Легенды, рассказанные в пути

Александр Вол, 2019

Обычно в аннотациях пишут, где и когда происходит действие в книге, кто главный герой и что с ним случилось. Перед вами сборник «Легенды». Место действия: везде. В лесу и в горах, в лачугах и дворцах, в море и в болоте, в монастырях и мегаполисах. Время действия: всегда. В «стародавние времена», в средневековье и в современном мире, вообще «вне всякого столетья». Главный герой – кто угодно! Цари, рыцари, барды, молодые девушки и мудрые старцы, графы и олигархи, врачи, колдуньи, охотники, олени… В том числе и вы, читатель. А что же с героями происходит? Они сомневаются, они боятся… Боятся сделанных ошибок и еще не сделанных, боятся сбиться с пути, боятся не заметить главного, боятся пропустить свою жизнь, как пропускают свой автобус. Но помощь рядом. И выбор всегда есть.

Танец любви.

В далекие далекие времена культ праматери был главным культом любого племени. Ведуньи помогали женщинам при родах, заключали брачные контракты и подыскивали пары, оказывали помощь воинам и охотникам. Они были самыми уважаемыми членами племени, и только они знали точно, чьи дети растут и играют в их шатрах.

Долгой и тяжелой была борьба мужчин за культ отца и вождя, за культ фаллоса, оплодотворяющего лоно, за главенство в роде и за право собственности на своих детей, на свое семя и на женщину, которую он оплодотворяет. Ведуньи стали именоваться ведьмами, а тех из них, что осмелились вспоминать о своем первобытном праве на детей и на право определять их жизнь и жизнь их племени, а также на право распоряжаться своим телом, назвали ведьмами и стали сжигать на кострах. В большинстве мест культ матери и культ любви был извращен или загнан в подполье. В Индии, в Тибете, в Непале остались однако храмы, сохраненные женщинами, оставшимися верными своим Б-гам и своей свободе. Среди нетронутой природы стояли и стоят еще может быть храмы, посвященные праматерям и

богиням любви. Женщины и девочки могут приходить в эти места к этим святыням, чтобы найти себе утешение и помощь, или обрести новый путь в миру. И лишь малая часть из пришедших за помощью и советом женщин и девочек посвящает себя служению Богине.

Никто до конца не знает, то ли изначально, то ли потерпев поражение в борьбе за власть с мужскими богами, праматери стали более жестокими и требуют человеческих жертв от своих адептов. Никто из мужчин не смеет пересекать границу храма матери и Богини Любви, никто и никогда за одним исключением: три раза в году во время празднеств, посвященных праматерям и богиням Любви самые красивые жрицы храма в сопровождении пения и музыки, исполняемых другими жрицами, устраивают огненные пляски — священные танцы перед вынесенными на это время за ограду храма в специальные культовые места дароносительницами.

Во время этих танцев, на которых могут присутствовать и даже приглашаются посторонние, включая мужчин, все могут приносить свои дары в пользу храма. И если кто-нибудь из мужчин настолько возгорится желанием необычной ночи любви, что будет готов рискнуть ради нее и своей жизнью и значительной частью своего состояния, не важно большое оно или маленькое, то он может войти в ограду храма, в течении недели наблюдать ритуальные танцы и молитвы, а также получать начальные уроки искусства служения богине Любви и на седьмую ночь он может взойти на ложе той из жриц, которую он избрал во время первого ритуального танца вне стен храма.

Он может получить небывалое наслаждение, как говорят легенды, он может достичь высот, которых никто из мужчин, живущих в миру не может достичь с женщиной ни из приличных семей, ни из кварталов домов терпимости. Нет ни девушки, ни женщины, ни гетеры, ни гейши так владеющей своим телом и настолько знающей все тайны искусства любви, насколько это знают и могут жрицы храма, посвятившие этому всю свою жизнь. Благодаря этой славе немало мужчин готовы рискнуть всем, чтобы испытать неземное наслаждение и, что не менее важно, похвастаться этим небывалым и необычным ощущением перед своими друзьями и подругами.

