Из тьмы

Александр Васильев

Некогда успешный писатель мистической прозы, после двух лет затворничества и простоя в работе из-за смерти жены, переезжает вместе с дочерью в свой родной город, который ему пришлось покинуть, когда ему было 14 лет. В его памяти не осталось ни единого момента о прожитом в нем детстве. Но теперь ему предстоит вспомнить все события, не только повлекшие его переезд, но и заставившие вернуться обратно. Книга содержит нецензурную брань.

Глава первая

Картонная коробка

1

Дом выглядел обветшалым. Краска на облицовке выгорела полностью, делая строение темным и неприглядным. Деревянный конек двухскатной крыши прогнил и обвис по краям, совершенно не прикрывая стык шифера. Оконные стекла казалось не мыли уже несколько лет. Довершал картину потемневший и обросший мхом штакетник на заборе.

Широкие ворота открылись с трудом, громко треща поизносившимися досками, и закрылись, сильно покосившись в сторону двора.

«Возможно, в следующий раз створка просто отвалиться», — подумал Антон, направляясь к дверям гаража.

Слева от него располагался основательно заросший небольшой сад на три яблони и несколько сливовых деревьев. К нему примыкало небольшое строение с одним маленьким окошком: «Баня», — вспомнил Антон.

Гараж был частью длинной постройки, включавшей в себя дровяник, сарай для всякого рода утвари, и явно заброшенный хлев, где когда-то держали живность.

Чуть дальше располагался заросший травой участок, некогда бывший огородом.

Гаражные ворота открылись легко, словно кто-то, перед их прибытием, заботливо смазал петли.

Места внутри оказалось немного, но его «форд» вполне мог поместиться, если убрать пару вещей.

Поднимая с пола коробки с инструментами и прочим хламом, казавшимся ему неинтересным, он ожидал прихода чувства ностальгии. Но, попытавшись что-то вспомнить, он почувствовал только надвигающуюся боль в голове, и сразу отбросил все мысли на потом.

Разложив на полки все, что было можно, он с любопытством взглянул на деревянный ящик, не уступающий размерам небольшого холодильника. Запирался он на большой навесной замок. Петли и пробой выглядели массивными.

«Что же внутри тебя заперли?» — подумал Антон.

Без всякой надежды, он дернул замок, и, как и ожидалось, он остался закрытым.

«Тебя не просто будет разбить. Но будем надеяться, что я найду от тебя ключи».

Ящик оказался увесистым, и вытаскивать его из гаража пришлось волоком. Сначала Антон хотел оставить его на улице, но, взглянув на темнеющее от туч небо, решил затащить его в дровяник.

И освободив, наконец, место, он заехал в гараж.

Дина вылезла из машины и встала чуть в стороне, наблюдая, как отец вытаскивает с заднего сидения коробки и аккуратно ставит их на землю у входа в дом.

Выйдя с последними сумками, Антон закрыл двери гаража.

— Я вот думаю, — серьезно произнесла девочка. — На твоей связке ключей я вижу только один новый ключ, и он от гаража.

Антон сразу все понял, уставившись на новенький замок на двери в дом.

И с какой-то детской наивностью, он посмотрел на дочь. Но та лишь вопросительно вскинула брови и сложила руки на груди, ожидая дальнейших событий.

В отдалении послышался тихий раскат надвигающейся грозы. Прохладный ветер спешно прогонял накопившуюся за день духоту. А лениво клонящееся к закату солнце, уже с трудом было видно из-за туч.

Девочка еще выше вскинула брови и вопросительно покачала головой.

— У тебя нет ключа, — был ли это вопрос в ее голосе или укор, Антон не мог понять.

В его голове вертелось банальное: «И что теперь?»

— У тебя есть ключ от гаража, но нет от дома.

Голос Дины показался ему твердым, словно мать, отчитывающая своего ребенка за беспечность, готовую обернуться небольшой трагедией.

Антон глупо посмотрел на связку ключей в своих руках. Наивная надежда, что там обнаружится нужный, разбилась словно волна о скалы. Но еще он не мог вспомнить и того, когда его литературный агент, занимавшийся подготовкой дома, передавал ему хоть какие-то ключи. Он ни разу не появлялся на его пороге, лишь изредка бросая в его почтовый ящик белые конверты.

— Хм, — сказал он, кладя ключи в карман, и направился к калитке.

— И куда ты?

Но Антон уже приоткрыл заднюю стенку почтового ящика. На дне лежал белый конверт, внутри которого обнаружился ключ и короткая записка на все таком же форматном листе: «Думаю, он тебе пригодится. Твой Л. А. С.И.»

2

Внутри их встретил запах затхлости и сырости. Словно в доме уже давно не было жильцов.

Но Смирнов писал ему, что дом пришлось выкупать у какой-то старухи, которая не сразу дала свое согласие. Поэтому, входя внутрь, Антон ожидал почувствовать запах совершенно иного рода — запах старости, быть может, даже запах смерти. Ему, почему-то казалось, что прошлая владелица уже пережила свое время. Возможно, ему хотелось так думать, что она уже собиралась на тот свет. Иначе получалось, что они просто выгоняют ее.

Антон мотнул головой.

«Если бы ей некуда было идти, то она бы не продала свой дом, — подумал он. — Мой дом, — другая мысль заняла его сознание. — Это всегда был мой дом. Просто…»

Вновь вернулась головная боль, предупреждая о «битых файлах» в его прошлом.

