому оврагу, во времена перваго поселения вятскаго — шли на помощь ночью к осажденным туземцами вятчанам устюжане, но по несчастию вятчане, не узнав своих союзников, и предполагая в них неприятеля, бросились на них; в кровавой свалке погибло много устюжан, к величайшему, в последствии, горю вятчан. На утро объяснилось кровавое несчастие, вятчане с честию похоронили своих погибших союзников на самом месте побоища, тут же поставили часовню, доселе существующую, хотя вероятно в обновленном, но все таки полуразрушенном виде и установили ежегодно в день побоища совершать по убиенным устюжанам панихиду. В последствии, вероятно при значительном стечении народа на эту панихиду, дети, воспоминая произошедшую на этом месте битву, стали играть у этой часовни в войну, причем одна партия детей обыкновенно подымалась по крутым берегам оврага, а другая партия не допускала их взойти на высоту и бросала в наступающих комками земли. Со временем оружие это было заменено глиняными шариками, расписанными разными красками. Производством и продажею этих шариков, так называемых „шарышей“, стала заниматься лежащая напротив оврага, по ту сторону реки Вятки, слобода Дымково, жители которой более и более развивая свою торговлю шариками, начали делать глиняныя игрушки, продажа которых в день панихиды у сказанной часовни образовала целую ярмарку, известную под именем Свистопляски, так как детская война, на этом месте обыкновенно происходившая, сопровождалась свистом в берестяныя свистульки, продажа которых, также как и глиняных петушков-свистунов, продолжается в день праздника в обширных размерах и ныне».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

95

Ранее Хлынова, Вятки

96

Автор статьи был участником торжества и свидетелем этого разговора.

97

В те годы — преподаватель Вятского государственного педагогического университета, а ныне — протоиерей, клирик Успенского кафедрального собора г. Кирова, научный руководитель и духовник Вятской православной гимназии во имя преподобного Трифона Вятского.

98

Гомаюнов С. А. Проблемы методологии местной истории. — Киров: Вятский госпедуниверситет, 1996. — 134 с.

99

Там же. — С.67, 83, 86, 93, 96.

100

Там же. — С.96, 99.

101

Сорокин П. М. О начале Вятской земли. — ГАКО, Ф.170, Оп.1, Д.71, Л.7 об.

102

Гомаюнов С. А. Проблемы методологии… — С.103.

103

Там же.

104

Там же. — С.115.

105

Там же. — С.101

106

Низов В. В. Проблемы этнокультурной истории вятских народов в эпоху средневековья // Энциклопедия земли Вятской. Т.8. — Киров, 1998. — С.87.

107

Спицын А. А. Свод летописных известий о Вятском крае. — Вятка, 1883. — С.19.

108

Повесть о Вятской стране (Синодальный список) — ОР ГИМ, Син. 841, Л. 7 об.

109

Летописец старых лет (Толстовский список) — РНБ, F. IV. 219 (Толст I. 218), Л.628.

110

Летописец старых лет (Рязанцевский список) — ГАКО, Ф.1404, Оп.1, Д.1-оц, Л.204 об.

111

Сказание о вятчанех како и откуду приидоша на Вятку крещеныя люди и в той Вятцкой земли насельницы быша — ГБРУ, № Пи9250, Лл.65 об.

112

Низов В. В. Проблемы этнокультурной истории вятских народов… — С.77, 85; РНБ, F.844, Л.167.

113

ГАКО. Ф.313. — Оп.1. — Д.35. — Л.223—224.

114

Низов В. В. Проблемы этнокультурной истории вятских народов… — С.87

115

РГАДА. Ф.188. — Оп.1. — Д.163.

116

РГАДА. Ф.188. — Оп.1. — Д.162.

117

РГАДА. Ф.188. — Оп.1. — Д.8.

118

Троицкой церкви с. Макарье, Рождественской церкви с. Подчуршино, Богоявленского собора г. Хлынова — Мусихин А. Л. Известие о гибели двинского боярина Анфала Никитина в общерусских и вятских летописях. Причины разночтений \\ Мининские чтения. Труды участников международной научной конференции. — Нижний Новгород, 2010. — С.362—364.

119

Летописец о великом граде Устюге. — РГАДА. Ф.188. — Оп.1. — Д.163, Л.14 об. — 15 об., 18 об. — 24 об., 26—27.

120

В том числе 50 церковных, 30 служилых, 390 тяглых, 80 бобыльских и 82 нищих. — См. Вятка. Материалы для истории города XVII — XVIII столетий. — М., 1887. — С.16—17.

121

В набеге 1374 г. участвовали 90 ушкуев по 28—29 человек каждый, всего около 2600 воинов.

122

Рычков П. И. Продолжение журнала или дневных записок путешествия капитана Рычкова по разным провинциям российского государства в 1770 году. — Спб, 1772. — С. 44—46.

123

Там же.

124

Рычков П. И. Продолжение журнала или дневных записок… — С.52.

125

Вештомов А. И. История вятчан со времени поселения их при реке Вятке до открытия в сей стране наместничества или с 1181 по 1781 год чрез 600 лет. — Казань, 1808. — С.31—32

126

Там же.

127

Там же.

128

Достаточно вспомнить Указы императрицы Анны Иоанновны от 25 мая 1731 г. и Святейшего Синода от 25 ноября 1737 г. о борьбе с «суевериями» и «ложными чудесами».

129

См. например, в настоящем сборнике статью: Коршунков В. А. Поклонялись ли вятчане в XVIII веке языческом «богу» Волосу?

130

Дудин А., протоиерей. Великорецкий крестный ход \\ Великорецкая икона святителя Николая. — Вятка, 2007. — С.103.