Древо прошлой жизни. Том III. Часть 3. Эмблема Создателя

Александр Гельманов

Герою приключенческого романа, молодому историку Александру предстоит составить необычное генеалогическое дерево своей семьи.Длинная цепь загадочных событий приводит его к обнаружению доказательств прежнего воплощения на Земле, встрече с возлюбленной по прошлой жизни и обретению огромных сокровищ.

* * *

— Духи, симпатизирующие нам, следящие за нами во время жизни, — не те ли существа, которых мы видим иногда во сне, которые оказывают нам любовь и которые являются с чертами, не знакомыми нам?

«Очень часто это бывают они; они посещают вас, как вы посещаете иногда пленника в темнице».

Книга Духов

* * *

На этот раз билетик на экскурсию я купил заранее и решил, что войду в замок, даже если для этого придётся смешаться с толпой китайцев. Во всяком случае, мне вчера не удалось встретить ни одного соотечественника. К удивлению, мне повезло — к месту начала осмотра стали подтягиваться «наши», а наших узнаешь сразу. Я подошёл к супружеской чете средних лет, поздоровался по-немецки — гутен таг — добрый день, и, не дав мужику приосаниться, тут же спросил, откуда их занесло в эту тмутаракань.

— Из Волгограда. У нас тур по замкам Германии.

— Ух, ты, здорово. А я второй день пытаюсь пройти в музей с чужестранцами, а завтра надо уезжать. Жаль, если не попаду. Говорят, здесь жил сам Густав фон Рот.

— Попробуйте с нами, — ответила его жена.

— А кто вас сопровождает?

— Вот стоит женщина с сумочкой, это наш гид, — снова ответила она.

— Своя в доску или фрау?

— Наша, не бойтесь.

— Спасибо. Дорогого стоит.

— Не за что.

Я направился к гиду волгоградцев, даме лет сорока, и объяснил ситуацию.

— Прихватите дикаря? — я повертел билетик в руке.

— Выручим. Держитесь рядом, я скажу, что вы с нами.

— Сколько вас?

— Семнадцать.

— Запускают по двадцать, наших больше нет. Группы-то вне очереди идут, а я на местном наречии ни в зуб ногой.

В этот момент у входа в музей стояли две девушки из турбюро, и та, что была «моей блондинкой», неожиданно обратилась к посетителям по-русски, приятным голосом:

— Внимание. Товарищи из Волгограда, следующей проходит ваша группа.

Во как! Ну, за товарища я как-нибудь сойду, не какой-то сэр или герр, а вот как к этой русскоязычной фройляйн клинья подбить? Как-то по ящику я услыхал, что если в Европе ты уступил даме дорогу на лестнице или в лифт, твою вежливость могут счесть за домогательство. Толерантность и личное пространство — вещи разные. Скорее, это преувеличение, но всякая гипербола имеет параболу, нарваться на идиотку можно и в отечестве. Хотя, знаете, если какая бизнес-леди по дороге с курсов роста интеллекта в фитнес-салон не успевает переклеить маску высокомерия и надменности, я обычно смотрю сквозь неё, как в фокус позади закопчённого стекла, — дура — она дура и в Африке. Решение созрело мгновенно, нельзя было терять ни минуты, и я робко обратился к старшей группы:

— Вы уж извините меня, я тут совершенно один и роскоши делового общения лишён, а эта фройляйн шпарит по-русски не хуже меня. Вы бы не могли спросить, как её зовут, — у неё имя на бейджике, до скольки она работает и где живут сотрудники музея. Боюсь, потом её не найду. Руководителю группы-то она скажет…

— Хорошо, сейчас.

Волгоградка вернулась быстро, но боковым зрением я отметил, что девушка разговаривала с ней доброжелательно.

— Сказала, нас скоро пустят. На её визитке написано «Helga Grot» — сотрудник бюро. Работает до пяти. Ответила, что те, кто из Берлина, живут в разных отелях в каком-то Мюнстермайфелде, насчёт других пожала плечами. Приветливая.

— Благодарю. Никогда не поеду в Европу без толмача. Настолько осточертел языковый барьер, что чуть не отлупил на вокзале кассовый автомат. В магазине проще — тыкаешь пальцем и достаёшь кошелёк.

— Учите языки, — улыбнулась собеседница.

— Представляете, в школе мне говорили то же самое, а я не верил.

Для меня это было единственным, пусть и мизерным шансом уцепиться хоть за какую-то ниточку, ведущую к тайне замка. Оставалось понять, как найти эту Хельгу Грот и как замотивировать свой оперативный интерес и повод для легендированного контакта с объектом «Блондинка», а попросту говоря, — как познакомиться с очень симпатичной девушкой и подыскать для первого свидания нужные слова, чтобы напроситься на второе и пригласить на ужин, — позавтракать можно и врозь. Ох уж эти шпионские игры, а я-то думал, что они кончились.

Кажется, я уже говорил, что ломануться блудняком по старушке-Европе — это одно, а ворошить прошлое полутысячелетней давности там, где знакомо только слово «здрасьте» — это другое. И оказывать бесплатные информационные услуги тут, как теперь и в Москве, не принято. На удачу рассчитывать не приходится, но если стихи прабабушки возлагали на меня разгадку тайны, значит, они же делали её раскрытие мной принципиально возможным. Смущала ерунда — эфемерность и грандиозность задачи. И откуда, к примеру, Мария Антоновна могла ведать, какой фортель при этом выкинет вдали от родины её неродившийся правнук, — задачка моя не совсем для средних умов. Я уже во Франции навыписывал таких кренделей, что сюжет тянет на мировой бестселлер, а главный герой — так себе, тужится-пыжится на вторых ролях. А делов-то — спросить, где тут захоронен рыцарь Густав фон Рот с супругой и кто его потомки, — жил при Карле V, лизал крем для торта и дудел в свирель. «Дорогая Хельга Грот, ведь мы с вами коллеги и оба понимаем, что для истории пятьсот лет всё одно что вчера». Ну, о том, что в дорогу меня позвали стихи, написанные до моего рождения, можно умолчать, как и о многом другом. Например, что в меня вселился Дух здешнего рыцаря печального образа, за которым охотятся друзья его врага по прошлой жизни, чтобы спустя пять веков отправить меня обратно на тот свет, откуда я, собственно, и сбежал. Замечательный анамнез, — с таким и в амфитеатр студентов-медиков вкатить на кресле не стыдно, — раздвоение личности, мания преследования, шизофренический бред и депрессивный психоз под вопросом. Н-да, впору санитаров звать, — и позовут, случай тяжёлый. Особенно, если доверительно намекнуть о голосах с того света Жюля Мелье и его сестры Мари, письма с именами которых при мне, и уточнить, что в этом замке жила их родственница Эльза, которая завещала мне часть своего приданого, и ещё неизвестно, какие квадратные метры мне положены. Бр-р-р. Стряхнув блажь, я подошёл ко входу поближе, и мы с блондинкой встретились глазами, задержав взгляд. В ту же минуту из приоткрытых дверей выглянула её пышнотелая коллега и, желеобразно трепеща бейджиком на тенниске, что-то сказала по-немецки, — видимо, предупредила о завершении экскурсии предыдущей группы. Наконец, Хельга пригласила туристов из России и добавила:

— Напоминаю вам, что во время обхода фотосъёмка запрещена. Просьба не отставать и не ходить в одиночку. Спасибо.

Девушка мило опустила глаза, поправила соломенные волосы и отошла в сторонку к напарнице, но так как мы находились почти на расстоянии вытянутой руки, я успел заметить — у неё были зелёные глаза! Вообще-то, я не больше вас верю в то, что цыганка в час пик в метро могла предсказать цвет глаз какой-то встречной-поперечной женщины с «белыми волосами». Но слова о том, что она «не из наших мест будет», «сильно любить тебя станет» и «спасёт тебя от верной смерти» от руки того, кто «везде искать тебя будет и везде найдёт», врезались в память. Кроме этого, гадалка предсказала мне другие судьбоносные события, — одни уже произошли, а остальные ожидали меня в будущем. Было кое-что ещё, но если вы уже подзабыли, я не стану вам напоминать — это дело личное.

