Товарищ Кот, английский жмот и человек-патефон, или Добро пожаловать в Велкомбританию

Александр Вяземка

Наша глупость – продолжение нашей мудрости, как кишечник – всегда продолжение даже самых красивых губ. Именно поэтому от жизни со смыслом мы бежим к жизни с вещами, и лучшие умы человечества играют на бирже, а не ищут лекарство от бессмертия. В предлагаемом читателю романе самым тесным образом переплелись правда, похожая на вымысел, и вымысел, искусно маскирующийся под правду, сатира и философия обывателя, приправленные горечью смеха и угловатостью категоричностей…

Глава 4. Рассказ миссис Ватсон, встревоженной супруги мистера Ватсона

Мой бедняжка Джон стареет и лысеет. Старение-то у него вроде как идет естественным путем, а вот лысина — это все из-за невроза и дурной привычки рвать на себе волосы. Свекровь говорит, в детстве он постоянно дергал себя за писюн, когда не мог найти общего языка с другими детьми. То, что корневище писюна прочнее корней волос, хорошо. Плохо то, что даже взрослым найти общий язык с другими людьми сложно. И в этом — весь корень зла, питающий другие проблемы, в том числе и невроз.

Но ведь таким нервным он был не всегда. Это все из-за перемен, обрушившихся на наш городок несколько лет назад. Все вокруг стало неожиданно меняться. И меняться так быстро, что наш разум был просто-напросто не в состоянии поспеть за скачками перемен. Нам всегда был мил и привычен наш местный, британский образ жизни, которому до недавнего времени удавалось сохраняться на окраинах Большого Лондона. Чужестранцы же, которые вдруг повыскакивали буквально из ниоткуда, заполонили наше пространство чуждыми нам обычаями, чуждыми одеждами, чуждыми запахами и, что хуже всего, чуждыми словами.

Теперь дважды подумаешь, прежде чем решишься выйти на улицу вечерком. Не из-за чужеродных запахов и слов, конечно. Беззаботный покой, который царил в нашем местечке, сколько я себя помню, исчез как утренний туман, когда в нашем районе объявились две конкурирующие группировки: банда «Сладкие Молокососы» и банда «Грязные Петушки». Лично я смотрю на все это философически: у жизни есть не только положительные, но и отрицательные моменты. Но вот Джону сложнее. Он сразу заявил, что людям, которые здесь не родились, нечего здесь и командовать.

— У нас в районе какая-то жизнерадостная преступность! — заметил он на днях. — Меня это все чертовски удручает!

Действительно, раньше преступность была более скромной. Взять хотя бы нашего соседа, Картера. Да, он мерзавец со стажем. Но его хоть как-то но можно ублажить. А попробуйте ублажить людей, которые палят по вам без предупреждения…

Хуже всего то, что наши ребята, молодцы местной закваски, пытаются во всем походить на этих чокнутых бандитов и стать еще чокнутее, чем они. Своей-то головы у сорвиголов, как правило, не бывает. Ни муниципалитет, ни школа, ни мы сами ничегошеньки не можем с этим поделать. Если уж дикий английский характер проснулся, то все попытки обуздать его и смешны и печальны одновременно. То, что именно люди постарше — умнее, становится особенно очевидным, когда подросшие дети перестают прислушиваться к твоим словам и усеивают свой жизненный путь глупостями.

Все это быстро довело моего бедняжку Джона до точки кипения.

— А! — Он теперь приходит в ярость от любого звука громче шепота. — Опять петарду взорвали! Теперь хлопушку! Теперь где-то барабанят в дверь! Да что же это такое, Господи ты Боже мой?!

— Не волнуйся, пожалуйста. — Время от времени я решаюсь на то, чтобы попытаться его успокоить. — Чего психовать-то по пустякам?

— Не волнуйся? Не собираюсь я не волноваться! — Стоит мне сказать слово поперек, как он начинает кричать уже на меня. — К твоему сведению, техногенный шум убивает. Животные от него вообще целыми видами вымирают! Эй, пацан! — ревет он в окно. — Сделай-ка потише свою музыку! Что?! Я сейчас разобью этот чертов магнитофон о твою голову, наглый щенок! Что это вообще за музыка? Музыкальные продюсеры и исполнители не понимают, что такой музыкой только усугубляют конфликты между поколениями! Как вам это нравится?

