Ангел-насмешник. Приключения Родиона Коновалова на его ухабистом жизненном пути от пионера до пенсионера. Книга 2. Подставное лицо

Александр Бедрянец, 2018

Вторая книга романа повествует о ранней юности главного героя Родиона Коновалова, пришедшейся на конец шестидесятых годов прошлого века. Современного читателя не должно удивлять, что Родион едва ли не с пятнадцати лет покинул родной дом, а с семнадцати лет зажил самодостаточной взрослой жизнью. В те времена советские юноши и девушки с ранних лет в большинстве своём были такими же самостоятельными, взрослели быстро, и в этом плане Коновалов ничем не выделялся. Название романа подсказал сам герой. Однажды Коновалов заметил, что если существуют ангелы-хранители, то у его личного ангела, судя по характеру оказываемой помощи, несомненно имеется чувство юмора, причём нездорового. Книга особенно будет интересна бывшим советским людям, ностальгирующим по тем славным, ещё не «застойным» временам середины двадцатого века.

Глава VIII. Артист

С какого-то момента Родион подружился с Метисом, и немало времени стал проводить у него на работе. Вначале Метис его упрашивал, а потом Родиону и самому стало интересно кататься на его автобусе по городу, а в перерывах околачиваться во Дворце Культуры. Лучше всего для такого времяпровождения подходили дневные часы до начала второй, вечерней смены на заводе. Но частенько он посещал дворец и в свободное время после первой смены, заканчивающейся в три часа дня. Всё дело было в особенностях работы на дворцовом автобусе. Рабочий день у Метиса практически был ненормируемым. Иной раз он часами болтался без дела, а порою задерживался до самого вечера, или даже до полуночи. Контингент был соответствующий — администрация дворца, бухгалтерия, чиновники, артисты всякого звания, и другие причастные к искусству люди. География поездок тоже была соответствующей — профильные государственные учреждения, какие-то странные конторы, театры, и другие очаги культуры, а также частные адреса важных людей. Сегодня здесь, завтра там, и каждый день не похож на другие. Во время поездок по городу Метис частенько томился в ожидании своих начальников возле какого-нибудь учреждения. Вот он и начал таскать с собою Родиона, чтобы не скучать в такие минуты, которые иногда складывались в часы. В таких случаях они играли в шахматы или в карты, а если позволяла ситуация, то подрабатывали извозом, бензин-то был халявным. Причём специализировались на транспортировке больных животных, в основном собак, в одну из ветлечебниц. Однажды волей случая они подвезли туда женщину с большой собакой, и познакомились с ветврачом, который в дальнейшем подгонял им клиентов. Личных автомобилей у людей было немного, а автобус для перевозки животных подходил идеально. Метис боялся собак, и без Родиона этим не занимался.

С течением времени Родион до того примелькался во дворце, что персонал начал считать его «своим». Его знали в лицо администраторы и бухгалтеры, поэтому он стал вхож в служебные помещения. А капельдинеры бесплатно пускали его в кино и на танцы. И вот Родион, человек далёкий от искусства, незаметно превратился в какую-то разновидность «богемного жучка». Так обозвал его Саня, играющий на саксофоне в дворцовом ансамбле «Молодость». Время от времени они встречались на территории Дворца.

Родион стал ходячим справочным бюро, поскольку всегда знал, кто куда уехал, и, будучи в курсе внутренней жизни учреждения, дисциплинированно выдавал информацию. Многие думали, что он вообще там работает, и порою выговаривали: — «Ты где вчера был». Метис над этим только смеялся. Иногда Родиону давали поручения, которые он по мере сил выполнял.

И вот, в один прекрасный день Родион появился в костюме. Всё-таки одежда влияет на психологию человека. В новом костюме Родион начал чувствовать себя по-другому, более уверенно, а в его манерах появилась некая солидность. Окружающие тоже начали воспринимать его по новому, а кое-кто стал обращаться к нему на вы. Но были и не совсем приятные для Родиона следствия. На него вдруг обратил внимание режиссёр самодеятельного Народного театра Евгений Ильич. Он и раньше видел Родиона сто раз, но не выделял его из массы, а тут как будто прозрел.