Народ благоговейно, медленнее простокваши из опрокинутой бутылки, потёк внутрь, предваряя восторг больший, чем от наружного осмотра. А я затаил дыхание и переступил порог прошлой жизни, сразу позабыв о зелёных чарующих глазах Хельги Грот. Наивный я всё-таки человек, — с чего я взял, что обыкновенная музейная контролёрша может быть в курсе интриг пятивековой давности? Нормальные шпионы ищут свои источники в кругах, близких к правительственным. Хотите искренне? Я едва ли не панически страшился увидеть то, что действительно мог опознать, — ну, опознаю, и что дальше? А если ничего не узнал, не увидел, — какой спрос? А может, тут евроремонт закончили вчера — кругом постелили ламинат, переклеили обои и прикрутили лампы дневного света к подвесным потолкам, а за стеклом выставили натюрморт из гнутой ложки с перечницей. И никаких фактов, имён и дат. Что я — не знаю своих братьев-археологов? Сначала откопают битые горшки и сочинят сенсационную гипотезу в подтверждение древнего мифа, а затем пафосно изрекут, что археология — «призвание людей с воображением». Ага, с разыгравшимся. Нашли уже две Атлантиды, четыре Трои и несколько ноевых ковчегов. А мне что, легенды о Митридате и Нефертити прабабушке рассказать?

В вестибюле нас встретила немка-экскурсовод, — от нашей не отличить, — и попросила расположиться полукругом.

— Да, конечно, все помещения замка имеют первоначальный вид, всё сохранилось, — поставленным голосом произнесла она, отвечая на вопрос кого-то из стоящих рядом. — Проходите, пожалуйста, сюда… поближе. Далее при осмотре мы будем много передвигаться, попрошу, не задерживайтесь и не отставайте… начнём.

— На скалистом холме, в поросшей лесом узкой долине речушки Эльзенбах, — бесстрастно начала говорить гид без акцента по-русски, — возвышается замок Эльзы, ни разу не разрушенный за всю свою многовековую историю. Именно благодаря этому, замок Эльзы относится к самым известным и посещаемым в Европе. Его первоначально военный характер, связанный со стратегически важным расположением на пути между Мозелем и плодородной местностью Майфелд, в течение веков изменяется, и замок превращается в жилой наследный замок династии. По своей форме и архитектурно-строительным особенностям он сильно отличается от других замков, имеющих более выраженные черты оборонительной крепости. Мощный замок Эльзы является одним из самых знаменитых и живописных замков Европы и своим необычным видом — компактностью и высотой — обязан своей истории. Он стоит над тёмной долиной, на вершине скалистого холма, но ниже окружающих его гор, и отделён от них глубокими оврагами и рекой. Поэтому в средние века он был практически неприступен. Как и тогда, он имеет два входа. К главным воротам с южной стороны ведёт длинный узкий мост. На северо-западе находятся вторые — внутренние ворота, через которые можно спуститься к реке.

А мостик-то, кажись, изменился, и охрану сняли.

— Замок не испытывал проблем с питьевой водой и при достаточных запасах продовольствия был способен выдержать длительную осаду.

Что верно — то верно: провианта в подвалах было хоть завались, без «мезима» не осилить.

— Впервые в письменных грамотах замок упоминается около 1157 года, когда Фридрих I Барбаросса подарил земли под него имперскому чиновнику Рупрехту фон Эльзену. Но история замка началась в XI веке с простых земляных валов и частокола. Впоследствии камень заменил деревянные сооружения. Ещё до 1268 года владельцами замка стали три брата: Эрнст, Вольфганг и Готфрид, разделившие замок и давшие начало трём линиям династии, названным по их династическим гербам: Эльзен Золотого Льва, Эльзен Серебрянного Льва и Эльзен Буйволиных Рогов. Таким образом, замок Эльзы стал неделимой собственностью нескольких сонаследников, и ветви рода фон Эльзен различают по цвету льва на гербе, а впоследствии и по названию домов. Замок никогда не менял владельцев, не был разрушен, избежал больших пожаров. С другой стороны, совладельцев было много, — замком одновременно владело несколько ветвей семьи фон Эльзен, и каждая ветвь вела своё независимое хозяйство. Сейчас дома соединяются между собой по последнему, четвёртому этажу, однако в старину было не так. Дома были автономны, а их владельцы могли находиться между собой в довольно сложных отношениях. При этом специальные грамоты регламентировали права и обязанности членов династии, проживавших в разных частях замка. В течение многих столетий жизнь восемнадцати поколений большой семьи регулировалась Сводом Правил, написанных в 1323 году и сохранившихся до нас.

Вот откуда идёт законопослушание и правовое государство!

— Король Карл IV передал замок Эльзы в территориальную зависимость архиепископу Балдуину и подтвердил это право позднее, уже став императором. Таким образом, прежде свободные имперские рыцари фон Эльзен стали зависеть от курфюрстов Трирских. Замок Эльзы был от основания имперским замком для охраны торгового пути — дороги из внутренних районов Айфеля вдоль реки, к Мозелю, но его окружали владения архиепископства Трирского. К концу XIV века императорская власть была уже ослаблена спором об инвеституре. Воспользовавшись этим, архиепископ Балдуин потребовал от рыцарей фон Эльзен принесения вассальной присяги. Рыцарей, однако, вполне устраивало то, что их сюзереном был далёкий император. Правивший в первой половине XIV века архиепископ и курфюрст Балдуин Трирский своими непомерными притязаниями власти и территориальных завоеваний вынудил рыцарей замков Эльзы, Эренбург, Вальдек и Шёнэк к вооружённому противостоянию. Создание ими 15 июня 1331 года оборонительного союза привело к так называемой «Эльзенской распре». Длительная осада замка Эльзы ничего не дала, и тогда за несколько месяцев Балдуин построил выше над замком Эльзы контрзамок — Трутцбург, откуда расстреливал его каменными ядрами. Расстояние между замками по прямой — 290 метров, кроме того, Трутцбург находится значительно выше и практически нависает над замком Эльзы. Он имеет четырёхугольное ядро с квадратным бергфридом, расположенное за рвом на соседней горе. Конечно, там помещался небольшой гарнизон, но для рыцарей фон Эльзен Трутцбург был неприступен. Кроме того, он отрезал замок Эльзы от дороги на плодородный Майфелд и контролировал дорогу на Айфель, идущую вдоль реки, и главный вход в замок. Эта дорога уходит вправо перед въездом на мост. После двухлетней осады упорство обитателей замка было сломлено, и защитников вынудили сдаться. Три прочих замка, видя безнадёжность продолжения войны, также прекратили сопротивление, и 9 января 1336 года был заключён «Эльзенский мир», распустивший оборонительный рыцарский союз. В 1333 году владельцы замка стали вассалами. После окончания распри Трутцбург утратил значение и быстро пришёл в упадок. Остатки его можно видеть на холме справа при въезде в замок Эльзы, а несколько каменных ядер собрано во дворе…

