Агдика

Александр Быков, 2016

Удивительная история об Агдике – девушке-алеутке, которую привез из Америки мореход-покоритель Аляски купец Черепанов. Девушка оказывается в провинциальном русском городе XVIII века, где сталкивается с любовью, предательством, становится жертвой общественных нравов и, едва не попадает в крепостную зависимость. Повесть основана на реальных событиях.

Кирпич для строительства храма

Максим Титов шел по Тотьме в сторону торговой площади. Отец наказал ему прицениться насчет кирпича и особенно поглядеть, нет ли в продаже у кого узорных подпятных кирпичей. Строительство стен было в самом разгаре и крестьянишки, поставлявшие кирпичи, не справлялись с подвозкой материала. Подпятный кирпич в строительстве играл особую роль, из него выкладывали украшения стен — клейма. Мастера заранее делали несколько разновидностей фигурных плинф^[4], из которых потом и выкладывали разные клейма. Формы для такого кирпича делали по-особому: глину в них наминали пяткой ноги, отчего изделие именовали подпятным.

Сольвычегодские мастера не признавали лепнину, как нечто недолговечное, они выкладывали узор как часть стены. В нужных местах крайний кирпич клали особой формы размера, чтобы выступал наружу. Следующий ряд навсегда вжимал его в стену. Дальше помещали следующий подпятный кирпич, так получался узор. Клейма Федор Титов делал самолично, понимал, что в них половина красоты будущего храма.

Среда в Тотьме — торговый день. Крестьяне из разных мест привозят на рынок свои товары: кто горшки, кто железные изделия, кто тканую сукманину и пестрядь. Для удобства у каждого свой ряд. Кирпичных дел мастера стоят рядом с гончарами, сходная работа, только грубее и тяжелее.

Летом спрос на кирпич в Тотьме большой и продавцы, демонстрируя товар, заключают контракты на будущее время.

В торговом деле принято рядиться, т. е. сбивать цену. Но когда материала не хватало, никто из каменщиков гонор не показывал, соглашались на ту цену, которую предлагал владелец товара. Все равно с поставкой, особенно больших партий часто случалась неуправка. Поэтому возведение стен растягивалось на годы.

Увидев нужный размер, Максим подошел к хозяину кирпичей и приценился. Мужик просил по пяти рублев за сотню.

— Не лишку ли требуешь? — покачал головой Титов.

— В самый раз, — ответил продавец, — кирпич самолепный, крепкий, век износу не будет.

— Беру три сотни за червонец! — предложил покупатель.

— Ну что ты, паря, грабишь! Где ж это видано, чтобы такой поход^[5] делать?

— Не жмись, православный, не куда-нибудь кирпич беру, на церковь Божью.

— На которую это?

— На Зелене.

— А, знаю, черепановская. Господа Черепановы, сказывают, тыщу рублев отвалили на постройку, хватит на все и еще останется.

— Что мелешь, придумки все это! Черепанов Степан, да, говорят, был щедр, а теперь брат его управляет, Василий. Он другого складу ума, лишнее не передаст, строим в скудости, копейку кроим, да что там копейку, Василий Черепанов указал за каждую денгу с нас сыскать, ежели что не так.

— Лютует, — протянул мужик, — говорят раньше-то Черепановы тоже были из крестьян, а теперь — господа купцы.

— А ты поезжай за море-окиян бить зверя, никому не заказано, перезимуй там три зимы, оборонись от врагов, коим несть числа, вот тогда и разбогатеешь, если не помрешь.

— Нет уж, лучше мы туточка, у печи будем делать кирпичи!

— Вот то-то и оно, и нечего чужому богатству завидовать.

— Да ты, гляжу, не за купецкое ли добро заступник?

— Я за свою копейку радею, у нас артель, каждому в день по гривне подай заработка, да материалам расход, как ни крути, что ни неделя то, червонец выкладывай, а Василий Черепанов, ох как до отдачи червонцев скуп, а теперь, когда заболел, мы вообще не знаем с кем дело иметь будем, сынишка у него малолетний еще, получается, что жена главнее всех.

— Слушай, паря, а чего это ты все про червонцы? Золотом заплатить хочешь?

— Бог с тобой, это я так для красного словца, червонец — слово баское, людям по нраву, а так платим, как все, медной российской монетой.

— Ну, — протянул мужик, — медяками будет без походу. Да где ж у тебя казна?

— Все при мне.

— Врешь?

— Не вру.

— Тогда кажи.

— Вот, — Максим Титов достал из камзола бумагу, — ассигнат^[6] на 25 рублев денег. Могу разменять на монету.

— Дай глянуть, слыхал я про бумажные денежные знаки, а видеть не видывал.

Мужик взял в руки ассигнацию, с уважением стал разглядывать бумагу.

— И что, это можно разменять на червонцы?

— Конечно, если конечно у кого золото сыщется.

— От золота одни беды, давай серебром, и бьем по рукам.