Один из таких искателей приключений прибыл в мелкую деревушку, расположенную у подножия Гималаев. В маленькой местной харчевне, которая использовалась по совместительству как гостиница, его познакомили с юной девушкой, которая должна была свести его к месту обряда. По-видимому он приглянулся девушке, поэтому она стала уговаривать его оставить мечты о несбыточном и не отдавать свою молодую жизнь на потребу ненасытной Богине.

— Как можешь ты говорить так о Праматери? — удивился юноша.

Однако девушка стояла на своем.

— Ты не знаешь женщин, сказала она. А жрицы богини Любви — это женщины в квадрате.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Глупец, сказала она, пойми, что когда девушку заключают в монастырь, лишают ее общения с мужчинами, даже с братом и с отцом, и снова и снова заставляют плясать под волнующую музыку эротические танцы, о силе которых ты даже не имеешь представления, она превращается в тигрицу, вся мощь которой направлена на покорение и завоевание мужчины. Чем дальше, тем больше она жаждет отомстить этому единственному в ее жизни мужчине за всю ее пропавшую жизнь, за жизнь которая протекает без любви, без семьи, без детей. Она стремится отдать своей богине человеческую жизнь, не потому что эта богиня так кровожадна, а потому лишь, что служение этой богине и только оно придает какой-то смысл ее жизни и единственный способ завоевания места и почета среди товарок является принесение в жертву богине мужчины, который только один и может удовлетворить ее ненасытное желание.

— Что ты хочешь сказать? — спросил юноша.

— Я хочу сказать, что если тебе жалко твою молодую жизнь, ты не должен идти к этим женщинам и рисковать собой и своей жизнью ради пустой иллюзии.

— Что ты можешь знать о иллюзиях и о мужчинах, девочка?

— Очень мало и очень много. Я тебе в последний раз говорю, оставь свои глупые надежды. Назад дороги не будет.

— Откуда ты это знаешь? Скажи! Иначе я не могу тебя послушаться, взмолился юноша.

Тогда девушка не выдержала и призналась: Дурачек, я уже не первый год послушница этого монастыря, ученица жриц любви и лучше всех знаю, что те любовные игры и то удовлетворение, которые могут быть достигнуты нашими жрицами в играх друг с другом невозможны и недостижимы ни для кого из мужчин. А тот кто решится на эту игру и не преуспеет в ней должен быть принесен в жертву безжалостной богине.

— Ты хочешь сказать, что женщина может удовлетворить любую женщину лучше, чем любой мужчина?

— Конечно. Я хочу еще сказать, что ни один мужчина не может сравниться в постели с женщиной, знающей и умеющей, что надо сделать для удовлетворения подруги.

— Но разве женщины могут быть настолько безжалостны? Готовить своего любовника как жертву — это худшее зверство!

Девушка недобро нехорошо рассмеялась.

— Зверство, сказала она, а разве кто-то спросил моего мнения прежде, чем предложить мне в качестве мужа старого вонючего хрыча, который не годится мне ни в качестве любовника, ни в качестве брата, ни в качестве отца. Разве кто-нибудь спрашивал моего мнения, когда согласовывал сумму выкупа за мою молодость с этим бандитом? Разве могла бы я как-то избежать своей судьбы, если б не этот благословенный храм и женщины, которые живут в нем?

Что вы мужчины знаете о страданиях женщины, которых вы покупаете под видом замужества. Если бы мне предложили тебя, я вряд ли решилась бы идти в монастырь. Но никто не был готов предложить мне выбор. И у меня не было иного пути. И теперь, когда я хочу спасти тебя и твою молодую жизнь, ты мне не веришь.

— Ну все-таки, объясни, как может женщина желать смерти мужчине, единственному мужчине, который взошел на ее ложе?