Смикитили, в каком детективном свете предстаёт исторический экскурс гида, если располагать тем, что вы уже знаете не хуже меня? Выходит, в аккурат спустя парочку столетий и, значит, несколько в отличном историческом контексте, некий, чёртом прыгнувший из табакерки Карл Коддль, затеял избавление от ярма государственных налогов и «крыши» ненавистного сюзерена-рэкетира. Соучастнки Коддля тоже занимались вымогательством у своих мелких вассалов и с чрезвычайными и полномочными «посланниками» Господа «делиться» не желали. Когда в рыцарской памяти окончательно стёрлось, как из недосягаемого Трутцбурга в форточки замка залетали ядра архиепископа, Коддль конспиративно сколотил за дубовыми дверями тайный орден, дерзко определяемый продвинутыми постсоветскими криминологами «организованным преступным сообществом» (у нас ранее за такую клеветническую дефиницию отсылали, туда, где Макар телят пас), и начал рубить и поднимать бабло в тёмных уголках немецкой сторонки. И, естественно, рубить бабло, мимо Трирской казны, параллельно ведя тайную войну за экспансию рыцарского суверенитета и обязательные внутренние интриги. Собственно, я это знал ещё в Москве до поездки во Францию. Примерно так действовали серийные большевистские гопники, наполнявшие «эксами» с револьверами наголо свою кассу для борьбы за освобождение человечества. Или, как олигархи Россиянии с лучезарным оскалом на глянце, стяжающие с мира по миллиарду «на чёрный день» своим праправнукам. Награбить, спрятать от налогового бремени и влезть во власть — хоть через тыщу лет родись, ничего оригинального, вечная битва за деньги, славу и власть — классический коктейль политики с уголовщиной. Наверное, так, зная, в какой битве погибнет, и придёт на Землю рыцарь печального образа Густав-Справедливый, чтобы сражаться, любить и после чаши мозельского поиграть на свирели и попризадуматься, куда на взмыленных конях катится доблестное немецкое рыцарство и дворянство. Потому что мальчишкой он наверняка лазил по развалинам Трутцбурга и не раз слышал и задумывался, для чего и почему тот был построен. И я также думаю, что моего духовного предка прозвали Справедливым не потому, что он справедливо отнимал и делил, а по какой-то другой, независимой от любых времён и обстоятельств, причине. Помню, с первых дней изучения истории, невзлюбил фразу нашего доцента Пискунова «тогда это так было нужно» — она всегда запутывала нас, студентов, и ничего толком не объясняла, — хотя бы потому, что о том, «как было нужно», «в курсе» исключительно Всевышний, а не сотня угодливых летописцев, помноженная на сотню высокомерных королей с лицемерным подворьем. В общем, у Пискунова мы получали пятёрки за выученные имена, события и даты, и хотя в итоге диплом купили не в метро, многого так и не поняли. Например, откуда бы неискушённым в высочайших закидонах подданным ведать, что после коронации, поутру вбрендит в королевскую макитру? Вбрендило же, когда после 17-го, 56-го и 91-го трижды кряду за «потерянный век» враз перекрасили историю в школьных букварях, что мама родная не узнала. Но каждый раз власть предержащий временщик в пожарном порядке вытаскивал нас через своё затянувшееся неопороченное настоящее из незаслуженного трагического прошлого в ненаступившее светлое будущее. А посему следующий учебник о непредсказуемом прошлом тоже не будет последним, и чистописание продлится, пока государство не познакомится с критериями Вечных Законов и Высшим Замыслом. Книжку для настольного чтения чиновного люда можно так и назвать — «как обустроить Россию и перестать жить против ветра», поскольку она специально на заданную тему, изложена русским языком и очень, ну просто очень подробно, а главное — Свыше. И тогда неразрешимая даже академическими институтами коллизия нравственной оценки Гражданской, Отечественной, Афганской войн, массовых репрессий во имя защиты родины, систематических народных потрясений и роли конкретных личностей в истории, начиная с выдохшихся монархистов 17-го до агонизирующих коммунистов-путчистов 91-го, отпадёт сама собой. При новом взгляде на историю игнорирование Вечных Законов и Высшего Замысла, неразличимое современниками с временной исторической колокольни проходимцев, для всех станет очевидным, поэтому историкам для оценки исторического процесса рано или поздно придётся применять объективный и единственно возможный критерий — космический, а не мнения частных лиц. Приоритет «сенсационной» разгадки «таинственного» афоризма «История не может быть другой…» принадлежит доцентам пискуновым — «Тогда это так было нужно». Например, промедление большевиками с залпом «Авроры» было «смерти подобно», потому что царь отрёкся от престола, а Временное правительство заворачивало домашние бутерброды в портреты Керенского; репрессии были обязательны для уничтожения накануне войны «пятой колонны»; «зарождение класса богатых собственников в результате приватизации было более важным, чем неизбежное обнищание населения. Или: растление детей телевидением вопреки мнению родителей «прямо-таки неизбежно», потому что «иначе никак нельзя». Именно так! Но так — во многом. Однако за очевидной частью приведённого афоризма следует неразгаданное за всю христианскую эпоху продолжение: «…но мы другими быть обязаны». О как! Опять красными или белыми, как после недавней приватизации ранее экспроприированного? А может, синими и зелёными, с десятикилограммовыми пулемётными лентами к «Максиму» крест-накрест? Две ленты по 250 штук — на синих и зелёных хватит, и на тех, кто в крапинку. Никто академиков за язык не тянул, когда признавались в невозможности моральных оценок. Ведь что такое совесть по воинствующим материалистам и разоружившимся «понарошку» безбожникам? Нравственная самооценка поведения через призму вновь придуманных людьми и бытующих на «самостийном» клочке Земли законов и норм. Если в таком обществе вдруг перестанут «бытовать» нормы, у менеджеров по продажам палёной водки и управдомов просто будет неоткуда взяться совести, — законотворцы разлетятся по Канарам, — и конец света похлеще короткого замыкания в пионерлагере. Но СОВЕСТЬ — не человеческое изобретение из рукотворного учебника этики. Она писана для нас на основе не земных, а Божественных Законов тонкого мира. Это нравственная, то есть духовная категория Бессмертного Духа, о существовании и бессмертии которого академики не хотят и слышать, а потому и затрудняются дать нравственную оценку революциям, приватизациям и всему столетию, и, скорее всего, истинные корни своих затруднений и сами до конца не видят. «Не видят» и «затрудняются» потому, что пытаются оценивать прошедшее по меркам земной свободы и земной совести. Однако с момента наступления клинической смерти, у Бессмертного Духа, покинувшего тело, пробуждается Божественная память и сопричастность к Вечности. А оттуда видно всё — всё, что ещё напридумывает себе человечество, и куда ему шагать, — и это не такая уж тайна. Или библейское «Человек — искра Божья» надо растолковывать? Но разве академики поверят, что совестью воплощённой души являются заранее принятые намерения развоплощённого Духа, а свободой — духовная независимость от всего, что на Земле мешает их выполнить? Или Божьи Заповеди написаны не для воплощённой души, а для кого-то другого? Или я уже «сильно» кого-то насмешил? В своих учебниках авторы считают почти как подавляющее неакадемическое большинство — у красных была своя совесть и правда, у белых — своя, или у кого набралось больше сабель и штыков — тот и прав. Но факт, что историки не могут дать однозначную нравственную оценку крутых виражей и в целом прошлого, манерам идти то тем, то другим путём, красноречиво указывает на сомнительное будущее и на знакомые грабли, — а это с позиций науковедения исторической наукой не назовешь. История, что навоз, — на неё можно смотреть глазами навозного жука или с высоты человека с вилами над навозной кучей. А ещё можно залезть на крышу амбара, увидеть всю кучу и дотронуться до звёзд. А не надоело ли маститым учёным снисходить до кухонных бесед пенсионеров-доминошников, мол, при Иванове елось и пилось хуже, чем при Петрове, но лучше, чем при Сидорове, и мусолить факты прошлого, будь то колбаса по два двадцать, показная скромность вождя, уничтожившего миллионы, или мумия напротив ГУМа? Ведь портрет Дзержинского рядышком со сталинским плакатиком «Не болтай» в телесериальном кабинете — это портрет из реальных кабинетов и, по-мнению Церкви, — надругательство над памятью расстрелянных священников и сограждан. Потому что в этих кабинетах по-прежнему думают: «Ах, как хорошо нам жилось раньше!» «Жить по совести» в дореволюционной России значило одно — поступать, как велит Бог, люди всегда знали это! Русская национальная идея XIX века, не боясь воя либералов, официально включала Православие, и наши цари стояли перед иконой не только в репортажах с праздника. А на вопрос, что есть Бог, взрослые всегда отвечали детям: «Бог есть любовь», это энергия любви. Но любовью кругом занимаются так, что не наглядятся бесы. Физическая кончина тогда означала, что человек «испустил дух»; сегодня, когда начинают думать, что человек — неодушевлённая скотина с инстинктами жрать и пить, его просто «мочат» в крови и «заваливают», как кабана. А участь хряка — ждать праздника желудка хозяина. Так что ничего оригинального про вечную душу, любовь и совесть для академиков я не открыл. Однако за многолетней, почти маниакальной одержимостью всех СМИ воздерживаться от слов «совесть» и «нравственность», так или иначе стоит нечто менее заметное — как можно дольше утаивать их космический источник происхождения. Или это лишь «слепая случайность», «случайная оплошность» и, как всегда, неизвестно чья? Или все идут в ногу, и только Тот, Чьё Имя десятилетия писалось кремлёвской цензурой с маленькой буквы, не по-ефрейторски намотал портянки и нарушает строй? Ведь совсем недавно один московский журналист в оправдание явных негодяев злобно во всеуслышанье возопил, что никакой высшей морали не существует, и каждое общество определяет приемлемые нормы нравственности. Отчасти, — насчёт «приемлемости норм», начинающий труженик «паркера» прав, — ему же читали лекции доценты пискуновы по учебникам академиков. А неоспоримой правотой академиков, конечно же, служит «…кхе-кхе… очевидная всем присутствующим в этой аудитории студентам…кхе-кхе… звяк-звяк… буль-буль… стук-стук… м-м-э-э-э… естественная потребность всякого социума ходить на голове в любую эпоху (краткое бурное «ха-ха», оживление) и наслаждаться плодами, безусловно, величайшего завоевания современности — внешней свободы и личного раскрепощения (тихое «хи-хи», шушуканье)». Разумеется, юным умам со свойственной им привычкой в любую погоду наслаждаться ходьбой на голове на грани свободы и вседозволенности, объяснили, что эта тонкая «адреналиновая» грань лежит в правовой сфере, её несовершенстве и пробелах. За сим и прозвенит звонок, приглашающий, согласно опытам академика Павлова, на чай с пирожками. Но если бы он не прозвенел, далёким от склероза молодым умам всё равно было не дано узнать, что сила и свобода Духа по Библии и «завоеванная» свобода неугомонных инстинктов тела «из запершившего горла» лектора, не сдерживаемая никаким драконовским законотворчеством, — «две большие разницы». Первую можно открыть в сердце любому, впустив в него Господа. Вторую — с дверью в ночной клуб через фэйс-контроль. О первой говорили Иисус Христос, Гаутама Будда, пророк Магомет, о второй — стыдно и долго рассказывать, кто. Мои студенты были этим тихо удивлены и попросили начертить мелом проблему влияния подмены понятий свободы на вседозволенность — им самим надоело слышать со всех сторон, что свобода не означает вседозволенности. Поскольку чапаевских картофелин я не ношу, у меня получился лишь треугольник — две «свободы», одна «вседозволенность» и несколько квадратиков и кружков. Студенты же не виноваты, что по другим предметам, которые тоже учат «любить свободу», о «двух больших разницах», известных две тысячи лет, им не говорили. Ведь чтобы уяснить, что такое свобода и совесть Духа, как минимум, надо прочесть Библию. Но будут ли равнозначны понятия совести и свободы всезнающего, всевидящего, всеслышащего Духа, оживляющего наше физическое тело, и продукты мозга, способного по своей материальной природе генерировать лишь убогость земных представлений? А оно нам надо, если мы в розовом детстве с Незнайкой на Луну слетали? Правда, на задней скамейке всегда найдётся, кто спросит:

