Электрик

Александр Варго, 2012

Некогда весь город трясся в страхе от жутких деяний маньяка по прозвищу Электрик – все его многочисленные жертвы погибали в муках от удара током. Мало-помалу прошлые кошмары забылись – пойманный злодей давно погиб в тюрьме. Но вот спустя десять лет убийства возобновляются – один в один схожие с теми, что совершал маньяк. В городе появился неизвестный подражатель Электрика? А если нет, то – кто?.. Во всех этих смертях есть какая-то зловещая закономерность. Над ней ломают голову частный детектив Игорь Савельев и опер Константин Пришвин. Открывшаяся истина заставляет сыщиков испытать то, что называют жутким ужасом…

Шесть мышат шагают в школу,

Шаловливых и веселых.

На уроках шесть мышат

Шелестят, шумят, шуршат.

Тише, кот сюда спешит!

Шмыг — и в школе ни души.

Т. Крюкова Логопедические стишки

Пролог

В кабинет вошел Цыганков. Фролов свернул окно «Пасьянса» и с умным видом открыл заранее заготовленный отчет.

— На-ка вот, полюбуйся, — Толик кинул на стол папку, взял графин и налил воды в стакан. — Угадай, кем работало это чудовище.

Саша положил ладонь на папку скоросшивателя и закатил глаза, будто мысленно считывал информацию сквозь лоснящийся картон.

— Не может быть! Нянечкой в яслях. — «Ясновидец» открыл глаза и улыбнулся.

— Сам ты нянечка. Он работал электриком.

— Нетрудно было догадаться, — со знанием дела произнес Сашка Фролов. — Все убийства были связаны с поражением электрическим током…

— Это еще ничего не значит, — твердо сказал Цыганков. — В начале девяностых так же частыми были случаи смерти от поражения электрическим током. Но это совсем не значит, что брянская и ефремовская группировки сплошь состояли из представителей этой профессии.

Саша открыл папку и быстро просмотрел личное дело Мансурова:

«Александр Юрьевич Мансуров родился 21 сентября 1960 года в небольшой деревне Рязанской области. Отец ушел из семьи, когда Саше было всего 3 месяца. После этого мальчик рос с матерью. В 1966 году они с матерью переехали жить из деревни в Рязань. Вскоре с ним происходит несчастный случай — его бьет током, после чего он оказывается в больнице».

— Вот оно что! — Сашка закрыл папку, предварительно заложив между страниц ладонь, и посмотрел на Толика: — Слушай, а тебя в детстве милиционер не бил?

— Не-ет… — протянул Цыганков.

— А что ж ты тогда в милицию пошел?

— Да иди ты! — отмахнулся с улыбкой Толик, поняв, к чему клонит Фролов.

Сашка открыл папку и продолжил читать, но уже вслух:

— В результате травмы у Мансурова возникли осложнения с речью — он путал «ш» и «с», а также ошибался в написании этих букв, из-за чего мать перевела его в логопедический интернат.

Александр посмотрел на Цыганкова.

— Сла Шаса по сошше… — вдруг произнес он.

— Да займись ты делом, — улыбнулся Толик.

— Шлусаюшь! — Саша снова склонился над папкой:

— Несмотря на дефект речи, в интернате он был общительным, нормально учился, играл в баскетбол и в теннис, писал для школьной газеты и был ксилофонистом в оркестре. — Фролов замолчал и вопросительно посмотрел на коллегу.

— Что опять?

— Ксилофон — это из?.. — Сашка поднял вопросительно бровь.

— Конечно, нет! То был миелофон, а ксилофон… — Толик задумался, взял со стола два карандаша и забарабанил по столу. — Ксилофон — это хрень из дров, по которым лупцует этот самый ксилофонист. — Цыганков стукнул поочередно карандашами о стол, имитируя инструмент.

— Как доходчиво! Прямо определение для статьи в Большой энциклопедический словарь.

Толик отбросил карандаши и скрестил руки на груди.

— Тогда не задавай глупых вопросов.

— Хоросо. Итак, после окончания интерната в 1977 году Мансуров отправился в столицу для поступления в Московский государственный технический университет имени Баумана, надеясь стать профессором. У-у-у, — протянул Фролов, — замахнулся Шасок.

