Зона заражения-2

Александр Афанасьев, 2016

2037 год. Влад Волков, в прошлом – русский спецназовец, затем – специалист по безопасности, стал одной из ключевых фигур войны против Халифата. Террористический спрут, подмявший под себя весь исламский мир, уже давно вырвался за его пределы и сумел протянуть свои щупальца даже в Центральную Америку. И даже кажущийся надежным Периметр, ограждающий цивилизованный мир от мракобесных орд, не способен удержать кровожадных монстров. В Лондоне убивают жену Влада, но это не сломило его. Месть врагам будет страшной…

Территория Халифата. Ночь на 09 июля 2037 года

Воистину, те, кто не верует, расходуют имущество свое на то, чтобы отвратить [людей] от пути Аллаха. И будут продолжать они тратить, но потом придется им пожалеть, потом будут побеждены они. И те, кто не верует, будут собраны все вместе в аду…

Аль-Анфаль (Трофеи)

Что для вас значит «надо срочно встретиться и поговорить»?

Наверное, вы бронируете столик или просто назначаете место встречи где-нибудь в центре и идете в кафе. Ну, или заказываете номер в отеле, если встречаетесь с дамой и есть надежда на продолжение после этой встречи. Как-то так. При отелях чаще всего неплохие рестораны, так что очень удобно.

Но в Халифате слова «встретимся и поговорим» имеют совсем другое значение…

Свет в десантном отсеке конвертоплана «Пустельга» в варианте SR — поиск и спасение — выключили сразу после взлета из Ташкента. Десантный отсек был рассчитан на шестнадцать человек или двенадцать с тяжелым снаряжением — конвертоплан создавался для заброски групп спецназа за линию фронта, и вместимость десантного отсека рассчитывали исходя из этого. Сейчас в десантном отсеке было восемь человек, не считая меня. Это то, что ваххабитские амиры называют «личный джамаат» — то есть телохранители.

В полной темноте мы пересекли линию фронта. Она выделялась сразу после огней Ташкента, пусть и редких, но огней — беспросветный и страшный мрак…

Какого хрена ему от меня нужно?

Я догадывался, что это как-то связано с ударом. Я сильно сомневался, что амир Ислам собирается отомстить мне за него или заманить в ловушку, — я имел дело с ним и прекрасно понял его — авантюрист и блестящий приспособленец с незаурядным умом и великолепными организаторскими способностями. Он молится Аллаху, но если надо — он будет молиться на телевизор. Кто бы ни погиб там в том лагере — ему плевать, ему будет плевать на смерть любого, кроме себя самого. Люди для него — не более чем пешки.

Пока летим… можно немного расслабиться, отойти от безумной гонки со временем, от бега с препятствиями под названием «бизнес в Центральной Азии» и немного подумать. Один из уроков, которые преподнесла мне жизнь и которые я усвоил, — никогда ни за что не берись, если не представляешь себе конечный результат. А в том деле, которое я затеял, — как я себе представляю конечный результат?

Сейчас прорисовывается два варианта. Первый — создается новое государство, во главе его каким-то образом становится амир Ислам или его подставной человек. Второй — регион отдается Китаю, и они там делают все, что считают нужным.

Почему не России? По одной простой причине: не потянем. Это, может быть, не понимают некоторые «патриоты», точнее горе-патриоты — но это понимаю я, это понимает генерал Фань Сяолинь, это понимает любой здравомыслящий человек. Единственно, о чем может идти речь, — о территории бывшего Казахстана и о части Узбекистана с Ташкентом. То есть о предгорьях — просто потому, что мы их контролируем. И то я бы отдал Китаю и это.

Будем реалистами. Мы сейчас — первые по территории, наша территория значительно увеличилась за последнее время и составляет одну седьмую часть земной поверхности. На этой территории проживает — после всех потерь, после утраты Кавказа, после потерь Третьей мировой, но с учетом и беженцев, и населения присоединенных стран — от двухсот сорока до двухсот пятидесяти миллионов человек. Китай занимает много меньшую территорию, и его население больше миллиарда.

Зачем нам претендовать на территорию бывшей нашей Средней Азии? Зачем нам создавать предпосылки для будущей войны с Китаем, которая угробит и нас, и, скорее всего, весь мир в придачу. Не проще ли отдать эти территории Китаю и занять его внимание на следующие двадцать-тридцать лет. А за это время модернизировать собственную страну?