«Ничего, рано или поздно, но я что-нибудь да вспомню. Ведь я наконец вернулся».

— Не нравится мне здесь, — сказала Дина. — Что-то здесь не так.

— Не так здесь только твои неуместные комментарии по поводу нашего дома, Дина, — строго сказал Антон, и продолжил более мягко: — Все наладится. Мы еще приведем его в порядок, и тебе здесь понравится. Вот увидишь.

Девочка ничего не ответила.

Они стояли посреди небольшой комнаты, служившей столовой, благодаря большому столу, который в данный момент был сдвинут в угол. Так же эта комната являлась проходной для всех остальных.

Справа за арочным порталом виднелась маленькая, но вполне уютная кухня с печкой. А прямо сквозь обычный прямоугольный проем была видна часть большого зала.

— Если правильно помню, — произнес Антон, — то здесь пять комнат, не считая коридора за нами. Столовая, кухня, на которой вход в одну спальню, зал и из зала проход во вторую спальню. Что ж, Дина, пока я заношу вещи, можешь везде включить свет, и выбрать себе комнату.

И пока девочка осматривала дом, Антон заносил сумки и коробки с одной мыслью: «Надеюсь, что у нас все получится».

3

За окном разогревалась гроза, с каждым раскатом становясь все громче и ближе. Дождя еще не было. Но разошедшейся уже во всю ветер, разносил по дому гулкие и тревожные звуки, всем своим воем обещая нагнать необходимое количество туч для хорошего ливня.

От ветра в некоторых окнах звенели не плотно прижатые стекла. И этот звук создавал в душе Антона чувство уюта, некоего таинства, доступного только в своем деревянном доме. Такого он никогда не ощущал в квартирах больших городов. Все они были лишь временным жильем, пока Катя не забеременела. Тогда они решились на покупку своей квартиры. Но и та всегда казалась ему простой бетонной коробкой.

Он много раз предлагал Кате купить дом. Настоящий, деревянный, со всеми огрехами скрипящих полов и гуляющего на чердаке ветра. С запахом затапливаемой печи, и закутыванием в теплый плед долгими зимними вечерами.

Но она всегда была приверженцем городской жизни и не хотела менять привычную ей квартиру на требующий постоянного внимания дом.

«Что ж, — подумал Антон, прислушиваясь к звону стекла, — я надеюсь, ты за нас порадуешься. Даже несмотря на то, что ты бы никогда не согласилась переехать сюда».

Из зала донесся звук телевизора. Шли вечерние новости.

Отвлекшись от мыслей, Антон перенес часть коробок в оставшуюся для него комнату, которая выходила на кухню.

Скудный интерьер спальни словно изначально предполагал немногочисленный багаж нового жильца: старая еще сетчатая кровать-двухспалка с перьевым матрацем у одной стены, большой книжный стеллаж у противоположной, и между ними под окном, выходящим на дорогу, старый письменный стол и деревянный стул. Судя по виду, стол некогда был обтянут кожей или сукном, о чем говорили набойки по краям столешницы, которую потом просто покрыли темной морилкой.

— Привет, старичок, — произнес Антон, проводя рукой по шершавой поверхности стола. — Надеюсь, мы подружимся. Нам предстоит много работы.

Он взглянул на коробки с компьютером.

— Однако, о чем писать, я пока не знаю. Надеюсь, у тебя есть свои истории, дружище, — обратился он снова к столу. — Ты же мне их поведаешь?

На долю секунды комната озарилась ярким светом, отбрасывая на пол и стены четкие смоляные тени. А в следующее мгновение весь дом содрогнулся от мощного раската грома. Зазвенели стекла. Мигнул свет.

Из зала донеслось шипение потерявшего сигнал телевизора.

И в наступившем на миг спокойствии, Антон услышал, как первые робкие капли дождя ударились в оконное стекло. А уже через секунду по дому начала разноситься целая барабанная дробь, разразившегося снаружи ливня.

— Телек сдох! — крикнула из зала Дина.

— Ну так выключи его, — ответил Антон. — В такую погоду не мудрено и без света остаться.

И словно в довершение его слов, дом погрузился в темноту.

— Ну вот блин! — донесся детский голос.

«Вот уж и вправду», — подумал Антон.

— Ты успела заправить кровать? — спросил он.

— И что теперь, ложиться спать?

— А ты что-то можешь делать в темноте?

— Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — ответил Антон

4

Утро показалось ему бесшумным, не сравнимым с суетой большого города.

Просыпаться не хотелось. Непривычно мягкая, проваливающаяся словно гамак кровать, требовала продолжение их «бурной» ночи.

Но и сон не хотел отпускать.

Странные, до боли тревожные видения настойчиво витали обрывками в его голове, норовя вновь утянуть страну Морфея.

Антон чувствовал, что уже светло, но вставать не торопился, лишь сильнее зажмурил глаза. Ему хотелось вспомнить детали сна. Хотелось понять, почему он вдруг показался ему настолько важным. Почему где-то глубоко внутри остался осадок горечи и чувство липкого пронизывающего страха.

Во сне он был с теми, кого когда-то потерял…

«Почему так тихо?» — вдруг подумал он.

И остатки сна, словно хрупкое стекло, разлетелись по самым темным закоулкам его не менее хрупкой памяти.

Поняв, что больше ничего не восстановить, Антон открыл глаза.

