Колыбельные

Александр Витальевич Бруйков

Эти стихи и рассказ «Память» – колыбельные. Но они не погружают в сладкий сон. Их мир – не самая радужная сказка, после которой засыпать станет гораздо интереснее…

Колыбельная ей

Я боюсь, что останусь без чувств

В один день я проснусь и подумаю:

«Мне не больно, и я не боюсь»,

И мне апатия будет короною.

В глухой тишине, что недавно живёт

Над моей столь же тихой кроватью,

Я слёз не пускаю, они создают

Только мысли об этой утрате.

Точнее, они создаются из них.

Кто они? Из кого создаются?

Так, слеза вытекает из мыслей простых,

Ну а мысли откуда берутся?

Вот опять я пытаюсь куда-то отвлечь

То, что хочет сожрать мою душу.

Но оно не способно спокойно залечь,

Пока горе не выйдет наружу.

Настал, наконец, час, когда я скажу

«Давай!» смертоносному зверю.

Ты выпущен, друг, и хоть я и дрожу,

Я сам расскажу о потере.

Мне нужно начать, нужно мысль привлечь,

Ту мысль, что так явно мрачна и грустна,

Ведь только она может снова возжечь

Тот образ, которым когда-то была.

Итак, вспоминаю. Да, я её помню,

Я помню то пламя, что чувствовал я,

Когда она рядом, когда она смотрит,

Когда смотрю я на неё, так любя.

Наверное, это и есть сущность счастья —

Тепло, что согреет в лютейший мороз,

Пред ней на колени готов был упасть я

И гордость готов потерять был всерьёз.

Я не был контужен и не был смущён,

Нет-нет, я был только лишь предан себе.

Я слушал себя, ведь ума не лишён,

Но как-то услышал: «она нужна мне».

Обычно я скуп на долги, откровенья,

И редко я речь завожу о мечтах,

Но был я растерян всего лишь мгновенье,

И этот момент у неё был в руках.

Один лишь момент захватил моё сердце,

Один лишь момент показал, что любовь

Не так уж страшна, и ей можно согреться,

И зря её рифмой является кровь.

Рассказ надлежит говорить от начала,

И я собираюсь начать не томя.

Она предо мною впервые предстала

В тот день, что пред светом предстала она

Летами назад. И, подобно младенцу,

Что жмурит глаза, чтобы свет не слепил,

Зажмурился я, не позволивши сердцу

Попасть в эту клетку, какой её мнил.

Но всё же однажды увидел я правду —

Привиделись мне вдруг сундук и замок:

Явились они мне таким ценным кладом,

Что я удержаться, к удаче, не смог.

Я снова влюбился, она была лучшей,

И лучшей осталась она до сих пор.

А может и нет, но тогда, в любом случае,

Прекрасней неё я не знал никого.

А что до меня — для неё я был другом,

Хорошим и верным, не больше того.

Ей ведомо было, что я бы супругом

Готов был ей стать, но меня самого

Она не любила. Точнее, не так:

Я мог дать ей счастье, она это знала,

Но думала, счастье не будет за так,

И в гавань свою никого не впускала.

Мой парусник долго стоял на воде,

Все время смотря на безлюдную пристань.

Не мог я причалить, и не был в нужде,

Ведь я и не думал сойти с судна быстро.

Но как-то в порту начались измененья:

Вдруг чище дорожки, и стены светлей,

Прозрачней вода. И тогда разрешенье

На вход получил я и тронулся к ней.

Пред ней я поставил свой давнишний клад —

Сундук, на замок нерушимый закрытый

И сразу я понял: я больше не брат,

Ведь с шеи своей она ключ сняла скрытый.

И этим ключом отперла мой сундук.

Нас в миг озарило сиянье квазара —

Звездою сияло то злато, что вдруг

Внутри оказалось и края не знало.

Лишь с ней не имелось у ящика дна,

Но все эти символы мне надоели,

Устал я слагать стих о том, что она —

Лишь ключ, что откроет сокровищниц двери.

Она — человек, я любил человека,

И радость любви я постиг только с ней.

Один не узнал бы я радости этой,

Один я не смог бы понять, что сильней:

Она или смысл, и кому я был предан;

Но сущности эти уж слились в одно,

Да так незаметно, что, топая следом,

Не смог бы охотник заметить его.

Я жил для неё, а она — для меня —

Так думали мы, когда губы смыкались,

Когда улыбались мы ярче огня,

Когда, расставаясь, мы снова встречались,

Когда я сквозь сон ощущал прикасанья

Её теплых пальцев на шее моей,

Когда её брали болезни терзанья,

Она улыбалась — я был рядом с ней,

Когда наше слово в пустом разговоре

Для нас было важным, важнее любых,

Когда мы встречались с ней в шуточном споре

И громко смеялись с себя же самих,

Когда, разлучаясь, мы вместе рыдали,

Друг с другом сердечную боль разделя.

В такие мгновения мы понимали:

Я жил для неё, а она — для меня.

Увы, суть вещей — без конца разрушаться,

И наша с ней участь, увы, такова,

Что нужно расстаться, и вновь повстречаться

Звезда не сулит, и бессильны слова.

Как солнце встаёт над далёкой границей

И, сил не щадя, поднимается вверх,

А после пикирует вниз хищной птицей

И, словно стесняясь, уходит от всех

За ту же границу, так чувства живые,

Вдохнув полной грудью и счастья вкусив,

Потом выдыхают, и жизнь в сердцевине

Невидимо гаснет, души не спросив.