Сколько земли нам еще не хватает?

Еще один животрепещущий вопрос: мы готовы истреблять?

Когда началась война — восстал Кавказ. Людей положили миллионы, пока отбивались. Когда отмороженная на всю голову орда хлынула на Россию через южные границы, спецназ, нас, внутренние войска, потом части регулярной армии бросили отбивать это нападение. Притом что у нас было химическое, биологическое и ядерное оружие — но вместо того, чтобы применить все это, нас бросили туда. Были ситуации, когда мы отбивались при пятидесятикратном превосходстве противника. И только тогда, когда стало понятно, что Орду не удержать, что они прорываются в Поволжье, где их уже ждут — только тогда применили химическое оружие. И то только по Халифату вместо того, чтобы залить зарином и Кавказ. И до сих пор мы сомневаемся в том, правильно ли мы поступили.

Китайцы поступили проще. Когда стало понятно, что идет Третья мировая война и что эта война идет с исламом, они просто истребили всех мусульман в своей стране. Об этом мало кто знает… я спрашивал и Фаня, и многих других — никто мне не ответил, а Фань открыто сказал, что, задавая такие вопросы, я наживаю себе врагов.

Но шила в мешке не утаить. Те, кто знаком с тайнами Китая, прекрасно знает, что было принято решение истребить всех мусульман. Их и истребили. Всех, включая детей. Где-то убили уколами, где-то отправили в газовую камеру (у китайцев есть передвижные машины-душегубки до сих пор), где-то вывезли за город и расстреляли, над некоторыми местностями с самолетов распылили ядовитый газ. Заодно истребили множество нелегальных мигрантов — все в добрых традициях тридцать седьмого года, в каждом китайском городе есть телефон, куда можно позвонить и сообщить о мигрантах — приедут и увезут. Потом трупы закопали и стали жить как раньше. И сейчас не говорят об этом, а тот, кто говорит, наживает себе врагов. Они просто считают, что этого никогда не было. Детям не рассказывают. А внуки помнить уже не будут.

Мы так не можем. Потому что мы — русские. Для нас каждый человек — образ Божий. А они — смогут. Потому что они — китайцы. Коллективисты. Для них имеет значение лишь выживание их общества, которому пять тысяч лет. Если для этого надо истребить его часть, они на это пойдут и никогда не раскаются в этом. Это мы ищем какую-то абсолютную правду или неправду в тридцать седьмом годе. Они могут просто сказать — Мао на шестьдесят процентов был прав и на сорок — неправ. А Дэн был прав на семьдесят и неправ на тридцать. И то, что в эти тридцать, сорок процентов входят миллионы загубленных душ… ну, что ж. Были неправы.

И потому восстанавливать и реколонизировать те земли, которые находятся сейчас под исламом, должен Китай. Мы просто не справимся. И дело не в том, что у нас по-прежнему земли больше, чем людей. А в том, что реколонизация и демонтаж Халифата — это уже понятно — потребует крови десятков миллионов. Наивно полагать, что те, кто встал на путь Аллаха, с него сойдут. Те, кто торговал рабами и содержал рабов, перестанут это делать. Те, кто проповедовал, откажутся и дальше собирать закят и жить за счет общества. Тот, кто бунтовал против власти и подрывал ее всеми возможными способами, станет государственником.

И единственный выход из всего этого — это убить. Возможно, не сразу, постепенно, но всех убить. Убить всех тех, кто участвовал в джихаде. Убить всех тех, кто торговал рабами. Убить всех тех, кто отрезал головы и топил собственных дочерей в бассейне, чтобы спасти свою «честь».

Мы так не сможем. Мы на это не пойдем. Потому что мы русские. А китайцы на это пойдут. Потому что они китайцы.

Но смогу ли на это пойти я? Я ведь тоже русский.

Второй вариант нарисовался совсем недавно, уже в процессе. Амир Ислам. Хитрый, циничный, с выдающимися манипуляторскими и организаторскими способностями. Явно получивший западное образование, но принявший ислам по соображениям выгоды. Наркоторговец с собственным видением мира и далеко идущими политическими амбициями. Насколько я могу его оценить — он вполне может возглавить мусульманское государство — но «цивилизованное», как раньше были цивилизованными эмираты Персидского залива. И государство, которое будет враждой и противовесом Халифату.