— Давай читай.

— Но, потерпев неудачу, возвращается в Рязань и идет учиться в ПТУ на электрика. — Фролов пролистал дело, потом вернулся назад. — Я че-то не пойму, а почему ПТУ-то?

— А что не так? — не понял Цыганков.

— Ну, парень едет поступать в Бауманку с определенным багажом знаний.

— И?

— Шлусай, от человека, который знает, что такое ксилофон, я не ожидал этого «и».

— Хорош херней страдать, говори, раз начал.

— Наш Электрик обладает достаточными знаниями для поступления в любой технологический институт — ну, на худой конец, техникум, — а он идет в ПТУ. Ты не находишь это странным?

— Сашенька, ты, часом, профессией не ошибся?

— Нет, я думаю, он обиделся уже тогда. Крепко обиделся на весь мир.

— Да ну брось ты, психолог хренов! — воскликнул Толик и выхватил папку у Фролова. Пролистнул и, ткнув пальцем в написанное, повернул дело к Сашке: — Вот! Читай здесь.

–…был ударником коммунистического труда, — прочитал Фролов, посмотрел на Цыганкова и продолжил: — Состоял в добровольной народной дружине, не раз задерживал хулиганов и алкоголиков.

— Хоросий мальчик, — вставил свое слово Анатолий.

— Как отличный работник, вскоре он получил отдельную квартиру в одной из новостроек Рязани, — закончил Фролов. — Это ничего не меняет. Все это могло быть ширмой, за которой он прятал обиду.

— Брось ты эту херь! Не надо выискивать в биографии этих тварей причины. Не надо! Я не знаю, кто там виноват — общество, папа с мамой или подружка, отсосавшая у него на заднем сиденье его «копейки». Да и прямо сказать, мне начхать на причины! Я вижу результат, и я просто обязан засунуть эту тварь на строгач, в одну камеру с еще большей паскудой. И чтоб они жрали друг друга до победного конца. А с твоей философией его признают невменяемым — и на лечение…

— Я не думаю, что на «лечении» ему будет лучше, но…

— Но людей-то, которых он порешил, уже не вернуть.

Они замолчали. За окном слышались звуки проезжающих машин.

— А откуда такая полная информация? — Саша поднял листок в клеточку, на котором было написано красивым почерком: «Характеристика на ученика 9 «а» класса…»

— А посмотри на титульный лист.

Саша перевернул и всмотрелся в тусклые печати. «Совершенно секретно» — говорила одна, «ТОЗ» — значилось на другой.

— Пациент работал и там?

— Да. Лет десять назад.

— Но каким образом? Они же не дают?

— Срок давности, что ли, вышел, может, и мое обаяние помогло, в общем, вот он, — Толик положил ладонь на папку, — результат.

Цыганков посмотрел на наручные часы, и улыбка слетела с его губ.

— Я сейчас, — произнес он и вышел из кабинета.

Саша еще раз пролистнул дело. Остановился на фотографии. Мужчина тридцати лет в темном костюме строго смотрел со снимка. Обычный, такой как все, пионер, комсомолец, спортсмен и, черт бы его побрал, ксилофонист. Работал электриком, у сослуживцев был на хорошем счету…

«Надо же, — подумал Фролов, — в детстве ударило током, а он стал электриком. Меня в десять лет собака укусила, так я до сих пор подпрыгиваю от лая даже с телеэкрана».

На хорошем счету… Что же с ним все-таки случилось? Саша поймал себя на мысли, что пытается докопаться до причин, толкнувших Мансурова на убийство. На тридцать убийств. Последняя несостоявшаяся жертва сбежала, и только благодаря ей им удалось распутать этот моток электропроводов. Фролов улыбнулся придуманной только что метафоре. Нет, все-таки Толик прав. Каждый должен заниматься своим делом. Бухгалтер, милиционер, электрик… Тьфу ты!

— Фролыч, по коням! — в кабинет влетел Цыганков.

— Куда?

— Наш пациент обитает в Подлесном.