— Ты не можешь понять, что такое жизнь в монастыре. Таковы правила, и насколько тяжела борьба между подругами за продвижение по этой лестнице за то, чтобы быть первой среди равных. Тебе не дано понять, что только таким путем женщина может сохранить себя и выдвинуться, и значит хоть как-то оправдать свое существование.

— А что будет с мужчиной?

— Смотри, тот мужчина, который не смог или не захотел удовлетворить женщину, а чтобы удовлетворить ее нужно очень много, отдается в руки жриц для принесения жертвы Великой богине. И сама церемония принесения жертвы настолько значительна и великолепна, что этот ежегодный праздник вспоминают все весь год. Поэтому женщина, которая сумела предоставить жертву для этого праздника становится одной из самых значительных и важных персон в храме. За это не жалко пожертвовать и мужчиной.

— А она не будет после этого мучиться всю жизнь?

— Конечно нет. Ведь она навсегда займет место на ступенях храма одной из самых близких к алтарю.

— А что будет с детьми, которых может родить такая женщина?

— Если это будет мальчик, то его отдадут в одну из деревень на воспитание, если девочка, то она по праву рождения станет жрицей храма и вся ее жизнь будет связана отныне с богиней Любви.

— Но это ведь жестоко.

— Что знаете вы мужчины о жестокости. Разве не вы сжигали на кострах наших сестер во имя чуждых нашему народу новых богов, разве не вы снова и снова требовали смертной казни для женщины, которая осмеливалась любить и быть любимой вопреки вашим дурацким законам. Оставь, и никогда не говори мне больше о любви, если ты хочешь, чтобы я имела к тебе хоть каплю жалости.

— Какое значение имеет жалость такой как ты для такого как я?

— Не гневи бога, незнакомец, никто не знает как повернется завтра его жизнь и кто и как нужен будет ему на трудных путях спасения.

Они дошли до заповедного места перед угрюмым каменным помостом, где стояли каменные урны для жертвоприношений. Рядом высились вырубленные из толстых деревянных колод сидения для оркестрантов. Шумели вековые деревья, сквозь их листву светило вековое солнце, и все вокруг было так тихо и спокойно, что не верилось, что тут может разыграться действие, напоминающее трагедию.

— Смотри, вот место для костра, сказала девушка, приведшая юношу. В его свете полуобнаженные или обнаженные мы будем танцевать перед вами во имя солнца и луны, во имя любви и ненависти, во имя жизни и смерти. И, поверь мне, нет мужчины на всем белом свете, который может устоять, видя наш танец, и который не захочет отдать все и самою жизнь ради того, чтобы провести с нами заветную ночь.

— А что будет, если мужчина сумеет удовлетворить твою ненасытную товарку?

— Я слышала об одном или двух случаях наподобие этого, улыбнулась девушка. Этот мужчина мирно покинул наш монастырь, увезя с собой в награду и славу, и о нем долго говорили на всех берегах Великого Ганга. Но та девочка, которая подтвердила его успех, и тем лишила подруг давно ожидаемого удовольствия, впрочем не навсегда, а лишь до следущего праздника, всего на три месяца, была проклята матерями-настоятельницами и окончила свою жизнь в роли самой забитой и презираемой служанки Божьего дома. С тех пор никто не осмеливался проявлять такую непочтительность к славной богине.

— Ты хочешь сказать, что никто из мужчин не имеет никаких шансов получить желаемый приз?

— Конечно нет. Если бы такие шансы существовали, праздник был бы невозможен.

— Что же стоит заявление ваших настоятельниц о беспристрастности и объективности соревнования?

— О ровно столько же, сколько заверения мужчин в верности и честности перед первой брачной ночью. Поверь мне, мы квиты, и ни одна из нас не готова дать вам никакой форы ради сохранения вашей жалкой жизни.

Мужчина тихо вздохнул и спросил: Но разве нет совсем никакой справедливости в этом гнусном мире?

