Ангел-насмешник. Приключения Родиона Коновалова на его ухабистом жизненном пути от пионера до пенсионера. Книга 2. Подставное лицо

Александр Бедрянец, 2018

Вторая книга романа повествует о ранней юности главного героя Родиона Коновалова, пришедшейся на конец шестидесятых годов прошлого века. Современного читателя не должно удивлять, что Родион едва ли не с пятнадцати лет покинул родной дом, а с семнадцати лет зажил самодостаточной взрослой жизнью. В те времена советские юноши и девушки с ранних лет в большинстве своём были такими же самостоятельными, взрослели быстро, и в этом плане Коновалов ничем не выделялся. Название романа подсказал сам герой. Однажды Коновалов заметил, что если существуют ангелы-хранители, то у его личного ангела, судя по характеру оказываемой помощи, несомненно имеется чувство юмора, причём нездорового. Книга особенно будет интересна бывшим советским людям, ностальгирующим по тем славным, ещё не «застойным» временам середины двадцатого века.

Глава VII. Костюм

Дядя Коля, подобно бабушке Фросе, учёность не жаловал, а чтение книжек считал пустым занятием. Бывало, он говорил:

— Ну чего ты Родька в книжки пялишься? Глянь, какая погода! Такие девушки ходят, что пальчики оближешь, а ты как монах в четырёх стенах засел. Книжки на пенсии будем читать.

Родион ему говорил, что девушка у него есть, но он встречается с ней только вечерами. А дружить сразу с несколькими, как это делали некоторые Дон Жуаны, вроде Виталика Горшкова из тридцать восьмой комнаты, он не хотел.

С этой девушкой Родион познакомился в нарсуде, куда его вызвали свидетелем по делу метательницы цветочного горшка. В ожидании начала процесса он примостился в коридоре на скамейку рядом с худенькой шатенкой примерно одного с ним возраста. Девушка заговорила первая, и они познакомились. Её тоже звали Таней. Это после Родион начнёт их избегать, а в ту пору он ещё не придавал значения этому имени. Как-то так получалось, что все девушки по имени Таня, которые встречались ему на жизненном пути, оказывались преданными папиными дочками, и это обстоятельство тем или иным образом приводило к разрыву отношений.

Не вдаваясь в подробности, он в двух словах объяснил, что является свидетелем того, как гражданка покалечила милиционера цветочным горшком. Таня пришла в восторг от поступка этой гражданки, что сильно его удивило. Но из её дальнейшего рассказа всё стало ясно.

Танин отец на дух не переносил милиционеров, и желал им всяческих несчастий. Таня всегда была на стороне отца, и разделяла его взгляды на жизнь. А в отношении милиции у них наблюдалось полное единомыслие. Началось это два года назад, когда Танина мать бросила семью, и ушла жить к милиционеру. Танин отец работал на крупной нефтебазе главным бухгалтером, но, несмотря на его высокую должность, капитан из особо ненавистной службы ОБХСС увёл у него жену. Недобрые чувства отец с дочерью перенесли с капитана на всех людей в милицейской форме. Эти два года Танин папа не давал бывшей жене развода из вредности, но недавно она сообщила ему, что беременна, и если он не даст согласия на развод, то она будет вынуждена записать его отцом будущего ребёнка. Время шуток закончилось, и Танин отец срочно организовал бракоразводный процесс, который в данный момент и происходил в судебном зале. Таня не хотела видеть мать предательницу, и ждала результата в коридоре. Суд был недолгим, и вскоре из зала вышла стройная женщина в сопровождении капитана милиции. Не глядя по сторонам, они прошествовали на выход. Таня презрительно скривилась. Затем появился её отец. Ему было около сорока лет, но солидная полнота и массивная оправа очков делали его старше. Таня вскочила с места, и рассказала отцу, что сейчас будут судить выдающуюся женщину, которая при всяком удобном случае глушит милиционеров цветочными горшками. Отца восхитили такие высокие душевные порывы этой буфетчицы, и он решил остаться посмотреть на героиню. Татьяна куда-то торопилась. Она дала Родиону свой телефон и быстро ушла.