— Откуда слив? — спросил Фролов, но, увидев улыбку на лице Анатолия, добавил: — Ах да, обаяние или срок давности!

— Где-то там. Ладно, хватит болтать. Ты на машине?

Сашка достал ключи и бросил Толику.

— У Шасыной масыны хоросые сымны.

— Я бы даже сказал: у Шаньки новенькие шанки, — улыбнулся Цыганков.

* * *

Толик заглушил двигатель и посмотрел на Фролова:

— Кажется, здесь.

— Ну и дыра… — протянул Сашка. — Когда брали Шахматиста, и то обстановочка веселей была.

— Да, навел на нас жути этот Мансуров.

Оба молчали и смотрели на старое двухэтажное здание. Александру даже показалось, что ДК чулочной фабрики излучает зло. От чего ему стало тревожно.

— Я как-то спросил у Шахматиста, — чтобы успокоиться, произнес Фролов, — закончил бы он убивать, если бы все-таки смог извести шестьдесят четыре человека.

— И что он ответил? — поддержал разговор Цыганков.

— «Всегда можно взять еще одну доску и начать новую игру», — сказал он мне.

Снова наступила тишина. Дом черными глазницами окон взирал на пришельцев сквозь безмолвную темноту.

— Не пойму я, зачем им все это? — скорее сам у себя спросил Фролов. — Ведь можно же просто собирать марки, значки, открытки…

— Ты опять? Ну ладно, объясню. Любое увлечение сродни мании, — нравоучительно произнес Цыганков. — Был у нас один Филателист. Так он на марки заманивал двенадцатилетних пацанов.

Фролов понимающе кивнул.

— Суки больные. — Сашка посмотрел на приятеля, будто сомневался, рассказать ему или нет, потом все-таки решился: — Мне вчера сон какой-то странный приснился. Сижу я не то в инвалидном кресле, не то на электрическом стуле.

Саша замолчал в ожидании какого-нибудь острого словца от Цыганкова, но тот только нахмурился и кивнул, мол, рассказывай, я тебя слушаю. От этого Фролову стало как-то жутко. Что-то похожее на плохое предчувствие пробежало по животу, проскользнуло в грудь и мокрыми холодными пальцами сжало сердце.

— Понимаешь, я-то стул электрический только в кино видел, а тут так натурально все, будто я каждый день вокруг этой сидушки пробегаю. Сижу я, значит, а ко мне разные проводки и датчики подходят…

— Так, может, это детектор лжи? — предположил Толик.

Долгожданная реплика приятеля не ослабила хватки щупалец страха и предчувствия (да, все-таки это было оно).

— Нет, я думаю, это был электрический стул или инвалидное кресло, переделанное под него. — Саша посмотрел на напарника, но тот лишь кивнул, соглашаясь. — Я чувствую, что меня бьет током… сильно бьет. Я даже прикусываю язык… я его откусываю… я вижу, как окровавленный кусок падает мне на рубаху и, оставляя след, словно улитка, сползает вниз к ремню. А меня все бьет и бьет. Мои мышцы сковало настолько, что, казалось, они вот-вот лопнут от напряжения. Но ничего этого не происходит. Я не умираю и не просыпаюсь от ужаса и боли. Сколько это происходит, не знаю. Мне кажется, всю ночь. Я просыпаюсь только тогда, когда слышу: «Тисэ, мысы, кот на крысэ…»

— Ты знаешь, когда мы вышли на след Филателиста, мне каждую ночь снились гребаные почтовые марки и голые пацаны. — Цыганков вздохнул: — Вот так-то.

— Да, хрень какая-то. Надо быстренько поймать этого упыря и забыть как страшный сон. — Сашка попытался улыбнуться. Но сердце так и было сжато в тисках предчувствия.

— Может, подкрепление вызовем? — неуверенно спросил Цыганков.

— А как же твое обаяние?

Толик пожал плечами:

— Мало ли что…

Они переглянулись и, будто договорившись, одновременно вышли из машины. Мелкий промерзлый дождик наводил еще большую тоску, чем старый дом в окружении леса. Опера достали пистолеты и крадучись подошли к крыльцу.

— Ты уверен, что он здесь? — шепотом спросил Саша.