— А зачем это нам нужно? Это всё теории.

Гм. Зачем Библия? Иногда хоть стой, хоть падай. А как ответить — глобально или локально?

— Практическим приложением понятий совести и свободы в IV и VI веках занимались «эффективные менеджеры» Римской Империи Константин и Юстиниан. Чтобы «обновить» Вечный Замысел Создателя и модернизировать управление под римской юрисдикцией, они убедили подданных, что вопреки ранней христианской вере жизнь даётся один раз, после чего, в зависимости от поведения, душа навечно попадёт в ад или рай. Но приведу и свежий исторический казус. Другой, тоже «полный цвай» «эффективных менеджеров», и тоже с прикладной целью, смог убедить в своих «вечных и бессмертных идеях» большинство населения Российской Империи, что за пределами одноразовой жизни никаких вариантов вообще нет, ибо нет ни души, ни Всевышнего. И, значит, нет совести — голоса нашей души, и её духовной свободы быть в согласии с Творцом, но взамен есть советская совесть и свобода, основанные на «передовой» советской морали и законах. Сочинили «мильоны и мильоны» эффективных книг по этике, безбожию и материализму, эффективно разрушили храмы и в 20-30-е годы эффективно расстреляли почти всех священников. Бесподобная по размаху афера тысячелетия. И опять беспардонная спекуляция на понятиях совести и свободы, на страхе перед неизвестностью и неотвратимостью смерти — небытием. Это спекуляция на «вечном ничто», где проку от головы, что от колхозной тыквы, и нет никого, но по-определению классиков, должны быть все. Потрясающий цинизм, «научно обоснованное» мракобесие, пока не осмысленные на пепелище. Отрицая Бога, удаляясь от Него, общество вступает в кризис, обе империи развалились. За две тысячи лет христианской эпохи история Веры прошла законченный виток — от возникновения, гонения и искажений до отрицания и предпосылок к возрождению в обновлённом виде. Ответил я на ваш вопрос?

— А как на самом деле?

— На самом деле существуют факты, надежда и вера в то, что только живя на Земле по совести — высшей морали, и обретя здесь свободу бессмертного Духа, — способность укрощать инстинкты тела и быть сильнее его, как велит Бог, человек прервёт бесконечную вереницу своих рождений и смертей.

— И что?

— Ему станет незачем рождаться на Земле — он уже выучил свои уроки, и место его вечной души отныне и навсегда там, где он нужнее — у Бога. Привлекательнее Его ничего нет. И нет ничего тупее крупного плана вертящихся колёс в рекламе автомобилей с обещанием абсолютной свободы. Возможно, тому, кого при жизни считают «Великим» и харизматичным, перед чьим умом преклоняются, ещё предстоит искупление во многих воплощениях на Земле, а незаметный сосед с верхнего этажа уже доделывает последние земные дела и больше никогда сюда не вернётся. А тот, кто считает, что мораль на Земле определяют люди, и под свободой мнит исполнение желаний своего временного тела, будет приходить на Землю снова и снова. Вот это и есть основной закон философии. Вы что, ангелы мои, уже забыли, как из-за искусственных нужд своего тела во время сессии, экзамен пересдавали?

— А кто это всё решает?

— Ну, точно не я по ведомостям Нюси из учебного отдела. Вечная непреодолимая сила тонких законов невидимого мира — славного пятого измерения. Она распознаёт степень энергетического очищения или загрязнения нашей бессмертной души и на ближнем пограничье сопредельных измерений помимо её воли отправляет туда, куда нужно. Рад бы в рай, говорили в старину, да грехи не пускают. Всё справедливо: хочешь жить в Духовном Мире — трудись на Земле по его Вечным Законам, слишком прикипел к земным радостям животного — придумай себе индивидуальную мораль и наслаждайся свободой удовлетворения желаний и привязанностей тела, и не сомневайся — вернёшься в любимое третье измерение, как новенький.

