Не дрейфь, борода!

Владимир Анатольевич Горбунов

Мы родом из… Школа, уроки, одноклассники, учителя и поступки, после которых уже нельзя оставаться прежним. Третьеклассница Лена Фролова и молодой директор школы Александр Петрович, студент Анджей Пшибышевский и учитель английского, отправленный в рыбачий поселок по распределению, – все они встают перед выбором и совершают поступки. Именно в этих поступках и раскрывается человеческая сущность героев.

Дизайн обложки Валерий Бочков (The VAL BOCHKOV Studio)

Корректор Алексей Леснянский

© Владимир Анатольевич Горбунов, 2020

ISBN 978-5-0050-6909-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Не дрейфь, борода!

— Знаешь, что я в тебе люблю? — спросила жена.

— Что? — поинтересовался я.

— Чувство юмора.

«Издевается, — подумал я. — Что-что, а юмора отродясь не было».

Вот и теперь, когда я сообщил, что меня переводят из резерва директоров школ в самые настоящие директора, жена восприняла новость как шутку. Или розыгрыш. Или даже издевку.

Дело в том, что я «безответственный, неорганизованный, непрактичный, нехваткий, непредприимчивый» и так далее и тому подобное. Жена всегда удивлялась, как я до сих пор учителем работаю. Впрочем, я и сам этому удивляюсь.

Прошлой осенью поручили подготовить детвору к олимпиаде. И не просто к абы какой, а республиканской. Ехать предполагалось в другой конец страны, точнее, за девятьсот восемьдесят семь километров и уж не помню сколько метров. И что вы думаете? Подготовить я с грехом пополам их подготовил, но день отъезда перепутал и остался с билетами дома, а мои олимпийцы, не дождавшись руководителя, сели в поезд и отправились самостоятельно.

Умирая от ужаса, представляя, что может случиться с детьми в дороге, стыдясь собственной непутевости и неминуемого возмездия, я бросился вдогонку. Потратил уйму денег на самолет и такси, однако поезд перехватил и со своей командой воссоединился.

Что тут началось! Я думал, родители и начальство сожрут меня, даже не поперчив. Два месяца обсуждали мои гонки, словно это был не я, а Индиана Джонс. А между тем могли бы вспомнить и олимпиаду, ведь команда взяла два первых и одно второе место. «Повезло», — объяснили мне и посоветовали не обольщаться.

Больше от города я на соревнования никого не возил, посчитали, что для серьезных мероприятий экстрим неуместен. Впрочем, призовых мест по моему предмету город с той злополучной олимпиады тоже не занимал, однако это никоим образом с моим отсутствием не связывали. Было слегка обидно, но пришлось проглотить.

Я и в резерв директоров попал случайно. Не хотел. Ну какой из меня директор?

Куда там! Списки формировали по половому признаку. Мужиков в школах нет, а видимость перед райкомом партии создать надо. Мы ведь тогда жили в стране развитого социализма, и директора школ назначались на должность не просто так, а через утверждение в райкоме партии, коммунистической и единственной на тот момент.

Короче, когда прежняя заведующая увидела мое имя среди резервистов, она захохотала и сказала, что у ее зама отличное чувство юмора.

Дело в том, что я ко всему прочему еще и статейки в местную газетку пописывал. Безусловно, критические и все больше о школе, детворе, учителях да чиновниках от образования. Я про другое не очень знаю.

В РОНО¹ мои художества называли идеалистическим бредом, полностью оторванным от реалий сегодняшней жизни и представляющим школы района в совершенно невыгодном свете перед «вышестоящими организациями». Так и писали в опровержениях.

Заведующая с трудом меня выносила, но ее зам только посмеивалась и утверждала, что мои статьи делают району рекламу и показывают, что мы живем полноценной жизнью и видим не только наши достижения, но и то, над чем следует работать.

Может быть, поэтому на городском собрании учителей перед началом прошлого учебного года статейки мои были отмечены как передовой опыт.