Участие в этом театре было ступенькой к профессиональной карьере, и поступить туда было не так-то и просто. Многие известные артисты начинали свой творческий путь в самодеятельных кружках и театрах.

Встретив одетого в костюм Родиона, Евгений Ильич вдруг увидел в нём образ положительного героя, и начал уговаривать его стать артистом. Родион упирался, он говорил режиссёру, что лишён способностей к лицедейству, чем сильно его расстраивал. Возможно, Родион и не был полной бездарностью в данной области, и будь у него желание, он поддался бы на уговоры, но всё было иначе. По своему характеру он чурался любой популярности, в том числе, и заработанной кривлянием на сцене, хотя других за это не осуждал. Родион честно говорил Ильичу, что никогда не мечтал о сцене, но тот ему не верил. Ему казалось, что Родион кокетничает, или просто не понимает своей удачи, и продолжал его агитировать. Евгений Ильич существовал в артистической среде, где каждый стремился стать звездой, или хотя бы звёздочкой, поэтому люди, не стремящиеся к этому, казались ему странными, и подозрительными.

Такое равнодушие к искусству Евгения Ильича временами даже злило, особенно если он был под градусом. А под ним он бывал регулярно. На забулдыгу ещё не тянул, но был уже крепким любителем. Родиона он тоже пытался подпоить, но тот не вёлся, он просто не любил алкоголь. В дворцовом буфете водку открыто не продавали, но сотрудников обслуживали. Ильич, бывало, зазовёт Родиона в буфет, где ему нальют по блату сто грамм, и говорит:

— Вот ты лимонад пьёшь, а был бы артистом, значит, тебе здесь тоже водочки бы наливали, как своему.

— Попрошу, и мне нальют. Меня обе буфетчицы знают. Тоже мне, преимущество! Да в любом ресторане нальют, и даже не поинтересуются, артист ты, или нет.

— Эх, Родион! Тяжело с тобой разговаривать, всё у тебя по полочкам, и с выводами. Тонкости в тебе нет, понимания.

Ильич надежды не терял, и продолжал агитацию, но после одного случая, он изменил своё отношение к Родиону. Более того, на какое-то время они стали большими приятелями.

В один из тёплых весенних дней Метис на своём автобусе с утра подъехал к общежитию за Родионом. У Метиса было много знакомых солидных дам, и одна из них попросила его свозить заболевшего добермана в лечебницу. Но сначала пришлось доставить в отдел культуры горисполкома Евгения Ильича с каким-то неразговорчивым мужиком в белой шляпе, и с большим портфелем. Родион с Метисом сидели в автобусе, припаркованном недалеко от горисполкома, и коротали время за игрой в шахматы. Однако на сей раз, Ильич управился с делами за каких-то полчаса, и подошёл к автобусу в сопровождении трёх человек. Метис открыл двери, и они забрались в салон. Главного из новых пассажиров Родион знал. Это был худрук Драмтеатра Борис Леопольдович, личность в городе известная и значительная. Об этом говорил весь его облик крупного театрального деятеля — властный взгляд, благородная седина в пышных тёмных волосах, горделивая осанка, уверенные жесты, и внушительный бас. Такие люди в любом месте чувствуют себя главными. Другой был каким-то его помощником по имени Виктор. Среднего роста полноватый и круглолицый длинноволосый блондин с одной залысиной. Третьим был аккуратный, похожий на бухгалтера человек в очках и с папкой из кожзаменителя. Подобно своему коллеге в белой шляпе, за всё время он не произнёс ни слова. Ильич приказал Метису ехать к Драмтеатру, и автобус тронулся.

Евгений Ильич с внутренним трепетом ел глазами знаменитость, а Родион, как и положено богемному жучку слился с фоном, и замер. Худрук со своим помощником продолжили начатый ещё до автобуса разговор. Речь шла о репертуаре Драмтеатра. Звонкий тенор Виктора звучал с какой-то обидчивой интонацией, а солидный бас худрука его урезонивал:

— Успокойся Виктор. Не в первый раз, утрясётся понемногу.

— В театре «Камертон» из Д.К. «Химик», что хотят, то и ставят, никто им не указ.