— Ага, — и будешь потом всю жизнь копить на телевизор с трёхмерным изображением «3Д», как дурак.

— Слесарю — слесарево. Император Константин дураком не был. Ещё старик-немец Иммануил Кант предлагал измерять человеческий прогресс не техническими достижениями и продвинутыми гаджетами, а отстающим от ума духовным ростом общества. А Отец немецкой Реформации Мартин Лютер в XVI веке… звонок, что ли? Телам — расслабиться, поесть и не курить в неположенных местах. Через минуту на столе я нашёл записку: «Как быть, если светские законы противоречат вечным?»

Совсем заговорился и слушал гида вполуха. И хотя я начал скучать по дому, понимал, что одной экскурсией сюда не обойдусь.

— …в XV веке при Ладислаусе и Вольфганге из линии Серебряного Льва активно начинаются строительные работы. В 1472 году было завершено строительство расположенного в юго-восточной части замка «Дома Рюбенхоф». В 1470-е годы к этим строениям добавился «Дом Роттердорф» в западной части замка, а последним — «Дом Берлицер» в южной части. Замок Эльзы выстоял и не был разрушен во время Тридцатилетней войны в 1618—1648 годы. Многие из замков, разрушенных позднее Людовиком XIV, так и не были восстановлены и до сих пор лежат в руинах. Потомки должны быть благодарны Августу фон Эльзен-Геттингену, служившему офицером во французской армии, за то, что благодаря своей службе, он предотвратил разграбление замка во время войны за Пфальцское наследство, когда была разрушена большая часть замков на Райне и Мозеле.

В 1786 году умер последний представитель линии Эльзен-Роттердорф, и владения этой линии перешли к линии Золотого Льва — Эльзен-Берлиц. В 1815 году граф Конрад Франц выкупил «Дом Рюбенхоф» и стал единовластным владельцем замка Эльзы. А позднее граф Дитрих Вейнгарт провёл в 1845—1888 годах масштабные восстановительные работы и реставрацию в прославленном замке, который всё больше притягивал к себе взгляды и даже удостоился посещения германским императором Вильгельмом II. Посещали замок Виктор Гюго и другие знаменитости.

Сегодняшний владелец замка этой линии, граф Клаус фон Эльзен-Берлиц по прозвищу «Фауст», живёт в небольшом городке на Райне, а в замке Эльзы — жемчужине Мозеля, находится его рабочий кабинет с библиотекой и управляющие. Он сохранил жилые покои, куда изредка наведывается.

Представляете? У человека чуть ли не со времён водворения христианства на Руси родословная есть — не какой-то шепелявый, хмельной от аптечного боярышника бомж с Курского вокзала, с синяком под глазом и связями, не помнящими родства. Если не забыли, несколько месяцев назад, хлебнув с устатку чистого спирта, я замыслил под «прикрытием» липовой ксивы, на машине с липовыми номерами и с липовой легендой, — всё было «как у взрослых», кое-что разузнать о родословной среднестатистического московского «авторитета» Кулешова. И разузнал — его семейное древо, корнями уходившее в этот замок, висело на стенке Рублёво-Успенской «малины», а потом в разных городах и странах еле ноги от него унёс, и то не полностью. И вот опять та же напасть с «легендированным внедрением», чтобы «кое-что разузнать», — так, мол, и так, герр Фауст или как вас там? «Я тут к Вам насчёт реин… картации… реин… таркации… видите ли… э-э… уважаемый герр… я ищу одного молодого повесу по имени Густав фон Рот, жившего в Вашем доме в XVI веке…». « — Ну а сам-то ты, дурилка картонная, чьих кровей и природного семени будешь?» — ласково осведомится безукоризненный в бархатно-плюшевом отливе герр, не давая сразу заподозрить неладное. « — Да я, собственно… как бы… являюсь потомком Духа этого Густава, поскольку грешная душа его аж в тридевятом царстве за тридевять земель в меня вселилась. И нет мне ни сна, ни покоя — страсть, как хочу знать, насколько достойными были его потомки и сам искомый. А то мало ли, каким проказником он тут у Вас прослыл и какие крамольные врождённые идеи, желания и привязанности под видом моих собственных в мою голову коварно втюхал. Короче — дадите полистать семейные манускрипты?» « — Непременно, — гостеприимно промолвит граф, — даже хорошо, что зашли, а не обратились в государственные архивы, — у них там с гэдээровских времён сам чёрт ногу сломит, — и зазвенит в колокольчик управляющему, — а ну-ка подать сюда мой самый толстый фолиант и жигулёвского с баварским, щас разберёмся, «кто есть ху!»». Ну, дальше вы догадались — мои замызганные и прожжённые на французских виноградниках штаны поволокут мимо кадки с фикусом по и без того натёртому паркету, и измятые открытки в их многочисленных карманах останутся на вечную память…

–… таким образом, за пять первых столетий сформировался сегодняшний облик замка, состоящий из восьми жилых зданий — башен вокруг овального романского внутреннего дворика, гармонично совместивший в себе архитектуру от романтики до барокко. В отдельные периоды в почти 100 помещениях этих жилых зданий — башен замка, проживало до ста членов большой семьи Эльзен. При этом 40 из 100 жилых комнат имели открытые очаги, что свидетельствует о высоком уровне комфорта. Каждый из средневековых домов замка имеет полный комплекс обычных для такого рода построек набор помещений: на первом этаже находятся кухня и другие подсобные помещения, на втором — главный зал, над ним — спальные комнаты.

С внешней стороны первые и подвальные — относительно уровня двора — помещения либо вообще не имеют окон, либо это окна-бойницы. В этажах, начиная со второго, окна уже довольно большие, однако снаружи они находятся на такой высоте, что это не уменьшает обороноспособности замка. Многочисленные двускатные и круглые остроконечные крыши башен покрывает природный сланцевый шифер, который в средние века могли позволить себе лишь короли, графы и маркизы. Последний раз натуральная кровля ремонтировалась около 200 лет назад.

