Моряк солёны уши. Пермский этап

Александр Брыксенков

О Перми и её жителях пишут мало. Сами же пермяки рекламированием своего города занимаются слабо. А, жаль. Поскольку Пермь – оригинальный город и в культурном, и в национальном, и в промышленном отношениях. Авторы, прожившие в Перми пятнадцать лет и впитавшие в себя дух этого города, изложили в данной книге свои впечатления о городе и его гражданах и, особенно, о замечательном высшем военном училище, которое готовило кадры для Ракетных войск. Читайте! Не пожалеете.

Фридрих Маркс

Бывшие казармы ПВКИУ

Лешка Барсуков крепко дружил с Сашкой Ахламовым, с этим полу цыганом-полу хохлом, черноволосым весельчаком и заводилой. Они работали в одном цеху и в вечерней школе учились в одном классе. Однако, после окончания десятилетки их пути разошлись. Лешка пошел в военно-морские инженеры, а Ахламов поступил в Военно-морское политическое училище.

Хотя Барсуков и тянул Сашку в инженерное училище, тот ни в какую. «Ты, что, Леха, я ж не пробьюсь. У меня по математике и физике тройки. А, там знаешь какой конкурс, ого-го! В Политическое же берут — только приходи. Да и работа у политика не пыльная: поговорил немного и все, и море на замок.»

Друзья стали встречаться редко, но все же встречались. Однажды Ахламов попросил Лешку подарить ему ленточку с бескозырки.

— Зачем? У тебя же есть ленточка.

— Ты видишь, на ней написано «…политическое училище».

— Ну, и что?

— Как какая деваха увидит эту надпись, так и отваливает.

— А, почему?

— Леха, в училище такой народ собрался, что я, троечник, по сравнению с ним просто светило. Девчонкам с ними скучно и вообще… политика.

Барсуков, общаясь на флоте с политиками, часто вспоминал эту беседу. Очевидно, во всех политических училищах контингент был подобен тому, в котором вращался Ахламов. Наверное, поэтому выпускники политических училищ не блистали ни образованностью, ни воспитанием, ни интеллектом и не пользовались авторитетом на флоте. Матросы кликали их пассажирами. Да и справедливо. Дежурств они не несли, вахт не стояли, к пушкам по тревогам не бегали и даже слово Партии, когда корабль находился в море, не несли в массы, поскольку массы были заняты на боевых постах.

Впоследствии Барсуков убедился, что в сухопутных войсках с этим вопросом, то есть с компетенцией, образованностью, авторитетом политиков дело обстояло не лучше, чем на флоте.

Пермяки обычно держали окна закрытыми. То с Нефтеперегонного углеводородами понесет, то с Мотовилихи развернется на город кислый «лисий хвост». И сегодня пахло не сиренью. Причем, сильно пахло.

Несмотря на амбре, окна на втором этаже, в квартире, где проживала семья подполковника Гришина, были распахнуты настежь Из окон летели на улицу подушки, посуда, табуретки.

«Какой-то тарарам!», — подумал Барсуков, подходя к дому.

— Что там происходит? — спросил Барсуков у женщины, заинтересованно глазевшей на это извержение.

— Гришины отношения выясняют.

Подполковник Гришин состоял на кафедре марксизма-ленинизма и преподавал курсантам Историю КПСС. Он еще не был кандидатом исторических наук, но к этому стремился. Им уже было почти закончено написание диссертации на очень актуальную тему: «Обобщение и развитие методик организации социалистического соревнования в ракетных частях Уральского военного округа».

Человек Гришин был хороший: прямой (в пределах возможного), честный (в пределах дозволенного). Он даже иногда высказывал сомненя относительно некоторых решений Партии и Правительства. А, это официально не поощрялось, а наоборот — решительно пресекалось. Решения Партии считались истиной в последней инстанции.

Чтобы офицеры не забывали об этом, они должны были (с подачи Главпура) иметь две тетради. В одну тетрадь необходимо было заносить мудрые решения Партии и конспекты речей очередного Генсека, а в другой конспектировать классиков.