После подобных выпадов он бросает на меня украдкой виноватые взгляды, чешет себе руки в кровь с яростью психопата и пытается выманить у меня прощение окольными извинениями.

— Вот послушай меня. Современным подросткам только кажется, что они развлекаются. — Он пожимает плечами, давая понять, что это не его вина, если он вспылил: его спровоцировали. — На самом деле они лишь пытаются развлечься, но получается у них так себе. Все эти разговоры ни о чем, однообразие музыки, времяпровождения и внушенных мыслей об их исключительности и индивидуальности… Ведь это все пустое. Самая выдающаяся черта современной молодежи — самомнение. Они боятся серьезных дел и мыслей. А ведь такие дела и мысли — самое настоящее развлечение и есть. А вот знаешь, редких счастливчиков из их числа, которые случайно попадают в археологическую группу или берут в руки энциклопедию, потом уже не остановишь. Настоящее развлечение — в том, что кажется скучным. Такой вот парадокс.

Пусть его извинения и поучительны, но мне от этого не легче: я даже свою музыку вынуждена слушать украдкой! Будто я какой воришка, желающий похитить душевное спокойствие своего муженька. Обожаю певицу Дайдо и ее «Белый флаг», хотя, если честно, немного раздражает, что она шесть, а то и семь раз подряд утверждает в песне, что над ее дверью белому флагу не бывать.

— Неужели ей не надоело петь об этом снова и снова? — Джон кричит сквозь дверь, услышав знакомую мелодию в сотый раз за день. — Черт побери! Меня это достало! Если ей так хочется трепать нервы своему любовнику и дальше, это их проблемы, но доставать посторонних своими личными переживаниями — увольте! Как вам вообще это нравится?

А теперь представьте ситуацию, в которой я оказалась: Джон лысеет и звереет; у меня уже мания просто какая-то из-за всех этих белых флагов над дверьми; наше местечко стремительно несется к пропасти — как тут целая банда русских селится прямо напротив нас, в доме с привидениями! По крайней мере, говорят, что они русские. Хотя не вижу причин, почему бы им русскими не быть. И вот это просто доконало Джонни. Более странных существ, чем эти русские, не найти. Дикари. Дикари в квадрате! Какой секте они служат, только Богу известно. Они выбривают брови, а бороду — нет! И морды у них размалеваны, прямо как у индейцев, только безвкусно и неумело. Я слышала, Петр Первый запретил бороды, но теперь в России демократия, и их теперешний Царь, похоже, снова разрешил их отращивать.

Вы даже не осмелитесь вообразить ужас, который мне пришлось пережить, когда моя тележка с продуктами налетела на одного из них в нашем супермаркете. Я забылась на секундочку из-за всех этих переживаний с белым флагом: я как раз искала белой ткани, чтобы сшить флаг и повесить у нас над дверью. А тут этот русский — сидит на корточках и таинственно шевелит губами, читая надписи на товарах.

Я эту полку знаю досконально: сама не раз сидела у нее на корточках, перебирая губами и пытаясь разобраться в ахинее аннотаций. Там выставлены всякие шампуни и бальзамы для мужских волос, от которых, может, иногда и есть толк, но чаще всего — никакого. Во всяком случае, все их обещания остановить облысение моего Джонни — брехня та еще. Самым непонятным было то, что этот безбровый русский ошивался в отделе, где продаются шампуни, бальзамы и кондиционеры для бровей и ресниц. Ну, вы знаете, о чем я: бальзамы для ресниц, секущихся ресниц, длинных ресниц, темных ресниц, светлых ресниц и тому подобное.

Моя тележка застонала от удара, а мужчина этот выпрямился и уставился на меня. Я же завизжала. Знаю, знаю: мне следовало просто упасть в обморок, но я завизжала. А теперь представьте мой ужас, когда этот русский тоже принялся визжать! И ведь у меня-то с лицом все было в порядке. Так чего он визжал? Может, у них там традиция такая в России: у нас требуется два человека, чтобы обменяться рукопожатием, а у них — чтобы повизжать.