Да кто бы сомневался, откуда к нам пришёл евроремонт! Вот только зачем я сюда приехал? Замок уже действовал на меня мистическим образом — чему удивляться, видя воочию это глухое загадочное вне шумных дорог место, если от созвучной ему поэмы Эдгара По «Ворон» про таинственный фолиант, нежданного ночного гостя и образы с того света, некоторые любители поэзии и без иллюстраций руки на себя накладывали или с концами в психушки попадали, а сам поэт, выискивая удачные рифмы, наедине с собой быть не мог? А вы говорите, «подумаешь, экскурсия!», вон уже и рот скривили. Это вам не выставка кошек и бабочек в Сокольниках и не новомодные инсталляции абстрактных испражнений внутри Садового кольца. Здесь только от одних потолков голова кружится, от толстенных стен глохнешь и от скрипа половиц даже днём вздрагиваешь, не то, что ночью. Попробуйте вообразить, что не какой-то академический недоносок-материалист, без единого «чёрного шара» защитивший докторскую по «Принципам аксиоматики небытия так называемого духа», а вы сто раз когда-то ходили по этим коридорам, постоянно жили среди вооружённых и всегда готовых к нападению людей, наконец, послушайте свой голос в этих каменных сводах. У вас мигом проснётся ностальгия по тесной «хрущёвке», где соседи по лестнице пьют, блюют и сыпят мусор, а рекламой о натяжных потолках заклеены все стены, и мат под аккомпанемент пианино по ночам с первого этажа слышно на пятом. И потом, вы же нормальный член общества, чтобы в одиночку месяцами заниматься разгадкой Главной Тайны Вселенной, — откуда и зачем мы в свои «хрущобы» приходим и почему и куда, чтобы вернуться, уйдём. Потому как даже пуганные идеализмом загробного мира и освобождённые от марксистско-ленинского ига мракобесия академики, установленную ими же первичность материи и вторичность сознания с головы на ноги обратно переставить не могут, — их своя же комиссия по лженаучным чудесам премии квартальной лишит. А комиссии что — ей о перевоплощении бессмертной мышиной души ещё ни одна лабораторная мышь не пропищала, а пискнет, — стрихнином ату её. Если за разведение безобидной дрозофилы в вазочке с вареньем под абажуром ещё недавно лет на десять переписки лишали, — плодовая мушка «подрывала» устои бессмертной философии, — делов-то! И Церковь пожурит за то, что поперёк митрополита в пекло лезут — «Господу вредят», и государство по головке не погладит — поскольку при адекватном раскладе материи и внетелесного сознания — не дать, не взять, не украсть, не покараулить, — «смотрящие» за «теоретическим беспределом» всегда есть. Да и на какие шиши вести фундаментальные исследования генезиса тотальной дури, когда вокруг всё растащили, и за хищение 20 миллионов рублей дают тройку условных лет? Поди, разбери, отчего на конституционных просторах идеологического безрыбья некому рявкнуть «Не кради!», — то ли подходящая эра не подоспела, то ли ветхозаветное «не кради» утратило в Россиянии былую актуальность, то ли стоит вымолвить вслух хоть одну заповедь Моисея, тут же упросят озвучить остальные девять. Или того паче — завяжут бантиком рукава и заставят глотать аминазин в стороне от финансовых потоков. На дворе вовсю бушует звериный дореволюционный капитализм, а в голове дурман послереволюционного атеизма, и сколько «вторичное» сознание не пыжится, материальное бабло по сю пору остаётся «первичным». Понимаете? Старый основной закон философии об учреждении Основ устройства Мироздания за невменяемостью авторов отменили, а нового — удобного для меньшинства и не раздражающего большинство, ещё не изобрели. Это же не похотливое избрание «мисс Вселенной», тут ведь что о Вселенной сочинишь, — на таком кладбище меньшинство тебя и похоронит, с фанфарами или без. Вы, часом, не за то, что академиков самих изучать пора? Ведь что может быть занятнее зрелища, как они погоняют квантовой теорией хромую убогую парадигму мира? Разве что семантический разбор генеральского монолога перед капитаном. Почему величайшие академические умы в 1882 году специально образовали Британское общество психических исследований и сумели доказать факт бессмертия души после смерти тела и получения спиритической информации, а наши — плетутся на кляче материализма? И почему те учёные смогли убедиться в реальности реинкарнации и после своей смерти надиктовали группе лучших медиумов, с которыми работали ещё при жизни, целые книги про бытие обитателей на разных уровнях духовного мира, а наши — подобные вещи с порога клеймят шарлатанством? Или этой довольно образованной братии истину тоже заменили рейтинги? А простому неакадемическому большинству и так есть, чем повеселее на досуге заняться, — то премьера скандально-дебильного перфоманса, то галерея уникальных продуктов распада духа и тела, то супершоу одних и тех же под разным соусом «звёзд». Дошло-доехало до открытых конкурсов детской красоты в бикини — педофилам на радость, и до истребления заложенных природой материнских инстинктов — внутриутробной аренды и однополых родителей. Тупая вера в мнимую очевидность одноразовой жизни, за пределами которой, якобы, не будет предъявлен счёт…

— Упомянутый Рупрехт фон Эльзен занимал северо-восточную часть сегодняшнего замка, названную позднее «Дом Платтэльзен». Эта самая старая часть замка находится на самой высокой точке и включает в себя замковую башню высотой 42 метра от основания в позднероманском стиле, построенную в XIII веке в качестве 6-этажной жилой башни со строгим эркером над входной дверью, и остатки дворца в романском стиле, которые видны сегодня в нижнем этаже «Дома Берлицер»…

— Сейчас мы находимся в «Доме Рюбенхоф». Здесь на первом этаже расположены оружейный зал и Рюбенхофский Нижний зал. Именно эта часть замка наиболее наглядно демонстрирует условия жизни зажиточной дворянской семьи XV—XVI веков. Особой ценностью обладают картины мастеров Кёльнской школы и школы Кранаха, написанные на досках…

Неоднозначный интерес испытал я, глядя на холодное оружие. Особенное внимание привлекли мечи и кинжалы, которые носили в начале XVI века. Среди них был и тот меч, сувенирную копию которого я купил. А среди кинжалов, лежащих под стеклом, отметил два, один из аналогов которых мог быть у Густава в последний день его жизни.

— Через зал приёмов, где сейчас развёрнута выставка оружия XIV—XV веков, можно пойти в Нижний зал — типичное жилое помещение богатых дворян — обитателей. Этот зал отапливался камином, и здесь всё сохранилось в первоначальном виде. Убранство — типично для богатого средневекового дома — сундуки, складные стулья с высокими резными спинками, фламандские зелёные ковры с изображением растений и зверей. Здесь же старинные картины XIV—XV веков.

Чтоб я так жил! — чуть не воскликнул я, оглядывая огромную комнату, в подобной которой, видимо, я и жил. На потолке — массивные потемневшие деревянные стропила, выбеленная стена имела камин в рост человека, — его верхняя конусная часть напоминала роспись под хохлому. А коврики с лебедями и лисицами на фоне диковинных зарослей — ничего. В моей комнате, как помнится с лёгкой руки доктора, тоже висел подобный гобеленчик, поменьше, — за ним Густавом был устроен тайник. И стол-ларец похожий на мой. И обод со свечками на цепях над столом для десяти персон тоже похож.

Слегка поскрипывая по широким половицам, наша группа двинулась дальше.

Зал отдыха впечатлял не меньше, только пол тут был выложен розоватой узорчатой плиткой, а камин был в полтора раза выше — под белёный потолок с продольными стропилами. У окна с глубоким арочным проёмом стоял большой двухъярусный резной буфет, рядом — круглый стол под тяжёлой скатертью и резные стулья на ковре. Одну из стен украшал гобелен со стадом не то собак, не то овец. Н-да! Умели отдыхать рыцари-дворяне. По сравнению с этими апартаментами наша вожделенная Рублёвка — загородный курятник со списанной мебелью. Я задержался, рассматривая металлическую посуду на зелёной, расшитой золотыми узорами скатерти, — наверное, из такой я завтракал каждый день, и поспешил за уходящей группой.

— В этом доме в первозданном виде сохранилась и позднеготическая малая капелла в эркере… — гид подождала, пока мы соберёмся вокруг неё и сказала, что сейчас мы направимся в здание «Роттердорф» на западной стороне замка.

Я насторожился — это была та часть замка, где мы с Флорой когда-то жили. Я прекрасно запомнил вид из окон и их расположение снаружи, любуясь, как отражается солнце на сланце башен. Интересно, узнал бы я ту самую комнату?

— В большом «Доме Роттердорф» в западной части замка, увенчанной тремя многоугольными фахверковыми башенками сверху, куда мы направляемся, находится самое большое помещение замка — Рыцарский зал, украшенный гербами, картинами и оружием, и комната курфюрстов, получившая это название в XIX веке, после того, как сюда поместили портреты обоих курфюрстов.

Боже мой, где-то в дальнем от главных ворот северо-западном углу этого здания, — примерно под первой слева из трёх башенкой-фахверком мы и жили. В гипнотическом трансе я видел, как стремительно иду длинным коридором, поправляя на поясе короткий меч, и прохожу мимо стенного уступа молельни и небольшой открытой террасы, которые хорошо были видны издали с западной стороны. Подходя к замку впервые, я сразу узнал молельню, но определить этаж по уровням больших окон было трудно. Узкий белый выступ с остроконечной крышей снаружи, как бы прилепленный к зданию наподобие эркера, находился приблизительно в центре плоскости громадной западной стены. А в трансе у доктора я дошагал по коридору до конца и по лестнице поднялся в северо-западную, угловую часть башни, — именно там, почти на самом верху, располагались семейные покои…

Я пришёл в себя, когда мы уже собирались выходить из комнаты курфюрстов. Моим соотечественникам с Волги и в голову бы не взбрело, какие мысли меня посетили.