— Виктор, не ссылайся на любителей, пусть и хороших, это несерьёзно. Да и недолго им своевольничать. Наверху перестраховщиков много, а они боятся свободы творчества. Найдут повод, и разгонят этот «Камертон». А жаль, молодёжь там хорошая.

— Борис Леопольдович, производственная тема важна, но ведь должна быть мера. Человек навкалывается на заводе, вечером дома книжку после ужина откроет, а там соцсоревнование, которое одновременно соперничество двух бригадиров за сердце девушки. Кто первый перевыполнит план, тому и принцесса в комбинезоне достанется. Включит человек телевизор, а там фильм о металлургах. Придёт в театр отдохнуть от всего этого, а на сцене опять производственное совещание. Волком завоешь.

— Не преувеличивай Виктор. Репертуар у нас хороший и разнообразный.

— Не спорю, только нет у нас сейчас старой доброй русской комедии. А, между прочим, наш театр открылся «Ревизором». Вот бы его поставить! В новой трактовке.

— Ты же знаешь, что он идёт в ТЮЗе. И ты знаешь мою точку зрения, что любая новая трактовка классики, это её уродование. А, что касается современных пьес, то люди ходят на них с удовольствием, ведь среди наших зрителей не так уж много производственников, которым приелась эта тематика.

Родион пошевелился, и тем самым привлёк внимание пассажиров. Экспансивный Виктор решил, что перед ним возможный среднестатистический зритель, и спросил Родиона:

— Юноша, ты любишь ходить в театр?

— Посещаю. Не очень часто, но гораздо охотнее, чем филармонию. В два раза охотнее. (На тот момент Родион побывал в театрах два раза, а в филармонии один раз).

— И, чтобы ты выбрал, современную пьесу на производственную тему, или что-нибудь из классики?

— Так это смотря, какая современность, и смотря, какая классика.

Борис Леопольдович встрепенулся, и произнёс:

— Слышал Виктор? Лучше не скажешь! Неважно когда вещь написана, вчера или сто лет назад, а важно качество постановки.

— Мне кажется, он имел ввиду другое.

Юноша, а что ты смотрел последний раз?

— «Ревизора» в этом самом ТЮЗе.

— И как впечатление?

— Откровенно говоря, не очень.

— Актёры не понравились, или игра?

— К актёрам претензий нет, за исключением роли Хлестакова. Но это режиссёр виноват, уж очень неудачную фактуру выбрал. Хлестаков должен быть худым, голодным и нервным зверьком, а не толстеньким бесшабашным весельчаком.

— Почему?

— Только полный кретин в его положении останется беззаботным, не опасаясь неминуемого разоблачения, а Хлестаков вовсе не глуп. Он достаточно опытен, хитёр и ухватист. Любой человек, бывавший в такой ситуации, подтвердит вам, что жизнь под чужим именем и в чужой личине занятие малоприятное, и весьма нервное.

Борис Леопольдович обратил внимание на гладкость речи, и спросил:

— Молодой человек, у тебя имеется соответствующий опыт?

— Да. Я знаю, о чём говорю. Но это всё ерунда. Дело не в артистах, а в неправильной трактовке самого произведения. По правде говоря, эту ошибку совершают все, кто берётся ставить Гоголя. Простите, вам, и в самом деле интересно моё мнение по этому вопросу?

Раздался голос Виктора:

— Да уж, просвети нас тёмных насчёт Гоголя.

Однако Борис Леопольдович пересел ближе к Родиону, посмотрел на него, и сказал:

— А вот мне интересно. Не обращай на него внимания, выкладывай своё мнение.

Должно быть, случился эффект «заговорившего пенька», когда статист неожиданно превращается в действующее лицо. Готовность выслушать пробудила у Родиона приступ красноречия. И хотя это было его первое такого рода публичное выступление, в нём уже имелись проблески того странного очарования, характерного для его речей. Вначале Бориса Леопольдовича удивил книжный слог в устах обычного паренька, но затем выводы Родиона так его заинтересовали, что когда автобус прибыл к драмтеатру, он махнул на всех рукой, и, не вылезая из транспорта, продолжил беседу. Мнение Родиона о творчестве Н. В. Гоголя в целом, и о «Ревизоре» в частности, оказалось довольно оригинальным:

— Всё дело в том, что «Ревизор» не комедия, а его всё время пытаются играть комедийно.