В довершение всего этого ужаса двое человек, стоящих неподалеку, резко повернулись в нашу сторону и с удивленным видом подняли — нет, не белые флаги, а свои несуществующие брови! У меня было чувство, будто я оказалась в третьесортном фильме ужасов. Не помню, как я добралась до дома. Помню только, как всю дорогу я всхлипывала низким завывающим голосом, почти теряя сознание и ориентацию в пространстве, и обещала себе, что больше никогда в жизни не буду ходить по магазинам в поисках белых флагов.

Я заперлась и до вечера то рыдала, то пила чай, чтобы успокоиться и не рыдать. В конце концов я достаточно успокоилась и решила ничего Джону не говорить: он и так в последние дни слишком много времени проводил у окна, грозя нашим новым соседям рогаткой и от злобы вырывая у себя волосы целыми клочьями. Во всяком случае, пока об этом говорить не стоило.

Однако на этом неприятные сюрпризы Судьбы для меня не закончились. На прошлой неделе я прогуливалась по улице. Шел снег, а я ловила снежинки в ладонь и наслаждалась недолгими моментами душевного покоя. Так вот, тут, откуда ни возьмись, на меня налетел какой-то тип, сорвал с меня меховую шапку и исчез в одном из темных переулков, которые, похоже, именно для этих целей и планируются. Вы можете в это поверить? Я была настолько потрясена, что застыла на месте, боясь шевельнуться.

«Не все так плохо, — подумалось мне спустя несколько минут. — Шапке этой лет десять, и она уже вся в залысинах. Теперь-то Джон точно купит мне новую!»

И, довольная, как воробей после сытного обеда в ягодных кустах, я уже было припустила домой, как кто-то набросился на меня из темноты переулка и напялил мне на голову мою же меховую шапку! Я глазам своим не верила. Я застыла на месте и стояла, боясь пошевелиться, до тех пор, пока ледяной воздух не вывел меня из оцепенения. Что мне теперь было делать? Что мне еще оставалось делать, кроме как самой сорвать с себя эту рвань и запулить ее в кусты? Разве моя вина, что все, что создал Бог, вечно, а на все, что создал человек, гарантия — максимум три года?

Не скажу со стопроцентной уверенностью, что этот грабитель был русским. Может, и не был. Он же не подумал ни представиться, ни хотя бы поздороваться. И все равно я вздрагиваю по ночам от одной только мысли, что в доме напротив живут русские. Слава богу, есть среди них один одетый более-менее опрятно, и лицо у него более-менее чистое. Иногда даже бреется. Мне прям полегчало, когда я узнала, что он вроде как англичанин. Даже если бы оказалось, что среди русских есть люди, которые не бреют брови, мне так все равно не полегчало бы, ведь всего в нескольких десятках ярдов от нас затаились дикари, не британцы ни на йоту. Они следят за нами из темноты грязных окон и замышляют украсть белый флаг, который я собираюсь сшить из простыни.

Теперь я понимаю, что имеет в виду Джон, когда говорит о чужестранцах, которые заполоняют наше жизненное пространство, отбирают у нас нашу добрую старую Британию и поднимают свои флаги над дверьми, которые когда-то были нашими. Если вы хотите здесь жить и работать как честные люди, приезжайте и работайте. Но если вы приезжаете, чтобы грабить, убивать, взрывать нас, пожалуйста, не приезжайте. Если единственное, на что вы способны по приезду сюда, это ненавидеть нас, зачем вообще сюда приезжать? Почему вы не останетесь там, где вам без нас хорошо?

Знаю, нет такого народа, из которого не вышел бы хоть один преступник. Не буду это отрицать. Я хочу лишь сказать, что есть ли смысл ввозить чужих преступников, когда мы со своими-то не можем сладить? У нас полно своих собственных террористов, продавцов наркотиков, насильников и прочих недочеловеков. Конечно, не все, кто приезжает к нам, — преступники, но когда поздним вечером сталкиваешься с группой молодчиков, вооруженных битами и рыскающих по улицам в поисках одиноких прохожих и их личного имущества, волей-неволей начинаешь сомневаться в природе человека. И волей-неволей складывается впечатление, что природа этих молодчиков недостаточно человечна.