— У меня надежный источник, — ответил Цыганков.

Сашка показал жестом, чтобы Толик обошел дом вокруг, а сам взбежал на дряхлое крыльцо. Толкнул входную дверь и осторожно заглянул внутрь. Фролов открыл дверь шире и, выставив перед собой пистолет, вошел в дом. Его встретил огромный холл со множеством дверей. Три комнаты без дверных полотен были совершенно пусты. В первой, справа от входа, Саша увидел в углу старенькую двухконфорочную плиту. Кастрюли почему-то стояли на полу. Фролов подошел и заглянул в них. Пустые, как и весь дом. Саша прошел дальше. Глаза привыкли к темноте, поэтому он без труда видел немногочисленные предметы, за которыми и спрятаться-то нельзя. Когда он включил свет в самой большой комнате, понял, для чего столько кастрюль. Хозяин подставлял их в дождливую погоду под самые проблемные места в холле. Сегодня он где-то задержался, поэтому единственный переполненный таз стоял у окна напротив входа, а на полу разлилась огромная лужа. Саша только теперь заметил, что мало того, что весь промок от дождя, так еще и намочил ноги в этом гостеприимном доме. Это значило, что крыши в здании не было совсем.

— Чисто.

Фролов направил пистолет на вошедшего. Цыганков, не обратив внимания на направленное на него оружие, обошел напарника и направился к противоположной стене. Саша пошел за ним. Там была единственная добротная дверь во всем помещении, и она, к их сожалению, была заперта на замок.

— Закрыто, — произнес Саша и увидел, что завитушки на обоях, принятые им за странный рисунок, были не чем иным, как сотнями, тысячами скороговорок, написанных рукой Электрика.

— Ты смотри, сука, логопедические курсы у него тут.

Толик прищурился и прочитал:

— «В саласэ лис смель сумит. Там, швернувсишь, Шаса шпит». Ну не херь, а? Он что, до сих пор буквы путает?

Фролов пожал плечами.

— «Тисэ, мысы, — начал дрожащим голосом читать он. — Кот на крысэ…»

— Засумите — он услысыт!

Милиционеры обернулись. В дверном проеме стоял лысый мужчина. В руках, одетых в резиновые перчатки, он держал бамбуковую палку с гвоздем на одном конце и убегающим в темноту коридора проводом на другом.

— Эй, чувачок, ты что задумал? — крикнул Толик и закинул руку за спину.

— Не шоветую, — прошипел Электрик и опустил свое оружие острием вниз.

Опера не знали, чем им могло грозить орудие в руках маньяка, но все-таки они послушались его. Их очень смущал провод, уходящий в другую комнату.

— Шлу… — Толик увидел, как Мансуров дернулся. — Извини. Слушай, дай нам уйти.

— Не думаю, что это возможно, — Мансуров улыбнулся, сделал шаг вперед и воткнул свое копье в пол.

Сначала ничего не происходило. Секунду или две, Фролов не знал сколько, но ему показалось, что мир застыл, замер в ожидании чего-то ужасного. В следующее мгновение ноги подкосились, и оба милиционера упали в большую лужу. Мозг Фролова отказывался принимать происходящее. Тело будто сковали, язык онемел, только глаза бешено вращались в поисках выхода.

Электрик подошел к Цыганкову и — только теперь Саша увидел, что маньяк стоит в луже в диэлектрических ботах, — с хрустом воткнул бамбуковую трость ему в грудь. Толик дернулся, отрыгнул розовой пеной и затих. Мансуров вынул копье и повернулся к Фролову:

— Шлавный денек шегодня.

Острие гвоздя находилось в нескольких сантиметрах от лица парализованного милиционера. Он даже видел гвоздь, весь в запекшейся крови. Электрик занес свое копье для удара, когда где-то далеко раздалась сирена. Фролов хотел улыбнуться, но губы не слушались его, и поэтому вышла лишь страдальческая гримаса.

— Обложили, шуки! — было последнее, что услышал милиционер перед тем, как электрически заряженные частицы, сорвавшиеся с окровавленного гвоздя, двинулись по его телу, проникая в каждую клеточку и даруя боль. Потом свет померк.