— В каждом месте своя справедливость. В джунглях большого города она одна, в джунглях предгорий она другая и третья в джунглях мужских и женских монастырей, кварталов терпимости и так называемых традиционных театрах культуры. Поэтому не жди справедливости и не проси о ней, если уж ты решишься вступить в эту игру. Запомни, ее нет и никогда не будет, так же как нет и никогда не будет справедливости для тех, кто пришел в этот мир незванным и непрошенным по вине таких как ты искателей приключений.

— И все таки, я готов пойти на представление, и я уверен, что нет такой женщины, которая сможет соблазнить меня настолько, чтобы я согласился пожертвовать вашему дурацкому монастырю свое богатство и свою жизнь.

— Хорошо, сказала девушка, я сделала все, что я смогла, а дальше пусть на то будет Воля Божья.

После полудня на следующий день на большой площадке перед жертвенной чашей начали раскладывать большой костер. Смолистые бревна для него были заготовлены заранее. Крестьяне окрестных деревень, часть из которых, если верить рассказу девушки, могли быть детьми искателей приключений, с интересом поглядывали на трех или четырех молодых людей, старательно избегающих друг друга, которые с хозяйским видом похаживали по площади и свысока поглядывали на суетившихся, в предкушении редкого зрелища местных ребят. Через полчаса или час после того, как солнце вышло из-за высоких деревьев, окружающих поляну и осветило площадку перед кострищем, зрители, собравшиеся из всех окрестных мест, притихли. Под барабанный бой из ворот монастыря вышла большая процессия, впереди которой шли барабанщики, а за ними следовали вереницей жертвенные животные, самые юные и все более взрослые жрицы храма. Последними шествовали матери-настоятельницы и старейшие из них, срок жизни которых явно подходил к концу. Процессия дошла до жертвенницы, совершила круг почета вокруг нее и совсем юные девочки начали танцевать гимн жизни под мерный рокот барабанов и сладострастно вздыхающие трубы и флейты. Их пляска все убыстрялась. Смуглые тела подростков, натертые маслами и благовониями, сверкали и переливались на солнце, юные бедра вполне по-взрослому изгибались в сладострастных призывах, а мелодия все ускорялась, все звала куда-то и на сцену вслед за девочками вышли молодые женщины.

Их пляска казалась еще более чувственной, но так же не могла затронуть сердца молодых мужчин, прибывших на праздник. Их сменили более пожилые женщины, и, наконец глубокие старухи, которые двигались неторопливо, устало и очень степенно, как бы напоминая своими движениями о конце праздника жизни. Мелодия замедлилась. Но потом, когда старухи заняли почетные места на камнях позади жертвенной чаши, все внезапно опять изменилось.

Совсем юные девушки двенадцати-тринадцати лет и дети трех-четырех летнего возраста выпорхнули на площадку, неся с собой саженцы плодовых растений и цветов и мешочки с семенами, символизирующие начало жизни или новый поворот бесконечного ее колеса. С песнями и плясками они внесли свои дары к жертвенной чаше и зажгли костры в каждом углу площадки. Центральный костер пока был без огня и в его смолистые поленья юные танцоры поставили охапки живых цветов. Вслед за девочками на арене снова показалась группа более взрослых танцовщиц, каждая из которых несла в руках букет с живыми цветами. Они были одеты в короткие развевающиеся туники и в легкие юбочки, которые подобно осенним листьям колыхались от их движений при порывах вечернего ветерка. Их движения все ускорялись и в один прекрасный момент они дружно бросили цветы под тревожную дробь барабана к подножию одной из каменных фигур, стоящих на жертвенной площади.

В тот же момент вместо букетов они подхватили увитые цветами обручи, и пляска возобновилась с новой силой.

— И ты думаешь, что это способно соблазнить настоящего мужчину? — шепнул юноша сидящей рядом с ним проводнице.

— Подожди, ты еще не видел и половины, сказала она. Сейчас танцуют только начинающие, те кто не имеют права танцевать в основной части процессии.