Вопрос в том, что будет с этим дальше.

Вопрос даже не в наркоторговле, которая будет цвести там пышным цветом. Вопрос в том, правильно ли менять шило на мыло.

Ведь если чему-то меня и научила прошедшая война — так это тому, что ислам враждебен в принципе. Да, я понимаю, что ислам — всего лишь средство, религия борьбы, такая же, как раньше был коммунизм. Но от этого легче не становится.

Я представляю, что будет, когда амир Ислам придет к власти. Он достаточно умен для того, чтобы понимать, — в новом государстве должен быть наполнен не только его карман. Он будет создавать нечто вроде среднего класса, но на исламско-халифатовский манер. Численностью примерно десять-пятнадцать процентов от всего общества. Это торговцы, это люди, занимающиеся каким-то примитивным производством и получающие выгоду от дешевой рабочей силы, это плантаторы-рабовладельцы, это все, кто связан с наркомафией. От меня он захочет получить оружие в количестве достаточном, чтобы поддерживать статус-кво. А религию придумывать не надо, оставит ислам.

Вот только будет небольшая проблема. Предыдущий мир взорвался от несправедливости. Он взорвался даже не от того, что кто-то был беден, а кто-то — богат. А от того, что пришло понимание: это — навсегда. Тот, кто был бедным, навсегда будет бедным, а кто будет богатым — навсегда останется богатым. И в критической ситуации — за богатых просто никто не встал. Они были чужими для общества, а общество — было чужим для них.

И, насколько я понимаю моего… то ли агента, то ли партнера по переговорам — он будет строить именно такое общество. Общество, где меньшинство, причем подавляющее меньшинство, контролирует большинство с помощью религии, манипуляций, точечного подавления наиболее опасных народных лидеров.

За счет чего будут жить? Никто не уступит амиру Исламу место на своих рынках, никто не даст ему кредитов, заодно попытаются и подгадить как будущему возможному конкуренту… все-таки по сравнению с Китаем труд тут может быть очень дешев, это есть. Хотелось бы верить, что это сыграет… в конце концов, тут осталась еще кое-какая инфраструктура, есть огромный рынок сбыта, на котором нет вообще ничего, пусты все ниши — приходи и бери, было бы чем платить. Но я, опытный и много плохого видевший человек, предполагать такого не могу. Скорее всего, правление новой элиты, под какой бы ислам они ни камуфлировались, закончится одним из двух. Либо элита, в попытке направить агрессию стада в правильном направлении бросит его на джихад против России или против Китая. Либо начнется восстание и эту власть сметут. И вопрос тогда будет в том, какая власть придет ей на смену. В девяносто первом рухнула другая страна и другая власть, на место коммунизму пришел радикальный антикоммунизм. Это — один из вариантов. Когда сметают и власть и идеологию, заменяя ее другой, противоположной первой. Второй вариант — это когда власть меняется, но идеология остается и даже в более радикальном варианте, чем была. Предыдущая власть обвиняется в отходе от норм и принципов предыдущей идеологии, чем и объясняются все жизненные трудности. И чтобы выйти на правильный путь и решить все проблемы, надо просто вернуться к истокам, к деяниям праведных предков, и так далее, и тому подобное.

То есть на месте Халифата возникнет еще более радикальное образование. И следующий вопрос — против кого оно будет дружить. Ему будет нужен враг. Всем государствам подобного типа всегда нужен враг. Вопрос в том, кого оно сделает своим главным врагом. Россию — или…

— Есть сигнал!

Ну, вот. Если на склоне горы не засели ракетчики с китайскими пусковыми установками, сейчас приземлимся…

— Десять метров! Пять метров! Три метра! Один метр! Касание!

Приземлились…

— Возможный контакт на семь часов!

— Враждебности не проявляет.

— Не стрелять! Не стрелять!

Второй конвертоплан — он канонерский, там установлена кабина стрелка, какую обычно использовали при проводках конвоев, и в нем установлен скорострельный пулемет калибра 12,7 польского производства. И это не считая трех других пулеметов и сбрасываемых дронов-самоубийц. Так что если кто что задумал недоброе…

— Можно!

