Братишки

Александр Афанасьев, 2016

Дон и Садык, бойцы спецназа, когда-то вместе служили в Афганистане. После дембеля их пути-дороги разошлись. Дон стал авторитетным бандитом в Донецке, а Садык осел в Ростовской области, купил развалившийся совхоз и занялся сыроварением. И тут неожиданно к Садыку с просьбой о встрече обращается Дон – он влип в какую-то нехорошую историю, и его обвиняют в убийстве. Садык достал припрятанное оружие и пересек границу с Украиной. Но не в том месте, где друзья условились. Что-то в этой истории Садыку не понравилось. И интуиция его не подвела…

Ростовская область

Пограничная зона, граница с Украиной

19 сентября 2000 года

Границы — как таковой — тут и не было никогда. Степь… жухлая, вялая трава, темные горы терриконов, старые, уже поросшие деревьями и травой, небольшие речки. Небольшие деревеньки — из некоторых для перехода границы достаточно выйти за околицу. Низкие бедные беленые хаты, садочки, палисадники. Звенящая тишина.

«Террано» порыкивал мотором, шел бодро — он так-то ничего джип, лишней дури нет, но ходкий. И по грязи неплохо ездит, в основном за счет того, что он легкий и перед неперетяжеленный, как у того же широкого…

— Чо, может, ночи подождем?

— А ты не торопишься?

— Да нет… просто. Не по себе типа…

Мне и в самом деле было не по себе, и я знал почему. Граница — это слово вызывало у меня вполне определенные ассоциации. Мулло Модада нельзя было поймать на нашей стороне, он был очень осторожен. Меня и Дона отправили на ту сторону границы, где боевики теряли бдительность, — и мы выследили его и прихлопнули. Во время митинга в одном из лагерей подготовки, а потом начали отходить, преследуемые разъяренными боевиками и пакистанскими горными коммандос, которые контролировали границу в этих местах. Советское правительство не признало бы нас, если бы мы попались, для всех мы дезертировали. И было мне тогда двадцать, а Дону девятнадцать лет. Тридцать девять лет на двоих…

— Нормально всё. Тут недавно погранцы с трактором ездили, дороги перепахивали, так мы мостки сделали.

— Мостки? Они джип-то выдержат?

— Они «КамАЗ» выдержат…

Проблема в том, что «КамАЗ» — чужой, а джип — мой, собственный. Но рискнем и поверим…

— Тебе сколько лет?

— Пятнадцать, а чо?

— Ничего. Перестань говорить «А чо». Поверь — не красит…

Мостки оказались знатными — из мощного стального прутка. Я настелил поверх глубокой борозды сначала одну колею, затем, примерившись, другую. Затем девчонка встала на другой стороне дороги, командовать, а я осторожненько переправил джип. И снова сбросил с дороги мостки.

Поднимая пыль, я с ветерком довез ее до ближайшего села. Оно было точно таким же, как и на той стороне, — с белеными хатами, старыми «Москвичами» под окном, брехливыми собаками и нищетой. Только деньги тут гривны, а водка — горилка. Я подвез моего харона до магазина, дал требуемую сумму. Потом набросил сверху сто долларов.

— А это зачем?

— Купи себе нормальную одежду. И иди учиться. Не оставайся здесь. Не надо.

Она хотела что-то сказать, но не сказала. Захлопнула дверь — и я газанул, уходя обратно на дорогу. Теперь уже украинскую дорогу.

Я заехал со стороны Старобешево. Смотрел по сторонам. «ТТ» при себе, если что — сорвусь и уйду на скорости, а там вооружусь. Заодно останавливался и смотрел, где есть мобильная связь. У нас в Ростове она уже приличная, в городе сплошное покрытие, а вот здесь с этим хуже. Но по моим прикидкам, у трассы должна быть.

Найдя место, я оставил машину. Так, чтобы и не видно особо, и в то же время почти на дороге, чуть что — сорвался и ушел. Полез под машину, весь перепачкался, переругался, но достал оружие и положил в багажник. Винтовку собрал. Набрал по мобиле Дона, тот не сразу, но откликнулся.

— Аллё, братан.

— Ну ты чё, где? Я тебя жду.

— Ты на колесах?

— Ага. Только не на своих.

— Двигаться можешь?

— Пока да. Ты чё, братан?

— Давай так. Гони на Донецк обратно — по трассе через Старобешево. Я тебя увижу и тут же отзвонюсь. Тачка какая?

— Брат, ты чё, не доверяешь?

— Брат, я сам себе не доверяю. Поверь, так лучше будет. Отзвони, как проедешь Старобешево. Тачка какая?

— «Девяносто девятая». Серая.

— Хоп. Жду.

— Хоп. До связи.