Некоторое время он созерцал незнакомый, пожелтевший от времени потолок, пытаясь разогнать свои мысли до необходимой для работы скорости.

— Мы же переехали, — улыбаясь произнес он и взглянул на окно. — Больше никакого шума мегаполиса. Только тишина и спокойствие.

На мгновение к нему вернулось ощущение от сна, и улыбка сошла с его лица. Неприятное липкое чувство заполнило его грудь и кольнуло сердце.

Антон зажмурился и выдохнув все, что было в легких, подумал: «К черту сон. Прошлое должно оставаться в прошлом».

Он соскользнул с кровати и подойдя к столу, выглянул в окно.

Погода держалась пасмурная. Тяжелые свинцовые тучи полностью покрывали всю видимую из окна часть неба, предрекая еще до полудня новую порцию осадков. Ветер мерно качал кроны стоявшего в отдалении лесного массива. На дороге выступали зеркальные глади луж.

В комнате было прохладно, стояла сырость после ночного дождя.

Поежившись, Антон залез в дорожную сумку и выудил из нее серый махровый халат. Накинул его на себя и ощутил всю ту же сырость. Но он, по крайней мере, должен был начать греть раньше, чем дом.

И с этими мыслями, зевая, он вышел на кухню.

Дина сидела в столовой.

Стол уже был выдвинут из угла и накрыт чистой белоснежной скатертью, вокруг расставлены четыре стула.

— Вот, — сказала Дина, передвигая к противоположному концу стола тетрадный листок с обычным почтовым конвертом, — это было к холодильнику на магнит прилеплено.

— Что такое, у Смирнова закончились его белые конверты? — спросил Антон.

Он сел и взял в руки листок.

— Это не от него, — ответила Дина. — Кофе будешь?

— Конечно, хоть согреюсь, — с улыбкой произнес он и принялся читать письмо.

«Здравствуйте!

Полагаю, мы лично не знакомы. Впрочем, так ли уж это важно.

Прошло уже 24 года, как я здесь поселилась. Странные дела тогда творились в этом городе. И вот пришло время, когда я смогу покинуть этот дом. К слову сказать, я никогда и не ощущала его своим, он всегда был вашим по праву наследования.

Хочу, чтобы вы знали, что за это время мало что поменялось в вашем доме. Я ничего не перестраивала и не выкидывала.

Некоторые ваши личные вещи сложены в большой деревянный ящик в гараже. Правда, ключ от него я потеряла, но, думаю, вы найдете решение этой маленькой проблемы.

Были и другие вещи. И мне показалось очень странным, что вы их оставили. Полагаю, что для вас они будут достаточно ценны. И выкинуть такое я не могла. Я все аккуратно сложила в коробку. Ее вы найдете на чердаке.

Вот, пожалуй, и все, что следовало сказать.

Надеюсь, вы не найдете этот дом настолько увядшим, каким он может показаться с первого взгляда. Он ждал вас, находясь в полудреме. И теперь, когда вы вернулись, он задышит с новыми силами. Ведь дома всегда требуют много внимания, а я не могла дать ему того, что можете дать вы.

К тому же как писатель, вы найдете интересными здешние истории и легенды, которыми полон этот городок.

К слову сказать, что соседей у вас нет так же с 1978 года, так что никто не будет вам мешать. И вообще, эта улица довольно тихая.

Может, это, конечно, все связано со слухами.

Впрочем, это всего лишь слухи, не более.

P.S.: Сочувствую вашей утрате. И желаю всего наилучшего. Жизнь на этом не останавливается, и вы еще обретете новую семью.

Прощайте».

— Много написала, да? — сказала Дина, ставя горячую кружку с кофе на стол. — Достаточно-то было сказать, что то-то там, а то-то там. Странная она какая-то. Как и сам дом. Мне только интересно, а что в коробке.

— Даже не представляю, — Антон сложил листок и вложил его в конверт. — Я почти ничего не помню из своего детства. А после смерти родителей… — и снова пришла головная боль, но в этот раз он и не пытался что-либо вспомнить. Он прекрасно знал, что вся его жизнь в этом городе — это закрашенный черным лист. — Я помню только больницу, — он потер пальцами виски и сделал большой глоток обжигающего кофе. — За мной приехала тетя Таня и увезла в другой город. С ней я и прожил все оставшееся детство. И ни разу сюда не возвращался.

— Тогда, почему ты сейчас сюда вернулся? — ее голос показался Антону очень серьезным, взрослым и от того пугающим.

— Дина…

А что он мог сказать? Ностальгии он не испытывал. И до смерти жены ни разу не задумывался о том, чтобы посетить места своего детства. Просто в один момент ему эту идею подкинул Смирнов и он согласился.

Дина покачала головой и молча ушла в свою комнату, оставив его в одиночку разбираться со своими мыслями.

И он думал о том, что его никогда не посещала мысль вернуться сюда.

Когда-то он еще пытался вспомнить свое детство, своих родителей. Но это всегда приносило лишь головную боль, порой, настолько сильную, что он терял сознание, а из носа шла кровь.

Он всегда понимал, что так быть не должно. Но и к специалистам обращаться не желал. В итоге, он остановился на мысли, что всему виной была его детская травма, из-за которой он и оказался в той больнице.

«У тебя было сильное сотрясение», — рассказывала ему тетя, лишний раз не желая касаться этого вопроса.

