Окаменелые сердца, или Медуза Горгона

Александр Арсеньевич Осташевский

Повесть о судьбе учителя в России на рубеже веков. Написана по горячим следам работы в школе. Положение учителя и его взаимодействие с учениками, администрацией. Александр

Пролог

В центре большого столичного российского города высился огромный Банк. Он был похож на мрачного монстра с человеческим обликом: мощная прямоугольная фигура из темно-серого гранита поднималась вверх, увенчанная, как головой, огромной, сияющей шапкой-рекламой, и опиралась на выдающиеся в основании широкие и толстые колонны-ноги. Монстр стоял крепко, властвовал, подавлял собой не только окружающие его здания, но и весь город, покрывая его незримой тенью, воплощая в себе незыблемый для обывателей главный закон их жизни, проникающий в душу горящими кроваво-красными глазами букв на своей голове: «ДЕНЬГИ РЕШАЮТ ВСЕ!»

Поэтому к нему тянулись, как вены к сердцу, бесчисленные улицы и улочки, по которым текли вереницы людей, как кровь, чтобы напитать монстра финансовыми результатами своего труда, своими вкладами и сбережениями. Простые люди, не богатые, не бизнесмены, делали это, чтобы получить от него мизерные средства для осуществления некоторых своих надежд и мечтаний, так как проценты были высокие и сроки выплат сжатые. Желания их во многом формировались рекламой, которая соблазняла их только чувственными наслаждениями и сомнительными средствами от всех болезней и торчала везде: на улицах, в телевизорах и интернете. Ей ничего не стоило прервать высокохудожественный фильм и показать женские прокладки, поместить на христианском сайте фотографии местных и заграничных проституток. Особенно прославлялись эротика и неприкрытый секс, даже с детьми и кровными родственниками: тысячи порносайтов в интернете, требующих денег за просмотр-мастурбацию, иногда с помощью баннеров-вымогателей подстерегающих зашедших на их страницы блокировкой компьютера. И везде — почти обнаженные натуры женских топ-моделей: ни серьезные, солидные сайты, ни одна витрина на улице не могли обойтись без них. «Отдайте нам ваши денежки!» — орала взбесившаяся реклама, а все истинно духовное, как правило, малооплачиваемое, естественно, было ей чуждо.

Монстр имел и своих младших братьев, банки, выстроенные на месте книжных, музыкальных магазинов, в которые люди уже переставали ходить, заменяя чтение и слушание музыки поисками знакомств и играми в интернете или чисто развлекательными фильмами, литературой и музыкой. Количество монстриков росло с космической скоростью, и почти на каждой улице торчало мрачноватое, темное, солидное здание с блестящими перилами и мраморными ступенями, с короткой надписью: «Trust» («Доверие») или «Российский стандарт».

На одной из улиц, ведущих к центру, где высился Монстр-Банк, стояла старая, выстроенная из красного кирпича Церковь, которая при советской власти была складом продуктов близлежащих магазинов. Теперь она действовала, жила, и ее высокий, золотой купол с большим колоколом под ним гордо сверкал в лучах солнца под лазурным небом. Церковь говорила о будущей вечной жизни, о том, что время Банка-Монстра пройдет и наступит светлое Божье Царство, она звала к себе мимо проходящих людей всем своим светом, блистающим Крестом Спасителя, отдавшего за них Свою жизнь. Но люди не слышали, редко кто обращал на нее, ее Крест внимание: они сутулились, придавленные к земле своими житейскими заботами, они спешили в учреждения, магазины, столовые, рестораны, к Монстру-Банку и его монстрикам, к деньгам, наслаждениям. Они не думали о смерти, забывая, что земная жизнь их скоротечна и конец близок, — не слышали и не видели, потому что сердца их окаменели под властью этого незыблемого Монстра.

……………………………………………………….