— Молодой человек, перечитай книгу, там, на обложке напечатано слово «комедия».

— Я это знаю. Дело не в написании, а в содержании этого термина. Вот у Данте в его «Божественной комедии» это слово имеется прямо в названии, но книгу весёлой не назовёшь. Она больше напоминает фельетон, потому что Данте описал реальных лиц и деятелей той поры, а это представляло интерес только для его современников. Должно быть, в те времена слово комедия имело несколько иное значение.

Мы привыкли судить о былом с точки зрения сегодняшнего дня, и забываем, что время меняет значение слов и смысл понятий иногда до неузнаваемости. Примеров тьма-тьмущая. Слово идиот вначале было совершенно нейтральным, и не имело никакого унизительного содержания. Так греческие священники называли обычных прихожан, не имеющих духовного звания, а сейчас это медицинский термин. Сервантес писал Дон Кихота как роман-пародию на литературный жанр, где его придурковатый герой был всего лишь средством выражения. Но время превратило Дон Кихота в символ бескорыстного мужского благородства, и его имя стало нарицательным.

Восприятие юмора, комического содержания в литературе со временем тоже меняется, и порою очень заметно. Так некоторые действительно юмористические произведения древних авторов в наше время считаются вполне серьёзными, и даже героическими сочинениями. Если непредвзято взглянуть на знаменитую «Одиссею», то в ней можно увидеть собрание историй про любящего хорошо выпить и складно приврать человека. Древние греки верили в богов и духов, но и простаками, верящими в досужие выдумки, они тоже не были. Однако послушать краснобаев они любили, а моряки во все времена славились умением травить байки… Произведение и начинается с весёлой истории о том, как Одиссей с командой по пьянке заблудились в хорошо известном греческим мореходам районе. То есть это описание не героических подвигов, а весёлых и увлекательных похождений.

В какой-то мере Одиссей является предтечей барону Мюнхгаузену, Но ведь никому не приходит в голову считать «Приключения барона Мюнхгаузена» героической сагой. Я думаю, что комедийный дар у Гомера просто ещё не разглядели.

Автобус стоял возле драмтеатра, Метис ушёл куда-то по своим нуждам, а Виктор и Борис Леопольдович с некоторым изумлением слушали Родиона. Ильич от удивления приоткрыл рот, и только чиновник с портфелем был невозмутим. А оратор, вдохновлённый таким вниманием, шпарил, как по писаному:

— Но, что вспоминать древность, ведь ещё каких-то сто пятьдесят лет назад слово комедия означало не совсем то, что оно означает в наше время. Типичный пример комедии тех лет — «Горе от ума» А. С. Грибоедова. Произведение гениальное, только неясно, где там хохотать, а где улыбаться. Это всё из-за того, что на самом деле поэма сатирическая, а не юмористическая. Сатира жанр серьёзный, в отличие от лёгкого юмора, без которого современная комедия просто немыслима. «Ревизор» того же поля ягода. Называется комедией, а на деле это острая социальная сатира, в которой единственный комедийный приём её только подчёркивает.

Доподлинно известно, что сюжет «Ревизора» Гоголю подарил Пушкин. Считается, что по дружбе. Но уж очень хочется при этом вспомнить поговорку «Дай вам боже, что нам негоже». Почему? Ответ в списке произведений Пушкина. В нём практически нет комедий. Александр Сергеевич, безусловно, гений и в поэзии, и в прозе, а вот в жанре комедии не преуспел. Чувство юмора у него было о-го-го, но оно реализовалось в срамных стишках да остроумных эпиграммах. Впрочем, есть у Пушкина «Граф Нулин», но эта комедия получилась какая-то не очень весёлая, хотя сюжет в ней забавный. Должно быть, Александр Сергеевич понял, что это не его стихия и других попыток в этой области больше не делал. Почему он обратился именно к Гоголю? Ответ прост. Ниша профессиональных российских комедиографов пустовала. Фонвизина уже не было, а Сухово-Кобылина и Островского ещё не было. Гоголь в ту пору заканчивал свою первую комическую пьесу «Женитьба», и поэтому Пушкин считал его хотя и начинающим, но многообещающим комическим драматургом.