— Выдвигаемся.

Это — уже мне…

Амир Ислам на сей раз был одет в типично европейский костюм, качество которого я смог оценить даже при тусклом свете разбросанных ХИСов. Все-таки я стал немного англичанином… а англичане умеют ценить хорошую одежду. На свете есть только две страны, где можно хорошо одеться хэнд-мейд и где по-прежнему поход к портному предпочитают походу в гипермаркет или бутик известного бренда. Это Великобритания и Речь Посполита.

— Салам алейкум, — сказал я.

— Ва алейкум, — сказал в ответ амир Ислам, подчеркивая и собственную принадлежность к исламу, и мою принадлежность к куфару — надо поговорить. Не в машине.

Я сделал жест охране, чтобы не следовали за мной, и примерно такой же сделал амир Ислам.

Мы отошли в сторону. Это была часть Ферганской долины, но широкая часть — горы были рядом, а вниз, во мрак, уходила дорога. Я вынужден был надеть очки с функцией ночного видения — ночью ходить по незнакомым горам смертельно опасно, каждый шаг может стать последним…

Мир предстал передо мной в серой дымке, внизу, оказывается, лежало селение… в нем не было ни одного огня…

— Я всегда вижу, где проходит граница, — пробормотал я.

— По огням? — спросил амир Ислам.

— Да.

— Для многих здесь единственный свет — это свет, исходящий от единственно верного учения…

— Когда-то давно в моей стране тоже было единственно верное учение. Кончилось это плохо. Но одно несомненно — вместе с единственно верным учением в той стране был и свет…

— Для чего вы нанесли удар беспилотниками по лагерю? — спросил амир Ислам.

Я пожал плечами.

— Просто потому, что была такая возможность. Там находился лагерь подготовки боевиков, довольно крупный, готовящих джихадистов для войны южнее Долины. Там сражаются мои люди… обеспечивающие удар, не более того.

— Вам следовало бы предупредить меня о своих планах.

Происходи это еще несколько лет назад — я бы рассмеялся этому типу в лицо. Тогда я был неплохим группником^[16], удачливым, способным и заработать денег, и вывести своих людей назад. Но у меня не было стратегического видения ситуации. Я не знал и не хотел знать нюансов, для меня бородатые были «клиентами», рожами в прицеле. Я не знал и не хотел знать, что этот мир сложен и далеко не монолитен, в отличие от нашего мира. Тогда я бы просто рассмеялся в лицо в ответ на предложение одного из амиров сообщать ему о целях бомбовых ударов.

Но тогда — не сейчас.

— А в чем проблема? Это был лагерь экстремистов, на него были данные. Там была школа подготовки боевиков, возглавляемая неким Ильясом.

— Проблема в том… — медленно сказал амир Ислам, — что Ильяс-праведник является моим агентом. И вы сильно навредили мне своими слоновьими действиями…

— Как вы видите сотрудничество с исламскими экстремистами? — устало спросил я. — Вы понимаете, что они не продаются и не покупаются? Их нельзя купить ни деньгами, ни обещанием доходов от наркотранзита.

Амир Ислам вместо ответа махнул рукой, крикнул короткую команду. Я расслышал слово «шай» — чай.

— Сейчас принесут чай. Каркаде, если не возражаете. Знаете, что это такое?

— Да. Чай из лепестков суданской розы. Он не радиоактивный?

— Нет, он из моего сада, — сказал амир Ислам, — на самом деле, одна из ваших проблем в том, что вы все меряете деньгами. И не хотите задумываться над тем, что будет, когда деньги кончатся. Афганистан пал, когда кончились деньги на его оккупацию. Ирак пал, когда кончились деньги на его оккупацию.

— Скорее кончились не деньги, а терпение.

— Сказано — они будут расходовать, чтобы отвратить вас от религии Аллаха. И они израсходуют все, что у них есть, потом они потерпят убыток, потом они будут повергнуты. Согласитесь — эти строки, написанные сотни лет тому назад, как нельзя точно отражают то, что произошло.

— Возможно. Но терпение кончилось еще раньше — как и понимание того, какого дьявола происходит? Вы действительно считаете, что вам удастся контролировать радикалов?