Я слышу, как вы восклицаете:

— Где же ваши христианские ценности? Подставьте вторую щеку…

А я вам сейчас объясню, что вообще происходит: у нас, знаете ли, щеки закончились. Понимаете? Закончились! Теперь дело за кулаками. Христианин должен уметь не только прощать, но и стращать. Тех, кто не в состоянии постоять за себя, съедают. Разве нет? А мы не то что не в состоянии постоять за себя — это у нас жизненная философия такая, делающая из нас легкую добычу. А я вот не хочу быть легкой добычей. Я человек очень религиозный, но по мне, так неверующий атеист лучше религиозного фанатика. Религия хороша тем, что закладывает в человеке добро, высокие моральные принципы, но, может быть, ей стоило бы на этом и остановиться? Фанатизм ради истребления людей, не похожих на тебя, с другим подходом к жизни — это фактически ненависть ради ненависти. И тут уже задумаешься: а не ради ненависти ли эти люди живут, не это ли их истинная природа? А теперь вопрос. Чья вина, если я становлюсь ксенофобкой, хотя раньше я этим не отличалась? Моя вина? Или все-таки этих людей?

— Политкорректность — очередной навязанный нам культ, — талдычит Джон снова и снова. — Вот смотри. Какая польза от закона, если мерзавца нельзя назвать мерзавцем? Закон, понимаешь… К черту закон! Если законы так правильны и хороши, что же их переписывают-то снова и снова?

Выходит, у цивилизации есть и плюсы, и минусы. Можно было бы избежать минусов? Можно, если бы у них не было столько сторонников. Каждый готов гадить ради собственного комфорта, а запрещать ему и трогать его не смей: он же личность! Мы дошли до того, что личность одного человека — будь он хоть законченным негодяем — важнее всего мира… Вот говорят, что эти люди по-своему честны. Ну да, так и есть. Только это какая-то цыганская честность: вы их за руку ловите, а они нагло уверяют вас, что невиновны. У каждого своя шкала честности. Послушать любого обвиняемого, так выходит, все преступления на земле, похоже, совершаются потусторонними силами или инопланетянами, но только не людьми!

Их права? О чем вы? Единственное право, которое у них есть, — это право быть порядочным человеком. Объясните, друзья мира, цивилизации, снисхождения и прочих громких слов, почему на арест преступников требуется санкция суда или прокуратуры, а на совершение ими преступлений — нет? Может, хватит с ними нянчиться?

Из-за всех этих треволнений и тревожных мыслей я уже сама начала дергать себя за волосы. Правда, дергаю я себя за волосы очень осторожно, чтобы, не приведи Господь, не вырвать чего ненароком!

— Либерализмом проблемы преступности не решить, — говорит Джон. — Вот послушай меня. Либерализм преступника не наказывает, черт побери! Он его жалеет, отпускает под залог и на поруки и совершает любое другое антисоциальное и преступное действие, только бы его простить и извинить. Как вам это нравится? Надо работать с душой человека, а не позволять ему творить что в голову придет. Теперь, чтобы избежать наказания, достаточно апеллировать к либеральным ценностям, и вот ты уже неприкасаем! Такой вот, получается, истинный смысл у «торжества закона»: закон взял мерзавцев под свою защиту от правосудия честного человека. Мы зомбированы либерализмом, а на самом деле лучшего лекарства от глупости, чем подзатыльник, и от непослушания, чем пинок, еще не придумано. Вот знаешь, люди со средствами могут позволить купить себе безопасность от уличной преступности. Понатыкали везде заборов и камер наблюдения. Спрятались за толстыми стенами. А улицы от преступности кто будет очищать? Нет, не их забота. Многие политические и общественные деятели любят поучать, сами при этом идеалом не являясь. Как вам это нравится? Те же, кто действительно живут по совести, не поучают. Они подают пример.

Я так думаю, он имеет в виду Премьер-министра и прочих постоянных персонажей теленовостей. Уж эти-то обожают поучать!

— Мы никогда не обещали вам, что будет легко. И мы никогда не обещали вам, что это вообще возможно.

Это именно то, что сказал Премьер-министр в своем последнем интервью, когда его спросили о профилактике и снижении преступности. Облысеть! То есть, это… обалдеть!

— Знаешь, иногда мне кажется, что наш Великий Обещатель — не живое существо, — бормочет Джон, вперившись в экран телевизора, — а говорящий автомат, в который загрузили набор слов, и он теперь их воспроизводит в произвольном порядке.

А лично я думаю, что нет ничего хуже радикальных либералов. Кроме свободных радикалов, конечно.