Николай Васильевич был образованным человеком, знакомым с творчеством Лопе де Вега, Бомарше, Мольера, и других европейских комедиографов. Он знал законы драматургии, но в своих сочинениях не очень их придерживался. Вольная, невольная, случайная или вынужденная подмена действующего лица кем-нибудь другим является самым распространённым комедийным трюком от «Золотого осла» Апулея до современных кинокомедий типа «Весёлых ребят». «Инкогнито» единственный комический элемент в «Ревизоре». Если его убрать, то получится сатирический рассказ в духе Салтыкова-Щедрина, и не более того. Но принципиально другое. По законам жанра все комедии имеют «хэппи энд», счастливый конец, иначе они уже не комедии, а трагедии. В комедиях Гоголя хэппи энд отсутствует. Кроме того, в любой комедии есть положительные герои, которым зритель сочувствует в их борьбе с враждебными силами и обстоятельствами. В комедиях Гоголя положительных героев нет вообще. Даже отсутствующий на сцене друг Хлестакова Тряпичкин не вызывает симпатии. Тогда возникает естественный вопрос: а комедии ли это?

Но эти отклонения от канонов были, в сущности, запрограммированы. Гоголь не мог сочинять иначе, потому что не мог изменить свой внутренний мир.

Гений неповторим, он всегда один в своём роде. А Гоголь именно таков. Я думаю, что его уникальность ещё как следует не разглядели. В девятнадцатом веке жил в Америке шахматный гений Пол Морфи. Он обнаружился случайно. В ту пору Америка была шахматными задворками, и тамошних шахматистов европейские мастера не воспринимали всерьёз. По каким-то своим делам Америку посетил один известный венгерский шахматный мастер. Как-то на досуге его уговорили сыграть в шахматы с сыном высокопоставленного судьи двенадцатилетним Полом Морфи. К своему изумлению мастер проиграл. Перед ним был гениальный самоучка. В те годы шахматная теория уже существовала, но варившийся в собственном соку Пол Морфи её просто не знал. Он играл в своей собственной неповторимой и парадоксальной манере. Его сохранившиеся партии впечатляют. Через несколько лет он приехал в Европу, и с разгромным счётом, как детей обыграл всех знаменитых шахматистов, после чего выставил унизительное условие матча-реванша, и отбыл домой. К сорока годам он сошёл с ума и умер, но такое с гениями происходит довольно часто. Возможно, это плата.

Николай Васильевич Гоголь был таким же самородком, но в области литературы. Личность автора, его внутренний мир отражаются в его произведениях, хочет он того, или нет. И чем сильнее талант, тем ярче это отражение. Гоголь здесь не исключение. Его творчество чётко разделено на украинскую и русскую составляющую, и это не случайно. Известно, что он любил русских людей, но всей душой ненавидел Российскую империю. Эта внутренняя раздвоенность мучила его всю жизнь. Гоголь считал себя и украинским, и русским писателем, дружил со славянофилами, и хотел сделать своё творчество единым целым, но внутренний конфликт этого не позволял, и рукописи летели в огонь. На самом деле в душе он был украинским патриотом, о чём красноречиво говорят его произведения украинского цикла.

В его изображении Украина предстаёт сказочной страной, этакой малороссийской Аркадией. Там нет крепостничества, голода, и чиновного произвола, а зажиточные селяне работают в поле, веселятся на ярмарке, и играют свадьбы. Как ни удивительно, но в украинских рассказах и повестях Гоголя среди горожан и хуторян нет отрицательных героев. Конфликты случаются, но это размолвки между хорошими в целом людьми. Даже чёрт в «Ночи перед Рождеством» какой-то особенный, чисто хохлацкий чёрт, больше похожий на джинна из бутылки, если его, конечно, оседлать. Перебежчик Ондрий из «Тараса Бульбы» вызывает неподдельное сочувствие, ведь он предал своих товарищей не из трусости или каких-то низменных побуждений. Он стал жертвой безумной страсти, внушённой ему прекрасной полячкой, то есть игрушкой слепого рока. Это его не оправдывает, но смерть он принял мужественно и достойно, как положительный герой. Злодеи в этих произведениях имеются, но не свои доморощенные. Чаще всего это представители нечистой силы, реже внешние враги — турки или поляки.