Судья была полной женщиной лет сорока. Было заметно, что она сочувственно относится к подсудимой буфетчице, одинокой женщине своих лет. Возможно из женской солидарности. После вызова судья задала Родиону всего один вопрос, видел ли он, как подсудимая бросала горшок. Родион честно ответил, что не видел, и его тут же отправили на место. У него было, что сказать по этому поводу, но судья оборвала речь на полуслове, и строго ему приказала молчать. Он был ей неинтересен. Обвинитель задал Коновалову несколько уточняющих вопросов, но его ответы были проигнорированы. В конце концов, буфетчицу обвинили по статье за непредумышленное нанесение вреда здоровью, и, к досаде милиционеров, ей дали год условно с выплатой какого-то денежного возмещения. Танин отец зааплодировал.

Забегая вперёд, надо сказать, что после суда он познакомился с этой буфетчицей, и в скором времени они поженились. Она забросит буфетное дело, и начнёт работать кассиром нефтебазы. По этому поводу Родион сказал:

— Вот вам и точка бифуркации! Кто бы мог подумать, что какой-то ничтожный плевок в окно породит такую сложную цепь следствий. Ведь если бы не он, то эти люди вообще никогда в своей жизни не встретились бы.

А вечером он позвонил Тане, и они начали встречаться. По большому счёту Таня красавицей не была. Даже хорошенькой её было не назвать, но ведь она была городской девушкой, ухоженной и приодетой. В её уверенных движениях, иронично изогнутой брови, разговорных интонациях и прочих манерах присутствовал кураж, свойственный потомственной горожанке. Рядом с нею Коновалов просто-напросто робел. Причина была в его более чем скромной одежде. Именно поэтому он старался встречаться с ней вечерами, потому что днём рядом с Таней выглядел голодранцем. Родион не водил её на пляж, потому что у него не было приличных плавок, а купаться в семейных трусах он стеснялся. На ту пору Коновалов ещё не разузнал про места, где можно было купить хорошие вещи. А в обычных магазинах никаких плавок не продавалось вообще. Однажды в главном универмаге он попал на крючок одной мошеннице. Восточного типа женщина прикинулась спекулянткой, работающей в этом же магазине, и приторговывавшей импортом с рук. Вряд ли Родион клюнул бы на что-то другое, но когда услышал от неё слово «плавки», то утратил здравый смысл, и пошёл вслед за тёткой в укромное место возле лестницы на второй этаж. По шпионски озираясь, лукавая торговка открыла сумку, и показала Родиону красиво упакованные в целлофан изделия. Плавки были из чёрного материала с разноцветным пояском. Внешне пакеты выглядели очень стильно. Родиона смутила непомерная цена — пятнадцать рублей, но женщина сказала, как отрезала:

— А ты, что думал? Это же импорт! Японский поролон!

Родиону показалось странным использование поролона в качестве материала для плавок, но ему так хотелось их купить, что он силой воли отмёл всякого рода сомнения, и приобрёл вожделенный предмет. В конце концов, поролон был не абы каким, а японским. Родион отложил все дела, завернул приобретение в газету, и отправился домой примерять обновку. Там его ожидало великое разочарование. Плавки оказались сшиты домашним способом из обрезков простой майки чёрного цвета размером на пятилетнего ребёнка. Над Родионом потешались дня три, и ещё долго звали «Японским Поролоном». Не смеялся один Горшок, то есть Виталик Горшков из комнаты Жоры Хана. Он вообще редко улыбался. На следующий день он познакомил Родиона с двумя настоящими спекулянтами, которые включили его в число своих клиентов. Переплату за товары они брали вполне терпимую. С той поры Родион подружился с Горшком. А этот случай стал ему уроком, и больше на таких делах он не попадался.