А о смерти родителей говорила, что они погибли от удушья газом в доме.

Но последнему он никогда не верил. А все его попытки уточнить эту причину, заканчивались ее слезами и последующим молчанием с прострацией на несколько дней.

В итоге он сдался и просто забыл.

Кофе остыл, и последний глоток оказался противным.

Поморщившись, он взглянул в окно, выходившее во двор. Его внимание привлекла распахнутая дверь в дровяник. Неужели он забыл ее закрыть?

«Но может, ее распахнуло ветром, — подумал он, всматриваясь в серую полутьму проема, откуда выглядывал угол ящика. — А крючок тоже ветром открыло?»

Но последняя мысль показалась ему уже неинтересной.

Он осматривал двор, вновь и вновь возвращаясь взглядом к дверному порталу с ящиком.

«Что же там?» — но эта мысль принесла с собой то противное и липкое, что он почувствовал, пробудившись от уже забытого сна.

Неприятная дрожь пробежала по всему телу, заставив отвести взгляд от окна.

— Ладно, я до тебя еще доберусь, — проговорил он и отправился в свою спальню.

5

Одевшись, он распаковал свои вещи.

Поставил на стол компьютер и подключил его. Но в системном блоке не раздалось привычного шуршания вентиляторов, и монитор не загорелся.

— Черт, до сих пор света нет, — плюнул в сердцах Антон и продолжил разбирать коробки.

Он выложил папки с бумагами и разложил их по ящикам. Папку с надписью «НАРАБОТКИ» положил справа от монитора. Расставил на краю стола словари и справочники, так необходимые ему в работе. Старый и потрепанный уже словарь синонимов, доставшийся ему в качестве приза за лучшую новеллу в жанре «драма», по мнению сайта «Писатели», лег по правую руку. Этот словарь он считал самым ценным инструментом в своем деле, потому что часто грешил повторениями. Рядом с ним встала рамка с фотографией жены, черно-белая копия которой была на гранитной плите.

И оглядев рабочее место сел за стол.

Монитор пришлось сдвинуть левее, так как он своими габаритами ощутимо загораживал обзор из окна. А то, что он видел на улице — ему нравилось.

Через не асфальтированную, покрытую большими (и явно глубокими) лужами дорогу находился не возделанный участок, огороженный забором из тонкого штакетника. За ним проглядывалась гладь пруда. А дальше стоял лес.

Глядя на этот пейзаж, Антон представил себе, что его дом находится далеко за чертой города, что до ближайшего поселения несколько километров. И эта тишина, и это место принадлежат только ему.

Место, где можно добиться творческого уединения, и писать, не боясь, что тебя побеспокоят. А не это ли главное в жизни мечтающего писателя?

— Что ж, может быть здесь я действительно вернусь на арену беллетристики. И как знать, — он усмехнулся, — может я создам бестселлер.

Заметив движение на дороге, он вновь выглянул в окно.

Серую картину дня разбавили пятеро ребят, бегавших в сапогах по лужам. Они громко смеялись и о чем-то переговаривались. Один из мальчиков взглянул в его сторону и замер. Его губы что-то прошептали, и теперь уже пять пар глаз смотрели на его дом.

Антон встал из-за стола и отошел в сторону.

Что-то знакомое показалось ему в их поведении. А может и в них самих. Но в этом городе он никого не мог знать, — слишком много прошло времени.

24 года.

И все же его память подернулась мутной и тяжелой пеленой, под которой что-то было. И это что-то ощутимой тяжестью осело в его груди. Он подумал о сегодняшнем сне, о его возможной связи…

Связи с чем? С этими ребятами?

Но ответов он не знал. А память продолжала молчать, терзая его мнимыми чувствами, отголосками забытого эха.

Пришла головная боль. В глазах потемнело, и Антон сел на кровать, сжимая виски ладонями. И так всегда: любая попытка вспомнить далекое прошлое, и мозг говорит хватит.

«Но что же, черт возьми, они могли мне напомнить?» — но он уже не хотел этого знать.

Гоня все мысли прочь, он пытался успокоится. И когда боль ушла, он взглянул на окно и прислушался.

Никаких детских голосов не было.

Поднявшись с кровати, он подошел к столу и выглянул на улицу. Дорога была пуста. Теперь те ребята казались ему наваждением.

«А был ли мальчик?» — вспомнилась ему видоизмененная цитата из книги Горького.

— Может, мальчика-то и не было совсем? — проговорил он и задернул плотные пыльные шторы.

Комната погрузилась в полумрак.

— И что теперь?

«Может, выпить?» — казалось, что эта мысль ему не принадлежала, но Антон счел ее вполне разумной и вышел из комнаты.

Порывшись на полках, он нашел бокал, а в одном из ящиков десяток свечей.

«Думаю, не ошибусь, если скажу, что отключение света здесь в порядке вещей».

Вернувшись в комнату, он убрал с центра стола клавиатуру и поджег фитили. По обеим сторонам от монитора, он накапал воска прямо на столешницу, и прикрепил на них свечи.

«Кощунство, — мелькнуло в его голове. — Да и хрен с ним».

Антон достал привезенную с собой бутылку красного вина и, поставив ее на стол, вновь погрузился в коробку, на ощупь ища в ней штопор. Долго искать не пришлось: неприятный укол в палец выдал местоположение нужного объекта.