Максим отправился менять ассигнацию. Обошел все, что можно, нигде не дают размена. Потом по знакомству у одного торгового разменял бумагу на медные деньги и то потому, что тот ехал в Вологду, и медь ему было везти несподручно.

Двадцать пять рублей медью потянули на полтора пуда^[7]. Купец достал пять увесистых мешков.

— Считай!

Титов хотел было поверить на слово, но, помня, что «денежки любят счет», принялся пересчитывать тяжелые пятаки с вензелям императрицы Екатерины Алексеевны.

Он знал эту монету с детства. Большая, тяжелая, весом без малого четыре лота^[8]. Ее начали чеканить в 1763 г. вместо медных гривен царя Петра Федоровича. Торопились, прямо поверх старой монеты били новую. На гривнах с одной стороны орел, с другой пушки, барабаны и знамена. На новых пятаках тоже орел и вензель императрицы. Вот только иногда при чекане то заготовку подставят криво, то ударят слабо, и среди пятаков Екатерины нередко бывали такие, где два рисунка, старый и новый, и не поймешь, что за беда!

В народе пятаки уважали, сурьезная монета, вес имеет. Ежели скопить надо, откладывали пятаками. Даже игра появилась — один в руке зажмет пятак и говорит: «Орел или решка?» Надо угадать. Потом пальцы ладони разомкнет и смотрят, ежели кверху орлом лежит, значит «орел», а ежели вензелем — значит «решка», ну т. е. решето. Мало кто из крестьян понимал, что значат эти иностранные буквы, соединенные между собой. Переплетение чем-то напоминало решето, вот и прозвали эту сторону монеты «решкой».

Титов младший пересчитал пятаки, все верно. Но как унести казну? Вес немалый. Максим пожалел, что не взял лошадь.

Пришлось складывать деньги в кожаные мешки и тащить на себе через плечо.

Крестьянин, торговавший кирпичом, уже собирался домой, когда Титов приволок ему деньги за материал.

— Вижу, паря, что не соврал, ассигнация выходит действительно настоящая. Только вот нетути у меня кирпича более. Все расторговал.

Максим был вне себя от злости, столько трудов, и напрасно.

— Не тушуйся, паря, — похлопал его по спине мужик. — У меня дома есть, жарим ежедень, глины у нас в волости знатные, кирпич привезу завтра, коли не передумал.

— Ну тогда и деньги завтра!

— Нет, мил человек, деньги давай сейчас, мне так сподручнее. Ты не тушуйся, я не обману. Звать меня Кузьма Петров сын, любого на торгу спроси, все про меня ведают, и никто тебе слова худого не скажет.

Максимке очень не хотелось тащить домой полтора пуда меди и он нехотя согласился.

— Сколько денег в мешке?

— Пять рублев в каждом.

— Скидывай три мешка, я дома сочту без обмана.

— Так за червонец же рядились?

— Это ежели бы ты серебром дал, то за червонец, а медью надо полную цену платить.

— Бог с тобой, скряга, — махнул рукой Титов и отдал крестьянину три мешка с деньгами из пяти. Плечу стало гораздо легче.

— Подвести тебя, любезный? — спросил торговец.

— Не надо, я сам дойду, не тяжело теперь.

— Ну как знаешь, куда завтра привозить, на Зеленю?

— Туда.

— К полудню подъедем.

— Обожди-ка, — вдруг вспомнив еще одно отцовское поручение, спохватился Максим, — а подпятный кирпич можешь сделать?

— Отчего же нет, какой надо такой и вытолкаем, в печи обожжем, износу не будет.

— Завтра, как обычный кирпич привезешь, татя мой скажет, какой надобно для клейм изготовить.

— С превеликим удовольствием, мы уже делали такой на Вожбале для церкви и тут в Тотьме, знаем, не оплошаем, однако.

Максим пошел назад. Он понимал, что отец не похвалит его за то, что отдал деньги под честное слово, но с другой стороны, сам и виноват, что не отложил товар. «Ну да ладно, Бог не выдаст, свинья не съест. Зато нашел мужика, который подпятный кирпич изготовит, тоже дело важное» — думал про себя парень.

— Господин Титов, откуда путь держите?

Максим остановился, повернул голову. Рядом с ним остановилась крытая повозка. В ней гордо восседала купчиха Черепанова. Она отворила дверцу кибитки, явно хотела поговорить.

— К дому направляемся, — уважительно ответил молодой человек.

Купчиха сверкнула глазами.

— Не желаете поехать со мной? Могу подвезти до самой избы.

— Простите великодушно, — Максим даже оробел, — мне как-то неудобно.

— Полезай, вижу, что тяжело тебе с мешками. Что несешь, гвозди?

— Нам пока гвозди не надобны, мы не плотники, а каменщики, — ответил Максим.

— А что же тогда?

— Деньги!

— Продал, что ли, чего?

— Нет, купил, а это остаток, вот и пру назад этакую тяжесть.