При всём этом Таню Родионова одежда нисколько не смущала. Да, одет юноша простенько и без шика. Но рубашка у него всегда чистенькая, брюки наглажены, а туфли начищены. Таня замечала его робость, и подбадривала словами: — «Главное, что ты не милиционер». Она часто злилась на Родиона за его нерешительность, но время работало на неё.

И вот настал великий день. Родион скопил денег, и заказал первый в своей жизни костюм в ателье второго разряда. Хотел в первом разряде, но мудрый дядя Коля отсоветовал:

— Первый разряд уже на высоте, им стараться нет нужды, и поэтому могут сшить абы как. А второразрядники ещё только лезут наверх, им репутация нужна, а поэтому сошьют хорошо.

Готовый костюм стоил значительно дешевле, но швейные фабрики почему-то не любили длинноногих парней выше среднего роста, поэтому магазины были забиты швейными изделиями для невысоких толстячков. По этой причине, несмотря на пропорциональное сложение, Родион долгие годы был вынужден шить себе брюки в ателье.

Костюм строгого покроя с некоторыми модными деталями получился на славу. Родион сразу почувствовал себя в нём человеком, и обрёл уверенность. Однако с появлением костюма начались связанные с ним всякого рода неприятности. А если быть точным, то они начались от одного только упоминания о нём. Но пусть об этом рассказывает сам Родион.

* * *

Я давно мечтал предстать перед Таней в приличном виде, и приступить к штурму, но не сбылось. Мы с ней как-то по-дурацки расстались. Другого слова трудно подобрать. В тот вечер пошли мы на танцы в Парк Островского. По дороге туда я сказал Тане, что её ждёт сюрприз, имея в виду мой костюм. Таня заявила, что сюрпризов не любит, и уже во время танца я намекнул ей, что скоро она увидит меня в новой одежде.

Тут у меня возникла деликатная проблема, то есть захотелось по малому в туалет. Я сказал Тане, что ненадолго отлучусь, и попросил её обождать, надеясь, что она догадается, в чём дело. Я с ней был ещё не на таком уровне общения, чтобы выражаться прямым текстом. Туалет был далеко, а вокруг темно, ну, и кусты. Я в них и завернул для экономии времени, да и поджимало крепко. А в этих кустах милиционер с фонариком сидел в засаде. Он ловил таких как я, и штрафовал на месте без квитанции. Во время процесса не убежишь, вот я ему и попался. Оказывать сопротивление и поднимать шум я не стал. Штраф в пятьдесят копеек того не стоил. Проще было заплатить, но как на грех у меня была только целая пятёрка. Стали в тупик. Ситуация была какой-то неестественной, но я тут же сообразил, что это милиционер по призыву, а не кадровый сотрудник, те ведут себя иначе.

В СССР не было безработицы, а за учёбу государство ещё и приплачивало. У молодёжи имелся богатый выбор будущих профессий, но служить в милиции охотников было немного. В народе эта профессия никогда не считалась престижной. Несмотря на героические книги и фильмы о доблестной милиции, её представителей боялись, иногда уважали, но никогда не любили. Дядя Стёпа-милиционер это одно, а реальный участковый, следователь, или сотрудник ГАИ, это совсем другое. К тому же в шестидесятые нижним чинам платили очень мало. На селе это сказывалось меньше, а в больших городах по этой причине возникла острая нехватка рядового состава милиции. Эту проблему решили в чисто большевистском стиле, не признающем научного анализа явлений. Вся его суть заключена в двух словах: — «Царь приказал». Поэтому вместо того, чтобы поднять оклады, и сделать службу более привлекательной, была введена срочная служба в милиции. То есть военкомат мог отправить призывника служить два-три года не только в армию или флот, но и в милицию. Вот на такого солдата в милицейской форме я и нарвался. Впрочем, к семидесятому году эту практику отменили.