Сев за стол, мужчина откупорил бутылку и налил полный бокал бордовой жидкости. Он сделал пару больших глотков и, отставив бокал в сторону, вынул из верхнего ящика пустую тетрадь и ручку. Положив их перед собой, он придвинул ближе папку с надписью «НАРАБОТКИ».

Тяжело вздохнув, он тоскливо уставился на черный экран монитора, в котором отражалось пламя обеих свеч.

— Все же стоило купить ноутбук, — чуть слышно проговорил он. — Что ж, вспомним былые времена, когда тебя, дружище, — он похлопал ладонью по монитору, — не было и в помине.

«Только писать-то мне пока и не о чем», — пронеслось в его голове, и тоскливый взгляд упал на лежавшую перед ним папку.

— Вот странно, — Антон сделал глоток вина. — Здесь идей на пол жизни хватит. Вот только не хочу я за них браться. Они кажутся прошлым. А прошлое…

«…должно оставаться в прошлом, — закончил он мысленно. — Что же ты, дурак, опять сам с собой болтаешь? Хотя бы, давай уже по делу. Нужно придумать хорошую идею. Нужен новый сюжет».

Антон закрыл глаза.

«Вообще-то, ты решил выпить. Хотя, одно другому не мешает».

— Если ты только можешь еще писать.

Это были самые страшные слова, которые он всегда боялся себе произнести. Он считал писательство смыслом своей жизни, единственной отдушиной в тяжелом и, порой, несправедливом мире.

К тому же, оно давало неплохой доход, а представить себя у станка ежедневной работы с обязательствами и выбитым на лбу словом «Должен» он не мог. Да и куда бы он пошел с неоконченным высшим литературным образованием?

Нужно было действовать, — два года простоя заметно ударили по его карману. Ведь не для того он потратил последние сбережения на переезд, чтобы остаться литературным бомжом.

Сделав пару больших глотков и почувствовав приятный легкий дурман, Антон отставил бокал в сторону.

— За дело.

Он открыл папку и замер. Поверх всех его записок и заметок лежал пожелтевший от времени лист формата A4.

«Про тебя-то я и забыл, — подумал мужчина. — И откуда же ты взялся?»

Он взял лист в руки и пробежался по тексту взглядом, вновь отмечая не четко пропечатанные буквы «н». Потом взглянул на фотографию жены.

— Это ведь не ты писала? — спросил он. — Сомневаюсь. Да и ему уже много лет. — Он вновь перевел взгляд на текст. — Так откуда же он у меня? Ты только послушай: «Этот город таил в себе множество тайн, скрытых глубоко во тьме веков, в глубинах сознания каждого старожила». И как тебе? По-моему, не дотягивает. Но все же… — Коротко взглянул на жену и вернулся к тексту. — Что-то в этом есть. Перебор, конечно, с поглощениями и клетками для тел; это достойно юнца. Но мне нравятся последние строчки. — Антон громко прочистил горло и таинственно зачитал: — «Город хранил в себе тьму. А тьма хранила город»…

«Пожалуй, этим можно воспользоваться как идеей, — Антон осушил бокал и вновь наполнил его. — Катя. Катенька, — он взглянул на фотографию. — Как же мне тебя не хватает».

И вслух:

— Я люблю тебя.

Он отвел взгляд от улыбающейся девушки и попытался сосредоточиться на тексте.

Что-то знакомое ему показалось в «сгоревших домах», «заколоченных колодцах» и «заросших полях», словно это все описывало места, в которых он когда-то побывал.

В висках появилась пульсация.

Короткие волны накатывали с каждым ударом сердца, давя на череп и отдаваясь где-то глубоко внутри. В ушах начал нарастать, пока еще еле слышный монотонный свист. Текст перед глазами поплыл и строчки превратились в размытые линии.

За окном раздались приглушенные детские крики и смех.

По спине Антона пробежал холодок — словно сквозняк из приоткрытой двери. Тело пробил озноб. Голова закружилась, и он чувствовал, что вот-вот упадет в обморок.

Свист в ушах стал сильнее, продолжая набирать силу, но сквозь него, перед тем как провалиться в пустоту, он услышал, как дети за его окном запели:

Отдай свой страх и ужас,

Отдай мой страх и ужас,

Давай побудем мы вдвоем.

И, если хочешь выжить ты,

И, если хочешь выжить ты,

Если хочешь выжить в мире золотом…

6

Очнулся он на полу с болью в плече. Все тело ныло, словно отлежанная рука. В висках все еще слабо пульсировало, но на подобное уже можно было не обращать внимания.

В комнате горел свет.

С зала доносился звук телевизора.

«Цивилизация вернулась», — коротко подумал Антон.

Он перевернулся на спину и помассировал правое плече. Боль утихала, но полностью сдавать свои позиции не собиралась. И, собравшись с силами, попытался встать. Ноги дрожали, а по телу разливалась слабость.

С трудом поднявшись, Антон сразу сел за стол.

Свечи догорали, изрядно налив воска на столешницу.

— Что-то долго я провалялся, — он взглянул на ополовиненную бутылку и почти пустой бокал. — Да не мог я так надраться с такого объема, — и осушил бокал до дна.

Приятное тепло согрело желудок, а пульсация в висках стала тише.

«И что же, черт побери, произошло?» — подумал он, задувая свечи.

Мысли путались и не желали увязываться в единую цепочку. А в голове вертелся странный мотив. Мелодия казалось до боли знакомой, но шла ли она под музыку, или пелась а-капелла?