Из большого, красного автобуса, остановившегося на центральной площади, вышел мужчина с походной сумкой через плечо и, пристально посмотрев на Монстра, двинулся по улице, по левую сторону которой стояла церковь из красного кирпича. Мужчина был высок, худощав, но невероятно сутул, почти горбат, как будто все его шестьдесят лет жизнь постоянно давила и била его. Шел он твердо, но усталость, какая-то изнеможенность тела и души чувствовались в каждом его шаге, каждом движении. Он шел медленно, пристально всматривался в знакомую улицу когда-то родного города и с грустью чувствовал, что она теперь незнакомая, неродная. Там, где стояла «Блинная», в которой он когда-то любил, будучи студентом университета, очень вкусно, сытно и дешево закусить, стоял теперь «Макдоналдс», а вместо прежнего магазина, где прежде продавали грампластинки с музыкой Моцарта и Чайковского, раскинулся роскошный банк из темно-синего гранита с мраморными ступенями и завитыми на концах периллами. Лицо мужчины, продолговатое, обрамленное седыми бородой и усами и несколько отвисшими полными щеками, казалось симпатично, благородно, но резкие морщины у глаз выдавали его крайнюю усталость. Глаза, умные, душевные, но теперь очень утомленные, пристально искали какого-нибудь места на когда-то родной улице, где можно было бы утолить сверлящее чувство голода в животе, хотя бы съесть пирожок. Он шел по этой улице среди фейерверков реклам и, как другие, не замечал церковь, стоявшую за домами с блестящими вывесками и витринами. В первом ларьке продавали только мороженое, во втором — разные сласти. Пройдя еще квартал, мужчина остановился: ни еды, ни питья, даже стакана воды негде было испить. Он закурил, повернул обратно, и ему опять повстречался маленький «Макдоналдс» на месте бывшей «Блинной». Мужчина зашел в него: покупателей не было, он посмотрел на витрину: крошечный пирожок стоил примерно как автобусный билет до провинциального городка Окаменеловка, откуда он приехал. Как-то стыдно стало мужчине, то ли за себя, то ли за этот магазин и его продавцов, молодых и симпатичных девушек и парней, которые столпились за витриной перед ним с угодливой улыбкой в надежде, что он что-то купит.

Дальше от центра города с Монстром-Банком, к Драматическому театру, к Волге, раскинулся старый небольшой сквер, в центре которого возвышалась статуя А. С. Пушкина. Она как всегда была окружена клумбами, зеленью и стоявшими поодаль зелеными скамейками, которые мужчина не сразу узнал, так как теперь у них были обрезаны спинки ради экономии материала и денег. Голодный мужчина сел на одну из них, вновь закурил под палящим солнцем и стал ждать, изредка взглядывая на стоящий неподалеку Банк-Монстр.

Наконец пришла она, в белой юбке и блузке, красиво облегающих ее стройную фигуру. Пожилые люди поздоровались, улыбнулись друг другу, сели, и он взял ее широкие и нежные ладони в свои. Она, как всегда, стала рассказывать о проблемах своей работы методиста-воспитателя Детского сада, а он целовал ее узловатые, трудовые пальцы, тонкую кожу кистей, пока она не сказала, что ей это неудобно на виду у прохожих. Потом он передал ей несколько экземпляров своего романа об учителе и Христе, а она ему — два пакета с продуктами. Так как в душах покупателей этого столичного города хозяйничал Монстр и его братья, роман в жалких остатках книжных магазинов не покупался, поэтому она решила его распространить среди своих сотрудников и знакомых. Мужчина жил в Доме престарелых и инвалидов, и она часто помогала ему продуктами и деньгами, звонила почти каждый день, иногда приезжала.

— Надя, не губи себя, уходи от мужа, пока не поздно, пока еще есть здоровье и силы!

— Паша, я не могу бросить больного человека… хотя он вчера опять украл у меня деньги, напился, изматерил меня всю, а с утра стонал и задыхался. Потом… мне некуда идти.

— Но тебе же сын обещался помочь с квартирой: получает он прилично.

— Ему тоже надо отдыхать, и он скоро уезжает с семьей в Грецию.

— Извини, что я затеял этот разговор, но я люблю тебя.

— И я люблю тебя…. Но… мне пора, извини: я исполняю обязанности заведующей.

Она встала, навесив на плечо тяжелую сумку с книгами, и они пошли к подземному переходу, к Метро. А вдали бычился на них и других прохожих Банк-Монстр, наступал, разменивая все жизненные обстоятельства и чувства на деньги, лишая счастья и обесценивая любовь, которой не суждено соединить их никогда.

………………………………………………………………….

Но влюбленные не знали, что на главной улице, среди вечно текущей толпы рабов денег и банков, шел человек, в очках, ничем не примечательный, и высвистывал неаполитанскую песню «О мое солнце» («O Sole Mio»), которую когда-то с такой проникновенностью пел юный Робертино Лоретти. И так громко и пронизывающе звучала прекрасная, напоенная солнечным светом и жаром мелодия, что перекрывала рев машин и шум толпы. Люди иногда оборачивались на свист и его исполнителя, но, охваченные заботами сегодняшнего дня, их окаменелые сердца мгновенно забывали о нем. А песня разливалась все шире и выше, достигая неба, солнца, которое блистало на золотых куполах церкви, затмевая сияющими лучами сверкающую рекламой голову мрачного и страшного Банка.