Юноша замолк. Одни танцоры сменяли других, девочки сменялись молодыми женщинами, снова и снова с разными символами и разными растениями, воспроизводя бесконечный водоворот жизни.

Все ждали чего-то еще, и юноша ждал вместе с ними.

И тогда на площади появилась новая группа танцовщиц, одежды которых составляли легкие полупрозрачные накидки. Юноша оглянулся. Девушка, до сих пор сидящая рядом с ним и комментирующая все происходящее изчезла, и он вдруг обнаружил ее среди бесконечной вьющейся змейки двигающихся неторопливой походкой танцовщиц. Бедра их призывно колыхались, а в самом движении чувствовалась какая-то неизбывная всепобеждающая сила. Их тела были так же покрыты ароматными маслами, а музыка, которая раньше гремела, подобно гонгу, стала вкрадчиво-тихой и волнующе медлительной. Восьмерка и девушки снова и снова охватывали жертвенную чашу и громадное кострище, над которым все еще не бушевало всеочищающее пламя. Вот они в очередной раз бросили к подножью костра цветы и изогнулись в глубоком поклоне, демонстрируя зрителю грациозность своих фигур и ловкость и гибкость тренированных тел.

Солнце закатилось за кроны деревьев и бросило алые отсветы на далекие склоны покрытых льдом и снегом гор. Ударили барабаны и на какое-то время отвлекли внимание зрителей от стройных фигур. Когда они ударили снова, девушки, одетые в легкие полупрозрачные газовые накидки алого цвета, застыли неподвижно, и только легкие колебания призрачной ткани говорили о том, что они живые. Выбежали двенадцать малышек, держащих в руках еще не зажженные факелы. Каждая из них подбежала к одной из девушек и вручила ей свой факел, и после этого девушки снова пришли в движение.

Одна за одной подходили они к чаше с жертвенным огнем, окруженной матерями-настоятельницами, зажигали у этого огня свой факел и двигались дальше, жанглируя им, словно мечем. Несколько раз с пылающими факелами в руках они прошлись в танце вокруг пылающего кострища, снова и снова, подбрасывая и ловя факел, и пламя его вздымалось вверх, подобно их легким одеждам, а движения самих девушек все ускорялись и ускорялись, подобно языкам пламени разгорающегося костра. Снова загремели барабаны, и под их грохот каждая из девушек поднесла свой факел к заранее подготовленной растопке.

Вспыхнуло пламя. Сначала оно плясало внизу около земли, не поднимаясь вверх и дыша то ли в такт ветру, то ли в такт дыханию толпы. Теперь девушки танцевали между толпой и набирающим силу пламенем костра. Их полупрозрачные одежды то сливались с языками пламени, то вздамались над ним, а движение продолжало убыстряться. Их тела разговаривали, они разговаривали с уходящим солнцем, с еще не видной луной и с шумящим потрескивающим пламенем огромного кострища. Они не говорили ни с кем конкретно в толпе, но их призывный жест, их телодвижения были настолько красноречивы, что казалось ни один мужчина не может остаться равнодушным при виде этих говорящих, поющих, рассказывающих тел.

Пляска продолжалась. Сейчас девушки посвящали ее уходящему солнцу, именно о нем говорили их простирающиеся к облакам руки. Именно о его тепле и животворных лучах твердили изогнувшиеся в поклоне перед ростками священных цветов и семенами тела. О солнце говорила, и песня, звучащая у костра и повторяемая находящимися в толпе местных жителей девушками послушницами из храма. Теперь пламя костра взметнулось намного выше и было гораздо ярче, чем лучи уходящего солнца. Снова загремели барабаны и смолкли флейты, и снова на мгновение застыли девушки, чтобы с новым рисунком мелодии начать новую фигуру танца.