— Да.

— Как?

— С помощью манхаджа усамитов. Вы знаете, что это такое?

— Второе пришествие…

— Именно. Вы не были на джихаде и не знаете, что это такое. Вы не жили среди арабов и не знаете, каковы они. Я — жил. На словах они правоверные — но клянусь Аллахом, я не видел более лицемерных и заносчивых людей. Те, кто богат, рождается с золотой ложкой во рту, ничего не добивается своим трудом, все получают от семьи, от родителей. Потом они восстают против диктата семьи, но если в Америке восстать против диктата семьи означает убежать из дома, то в Аравии — присоединиться к джихаду, а потом шантажировать родителей, требуя все новых и новых перечислений на джихад. Те, кто беден, понимают, что они бедны, и ничем не отличаются от такого же бедняка из Йемена, Пакистана, Судана или Афганистана, за исключением одного — они родились на земле, по которой ступала нога Пророка Мухаммада, они говорят на том же языке, на котором говорил Пророк Мухаммад, — и в силу этого они выше всех других, они могут сами читать Коран. А все остальные не могут, и Коран, который написан не на арабском, недействителен. Как думаете — многие ли на фронтах джихада рады такому?

— Вряд ли.

— Вот именно. Чем дальше был джихад от Аравии, тем меньше местные братья понимали, какого черта эти люди так себя ведут и какого черта они проповедуют, ведь в шариате сказано, ведь Аллаху все равно, какой ты национальности. Многим надоело то, что арабы присвоили себе и Коран, и Пророка, и джихад. Думаю, это особенно надоело афганцам, которые ведут джихад с семидесятых годов прошлого века. Я намерен исправить это.

— Как?

— Моя семья давно собирала все, что говорилось про Осаму бен Ладена. Про Пророку Осаму. Вы знаете, что такое иснад?

— Цепь передачи?

— Она самая. Али услышал это от отца, тот в свою очередь услышал это от деда Бурака, тот это услышал. Понимаете?

— Да…

— Осама бен Ладен долгое время сражался в Афганистане, он жил в Афганистане и Пакистане и умер там. Найдется много людей, которые видели и слышали то, что он говорил. А если даже и не слышали — кто и как их проверит? На то, чтобы составить новый шариат, потребуются десятилетия. И все это время ученые будут заняты и не будут возбуждать народ.

— Все это не объясняет, зачем вам нужен радикальный амир-праведник и как вы его будете контролировать.

— Зачем? Помимо хадисов кто-то должен вести настоящую войну. А Халифат бросит на нас армию, обозвав отступниками. Таким образом, нам нужен будет военный амир, который возглавит джихад против отступников. Ведь точно так же, как отступниками назовут нас, так и мы назовем отступниками их.

…

— Они обязательно сделают это. И нам будет нужна ваша помощь в борьбе с Халифатом. Так вы решите свои проблемы, верно?

— Почему бы вам просто не призвать наемников?

— Наемников? — амир Ислам презрительно хмыкнул. — Вы уже использовали против нас наемников и используете. Победили?

Туплю.

— Еще вопрос. А почему бы ему не договориться с Халифатом и не выдать ему вас как зачинщика мятежа, а самому стать военным амиром вилайята и главой Шуры амиров? Согласитесь, зачем ему журавль в небе, если есть синица в руках.

— Синица?

— Да. Маленькая птичка в руках лучше, чем большая в небе. Русская пословица.

— Да. Но это невозможно по множеству причин. Багдад никогда не сможет доверять ему по-настоящему — он русский, родился в куфаре, какое-то время сражался против мусульман и убивал их — его нынешняя праведная жизнь — козырь в руках местных, которые еще не забыли вас, — но в Багдаде ему все припомнят…

Что-то свербило в мозгу… я что-то пропустил, но не мог понять что.

–…Во-вторых, он и в самом деле праведник. Он отказался от светской жизни и удалился в горы. У него убили обоих сыновей. Он участвовал в джихаде лично — таких мало уже осталось. И он, как и я, видит несправедливость и понимает, что так, как жизнь идет сейчас, — она не должна идти. И причиной этому — во многом Багдад и…

— Постойте.