Виски вновь налились свинцом. Появилось легкое чувство дурноты.

«А-а! Хватит! — подумал он. — Не хочу вспоминать!»

Его взгляд упал на пожелтевшую страницу, лежащую поверх папки.

— Чертова песенка. Чертовы колодцы, — сквозь зубы проговорил Антон. — К черту!

Он быстро убрал бумаги в ящик и налил вина до краев.

«Интересно, если я вспомню все — я умру или излечусь?» — подумал он и в три больших глотка осушил бокал.

Боль утихла, а мысли начали обретать четкость.

«Так, мозговой штурм не удался — ни идеи, ни сюжета. Нормально выпить тоже не удалось — в голове по-прежнему пусто. И каковы же итоги? — его взгляд остановился на свечах. — Заляпанный стол!» — констатировал он и, встав со стула, направился к двери.

В зале никого не было, лишь впустую работал телевизор, показывая одну из многочисленных бессмысленных передач. Под потолком приглушенно горела половина люстры; три, не испускавших света лампочки, изнутри покрывала копоть.

От порыва ветра звякнуло стекло, и Антон взглянул в сторону окна. Небо все еще окутывали темные тучи, но тяжелой свинцовости в них не наблюдалось.

Оторвавшись от созерцания неприветливых облаков, Антон сделал звук телевизора тише и постучался в спальню дочери. Но ответа не последовало.

Приоткрыв дверь, он заглянул внутрь.

Кровать была аккуратно заправлена. Небольшой письменный стол блестел пустотой, а на стоявшем рядом стуле висел рюкзак. Коробка с вещами отсутствовала, но заглядывать в шкаф он не стал, и без того понимая, что все уже разобрано и разложено по полкам. И больше ничего и никого.

Закрыв за собой дверь, Антон прошел в столовую.

— Дина! — позвал он.

С потолка послышалось легкое бум-бум-бум, а следом заскрипела чердачная лестница в прихожей. И через пару секунд входная дверь распахнулась, впуская девочку в коротком летнем платье.

— Ты меня звал? — спросила она.

— Да так… — Антон не нашелся что сказать и лишь потер ушибленное плечо.

— Ты что спал? — Дина прищурилась, внимательно вглядываясь в его помятое лицо. Подошла ближе, принюхалась.

«Совсем как Катя», — пронеслось в голове.

— Еще и пил, — с наигранной ехидностью произнесла девочка.

Антон почувствовал, что его лицо пылает от нахлынувшего вдруг стыда.

— Я…

— А вот я нашла ключ от чердака. Посмотрим, что в коробке? — на ее лице уже играло детское любопытство. — Пока есть свет. Неужели тебе не интересно?

— А почему бы и нет? — ответил он, но себе признался в том, что просто забыл об этой коробке. И еще его тревожили забытые воспоминания, которые могли принести новые приступы боли.

В голове стало пусто. Для чего ему эти вещи? Его память всегда упорствовала, не желая возвращаться, и если что-то ее бередило, то она приносила больше проблем, чем пользы. Его детство всегда было «битым файлом» в системе, только перед глазами возникал не «синий экран смерти» Windows, а белая пелена, за которой следовал…

Провал.

Это прочно сидело в голове Антона и никогда не требовало напоминания и переосмысления. И потому своего пошлого он больше боялся, нежели хотел его вернуть. Он прекрасно жил и без него.

Но сейчас оно вторгалось в его жизнь словно волны океана на пустой песчаный берег во время прилива. И ему оставалось надеяться, что следом не придет цунами.

Лестница под ним надсадно заскрипела, возвращая его в реальность. Люк уже был откинут. На чердаке горел свет.

— Она тяжелая, — проговорила Дина, встречая отца на верху.

Пол был засыпан опилками и только большую печную трубу обрамлял песок. В дальнем углу под самым сводом крыши стояла старая прялка, ее большое колесо было снято и лежало рядом. В метре от нее стояли несколько пластиковых продуктовых ящиков с пустыми стеклянными банками. Тут же на боку валялась большая кастрюля со змеевидно скрученной трубкой внутри. Из самой тьмы противоположного угла выглядывал бидон.

«Может открыть частный завод самогоноварения?» — усмехнулся про себя Антон.

У фронтона двухскатной крыши валялись наполовину разбитая люстра, мотки проводов, открытые ящики с покрытой плесенью одеждой, не разобранная полутораметровая искусственная елка, открытая коробка новогодних игрушек и стопка пустых льняных мешков. На натянутых меж стропилами веревках висели древние березовые веники для бани.

А в двух метрах от люка стояла картонная коробка из-под старого лампового телевизора.

Поверх коробки лежал пожелтевший и покрытый пылью лист формата A4 с машинописным текстом.

Девочка проследила за взглядом отца и, пожав плечами, сказала:

— Она так и лежала, когда я ее нашла.

Холодный острый щуп кольнул сердце Антона, выпустив мириады мурашек на груди. На секунду его дыхание остановилось, а в голове промелькнул образ пожелтевшей страницы, найденной в квартире.

«Да что может быть между ними общего», — выдохнул Антон и, пытаясь выбросить лишние мысли, подхватил коробку, придавив листок подбородком.

— И правда, нелегкая, — сказал он и улыбнулся девочке.

7

Они расположились в центре зала, на толстом пахнущем сыростью темно-сером ковре, рядом друг с другом. Коробка стояла перед ними.