–… представители рода Эльзен неоднократно занимали и высокие духовные посты: Герлах фон Эльзен (1567—1581 годы) был курфюрстом в трирском архиепископстве, Эберхард Эльзен, майнский архиепископ, был избран курфюрстом 9 июня 1732 года.

М-да, милые лица. Один из портретов был выполнен в тёмных тонах: чёрный беретик, чёрный костюмчик, белый воротничок. Одень такого в прикид от современных портных-содомитов — и хоть сейчас в Бундестаг…

— А это небольшое помещение называется письменной комнатой, где трудились писцы. Вы видите зелёные расписные панели потолка и стен. Одна из них сверху имеет небольшие витражи на религиозные темы и оконца, снабжённые ажурной металлической решёткой из круглых ячеек. В углу стоит удобное деревянное кресло с мягким сиденьем и небольшой, около метра длины, стол тёмного дерева, на котором стоят пюпитр для чтения книг и бронзовый подсвечник. В этой комнате в давние времена писали летопись замка Эльзы. Нижняя часть стен — красного цвета и покрыта сложным золотым орнаментом, а тёмный дубовый пол гармонирует с мебелью.

Экскурсанты разглядывали помещение, восхищаясь изысканной роскошью.

Значит, летопись замка велась, она существует, — подумал я, — а раз так, она должна быть доступна. Ну и что? Зайти в экскурсионное бюро? «Здравствуйте, а не осталось ли у вас каких-либо следов Густава-Справедливого и его жены Флоры, — они родились в начале XVI века?». Ну, для хохмы можно уточнить, что в их гибели виновен один из столпов российской экономики Кулешов, и его скандальную инкарнацию в замке все хорошо знали. Будет смешно, тем более ни одного слова по-немецки, кроме «kasper», я не знаю. Нет, объясниться с сотрудниками я, разумеется, сумею, но не факт, что прямолинейные немцы тут же не примут меня за сумасшедшего. Позориться, тем более, нарываться на отказ, не хотелось. Неужели, остаётся сделать фотоснимок западной стороны замка и убраться отсюда? Нет, я действительно хронический «крези», кто бы ещё додумался до такого?

— По крутой лестнице перейдём в большие спальные покои верхнего этажа, — их стены и потолки украшены росписью цветочных узоров XV века. В одной из спален — высокая кровать в стиле поздней готики с балдахином, на которой изображены сцены охоты, боёв и турниров. Высокая кровать и балдахин обеспечивали лучшее сохранение тепла…

Интересно, а где их туалет, не на двор же до ветра ходили? Согласно школьной, кстати, до войны придуманной классике десятков поколений школьников, «какой-то маленький вассал вокруг весь замок… обошёл и в книгу жалоб написал, что туалета не нашёл».

— К этой просторной комнате, где спал всего один человек, примыкают два помещения: туалетная комната — одна из 20 в замке, и рабочий кабинет.

Двадцать абсолютно бесплатных сортиров, ходи — не хочу! По центру помещения — деревянная опора до потолка, расписанного зелёными узорами-лепестками, в нише левой стены — два заострённых к верху окна с цветными витражами стёкол. В левом дальнем углу, как водится, камин до потолка и вход в туалет, видимо, в кабинет вела дверь, что правее. Королевская опочивальня — три ступеньки к широкому ложу, покрытые ковром, на балдахине — по две жёлтые занавески с гербами Золотого Льва на обеих сторонах кровати, тумбочка со свечкой у изголовья. И гладко выскобленный деревянный пол. В одиночку здесь шляться, конечно, не дадут, чай, не Третьяковка и не Греческий зал, поэтому в туалет, как мелкий вассал, заплутавший в гостях у вышестоящего братана-сюзерена, я всё-таки заглянул. Дырка внизу — обычного для казарменного нужника размера, но от пола до потолка всё обшито панелями как в сталинском кабинете, а за дыркой — на выступе — медный кувшинчик, — артефакт литра на два. И похрапывал среди всей этой роскоши какой-нибудь сладко грезивший герцог пенсионного возраста с виагрой под подушкой. Не то, что наши междоусобные феодалы садиста-параноика Иоанна Грозного, спавшие ровно в те же годы на соломе в обнимку со скотом.

–… различные помещения внутри ансамбля, — продолжала гид, — тщательно отреставрированы, и в них выставляются оружие, фламандские гобелены XI века и живописные панели. Самыми роскошными покоями являются Рыцарский зал и зал Знамён.

Этого я ждал с начала экскурсии, прямо-таки жаждал увидеть то, где плёл свои интриги Карл Коддль, он же мой визави по настоящей жизни, — рядовой олигарх Всея Руси Кулешов. Не мог же я ради такого зазря переполошить по дороге сюда столько разношёрстной публики — от крутых братков олигарха и неусыпных чекистов до французских полицейских и медиумов.

— Двумя этажами ниже расположен Знамённый зал с позднеготическим стрельчатым потолком, украшенным звёздами, и построенная в 1500 году кухня замка с оригинальной печью из туфового камня. А мы далее переходим в Рыцарский зал — центральное помещение для празднеств, семейных торжеств, встреч и переговоров…

Ага, и ещё для «мозговых штурмов», — как и где провести бесплатную коммерческую «акцию», — следующий гоп-стоп. Лучше бы рассказали, как здесь проходили «тёрки» породистых гопников с большой дороги на Мозель, Айфель и Майфелд.

— Вы видите шутовские маски по углам и под центральной потолочной балкой — символ свободы слова, а «Роза молчания» над выходом — символ скрытности, что демонстрирует характер этого зала.

Ну, это демонстрирует нечто большее, потому что шутам всегда только и давали слово, не болтали сами, а молчать заставляли всех. Когда Игорь Львович отправил меня в трансе в этот типичный рассадник «умеренной гласности», я посматривал на ту дверь и ждал, когда сюда войдёт моя Флора А над входом — барельеф пресловутой «Розы» диаметром сантиметров тридцать со знакомыми мне готическими буквами, которые гид почему-то не стала переводить: «Забудь, что слышал, всяк сюда входящий и выходящий, слышавший здесь всё». А вон в том углу под депрессивную какофонию дудок тогда лихо кувыркался и отплясывал юркий с раскрашенной рожей kasper, ой, это по-местному, простите — шут. Его непомерно квадратная башка была повязана чёрным платком, из-под которого торчали рыжие вихры, шею охватывал чёрный наплечник, какой носят палачи, а верхняя и нижняя часть наряда в шахматном порядке были серого и красного цвета. И на поясе его висел рог, который по-идиотски подпрыгивал, как нетерпеливая рука пьяного всклокоченного Карла Коддля с бокалом, в который гогочущие собутыльники пытались наплескать райнского белого.

Невероятно, но хотите — верьте, хотите — нет: тут мне было знакомо всё, от тёмных потолочных балок до пола в мелкую плитку, которой и сейчас укладывают вокзальные туалеты. Если бы попросили, во время гипнотического транса у доктора я мог бы специально для вас описать на полу каждую щербинку, хотя, вероятно, за столетия полы уже меняли. Казалось, за 500 лет картинка богатого интерьера в зале не изменилась, та же дубовая дверь с круглым верхом на выступе стены, под углом обращённая в середину зала. А вот, в центре помещения, прямоугольный стол на десять персон, на котором стоят три серебряных подсвечника и за которым (или похожим на него) сиживал и я, правда, не с этим отморозком Карлом Коддлем. Несколько прямоугольных окон с глубокими овальными проёмами поверху так же подчёркивают мощь крепостной стены. С потолка на цепях по-прежнему свисают два кованых обруча со свечами — один над столом, другой — поменьше — у камина. Ну, рыцарские доспехи между окнами на красных постаментах 500 лет так и простояли, и, похоже, стульчики вокруг стола точно такие же — строгого стиля с короткой бахромой по периметру квадратного полужёсткого сиденья.