Хоп — это словечко пошло из Ташкента. Ташкент — основные ворота Союза в афганский кошмар. Город, через который прошли почти все…

Подумал, достал винтовку, патроны. Не то что я не доверяю Дону, просто тут проблемы. Если его преследуют, я это увижу. И те, кто преследует, вряд ли ожидают нарваться на опытного снайпера…

Стрелять мне приходилось. И на войне, и здесь. Как говорил Чапай, убийство превращается в дело чисто механическое. Вопреки детективам в криминальном мире очень мало профессионалов, большинство — тупое бычье, которому дали в руки дешевое ружье или автомат и которое поливает направо-налево или расстреливает из засады машину. Мне приходилось убивать на разборках, и мне приходилось убивать врагов, сама возможность того, что я могу убрать сам, не нанимая исполнителей, давала мне уважение в темном, сумрачном и грязном блатном мире. Но я никогда не переходил грань — хотя сам ее мог определить с трудом. Например, мне не раз предлагали стать профессиональным киллером, говорили, что у меня талант, подобно Саше Македонскому. Но слава Македонского меня ничуть не прельщала, и я всегда отказывал — в том числе и тем людям, отказывать которым было опасно для жизни. Македонский есть Македонский. А я есть я.

Что я буду делать теперь? Не знаю, я вроде как мирный теперь. Засажу в двигатель, а там посмотрим…

Съехал с дороги, выбрал позицию. На возвышенности, место красивое — лесок, недалеко — прихотливые изгибы речки Кальмиус, дальше на горизонте видны Старобешевская ТЭЦ и терриконы. Терриконы тут повсюду.

Заглушил движок, собрал винтовку и перебрался назад. Машины идут по трассе — «КамАЗов» много. Фуры и углевозы. Тут угольком живут, его же и на нашу сторону толкают — ворованный. На угле здесь многое держится, особенно после того, как у нас в Ростов-ской области стали потихоньку шахты закрывать…

Ага… а вот и Десантник.

Я набрал номе:

— Съезжай с трассы направо…

Братан Десантник и в самом деле был на серой «девятке», и мне почему-то сразу стало понятно, что машина не его. Пока он поднимался по проселочной дороге к тому месту, на котором стоял мой джип, я через прицел рассмотрел, что в салоне, кроме него, никого нет… если лежат только. И за ним никто с трассы не свернул.

Видимо, заметив торчащий из «Террано» ствол винтовки, он резко тормознулся прямо посреди дороги. Я поставил винтовку на предохранитель и вышел из машины.

Дон за то время, пока мы не виделись, закабанел, но не слишком, на лице кое-где уже виднелась сеточка капилляров — значит, злоупотребляет. Это плохо. Он криво усмехнулся, увидев в моих руках винтовку. У него у самого было помповое ружье, типичное братковское оружие.

— Дай гляну. Импорт, что ли?

— Нечего тут смотреть. «Беркут», наше. Чо за движения у тебя?

— Да не, ничо. Валить надо.

— Валить? Давай валить будем…

— Подожди. Еще один чел подъедет.

— Кто?

— Мое дело. У тебя лавешки на трубе есть? Дай…

Я протянул телефон, Дон скривился:

— Чо, на «Нокию» денег нет?

— Не устраивает, давай обратно.

— Да ладно, пошутил… чо ты такой резкий…

— Беркут…

— Чего смешного?

— Да ниче. У нас тут спецназ называется Беркут.

— Это ты от них шугаешься?

— Я от всех шугаюсь.

Десантник набрал номер, коротко переговорил и сбросил. Как я понял, разговор был с женщиной. Он просил ее приехать, и, судя по всему, она была не одна, а с ребенком. Я не вмешивался.

— Фу…

— Приедет?

— Должна.

— А чё с нагрузкой взял?

— Ща как двину!

— Ладно, ладно. Как хоть… нормальная? Такая… — я показал.

— Еще какая. Оля зовут.

— А ребенок? Твой?

— Не… да и какая разница? Отец не тот, кто родил, а тот, кто воспитал.

— Оно так…

Про себя я подумал, что если мы и можем какое-то воспитание дать ребенку — то оно явно не будет образцовым…

— Давай, колись. Во что вляпался?

— А тебе не один ли…?

— Не один, Дон, не один. Я тебя из г… вытаскиваю. Имею право знать.

— Какой я Дон? Я Десантник. Братан Десантник…

— Был бы ты Десантником, летел бы ты…

Жека посмотрел на меня, скривился, сплюнул:

— Лучше тебе вообще этого не знать… да ладно. Фамилию такую слышал — Горчеладзе?

— Нет.

Так я впервые услышал о журналисте Георгии Горчеладзе. Он к тому времени уже пропал без вести, и в Киеве только начинал разгораться скандал, но я про это совершенно ничего не знал. Телевизор я смотрел время от времени — да в России на это и не обратили особого внимания. Пропал журналист и пропал. Найдется…

Никто тогда не мог предположить, чем это все кончится…

— Журик один из Киева. Знаешь, такой… с шилом в одном месте. Рыжего нашего клевал. А теперь пропал с концами, в Киеве буча поднимается.

