Неизведанная классика

Александр Васильевич Гринь

Необычный взгляд на такие произведения мировой классики, как «Война и мир» (Л. Толстой), «Герой нашего времени» (М. Лермонтов), «Мастер и Маргарита» (М. Булгаков), «Тарас Бульба» (Н. Гоголь), «Интернационал» (Э. Потье). Отдельное эссе посвящено анализу критериев качества литературных произведений.

Критерии качества литературного творчества

В названии статьи заявлена, конечно, очень сложная тема, которую в принципе невозможно охватить одним коротеньким трактатом. Я наберусь наглости набросать здесь очень кратко несколько своих личных наблюдений, к которым прошу именно так и относиться, поскольку на большее я претендовать не смею.

Конечно, каждый, кто хоть раз взял перо в руки, задавался подобными вопросами, поэтому, мне кажется, и моё мнение будет кому-то интересно.

Во-первых, не вижу особенных различий между физиками и лириками в аспекте главной цели творчества. И там, и там главной целью является познание и абстрактная формализация найденной закономерности. Если физики занимаются закономерностями реального мира, математики закономерностями количественных отношений, то лирики, как правило, нацелены на поиск социально-психологических зависимостей. Поэзия, например, в этом отношении в основном ищет закономерности образного восприятия действительности. Хотя — и не только.

Для примера, почему Пушкин — классик?

Унылая пора, (плохо)

Очей очарованье, (хорошо)

Приятна мне (хорошо) твоя прощальная (плохо) краса (хорошо),

Люблю я пышное (хорошо) природы увяданье (плохо)

В багрец и в золото одетые леса (очень хорошо)

Пушкин впервые изобретает и применяет к осени столь откровенно и мощно «диалектическую раскачку» в стиле «единства и борьбы противоположностей», используя при этом очень простую и доступную семантику. Поэтому образ осени «влезает» нам в голову на подсознательном уровне, заставляя наслаждаться абстракциями без особых усилий. Мы легко узнаём «осень», например, в годах жизни своей, отмечая, что «осень» жизни что-то даёт и что-то отбирает. Это, оказывается, достаточно общая закономерность, которую пушкинская лирика позволяет познать не столько рационально, а, скорее, подсознательно.

В более сложных примерах исследованиями закономерностей морали занимается Ф. М. Достоевский в «Преступлении и наказании». Его главной заслугой можно признать открытие абсолютного значения моральных ценностей в условиях применения адекватной логики.

Социально-психологические закономерности лени изучает И. А. Гончаров в «Обломове». И т. д.

Во-вторых, другая цель любого творчества — это построение изящных форм, «внедряющих» найденные закономерности нам в сознание. Математикам и физикам повезло больше; у них с годами разрастается стройная математическая логика и общепринятая символика, обеспечивающие общность понимания. У «лириков» — всё сложнее. Но они тоже стремятся к изобретению изящных форм, позволяющих подсознательно овладеть абстракциями иногда даже физических закономерностей. Не верите? Покажем на самом простом примере.

Вот, например, гениальный образец абстрактного «внедрения» в сознание ребёнка (вдумайтесь) концептуальной составляющей закона всемирного тяготения.

«Идёт бычок, качается,

Вздыхает на ходу,

Вот доска кончается,

Сейчас я упаду…»

Рядом лежит и закон Архимеда.

«Наша Маша горько плачет,

Уронила в речку мячик,

Тише, Машенька, — не плач,

Не утонет в речке мяч…»

А здесь ребёнок подсознательно открывает для себя базовые свойства виртуального мира, лежащего за фасадом семантики физических форм.

«Зайку бросила хозяйка,

Под дождём остался зайка,

Со скамейки слезть не мог,

Весь до ниточки промок».

Здесь ненавязчиво обнаруживаются некоторые виртуальные закономерности и отношения, «привязанные» к тому набору тряпочек, набитых ватой, которые обозначают Зайку или Мишку. Обнаруживается не как данность, вытекающую из инстинкта, а как абстрактную общую закономерность духовных отношений. Ребёнок, наверное, и раньше зайку любил, но не догадывался, о существовании самой такой абстракции, необходимой для решения будущих жизненно важных задач.

Тогда напрашивается достаточно простой вывод. Достоинством литературного творчества является открытие новых форм или новых содержаний (иначе говоря — закономерностей). Здесь вместо «или» хотелось бы поставить союз «и», но это, оказывается — не обязательно.

Иногда в качестве классики время выберет открытие закономерности, выраженной в самой громоздкой форме. Кто, пример, читал всего Гегеля? Единицы. Открыватель законов диалектики слишком сложен в литературной форме. Мало, кто до конца способен внятно объяснить, например, закон перехода количества в качество в семантике немецкой классической философии. Но время выбрало Гегеля.

Однако, в качестве классики время может выбрать и в чистом виде форму, отличающуюся новизной. Совсем недавно, например, была изобретена литературная формула, способная «доставить» подобную диалектическую абстракцию Гегеля даже в мозг питекантропа.

«Вчера раков продавали по пять рублей, но — очень большие, а сегодня — по три, но очень маленькие!…» (М. Жванецкий)

Ф. М. Достоевский любил создавать весьма «громоздкие» литературные формы, А. П. Чехов, наоборот, стремился к максимально кратким психологически изящным литературным абстракциям.

Вот и все критерии. Для того, чтобы понять, станет ли твоё стихотворение классическим, достаточно дать себе отчёт, что и как этим сказано. Открыл ли ты что-то новое в человеке? Или ты нашёл слова сказать просто о чём то сложном и труднодоступном пониманию, используя нетривиальные образы. При этом понять сложное стало доступнее не 1%, а, скажем, уже 5% читателей.

Тут же возникает «болезненный» вопрос, а стоит ли тогда сочинять стихи, если есть сомнения в отсутствии в них новизны формы или содержания?

Отвечу так, — всегда стоит, только иногда публиковать не стоит. А, если есть хоть малейшая аргументированная надежда на существование какой-то новизны того или другого, тогда и публиковать стоит. Потому, что классику выбираете не вы и не художественные комиссии, иногда значительно отягощённые политикой и амбициями кастовой иерархии, а — время. Это — особая ипостась… Удачи!…