Запели флейты и в сполохах костра все увидели девушек, стоящих на одинаковых расстояниях друг от друга по большой дуге, огибающей кострище. Когда голос флейт взметнулся вверх, тела девушек затрепетали в такт непрерывно струящейся мелодии. Они нагибались и приседали, наклонялись и тянулись вверх. Ноги их не сходили с места, но тела ни одной секунды не находились в покое. Струилась музыка, метались сполохи пламени и накидки девушек, и трепетали, гнулись, играли, повинуясь чарующей мелодии их тела в бесконечном танце молодости, силы и желания. Звуки мелодии то затихали, то взметались выше, пламя костра все увеличивало и увеличивало круг света, в котором танцевали девушки и сидели первые ряды зрителей. И все гуще становилась темнота леса, окружающего этот светящийся круг.

Летели куда-то высоко вверх искорки костра, метался по кругу дым, донося запах ароматических полений, а стоячий танец все продолжался. Казалось тела девушек не знали усталости.

Снова закричали в экстазе флейты, забили барабаны, и под этот всплеск музыки над вершинами деревьев всплыла зеленоватая громадная в своем сиянии луна. С ее появлением вновь стихли флейты, чтобы вступить в игру, догоняя девушек, которые теперь рванулись со своего места и пошли в танце по все расширяющейся спирали. Лица их были обращены к луне, тела трепетали то ли в такт музыке, то ли в такт качающимся вершинам деревьев, на которых играл лунный отсвет, а ноги перебирали в каком-то диком ритме мелодию то ли весеннего гона стада, то ли любовных схваток волков, то ли погоню за самками лесных оборотней, макак и павианов.

Спираль раскручивалась все шире, и теперь каждая из девушек танцевала в окружении группы зрителей. Когда мелодия снова достигла крещендо, девушки закружились на месте и медленно опустились на землю, прикрыв тело накидкой.

За время нового перерыва в музыке часть танцовщиц сменилась, и все без исключения сменили алые накидки, с которыми они провожали солнце на синие и красные ленты, обвязанные вокруг головы и вокруг пояса. Снова загремели барабаны, и под их рокот каждая из девушек начала отбивать что-то наподобие чечетки, почти вплотную к обступившим их зрителям.

Блестели натертые маслом тела. В исступлении танца колыхались бедра и груди, покачивались на уровне глаз сидящих зрителей темные треугольники волос. Барабаны продолжали вести, и их ритм то учащался, то стихал, словно диктуя ритм ожидаемого свидания. Тела призывали и отдавались и замирали в экстазе и снова и снова звали. Глаза девушек глядели куда-то внутрь и в то же самое время обегали и расспрашивали и отзывались на вскрики, хлопанье в ладоши и вздохи завороженных зрителей. Теперь каждую девушку сопровождали собственные аккомпаниаторы и мелодия танца рождалась во взаимодействии девушки и музыкантов, откликаясь на ощущения зрителей, танцуя для одного или нескольких из них, девушка как будто вовлекала его в невидимый диалог, и не было силы, которая могла бы заставить кого-то уйти и не отозваться на призыв этой чарующей мелодии танца.

В начале каждая из танцовщиц пыталась увлечь своим танцем, вовлечь в диалог одного из трех пришельцев — искателей приключений. Но довольно быстро, почувствовав или не почувствовав отсутствие внутреннего контакта между собой и выбранным юношей, большая часть девушек стали танцевать для знакомых или полузнакомых местных жителей, и только три из них сконцентрировали все силы и желания на том, чтобы пробудить интерес к себе у выбранного юноши.

Они соревновались в позах, демонстрирующих те чудеса, которые могут ожидать мужчину, разделившего с ними ложе. Они проявляли невероятную чуткость и откликались и рисунком и ритмом движений на приливы и отливы его желания, на смены его настроения от страха к надежде, от упорства к отчаянности, от желания любви к ненависти и даже ужасу. И юноши не смогли не откликнуться.