Антон не спешил заглядывать внутрь. Он чувствовал, как его сердце монотонно, но с большой силой бьет в груди, отдаваясь гулким эхом в висках. Тревога и любопытство (а оно все же проснулось, пока он спускал коробку с чердака) сменяли друг друга с каждым ударом в грудной клетке.

Он уже не боялся того, что может там увидеть, но понимал, что память так просто ему не дастся.

Было еще одно чувство — волнение; смутное, сумбурное желание заглянуть за кулису и открыть, наконец, «ларец с тайнами».

— Пап?

Антон вздрогнул, все мысли разом развеялись в его сознании, осев пыльным смятением где-то глубоко внутри.

Девочка вопросительно вскинула брови.

Мужчина улыбнулся и аккуратно отложил пожелтевшую страницу в сторону, поборов желание взглянуть на текст. И, сдув пыль с коробки, открыл ее.

Внутри лежало семь картонных коричневых папок с типографской надписью «ДЕЛО №» и четыре блокнота. А под ними на дне коробки находилась красная пишущая машинка. На верхней панели слева на белой пластинке стояла надпись «UNIS», а справа на более тонкой пластинке значилось «tbm de Luxe».

— Нифига себе, — проговорила Дина, осматривая поставленную перед ней машинку. — Вот это древность. А она, вообще, работает?

Девочка нажала на клавишу «п». Литера с этой буквой вышла из своего ряда и приблизилась к черному валику, остановившись в полутора-сантиметрах от него.

— Ну вот, сломана, — пробубнила она.

— Почему же, — Антон быстро и с необходимой силой нажал на первую попавшуюся клавишу и литера стукнула о валик. Раздался щелчок, и станина сдвинулась влево. — Все в порядке. Просто ударять надо сильнее. Это тебе не «клава» от компа. Никакой нежности. Хотя, и перегибать тоже не стоит.

Девочка стукнула по нескольким клавишам.

— Так и пальцы отбить можно, — пробурчала она и, отвернувшись от машинки, взяла одну из папок. — А что здесь?

— Мне кажется, что в них мои детские рукописи, — неуверенно сказал Антон, открывая папку. — Мне тетя говорила, что я еще с детства пытался писать. Правда, я этого совсем не помню.

Внутри лежала тонкая тетрадь на двенадцать листов. На ее обложке, выцветающими от времени чернилами, было написано: «Сумиричный лес». Внутри все листы были сплошь исписаны мелким корявым подчерком. Все строчки заходили за поля, каждая страница была пронумерована в нижнем углу.

В блокнотах обнаружились неумелые рисунки и множество записей, которые были пометками к уже написанному и описанием не реализованных идей. Пролистав пару из них, Антон отметил не менее дюжины идей к романам, уже имевших готовые названия.

«Нормально, — подумал мужчина. — Не так уж и глуп был в детстве. И „мозговой штурм“, похоже, отменяется. Думаю, что здесь есть за что зацепиться, нужно только оформить более конкретнее».

— Понятно, — девочка встала на ноги и заглянула в пустую коробку. — Сейчас ты опять с головой уйдешь в свою работу и, как говорила мама: «Выпадешь из этого мира надолго». Мне вот только интересно, — она внимательно посмотрела на отца, — почему ты это все здесь оставил?

Антон оторвался от записей и взглянул на дочь.

— Не знаю, — проговорил он, пожимая плечами. — Собственно, а был ли у меня выбор? После того как тетя Таня забрала меня из больницы, я не помню, чтобы мы сюда заезжали.

— Странно, что ты не помнишь, — серьезно сказала Дина. — Может ты головой ударился, в ДТП попал? Почему ты лежал в больнице?

Антон лишь пожал плечами.

Он собрал папки в стопку, поверх которой уложил блокноты.

— Твоя мама задавала мне те же вопросы, Дина, но… — он вновь пожал плечами. — Мне тетя Таня об этом ничего конкретного не говорила.

— А ты сам-то у нее спрашивал?

«Как же она похожа на Катю, — пронеслось в его голове. — Даже вопросы одни и те же».

— Нет, — проговорил Антон. — Не было причин спрашивать. Мне всегда хватало того, что было в настоящем. А когда вопросы все же появились, то было уже не у кого спрашивать, потому что тетя Таня умерла.

Девочка поджала губы и отвела взгляд.

— Ладно, — Антон попытался улыбнутся, но вышло плохо. В голове звенело — мысли о прошлом давали о себе знать. — Пойду пересмотрю, что я понаписал в детстве.

Дина ушла в свою комнату, а Антон понес папки в свою.

Детские рукописи ему пришлось положить на стул, так как сначала требовалось прибрать на столе. Початую бутылку вина он отнес на кухню и поставил в холодильник, а бокал лег в раковину. Порывшись на полках, он нашел пустой целлофановый пакет и, прихватив с собой нож, вернулся в комнату, чтобы соскрести воск с остатками свечей.

И вскоре папки легли на стол.

Но оставался еще вопрос, куда поставить пишущую машинку. Убирать ее обратно на чердак он не хотел. Все же когда-то он на ней работал, хоть и не помнит этого сейчас, и ностальгия брала верх.

Он взглянул на большой стеллаж с книгами. На второй полке снизу у двери, было достаточно места, если убрать пару книг. Что он и сделал. Два издания Дюма перекочевали на полку выше и легли поверх плотно заставленных собратьев. А машинка втиснулась на отведенное ей место.