— Не въехал. А ты-то к этому каким боком? Ты, что ли, его?

— Да не… Ты знаешь, какие у нас правила. Накосячил, отработай или заплати штраф. Вот я зимой накосячил, конкретно. Три фуры с бухлом потерял. Мне сказали: чтобы братва не имела к тебе никаких претензий — отработай. Отправь бригаду в Одессу, там надо с одним ресторатором разобраться, борзым шибко. Я еще прифигел — а зачем для этого с Донбасса бригаду отправлять? Но отправил. Они там, блин, с местными работали — короче, устроили пальбу в ресторане, грохнули человека. Я потом им сам вдул по самые помидоры, насчет мокрухи уговора не было. Побить, поджечь — это одно, а мокрое на себя вешать — совсем другое, ты это понимаешь, да…

Я кивнул:

— А этот… Гиви тут при чем?

— Да при том! Я про это и думать забыл — а тут вызывает меня один опер знакомый, ну, туда-сюда там — говорит, ты в курсе, что за тобой группа из Киева едет? Я говорю — нет, а в чем дело? Говорят, тебя на дело Горчеладзе примеряют, по тебе запрос и по линии МВД, и по линии СБУ пришел. Я прозвонил кое-кого в Киеве — и ноги.

— Так и не понял?

— По той стрельбе в баре. Там, кажется, Горчеладзе этот был. В баре. А теперь он пропал.

— И опять не понимаю. Ну, ладно, стреляли. Он же потерпевший, получается.

— Да какой он терпила… короче, решил я валить. И вовремя. Я только что челу звонил — ищут…

— Со своей мобилы звонил?

— Да, да, не менжуйся, норм все.

Но я так не думал. Я осмотрелся и увидел стожок сена. О — самое оно…

— Пошли.

— Куда?

— Куд-куда. На кудыкину гору. Шурави — контроль щас устроим.

Автомобиль Оли появился примерно через два часа. Белая «Нива».

Уже темнело…

Не доезжая до «девятки», «Нива» резко тормознулась, и с нее десантировались двое гавриков, один с пассажирского, второй сзади, с багажника. Блатные — куртки и штаны «с полосками», хотя могут и маскироваться. Ни слова не говоря, не пытаясь ни в чем разобраться — открыли огонь. Горохом рассыпался треск «калашникова», гулко бухало ружье, стрелок вел беглый огонь по «девятке» с силуэтом внутри…

Мне это хорошо было видно, потому что я залег справа и отлично видел все. Дождавшись, пока опорожнят магазины и пойдут к зияющей дырами машине, я отправил в страну доброй охоты обоих, одного за другим. Водила мог быть умным или глупым, он мог газануть, а мог выйти и посмотреть, но он все равно был уже мертвым. Он оказался глупым — выскочил, и тут же я свалил и его…

Всё? Или на дороге еще есть?

Нет. Похоже, всё. Пальбу на дороге, может, и слышали, но останавливаться вряд ли будут. Желающих лезть в дела братвы нету.

Я справа и Дон слева подобрались к машине. Я посмотрел: «Нива» как «Нива», только сзади заднее сиденье снято, и там грязища — значит, ворованный уголь в мешках возили. Эти трое — похоже, исполнители не слишком высокого ранга. Один «АКМ» с отпиленным прикладом, у водилы короткий ментовский «калаш» и ружье — странное, я пошевелил ногой. Похоже на «Итаку».

Дон перевернул одного ногой, со злобой пнул.

— Знаешь его?

— Не…

Я посмотрел в сторону «девятки». Она дымилась и вот-вот могла вспыхнуть. На Доне было мое старое камуфло, которое я в машине вожу на всякий случай, если ремонтировать в дороге придется или в гараже что-то делать. Больше у него одежды не было — в его одежду мы набили сена и оставили в машине. Примитивная ловушка, но они попались…

— Точняк не знаешь, кто это? — мне почему-то казалось, что Дон врет. История какая-то… левая… журналист какой-то, стрельба. Если бы он сказал, что его на счетчик поставили или за ту стрельбу в ресторане менты прессуют — я бы поверил. Но с журналистом… левак какой-то. Мутная история…

Дон смотрел на дорогу.

— Не приедет она. Приняли ее.

— Поджечь? — спросил Дон, словно меня не слыша.

— Нет. Огонь увидят. Давай затолкаем жмуров в «девятку» и спихнем в Кальмиус. Тогда у нас будет время, чтобы уйти.

Дон посмотрел на меня. Между нами была «Нива», а под ногами — люди, которых мы убили.

— А ты не меняешься… бача.

— Нет, — я тоже посмотрел на Дона зло и прямо, — я изменился. И ты тоже. Мне не подают руки в Союзе. Как думаешь, почему?