Парня звали Игорем. Пятьдесят копеек стоили двести пятьдесят грамм вина, и стало ясно куда уходили «штрафы», поэтому я предложил стражу кустов просто угоститься за мой счёт стаканом портвейна в расположенной неподалёку «шайбе». Так назывались распивочные круглой формы. Игорь согласился, и по дороге даже пожаловался, что все его друзья попали в настоящую армию, а ему после дембеля про свою службу и рассказывать будет неудобно. Но до «шайбы» мы не дошли. Увидев кого-то на летней танцплощадке, Игорь остановился, повернулся ко мне, и говорит:

— Слушай! Я вижу, парень ты нормальный. Никакого штрафа не надо. Лучше выручи меня по-другому! Это займёт минут десять, не больше.

И он предлагает мне фантастический план. Месяц назад Игорь влюбился в красивую девушку. Он узнал, где она живёт, вычислил её маршруты, но не знает, как с ней познакомиться. Всё дело в форме, ведь она может отпугнуть девушку, а приличной гражданской одежды у него нет. Сейчас он увидел её с подругой на танцплощадке, но милиционеру во время дежурства танцевать запрещено, а просто так к ней подойти нет повода. Игорь не хотел упустить момент, и попросил меня поменяться с ним одеждой. Мол, за эти десять минут, он пригласит её на танец, познакомится, и назначит свидание, а потом мы переоденемся обратно. Повторяю, настоящему милиционеру такая идиотская идея просто не пришла бы в голову. На моём месте любой послал бы этого Игоря подальше, но я посочувствовал парню, и согласился. Ведь как ни крути, а в какой-то мере он был моим товарищем по несчастью, поскольку тоже комплексовал из-за одежды. В полутёмном месте за эстрадой мы быстро переоделись. Проблем с одеждой не возникло, мы были примерно одинакового сложения. Игорь сказал: — «Ты здесь помаячь, вроде это я. Вечером не разберёшь, а я быстро», и убежал.

Я стал нервно топтаться в дальнем конце за оградой танцплощадки. Было не по себе. А когда я повернулся в сторону танцующих, то похолодел. Сквозь железную ограду на меня выпучил глаза Ласкирёв, державший библиотекаршу Люсю за руку. Та смотрела на меня тоже удивлённо. Аким сделал движение кадыком, и, запинаясь, спросил:

— Родион, ты…, вы, это, почему?

Я не знал, что говорить, и на всякий случай важно произнёс:

— Так нужно!

Я начал перемещаться от него вдоль ограды, но Ласкирёв как намагниченный двигался за мной со стороны танцплощадки. Тут сзади раздался голос:

— Товарищ милиционер, вы не видели здесь парня в сиреневой тенниске?

Голос показался знакомым, я обернулся, и застыл на месте. Это была Таня. Встревоженная моим подозрительно долгим отсутствием, она бросилась на поиски. Узнала она меня сразу, после чего мгновенно пришла в ярость, и неприятным визгливым голосом завопила:

— Так вот он какой, твой сюрприз в одежде! Я дура! Считала тебя простым и открытым, а ты оказался с двойным дном! Забудь меня негодяй!

И, не дав мне сказать что-либо в оправдание, ушла. Навсегда. Ласкирёв слушал это, изумлённо раскрыв рот. Громкие вопли привлекают зевак, и несколько человек стали глазеть на меня из-за ограды. Но в это время на другом конце танцплощадки случился дебош, что было явлением частым, и всё внимание переключилось туда. Прибыл наряд, похватал драчунов, а заодно и тех, кто стоял рядом. Я всё ждал, и, наконец, понял, что никто не придет. У меня возникло подозрение, которое потом подтвердилось, что Игорь попался под руку, и его, не разбираясь, замели с остальными. Пришлось в таком виде идти домой.

Но, что оставалось делать? Не идти же по городу в одних трусах. На улице было нормально, но когда я зашёл в общежитие…. Вахтёрша тётя Нина от изумления зажмурилась, и потрясла головой. А в комнате вообще случилась немая сцена из «Ревизора». И если бы не форма, то в мою историю никто бы не поверил.

Но всё это было ерундой по сравнению с утратой пропуска. Он был надёжным удостоверением личности, и подобно многим, я постоянно таскал пропуск с собою, что иногда выручало.