Довольный собой, Антон коротко взглянул на папки и вышел на кухню.

— Дина, мы ведь не завтракали, да и обед уже пропустили! — громко сказал он.

— А я и не голодна, — ответила девочка. Она прошла в столовую, села за стол и взглянула на отца. — К тому же, и готовить-то особо не из чего. Твой Смирнов совсем о нас не позаботился. Пачка макарон на верхней полке справа над плитой, да десяток сосисок в холодильнике с пачкой майонеза. Зато кофе завались на соседней полке с макаронами.

Антон улыбнулся.

— Завтра я съезжу в магазин и куплю чего-нибудь более разнообразного. А сегодня макароны.

— От плиты, кстати, газом несет. Проветри сначала, прежде чем зажигать, — и девочка вновь ушла в свою комнату.

8

Когда вся приготовленная еда была съедена, а последняя вымытая тарелка легла на свое место, Антон в нетерпении зашел в свою комнату.

На столе, спокойно дожидаясь его, лежали папки и блокноты. За двадцать четыре года с ними ничего не случилось, и они вполне могли пролежать еще столько же. Вот только Антон более ждать не мог.

На секунду промелькнула мысль, что не стоит бередить потерянную память (прошлое должно оставаться в прошлом), что это ничего не даст, а только принесет новые вспышки боли. Но папки манили. В отличие от того, что было в его голове, что он считал «битыми файлами», эти бумаги были реальными, осязаемыми и видимыми носителями информации. И что бы ее извлечь, не требовалось напрягать извилины где-то «закоротившего» мозга, достаточно было просто прочитать.

Дрожа от предвкушения, Антон сел за стол.

Он отложил блокноты в сторону и разложил папки перед собой. Каждая была пронумерована.

В первой лежали несколько тетрадных листов, полностью покрытых мелким подчерком. Паста от времени выцвела и приобрела светло-сиреневый оттенок. Пробежав взглядом по строчкам, Антон понял, что не везде может разобрать свой детский подчерк.

«Ладно, расшифровкой займемся позже», — подумал он и улыбнулся.

Отложив первую папку, он взял вторую.

Внутри были такие же вырванные из тетради и полностью исписанные листы.

В третьей уже лежала целая тетрадка и несколько маленьких листков с пометками.

В четвертой и пятой добавились белые листы формата A4 с отпечатанным на машинке текстом.

Шестая оказалась пустой.

— И какого? — проговорил он, осматривая папку со всех сторон. — Ни пометки, ни заметки. Хм, — он заглянул в седьмую. — Здесь начатый рассказ.

Он вновь взглянул на папку №6.

«Так, почему же ты пустая?»

За спиной скрипнула дверь, заставив Антона вздрогнуть от неожиданности.

— Ты чего? — спросила Дина, входя в комнату.

— Да так, задумался.

— Ты забыл, — и она положила на стол пожелтевший от времени лист с машинописным текстом. — Коробку я вынесла.

Девочка коротко взглянула на папки и, ничего больше не говоря, вышла, прикрыв за собой дверь.

Когда листок лег на стол, внутри Антона что-то сжалось, а в голове стало пусто. Слова дочери он слышал, словно они доносились из другой части дома, а о том, что она ушла, заметил только когда закрылась дверь.

Вернулось тревожное чувство, отдаваясь в висках отдаленным боем. А где-то посреди пустоты в его голове зазвучал странный мотив. Он казался знакомым, но Антон знал, что слова утеряны, и вспоминать их совсем не хотелось.

Взяв лист в руки, он заметил, что его пальцы дрожат.

«Что за бред, — подумал мужчина. — Это что страх? Из-за этой сраной страницы? Бред».

Тьма — как нечто материальное. Не отсутствие света, а словно вырванная из него плоть, кровоточащая ослепительной чернотой. Зияющая рана на теле пространства.

Словно живая разумная тварь, стремящаяся к распространению и сохранению, она заполняет все, до чего не дотягивается свет. Гнездится в потаенных углах, дремлет и выжидает своего часа.

И стоит солнцу зайти, как она появляется во всей своей красе.

Тьма разумна?

Нет?

Только не в этом месте.

Здесь ей даны сила и воля. Власть ночью и хитрость днем. Она безгранична.

И это мы сделали ее такой. Мы даровали ей свободу, наполнили ее злобой и нашими кошмарами. Именно мы поверили в ее материальность. Мы дали ей все то, в чем она нуждалась. И, получив бесперебойный источник питания, тьма разрослась, она эволюционировала, и стала опасна.

На протяжении веков мы кормили ее, лепили каждый мускул. Создавали все новые и новые легенды, скрывали страшные тайны. И продолжали оставаться невозмутимыми, даже не представляя насколько гигантским является глубоководный спрут на поверхности океана.

Мы забылись, и, превратив кошмар в игру, сами отдали себя ей на съедение.

Потеряв сначала город, а затем самих себя, мы в последствии потеряли и наших детей.

Тьма прибрала все.

Антон выпустил страницу из ослабевших пальцев. Его взор заполнила белая пелена. Гулкий бой в висках сменился тяжелыми ударами. БУХ-БУХ, — словно молот, бьющий по наковальне. А в ушах начал нарастать монотонный свист. По спине прокатился холод и, затаившись в затылке, острым щупом кольнул его сознание, погружая все вокруг в темноту.