В русском цикле всё совершенно наоборот. В этих произведениях очень наглядно видна ненависть Гоголя к России, и к её порядкам. В них вообще нет положительных героев. Ни единого. Создать такое под силу только гению. Юмор отсутствует. Вместо него справедливая, но очень злобная сатира. Должно быть, Николай Васильевич наслаждался, выдумывая русским персонажам уродские фамилии. Его украинские фамилии тоже придуманы, но они звучат скорее смешно, чем злобно. Надо полагать, что когда зрители аплодируют словам «Над кем смеётесь?», они не догадываются, что этой фразой Гоголь издевается над ними самими. Он издевается над москалями, создавшими этого государственного монстра по имени Российская империя, а затем ставшими его рабами.

Поэтому я думаю, что если бы действие «Ревизора» происходило где-нибудь в Полтаве или Миргороде, то у Гоголя из него получился бы искромётный водевиль, в котором главный герой бедный жених Хлестаченко, благодаря ошибке женится на дочке городского головы.

После этой речи на полминуты воцарилось молчание, прерванное возвратившимся Метисом, который громко стукнул дверцей автобуса. Он с недоумением смотрел на пассажиров, но дисциплинированно помалкивал. Борис Леопольдович очнулся, и сказал Виктору:

— Слышал? Вот тебе и новая трактовки «Ревизора». Да ещё и новый взгляд на «Одиссея».

— Да уж. Как-то всё неожиданно.

Худрук вытащил блокнот и авторучку, что-то написал, а затем обратился к оратору:

— Молодой человек, как твоё имя?

— Родион.

— Слушай сюда Родион. Если ты надумаешь сходить в наш театр, то билет не покупай. Вот этого молодого человека зовут Виктор Коломойцев, его в театре знают все, достаточно спросить. Вот он и организует тебе контрамарку. Но с условием, что после спектакля будет обсуждение. Мне будет интересно ещё раз услышать твоё мнение.

— Спасибо. Только если я надумаю, то буду не один, а с приличной девушкой.

— Хорошо, договорились. А ты сам откуда?

Родион уже открыл рот, чтобы рассказать, откуда он родом, но Евгений Ильич его опередил. Он вскочил с кресла, подошёл к Родиону, хлопнул его по плечу, и сказал:

— Это мой кадр, Борис Леопольдович.

— Молодец Женька! Умеешь людей подбирать.

С этого дня Евгений Ильич стал относиться к Родиону по другому. Он больше не агитировал его в артисты, а сделал своим внештатным консультантом. По его просьбе Родион стал ходить на просмотр репетиций и на прослушивание кандидатов в артисты. Ильич научил Родиона соответствующим званию консультанта манерам. Он объяснил, что скромность хорошее качество, но в некоторых случаях она неуместна, и вредит делу. А затем наглядно показал, как нужно изображать актёрский кураж. Родион науку освоил, и во время консультаций стал держаться раскованно, хотя какого-то особого удовольствия от этого не получал. Евгений Ильич к замечаниям своего консультанта прислушивался, а мнение Родиона было для него решающим. Из-за этого временами было непонятно, кто из них главный. В этот период Родион и получил кличку «Артист». Вначале это прозвище звучало иронично, но спустя некоторое время приобрело иной оттенок.

Однажды Сане саксофонисту зачем-то понадобилась пианистка Вера Андреевна, и он отправился к ней в студию. Приоткрыв дверь, он застыл на месте. В студии шло прослушивание кандидатки в артистки. Саню поразило то, что одним из экзаменаторов был Родион. И не так сам Родион, как его манеры. Вальяжно развалившись на мягком стуле, со скрещенными на груди руками, и надменным выражением лица Родион как бы через силу слушал юную брюнетку, исполняющую неестественно высоким голосом «Огней так много золотых». На середине песни консультант замахал руками, и певица смолкла. Родион сказал усталым тоном, сидящему рядом Евгению Ильичу:

— Поёт гладко, а голос противный. Скажет «Кушать подано», и никто ей не поверит.

— Всё ясно, бракуем. У вас нет данных барышня. До свидания. Следующий!