Переодеваясь с Игорем, я инстинктивно забрал из кармана пятёрку, а о пропуске не позаботился, и теперь он был неведомо где. Совершенно аналогично поступил Игорь, потому что я обнаружил в его кармане документы. Надо думать, его положение было много хуже, чем у меня, но и мне утеря пропуска не сулила ничего хорошего. Нужно было срочно найти Игоря.

Ранним утром, пока все спали, я завернул в газету милицейскую форму, и отправился искать её хозяина. По дороге мне встретился мастер Анатолий Иванович, и спросил:

— Ты куда? Проходная в обратном направлении.

Встреча показалась мне очень кстати, и я ответил:

— Мне нужно в милицию заскочить, поэтому, возможно, я сегодня немного опоздаю.

— Зачем?

— Пропуск забрать. Он случайно туда попал.

В этот момент газета слегка надорвалась, и в прореху вылез милицейский погон. Анатолий Иванович удивлённо поднял брови, но я обещал рассказать обо всём позже, и быстрым шагом отправился дальше. Подойдя к отделению милиции, я расположился недалеко от парадного входа, и стал ждать. Минут через пять из помещения вышел молодей плотный сержант, осмотрелся по сторонам, зевнул, и закурил сигарету. Я окликнул его, и приблизился. Услышав, что я ищу милиционера Игоря, он цыкнул на меня, и велел подойти к воротам за углом здания. Когда я подошёл туда, он уже ждал меня там, и, приоткрыв створку ворот, затащил в милицейский двор. Узнав, что я принёс форму и документы, он вздохнул с облегчением, и сказал, что таких ослов, как мы с Игорем, надо поискать, и, что я пришёл вовремя. Оказывается, у милиционеров существует корпоративная взаимовыручка, а в данном случае сержант переживал за Игоря ещё и по той причине, что они были земляками с кучей общих знакомых.

Дебош на танцах организовал Игорь. Зайдя на танцплощадку, он увидел, что к его девушке пристаёт какой-то длинноволосый пьяный хлыщ. Она не хочет с ним танцевать, отбивается, но он не отстаёт, и, хватая её за руку, пытается силой навязать девушке свое общество. Игорь, не раздумывая, заступился за девушку, и сцепился с волосатым. У того оказались дружки, но Игорь их не испугался, и завязалась общая драка. Игорь оказался хорошим бойцом, и подпортил физиономии неприятелям, но ему тоже разбили нос. Тут налетели дружинники, и прибыл наряд. Кого-то задержали, кто-то смылся, но Игорю сбежать не удалось, его схватили за руки двое дружинников, и вскоре он очутился в «обезьяннике». С измазанным в крови лицом его никто не узнал. При обыске изъяли мой пропуск, и этого Игоря зарегистрировали под моим именем. Но это инкогнито могло раскрыться в любой момент, поэтому нужно было как можно скорее поменять нас местами.

Мне казалось, что обменять форму на мои вещи и пропуск дело нехитрое, но эта задача решалась не так просто. Сержант в двух словах растолковал мне, что пропуск можно будет получить только после распоряжения начальника милиции, прибывающего на работу к девяти утра. Кроме того, если я не подменю Игоря в обезьяннике, то рискую угодить под суд, так как за неправомерное ношение милицейской формы и пользование документами имеется статья. Дело было нешуточным, и я согласился. Сержант отвёл меня в какую-то кладовку с мётлами, вёдрами и лопатами, и велел там ждать. Как это часто делалось, сержант выбрал арестанта для подметания двора. Выбрал он, естественно, Игоря, и вскоре привёл его в кладовку. Мы лихорадочно переоделись. Я натянул тенниску и брюки прямо на свою одежду. Игорь умылся под краном, с чувством пожал мне руку, и исчез за воротами. А я, в качестве подставного арестанта, взял метлу, и начал подметать двор. Сержант меня утешил:

— Ты Коновалов не переживай, могло быть хуже. Телега на производство к тебе придёт, тут ничего не поделаешь, а от штрафа я тебя отмажу.