…

— Вы сказали, что он — русский.

— Кто — Ильяс-праведник? Да, он русский, по крайней мере так о нем говорят.

— Он… сражался против вас когда-то? Это — так?

— Говорят и про это. Говорят, что он был в куфарской армии, но разочаровался в куфре, принял ислам и встал на джихад…

— У вас есть его фото?

— Фото?

— Да, фотография. Любое изображение.

— Нет. Ислам запрещает изображение людей. Как вы себе это представляете?

— Вы можете сделать его фото и прислать мне? Это очень важно?

Амир Ислам внимательно посмотрел на меня… я подставлялся, но иного выхода не было.

— Полагаю, что смогу, если это так важно.

— Важно. На чем мы остановились?

— На джихаде. Джихад должен будет вести человек, которому доверяют люди. Непросто — поднять людей против бывших властителей…

— Ошибаетесь, — сказал я, — как раз таки просто.

— В случае с вами, кяфирами, — да, если нет веры. Но у нас, верующих людей, трудно заставить поднять оружие друг на друга.

— Напомнить про раскол на шиитов и суннитов? Сейчас времечко то еще, как раз для еще одного раскола.

— Не надо, — раздраженно сказал амир Ислам, — я, кстати, понимаю ваши опасения. Вы думаете о том, что будет потом. Куда они пойдут — на север или на юг. Так вот — мы пойдем на юг. Я не вижу никакой нужды в том, чтобы враждовать с Россией.

— Рад это слышать.

— И это правда, хоть вы и не верите. Моя мечта — создать мир, хоть немного похожий на тот, который мы потеряли…

Мы стояли на обрыве… на самом его краю. Где-то вдали… едва теплился новый день — а я слушал, возможно, самого умного и циничного человека из всех, которых знал в своей жизни. Мы стояли на краю обрыва — и можно сказать, что исповедовались друг другу…

–…вы бы видели, что представлял собой Бейрут в те времена. На набережной Корниш — яблоку негде было упасть, а машина меньше чем за сто штук — уже и не машина была. Девочки… знаешь, друг — мусульманки все-таки лучше ваших женщин, потому что ваши испытывают стыд, занимаясь сексом, а мусульманки — нет. Можно было снять себе девочку в городе или поехать в одно из казино на побережье, там были христианки… да кого там только не было, друг. Мы покупали виллы в лучших местах мира, летали на частных самолетах… надо было всего лишь продавать нефть и покупать взамен все, что душе угодно. Мы так и делали. В нашей семье у каждого из детей была персональная служанка, и еще одна — на всех сразу. Когда мне было двенадцать — она стала первой моей женщиной. И на что мы это променяли. Вот на это…

В голосе амира басовитой нотой отозвалась ненависть.

— Ваши идиоты решили, что у нас должна быть демократия. Какая демократия, о, Аллах? Какая, к шайтану, демократия? Демократия — это значит, что мой отец, который владел банком и портом и посылал своих сыновей учиться в лучшие университеты мира, и какой-нибудь водонос или крестьянин, который больше десятка динаров в руках не держал, имеют равные права, так, что ли? В жизни такого не было! Вы так и не поняли, что те, кого вы презрительно называли «диктаторы, автократы, коррупционеры» — на самом деле любили вас. Они любили вас, любили ваш образ жизни, ваши дома, ваши машины. Они были единственными европейцами в своих странах, как и вся наша элита, весь бизнес, единственными, кто не ненавидит, а любит вас. Они вкладывали деньги в ваши предприятия, которые банкротились одно за другим от отсутствия денег. Они покупали вашу недвижимость, которую больше никто не хотел покупать. Они и в своих странах строили примерно то же, что и в ваших, хотя бы в столице. А те, от кого вы ждали демократии, свободы слова и прочей ч‘ъанды, — на самом деле ненавидели вас и то, что вы несете. Они не хотели учиться, они не хотели работать, они ненавидели вас! Они чувствовали унижение даже не от того, что вы делали, а от того, что вы собой представляли. Когда вы — или автократы — строили небоскреб, они начинали ненавидеть еще сильнее, потому что сами они такой небоскреб построить никогда не смогли бы. Все, чего они хотели — это разрушить все то, что напоминает о вас, о вашей силе, о вашем могуществе. Небоскребы, которые построены по вашим проектам, кварталы вилл, автомобили — все. Сначала у себя в странах, а потом прийти к вам и сделать то же самое уже у вас — вот, что они хотели на самом деле. А вы думали, идиоты, что они хотели свободы слова и правового государства. И им удалось сделать по-своему — посмотрите, во что все превратилось. Я построил свой маленький мирок и огородил его забором, но я не могу купить спортивную машину, как раньше, потому что нет дорог, по которым на ней можно ездить. Каждый раз, когда я еду в город, я вижу, как десятки глаз смотрят на мою машину и видят то, как однажды она будет гореть и я вместе с ней. Это все вы, со своими проклятыми идеями, по которым последний феллах имеет те же права, что и шейх. Будьте вы прокляты за то, что вы сделали!