Сначала наш герой был твердо уверен, что уж его никто не сумеет взять ни на какие штучки, и как мы помним с некоторой насмешкой отнесся к уговорам девушки, которая провожала его к месту празднества. После второй или третей части танца он потерял ее из виду, потому что лица девушек были покрыты ритуальной раскраской, а их фигуры были настолько совершенны, а движения отточены, что каждая из них являлась праздником для глаз и души, и трудно было отличить одну от другой, настолько подобен был рисунок их тел в танце. Но когда одна из девушек стала настойчиво танцевать перед ним, откликаясь своими движениями, всем своим телом на каждую мысль, на каждое ощущение, невольно возникающее в его теле, он вдруг понял, именно не увидел, а почувствовал, что танцующая перед ним девушка знакома ему, и знает его лучше всех остальных. Что это его попутчица.

Снова и снова подступало к его горлу какое-то щемящее чувство близости, а тело заливала волна нестерпимого желания. И откликаясь на эти волны, девушка замирала в экстазе, то трепетала, то неслась в даль прочь от него испуганной ланью. В конце танца каждая из девушек протянула мужчине, находящемуся напротив нее венок, перевитый цветными лентами, снятый с ее головы. И застыла перед ее избранником в глубоком полупоклоне.

Не обращая внимания на других мужчин, испуганно оглядывающихся по сторонам, повинуясь внезапному порыву, юноша протянул руки к венку. Тут же ударили барабаны, юношу окружила стайка обнаженных девушек, и они повели его вокруг жертвенноно огня и кострища к настоятельницам.

При проходе меж двух больших камней, своеобразных воротах святого места, на плечи каждой из девушек был наброшен длинный плотный плащ, защищающий как от холода, так и от нескромных взоров.

В окружении девушек, а также детишек, юноша пошел дальше по тропинке, идущей к храму. По тропинке, по которой не имел права идти ни один мужчина, кроме тех, кто решился стать искупительной жертвой богине или победить жрицу в любовном поединке.

Когда они входили в калитку в ограде храма, юноша на секунду почувствовал на своей шее дыхание избравшей его девушки и спросил ее шепотом, неужели ты сможешь после таких танцев отдаться любви, которую ты обещала.

Ни ты ни я сегодня не готовы для любовных битв, ответила девушка. У тебя есть еще неделя, чтоб познакомиться с нашими обычаями и танцами и основами искусства любви. И только после этого и соответствующих молитв и обрядов мы сможем взойти на одно ложе.

Всю неделю между многочасовыми молитвами около юноши танцевали совсем юные девушки и девочки. Они учились различным па и ритмике эротического танца и пристально наблюдали за тем, как их танец действует на мужчину. Их наставницы снова и снова объясняли им тайны искусства обольщения. И полумертвый от страха перед предстоящим испытанием юноша понял, что его используют как живое наглядное пособие.

Время от времени одна из старших монахинь приглашала юношу для трапезы, которая по ее словам должна была дать силы для предстоящей ночи и угощала его беседами о том, как и когда приносились в жертву его предшественники.

Если после такой беседы очередные юные танцовщицы собственно танцами или касаниями не могли заставить его забыть о предстоящем и почувствовать желание, они подвергались наказанию.

Так прошло семь дней.

После полудня седьмого дня юноша очередной раз получил свой обед, включающий мед, орехи, мясо молодого козленка, а также специи, травы и фрукты. При выходе из трапезной ему вручили дощечку и предложили написать на ней название десяти блюд, которые он просит принести в опочивальню девушки. После того как он дрожащей рукой заполнил перепись, его отвели в храм, посадили на почетное место и заставили слушать длинную бесконечную службу, посвященную Богине Любви и Матери всего сущего.

И, наконец, после этой бесконечной службы его вымыли, одели в ритуальные белые одежды и отвели в специальное небольшое здание, где находилась ритуальная опочивальня.

Когда юноша вошел в опочивальню, ему навстречу поднялась юная жрица, одетая в легкие развивающиеся одежды.