Затем отвёл меня в камеру задержанных. Когда я проходил мимо дежурного, он сказал:

— Во! Умылся, и человеком стал. А то ведь на свою фотографию был не похож.

Другие задержанные маялись в полудрёме, и на меня внимания не обратили. Но через полчаса ко мне подошёл длинноволосый парень, и спросил:

— Слышь, а это точно ты?

— Я, это я, точнее не бывает. А в чём дело?

— Так ведь по всему выходит, что вчера на танцах я тебе по сопатке двинул. Вон даже кровь на рубашке твоей осталась. А теперь гляжу, гляжу, а ты совсем другой, и волосы не такие, и вообще.

— Вот ты постригись, умойся, и тебя тоже перестанут узнавать.

Парень отошёл, и ещё долго разглядывал меня с недоумённым выражением лица.

В девять часов явился начальник, и начал разбираться с нарушителями. Первыми он выпустил тех, у кого были с собой деньги, оштрафовав их на месте. Те, у кого не было денег, подвергались более крупным штрафам от десяти до пятнадцати рублей, и тоже отпускались. А двое, в том числе и волосатый, были направлены в суд. Должно быть, они попались не в первый раз, и им грозили десять или пятнадцать суток ареста. Не знаю, каким образом сержант действовал, но меня и в самом деле не оштрафовали. Начальник посмотрел на меня, затем на фотографию в пропуске, и, не сказав ни слова, махнул рукой на выход. Я поспешил на работу.

Поскольку я не раскрывал деталей, то Анатолий Иванович из моего объяснения ничего толком не понял, махнул рукой, и отправил работать. Но этим дело не кончилось.

В тот вечер кроме Ласкирёва меня видела в милицейской форме контролёрша с соседнего участка, и кто-то ещё из рабочих цеха. Поползли нелепые слухи, что в свободное от работы время, я подрабатываю милиционером, штрафуя народ за брошенные окурки. Масла в огонь подлил Ласкирёв. Встретив Саню на территории, он стал его обо мне расспрашивать. Акима интересовало, когда я ушёл служить в милицию. Саня удивился, и сказал, что слышит об этом первый раз, а я по-прежнему работаю на участке. Ответ привёл Ласкирёва в смятение.

Саня с Мишей в тот же день после смены устроили мне допрос. Попросив о неразглашении, я им всё рассказал. На этот раз парни не смеялись. Саня наморщил лоб, и сказал:

— У тебя Родион прямо талант попадать во всякие бредовые ситуации. Бедного Ласкирёва в транс вогнал. Теперь понятно, чего он тебя боится.

Тут пришла на меня «телега» из милиции. Эти уведомления на хулиганов и пьяниц, приходившие из милиции на производство, были задуманы как воспитательная мера воздействия, но быстро превратились в дополнительное наказание. К милицейскому штрафу добавлялось лишение премии, а то и тринадцатой зарплаты. Форма была стандартная: такой-то гражданин, такого-то числа, там-то, в пьяном виде совершил что-то нехорошее, или же просто попал в вытрезвитель. И за это был оштрафован на пять, десять или тридцать рублей. В серьёзных случаях эти уведомления разбирались на профсоюзных собраниях, но, в конечном счете, всё зависело от решения начальника цеха.

Через несколько дней с утра меня вызвали к начальнику цеха. Стало ясно, что пришла злополучная бумага из милиции. Я зашёл в кабинет, и поздоровался. Начальник был не злой, а, скорее, удивлённый. Взяв в руки уведомление, он прочитал его вслух:

— Гражданин Коновалов в трезвом виде был задержан в общественном месте за участие в беспорядках. Проведена профилактическая беседа.

Некоторое время он меня рассматривал, а потом сказал:

— За всё время я первый раз вижу человека, который попал в милицию, и его там не оштрафовали. Это своего рода рекорд. Беседа интересной была?

— Да не было никакой беседы. Это всё нечаянно получилось.

— Ну, раз так, то и я тебя премии лишать не буду, а беседу считай проведённой.