Барышня ударилась в слёзы, и, спотыкаясь, пошла на выход. Дождавшись Родиона, Саня сказал ему:

— Ну, ты даёшь! Сам в музыке ни уха, ни рыла, а берёшься судить.

— Не скажи. Я не меньше твоего песен знаю. У меня дома целая гора пластинок.

Прозвище «Артист» озвучил Саня. На работе он поведал бригаде:

— Наш Родион артист ещё тот. Втёрся Ильичу в доверие, и стал у него помощником, да таким, что его бояться начали. Тёмная история какая-то. Вот если бы они бухали на пару, тогда было бы понятно. Так нет, буфет посещают, а совместно не пьют. Загадка.

На Родиона обратили внимание артистки, а с двумя из них у него случилась мимолётная ни к чему не обязывающая связь. Родион был не против более продолжительного романа с кем-нибудь из них, но они по очереди доходчиво ему объяснили, что это был всего лишь минутный каприз артистической души. Одна из кандидаток открытым текстом предложила ему секс за благосклонность на прослушивании. К такого рода отношениям Родион был не готов, и брезгливо отказался. Подруга этой девушки по имени Лина поступила хитрее. Вначале она соблазнила Родиона, а затем явилась на прослушивание, уверенная в его поддержке.

В те годы соблазнить Родиона было очень легко, потому что он и сам был готов заняться любовью едва ли не с каждой встречной девушкой. Гормоны не всегда в ладу со здравым смыслом. Лина как бы случайно познакомилась с Родионом на танцах, девушки это умеют. Формами её бог не обидел, да и тонкобровым личиком тоже. Родион сразу же на неё запал, проводил домой, и договорился о встрече. А уже на следующий вечер Лина бесшумно провела Родиона в увитую плющом беседку в своём дворе, сделала вид, что изнемогает от страсти, и уступила его домогательствам.

Когда Лина зашла в студию на прослушивание и подмигнула Родиону, он понял всё. Его взяла досада, но он решил оставаться принципиальным до конца. Лина держалась уверенно, и с выражением прочитала басню «Стрекоза и муравей». Ильич вопросительно посмотрел на своего консультанта. Родион немного подумал, и сказал:

— Дикция хорошая, а теперь пусть она изобразит какие-нибудь эмоции. Удивление, например, и ярость.

Лина удивилась такому заданию, и её лицо само собой приняло нужное выражение. А вот ярость она изобразила очень неумело. Родион сказал Ильичу:

— Не пойдёт. Лицо неживое. Удивление ещё ничего, а ярость курам на смех.

Ильич не успел ещё ничего сказать, как вдруг Лина сорвалась с места, подскочила к Родиону, и с криком: — «Ах ты, сука!», вцепилась ногтями ему в лицо. Ильич вскочил с места, оттащил её в сторону, и, глядя в искажённое яростью лицо девушки, сказал:

— Ну, ведь можешь, когда захочешь! Очень натурально изобразила. Правда, Родион?

Тому ничего не оставалось делать, как ответить:

— Высший класс! Станиславский бы поверил.

Увидев кровь на лице Родиона, Евгений Ильич сказал Лине:

— А ногти, это лишнее. Девочка, в следующий раз при перевоплощении будь сдержанней.

Лину приняли в артистки, а Родион неделю не показывался на людях. Из этих историй он извлёк урок, и больше с артистками не связывался.

Однажды Родион увидел во Дворце братьев Бочкарёвых. На ту пору они были студентами Машиностроительного института, но творческий зуд не давал им покоя, и братья решили попробовать себя на артистическом поприще. Узнав Родиона, они подошли, и поздоровались:

— Привет Коновалов!

Разговор вёл старший:

— Ты чего здесь делаешь?

— Да так, разное. Я часто тут бываю. А вы?

— Хотели в театр поступить, да, наверное, ничего не выйдет.

— Почему?

— Слухи ходят, что у режиссера помощник какой-то есть. Жутко строгий тип, всех режет. Ты не в курсе, сегодня он здесь?

— Да, здесь.

— Ты его случайно не знаешь?

— Знаю. Это я.

— Да ладно тебе! Я же серьёзно спрашиваю.

— А я серьёзно отвечаю. Не переживайте, я вам помогу, только не ляпните, что мы знакомы. Поняли?