— На карнизе под тяжелыми дубовыми балками знатный и могущественный род представлен своими гербами — эта геральдики развивалась со времён первых Крестовых походов.

На стенах зала — картины XVII века на темы Ветхого Завета.

Что ж, значит, полотна успели написать между двумя моими жизнями, в моё отсутствие на Земле по уважительной причине.

— Между окнами зала стоят доспехи, принадлежавшие императору Максимилиану.

Этот при мне уже правил — можете открыть энциклопедию.

— Любопытная деталь: комплект доспехов весит около сорока килограммов, при этом средний рост рыцарей в те далёкие века составлял 140—160 сантиметров.

Должно быть, подобных «стоячих доспехов» на нашей Рублёвке больше, чем в скобяной лавке, — нет бы, патриотично украшать стены своих дворцов кольчугами и шлемами ратников Невского и Донского, так рублёвские помещики сей прозападный новодел в коридорах выставляют, чтоб всякий, гонимый простатитом в сортир, натыкался. И при этом, очевидно, думают, что двухаршинные европейские муромцы в своей «полевой форме» дённо и нощно ели, спали и под средневековую дуду, держась за руки и задирая к потолку ноги, в пляс пускались. Подумать только — за 294 года до гибели Густава фон Рота, в битве на Чудском озере под лёд могли уйти его предки!

Наша группа задержалась в Рыцарском зале дольше всего — каждому хотелось разглядеть рыцарские доспехи, если не пощёлкать забралом. А меня уже больше всего тянуло в кухню. Кроме того, я изнывал от нетерпения, поведут ли экскурсантов по «тому самому коридору» и в «ту самую комнату». Но замок был настолько велик, что надежда таяла. А на что я рассчитывал — на то, что гид заговорщицки соберёт нас в кучу и торжественно зашепчет, что покажет комнатёнку самого старины Густава? Улучив момент, когда посетители разбрелись по залу, я подошёл к немке и тихо спросил: «Скажите, пожалуйста, где находится небольшая молельня, которую видно с западной стороны?» — «Она ниже, почти под нами, мы пройдём мимо неё», — ответила та и обернулась ко всем, подав знак к выходу из зала.

Мы спустились на этаж и потянулись за гидом. Поразительно, но я увидел то, что после визита к доктору до сих пор наваждением стояло перед моими глазами. Да, это был тот самый коридор — вот она молельня для индивидуальных обращений к Господу. Цветы, старинная икона, совсем узенькое оконце. Трудно верить своим глазам: мимо этого места я проходил в последний раз и в последний день своей прошлой жизни 16 июня 1536 года. Я поспешил за растянувшейся по коридору толпой и вдруг заметил, что дальний конец его до самого потолка перекрыт какой-то чужеродной металлической преградой. Я обогнал несколько человек и, с трудом протиснувшись к гиду, спросил, что находится в конце коридора.

— Там проводится косметический ремонт комнат на верхних этажах.

— Danke — спасибо.

Я был обескуражен так, что почувствовал, как у меня вытянулось лицо, и до меня еле дошли слова нашего гида:

— А теперь мы поворачиваем и по винтовой лестнице спускаемся в зал Флагов.

Обратите внимание, звёздный свод поздней готики зала Знамён поддерживает каменный каркас…

Я рассеяно, бараном, вперился в разноцветные стяги, не различая фамильных гербов победителей и завоевателей средневековой недвижимости, и думал только о том, как мне попасть в «мою комнату», куда я заходил за полтора-два часа до последней своей физической смерти.

Мы вышли из зала и по лестнице стали спускаться вниз. Я смотрел потерянным взглядом под ноги, боясь оступиться на ступеньках прошлой жизни, и размышлял, что ещё смогу предпринять до возвращения к Марку. Найти камень на своей могиле, о которой десять лет назад сложил стишки? Какая чушь! Но странный, непонятный для самого себя азарт и смутная тревога уже начали захлёстывать меня, и самое гнетущее заключалось в том, что выхода я не видел. Тем временем группа остановилась рядом с гидом на небольшой площадке в ожидании продолжения рассказа.

— Теперь мы находимся внизу, на первом этаже и входим в кухню. Она заслуживает особого внимания и не только знаменитой печью из туфа. Всё устроено абсолютно функционально. Тут очень просторное помещение со стенными шкафами и примыкающей кладовой.

Так! Я родился в 1508, а кухню, по словам гида, отстроили в 1500-м. Сундуки, шкафы для посуды, полки с цинковой посудой, а вон в том шкафу, «как щас» вижу, должна находиться стеклянная посуда для особо торжественных случаев. Я действительно запечатлел в гипнотическом состоянии висящие на стропилах под потолком большие крюки с подвешенными тушами диких кабанов и оленей. А огромные сковороды и сейчас висят на той же стене рядом с полкой, где громоздятся кастрюли. Не из одной ли из них добрая толстая Херда давала мне лизать крем для торта, смеясь над моим перепачканным ртом? И вновь, как во время гипноза у Игоря Львовича, я ощущаю те же запахи чего-то вкусненького, чувствую аромат пирожных, словно в том запредельном детстве, сидя на ларе, болтая ногами и держа в руках плошку с любимым лакомством.

— Здесь готовилась еда для всей семьи. Повара, поварята, стряпухи и работники трудились день и ночь, чтобы угодить хозяевам и их гостям. В этом месте проявлялись смекалка и мастерство людей из далёкого Средневековья.

Экскурсия подходила к концу.

— В «Доме Роттердорф» также имеется большая капелла, находящаяся на первом этаже ближайшей к внутренним, северо-западным воротам башне этого дома.

Это же и есть та угловая башня, где я жил, почти оттуда мы только что спустились. И хотя капеллу я ещё не видел и не помнил, она была местом, мимо которого когда-то я часто ходил. Там как раз находится западный спуск к реке.

Мы вышли наружу через другой выход, и я смог взглянуть на «Дом Роттердорф» не с открытого пространства, а со стороны внутреннего двора.

— Если есть желающие, — сказала гид напоследок, — можно также отдельно посетить Сокровищницу, в которой собрано более 500 бесценных экспонатов XII—XIX веков, — золото, украшения, фарфор и священные реликвии Средневековья и Возрождения, — вход в неё со двора у «Дома Платтэльзен».

Волгоградцы тепло поблагодарили сдержанную немку и пошли через двор — за мостом их ждал туристический автобус. Счастливые — два часа беглого осмотра и никаких исторических заморочек. Я тоже поблагодарил гида, но при этом запомнил имя на бейджике её пиджака, — больше никого из русскоговорящих здесь я не знал. Не то, чтобы меня взяла усталость, просто слишком много надо было осмыслить, слишком многое я здесь не только увидел и услышал, но и «опознал». Я был к этому готов, но теперь не знал, что с этим делать. Вещей при себе у меня не было — с ними бы не пропустили, и я решил где-нибудь посидеть.

Да, во Франции мне удалось раскрыть загадку приданого Эльзы, установить, почему за её сокровищами охотился Кулич, и выяснить, где найти ту, которую звали Флорой. Но ведь в стихах прабабушки, обращённых ко мне задолго до моего рождения, говорилось ещё об одной тайне, — меня самого, а как её разгадать, слоняясь по музейным покоям? Может, и вправду дощёлкать натуру камерой и предупредить Марка о приезде? Ведь кто бы что про мои «глюки» не сказал, и так было ясно — во мне была душа человека, который здесь жил с 1508 по 1536 годы. Но тогда какого лешего здесь мне ещё надо? А вам бы не надоело ходить сюда, как на работу, — пять вёрст туда и пять обратно, и всё полем-лесом?