«Фридриха Маркса и Карла Энгельса», — каламбурил Барсуков. Партийные органы внимательно следили за тем, чтобы офицеры тщательно вели записи в этих чертовых тетрадях.

Благодаря напористым стараниям политиков, офицеры были очень антиполитизированы. Ко многим идеологическим святыням они относились со скепсисом, над многими иронизировали, а над тезисом о скором построении коммунизма (к 1982 году) просто издевались.

Издевайся не издевайся, а на политических семинарах присутствовать нужно. Как-то на одном из таких сборищ при очередном обсуждении очередной антисталинской статьи у одного из офицеров возник вопрос: «А, кто был Генсеком до Сталина?»

Оказалось, что ответа на этот вопрос никто не знает. Появился интерес. Открыли учебник по истории партии. Это — такой массивный кирпич. Скучный, прескучный. А там ни гу-гу. Решили справиться у главного авторитета по этому вопросу, у преподавателя Истории КПСС подполковника Гришина.

Гришин, выслушав вопрос, смешался, нахмурил брови, задумался, а затем с неохотой сознался: «Не знаю. Наверное кто-то из оппозиции, поэтому фамилию его не упоминают нигде».

Народ опешил: если уж специалист по истории партии этого не знает, кто же тогда знает?

Конечно, люди дознались до истины и с удовольствим поизголялись над профанством политика и преподавателя. Гришин оказался совестливым человеком. Он был настолько обескуражен своим промахом, что пошел в ресторан и напился. Когда он пьяный и хмурый закатился домой, жена и устроила ему тарарам.

Гришин ушел из семьи и поселился в общежитие. Вскоре он подал рапорт на демобилизацию. Его отпустили с миром и он устроился на Моторный завод помощником товароведа.

Гришин корешился с Барсуковым. Однажды они сидели в кафе и перетирали местные новости.

— Слышал, Георгич, к нам приезжает Светланов с оркестром. Сходим приобщимся, — предложил Гришин.

— А, что он привозит?

— Шестую симфонию Чайковского.

— Можно и сходить. Тем более, что мои на дачу уехали. Кстати, гражданин Гришин, с коих это пор вы стали классикой интересоваться?

— С тех пор как ушел из армии и освободился от этой занудной политики. Знаешь, Георгич, совсем другая жизнь началась. Нужно было раньше уходить. А, эти тупые политики доведут страну до ручки. Доведут, доведут. Вот увидишь.

Спустя годы, Барсуков удивлялся: ну и Гришин! Как в воду смотрел. Довели

таки до ручки. Хотя чему удивляться. Эти «тупые политики» (в смысле генсеки разные) были далеко не Сталины. Даже очень далеко.

Сталин был образованным человеком. Он получил высшее образование (семинария в царской России приравнивалась к ВУЗу).

Интеллект Сталина был достаточно высок. Он даже сочинял стихи. Знал латынь и греческий. Был знаком как с западной, так и с русской литертурой.

Сталин был умён. Он на равных общался с академиками, писателями. Он написал много работ на различные (в основном на политические) темы.

Кроме того Сталин — это мудрый политик, могучий государственник и при всём том абсолютный бессеребренник.

А Никита? Образование — два класса церковно-приходской школы. Интеллект на уровне пастуха свиней, что проявилось при стучании ботиком по трибуне перед всем миром. Ум? Ну какой может быть ум у человека, объявившего о тои, что к 1980 году в СССР будет построен коммунизм.

Да и другие, что после Никиты. Тоже не ахти. А Гобача и ЕБН вообще следовало бы посадить на скамью подсудимых.

«Тьфу, — Барсуков сплюнул, — и чего я занимаюсь пустомыслием, чего нервничаю. Тоже не от большого ума. Вон батюшки, заполнившие страну, спокойны. Они знают: на всё боля божья. Может быть они и правы: что предписано судьбой, того не вырубишь топором.