Бочкарёвы недоверчиво посмотрели на Родиона, и отошли в сторону. У Родиона заиграла совесть за давнюю шутку над братьями, и он решил загладить вину, хотя они об этом и не догадывались. Всё-таки братья не поверили однокашнику. Зайдя в студию, и увидев Родиона в вольной позе на мягком стуле, они раскрыли рты от удивления. Родион обратился к Ильичу:

— Это что-то новое, сразу двое явились. Эдак скоро труппами повалят.

— Ничего, послушаем. Они братья, привыкли выступать в паре.

— А чего их слушать? Артист должен быть артистом во всём. Вот пусть они спляшут, пусть докажут, что не только языком и выражением лица владеют.

Евгений Ильич удивился:

— Чего спляшут?

— Да, что угодно. Яблочко, например.

Тут аккомпаниатор Вера Андреевна сказала, что у неё нет таких нот. Вера Андреевна могла бы сбацать эту мелодию без всяких нот, но она не любила новоявленного помрежа, и не желала исполнять его прихоти. Однако это не остановило Родиона. Он сказал:

— Под сопровождение любой дурак спляшет. Пусть без него попробуют.

И он подмигнул братьям. Они переглянулись, и старший Бочкарёв сказал:

— Ладно.

Многолетние тренировки не прошли даром. Задав темп хлопаньем в ладоши, братья лихо исполнили матросскую пляску. Евгений Ильич пришёл в восторг:

— Берём, ребята, что надо! Интересный у тебя Родион подход к делу.

— Это не я придумал. При отборе актёров так делал кто-то из великих.

— Вспомни кто именно, я потом перечитаю.

Старший Бочкарёв действительно стал профессиональным актёром. Он бросил институт и поступил в театральное училище, после которого много лет проработал в театре музкомедии. Встретившись через много лет с Коноваловым, он вспомнил этот случай, и сказал:

— Знаешь Родион, ты, конечно, человек неглупый и авторитетный, но в искусстве, если честно, в молодости был дуб дубом. И если бы кто-то сказал мне тогда, что именно ты будешь принимать у меня творческий экзамен, я бы умер от смеха. В станице и сейчас этому не верят.

Родион ответил с сарказмом:

— Я, конечно, не такой эстет, как ты, но у меня хватило проницательности заметить твой талант, и вовремя его поддержать.

Бочкарёв задумался.

Наблюдая вблизи нравы творческих людей, Родион сделал для себя определённые выводы. Мир искусства, это особый мир, к нему нельзя подходить с обычными мерками. Актёры, актрисы, певицы и певцы, в том числе и самодеятельные, сделаны из другого теста, чем обычные люди. Они живут страстями, оттого постоянство в любви и дружбе в их среде, скорее исключение, чем правило. Наиболее циничны музыканты, но они умеют дружить. Больше всего Родиону нравились художники. Как правило, они тонко чувствовали окружающий мир, и при этом были хорошо воспитанными доброжелательными людьми.

Через Евгения Ильича Родион познакомился с двумя писателями, причём один из них, по фамилии Силков, был настоящим, так как имел удостоверение члена Союза Писателей. Родион был поражён его глубокими познаниями в области рыбной ловли. Писатель был страстным рыболовом, с этой целью он объездил почти всю страну, но книг на эту тему почему-то не писал, хотя они наверняка имели бы успех. Другой писатель был самоучкой драматургом, творившим под псевдонимом Ян Цекавый, и Родион его не уважал. В обычной жизни Цекавый был Иваном Семёновым. Он работал в штамповочном цеху контролёром, а в свободное время сочинял идеологически правильные пьесы, из-за чего отвязаться от него было непросто. Псевдоним он взял от аббревиатуры ЦК. Его дед был в тридцатые годы членом какого-то республиканского Центрального комитета. Ильич драматурга большевика не любил, но совсем от него избавиться не мог. Однако в скором времени Родион нашёл средство от этого назойливого творца назидательных и очень скучных пьес. Примерно в это же время драматически прекратилась его дружба с Евгением Ильичом. Но об этих событиях будет рассказано в соответствующей главе, а ниже ещё один рассказ о костюмных приключениях.