— Так вот оно что. А мне как раз медь нужна, не хочешь ли разменять?

— Мне неловко как-то.

— Ладно, — купчиха снова стрельнула глазами, — отсчитай рубль, я завтра в монастырь на богомолье иду, раздам нищим.

— У меня только пятаки, — предупредил Максим.

— Еще лучше, нищие будут только рады. Нонеча на полушку ничего и не купишь, а тут барыня пятаком одарит, век молиться за меня будут.

Максим развязал один из мешков, отсчитал двадцать пятикопеечников.

— Куда скласть?

— Отдай кучеру!

Максим протянул деньги вознице, тот сунул их в какой-то ящик на облучке.

— А теперь садись, господин Титов, прокачу.

Максим покраснел, он подумал, что рубль, который он отдал вознице пропал, но попросить закончить размен у купчихи он не решился. Титов залез в повозку, сел напротив Черепановой.

— Гони, — скомандовала она, и кучер, хлестнув коней, погнал к дому.

Если бы не крытый полог возка, сидящие задохнулись бы в пыли, а так ничего, только трясет на ухабах.

— Забыла совсем, — Черепанова улыбнулась Максиму, — вот вам за размен.

Она достала ридикюль, откуда только в тотемской глубинке такая вещица, открыла его и протянула Максиму новенький серебряный рубль с портретом императрицы Екатерины.

Титов с благодарностью принял монету, повертел в руках, заметил, что локон на прическе императрицы точь-в-точь как у Черепановой, и одета купчиха не как дома, не по старой русской моде, а в платье из тонкой персидской ткани в несколько рядов.

— Буду хранить этот рубль, — зачем-то сказал он.

— Почто же?

— Да так, на память, — смутился Максим.

— Ну, подумаешь, рубль, не велика память, память это другое, это чувство волнительное, когда вспомнишь о чем-то, и на душе томно становится. У тебя были такие воспоминания?

— Не было, — честно признался Максим.

— Будут еще, — улыбнулась купчиха и опять стрельнула глазами.

— Приехали, барыня, — крикнул с облучка возница.

Максим выглянул в окно. Повозка остановилась напротив избы, где они с отцом проживали но время строительства. Хозяйка дома готовила и стирала на них. Они платили ей по копейке в день за постой, по пятаку за еду и все остальное.

Артельные мужики конечно жили попроще, в одной общей избе и готовили сами по очереди, но ведь Титовы не ровня простым каменщикам. Федор — старший в артели. Максим — вообще грамотей, не хуже писаря дела понимает.

— Прощайте, Максим Федорович, — сказала Черепанова, — придете за деньгами к Василию Яковлевичу, заходите и ко мне, откушать чаю со сладостями.

— Всенепременно, — ответил Титов младший и покраснел.

Он вышел из повозки, прихватив мешки с медью, и отправился к дому. В кармане камзола у него лежал серебряный рубль с портретом императрицы с локоном, похожим на тот, что ниспадал на грудь купчихи Черепановой.

Отец встретил сына недовольным ворчанием:

— Где кирпич? Дело стоит!

— Завтра к полудню подвезут. Я уже заплатил за него.

— Ой ли? — усомнился Титов-старший.

— Не сомневайся, мне за этого мужика сама госпожа Черепанова поручилась, — соврал Максим.

— Матрена Ивановна?

— Она самая, вот, — Максим запустил руку в карман и достал монету, — рублем меня одарила, до дому подвезла и вообще по имени-отчеству величала, со всем уважением.

— Вот оно как? — удивился Федор Титов. — Это неплохо, коли барыня благоволит, Василий-то Яковлевич хворает, не дай Бог, что случится, от нее будет зависеть наша работа.

— Госпожа Черепанова в гости на чай звала, — поделился с отцом Максим.

— А ты не отказывайся, зайди как-нибудь, это не безделья ради, а пользы для.

— Я тоже так мыслю, — ответил Максим, — мне только чудно, что она на меня гладит искоса, глазами поводит и улыбается.

— Вот даже как? — удивился Федор Титов. — Это добрый знак, только тут надо быть настороже, господская-то милость переменчива.

— Сдюжим, тятька! — махнул рукой Максим. — Давай ужинать! Я еще насчет кирпича для клейм договорился, мужик-то с опытом, говорит делал такой уже для Вожбальской церкви.

— Знаю такую, — довольно кивнул Федор Титов, — хорошо мастера сложили, но клейма простоваты, у нас чертеж пошибчее будет, а уж как изладим, все удивятся. Я ведь обещал еще когда Степану Черепанову, чтобы клейма были наилучшие в городе.

Примечания

4

Плинфа — старинное название кирпича.

5

Скидку.

6

Ассигнат, ассигнация — бумажная денежная единица.

7

Пуд — 16 кг. Полтора пуда — около 25 кг.

8

Лот — единица веса, 12.79 гр, вес монеты 5 копеек 1763–96 гг. около 50 гр.)