— Ты выглядишь усталым, испуганным и измученным, господин мой, нежно сказала она. Сядь, пожалуйста на это удобное кресло, я сделаю тебе массаж и приготовлю чашечку кофе. Тебе надо набраться сил перед этой трудной ночью.

Когда девушка поднесла ему чашечку кофе, руки его дрожали и капли кофе пролились на белоснежные одежды. Девушка за руку увлекла его в комнату для омовений и прошептала: ты должен взять себя в руки и успокоиться, иначе у тебя не будет никаких шансов спасти жизнь, как бы я этого ни хотела.

— А ты можешь и хочешь это сделать?

— Да. Я знаю, какие истории тебе рассказывали все эти дни и как тебя использовали для обучения молодых послушниц.

— Но ведь это правда?

— Что? То что тебе рассказывали? Правда, но не вся. Тебе не рассказали о тех случаях, когда мужчина уходил отсюда живым и здоровым.

— Но почему?

— Все хотят учавствовать в обряде жертвоприношения и все немного завидуют и зляться на ту подругу, которой досталась честь и право учавствовать в этом испытании. Зависть и злоба — это страшная сила, которая больше всего пугает меня и заставляет сделать меня то, что я хочу сделать. Я не ожидала расцвета этих чувств внутри стен храма.

— Значит, ты хочешь спасти мне жизнь?

— Да, дурачок, но я не сумею сделать ничего, если ты не сыграешь как следует свою роль. За нами наблюдают и нас подслушивают.

— И ты готова рискнуть? Я тебе очень нравлюсь?

— Об этом мы поговорим перед расставанием. А пока что возьми себя в руки, и тогда я попробую тебе помочь.

Еще не доконца пережитый страх смерти и вспыхнувшая надежда разожгли в теле юноши небывалое желание. Он бросился на ложе и они занялись любовью. Девушка тихонько успокаивала его и уговаривала поберечь силы. Уже через час или два он понял, что нормальный мужчина не в силах выдержать подобный любовный марафон. Гибкое податливое тело девушки казалось не знало усталости, а ее темперамент не уступал ее выносливости.

Время от времени она прерывала любовные игры с нарочито громкими вздохами и пользовалась этими передышками для того, чтобы подать юноше подкрепляющую еду и напитки. Правдами и неправдами, иногда маскируя его 10-15 минутный сон своими движениями и шепотом, она сумела создать впечатление того, что их состязание продолжалось до самого утра. И утром под изумленные вопли и разговоры своих товарок сообщила настоятельнице, что юноша выдержал испытание.

Ему дали несколько часов отдыха и, вручивши символический подарок — грубое деревянное изображение Богини Любви размером с небольшой медальон, выпустили за ворота, где его ожидал почетный эскорт из мужчин и юношей соседних деревень.

Один из них шепнул победителю, чтоб он подождал два дня в харчевне соседней деревни.

Вечером второго дня к харчевне подъехала небольшая повозка, на которой сидела пожилая изможденная крестьянка. Она кивнула юноше и, когда они выехали за пределы деревни, он услышал голос своей юной подруги.

— Ты должен дать деньги или свой амулет мне для того, чтобы я смогла уехать далеко от этих мест. Ведь ты обязан мне жизнью.

— Но разве ты не хочешь соединить ее с моей жизнью?

— Конечно нет. Ты показал себя как не очень умный хвастун, и мне не нужен такой спутник в жизни. Я тебе спасла не ради своей любви к тебе, а ради себя. Ради того, чтобы не пачкать своего возвращения к жизни и свету кровью невинного дурачка. Найди себе простую женщину, и будь с ней счастлив и никогда не ищи неземных удовольствий, за них слишком дорого платят.

— А куда идешь ты?

— Это мое дело. Наши пути расходятся в ближайшем городе. Но, поверь мне, какую бы дорогу ни проложила для меня судьба, я никогда не буду ни игрушкой в руках мужчины, ни палачом. Я найду свой путь. Пусть боги помогут тебе найти твою дорогу тоже.