— Я не заслуживаю проклятья, — сказал я, обдумав, что сказать, — мой народ не нес на восток демократию.

— Вы несли коммунизм. Это еще хуже.

Каркаде был отличным — кислым, как антоновское яблоко. Разговор шел куда-то не туда…

— Вы удержите ситуацию под контролем? — примирительно спросил я.

Амир Ислам провел руками по лицу.

— Не знаю. Будь оно все проклято, не знаю. С вашей помощью, наверное, удержу, иначе бы не брался. Мне нужен будет свободный коридор через Россию для моего товара.

Товаром, конечно же, были наркотики.

— С одним условием — в России не продавать.

— Я не продам — продадут другие.

— Речь о вас.

— Договорились…

Никакого стыда или сомнения я не испытывал. Наша страна никогда ничего хорошего не видела ни от Европы, ни от США — в общем, от всего цивилизованного мира. Так что и у меня никаких обязательств перед ними нет.

— Я привез вам подарок. Немного оружия и деньги. Полагаю, оно вам будет кстати. Это подарок — без дополнительных обязательств.

— Подарок…

Амир Ислам помолчал.

— Вы мне нравитесь. Прежде всего, тем, что вы понимаете нас. Надеюсь, что вы нас не подставите…

— Не подставлю.

— Хорошо. И на будущее — прошу не бомбить нас без разговора со мной. Мы и так живем тут как на вулкане. Для взрыва — надо совсем немного…

Подарком были пятьдесят снайперских винтовок «Вепрь-54»^[17] экспортного образца с тысячей новосибирских снайперских патронов на каждую. Патронов было много, достаточно много для того, чтобы подарок не выглядел ловушкой, но при этом недостаточно для того, чтобы вести полномасштабную войну. А значит, рано или поздно патроны исчерпаются, и амир Ислам придет за пополнением ко мне. А я буду решать, дать или не дать, в зависимости от его поведения. Вот это вот и есть — real politic. Реальная политика.

Фотография пришла через несколько дней — благо в доме у амира Ислама была единственная на много десятков километров вокруг спутниковая точка Интернета. Я долго смотрел на фотографию, потом вызвал весь оперсостав, занимающийся разведдеятельностью, раздал им распечатанные фотографии.

— Цель номер один для вас отныне, — сказал я, — этот человек очень опасен. Мы должны знать о нем все: чем занимается, сколько у него людей, какие у него планы на будущее и политические взгляды. Знать все! Но не убивать.

— Кто это, сэр? — спросил один из «оперов», разглядывая картинку.

— Бывший старший сержант внутренних войск Ильяс Галимов. Уроженец Нижнего Новгорода, наполовину русский. Ему сейчас сорок три года. Во время прохождения службы в спецназе внутренних войск тайно принял радикальный ислам, впоследствии открыл огонь по сослуживцам и скрылся. Прошел подготовку в Пакистане, участвовал в боях на Ближнем Востоке, затем в Средней Азии. Крайне нетерпимый религиозный фанатик.

— Вы его знали лично, сэр?

— Да. Знал…

Примечания

16

Командир группы, неофициальное звание в спецназе, ни в одном другом роде войск такого звания нет.

17

«Вепрь-54» — тактический вариант охотничьего карабина «Вепрь-123» со складным прикладом и цевьем РПК. В «боевом» варианте они шли со сменным блоком стволов, второй блок — под 9×54 бесшумный, некий аналог винтореза.