Заведующая районными школами скривилась, однако список резерва подписала.

И вот настало время, когда она отправилась на покой в институт усовершенствования учителей, а вместо себя оставила моложавую и прогрессивную заместительницу.

Тут мне и предложили школу, из которой сбежал очередной директор. Школка была небольшая и старая. Ученики шпанистые и все как на подбор из семей докеров и работниц консервного завода. Учителя злющие, не одного директора схарчившие. Отопительная система гнилая. На трубах хомут висел на хомуте. Крыша рубероидная и текущая сразу в пятнадцати местах. Короче, не школа — подарок. И номер у нее ко всему прочему был 13.

Я, недолго подумав, согласился, поскольку к тому времени обзавелся кучей идей, которым сам Томас Мор мог бы позавидовать. Плюс жена запилила из-за мизерной зарплаты и отсутствия амбиций.

И вот назначили мне время, чтобы явиться на утверждение ко второму секретарю райкома.

Я идти не хотел. Боялся и не любил всех этих кабинетов с двухтумбовыми столами, похожими на носорогов; терпеть не мог строгих мужчин и женщин в серых костюмах, умевших говорить словами из Устава и Программы партии, да и сами казенные здания райкомов и горкомов, крепкие, как артиллерийские казематы, не переносил. Но делать было нечего.

Дома не сказал ни слова, решив сообщить после окончательного утверждения. Только попросил заштопать протертый локоть на старом костюме и купить для солидности шляпу. Жена удивилась, но шляпу купила.

В назначенный день новая заведующая РОНО, взяв меня под руку, привела прямиком в райком на утверждение. Оставила дожидаться в приемной, а сама отправилась в кабинет ко второму секретарю партии, где происходило утверждение кандидатов на директорские должности.

Вторым секретарем была Галина Семеновна Пархоменко, крупная дама с выдающимися формами, туго обтянутыми деловым костюмом. Она всегда носила одну и ту же прическу-раковину и строго смотрела на всех, стоявших ниже по должности, а поскольку роста Галина Семеновна была немалого, то глядеть свысока могла на многих.

Кроме всего прочего, она попала в райком партии из городской хлебопекарни, а потому очень гордилась пролетарским происхождением и резала правду-матку в глаза. Галина Семеновна обожала ставить в тупик директоров школ и даже заведующую РОНО, спрашивая по-простецки и в лоб: «Так шо ж вы с детьми робити будете?»

В приемной, кроме меня, находились еще двое кандидатов. Впрочем, не совсем кандидатов, а вполне без пяти минут директоров, поскольку одна, жена начальника городского водоканала, и другая, бойкая, крепко сбитая и стриженная под Ирину Роднину, числились на хорошем счету и были исполняющими обязанности директоров во вверенных им школах.

Обе деловито разговаривали, закинув ногу на ногу, но, увидев меня, замолкли, кивнули вместо приветствия и переглянулись, слегка закатив глаза.

Не найдя для себя стула, я принялся расхаживать взад и вперед по приемной и теребить короткую бородку, которую отрастил незадолго до этого. Мне казалось, что она делает меня солиднее, а кроме того, тешился иллюзиями, что с бородой я похож на Стейнбека.

По радио шла прямая трансляция с I Съезда народных депутатов СССР. Выступал некто Червонопиский. Секретарша мгновенно прекратила стучать на пишущей машинке и прибавила звук.

— Три слова, за которые, я считаю, всем миром нам надо бороться. Это: Держава, Родина, Коммунизм, — отчеканил депутат, взорвав зал овациями.

Секретарша улыбнулась. Кандидатки в директора дружно закивали, а я неловко поежился.

Ответное слово взял академик Сахаров.

Секретарша хмыкнула, убавила громкость и снова застучала на пишущей машинке. Кандидатки продолжили разговор друг с другом, а я, сколько ни прислушивался, ничего из вялого выступления академика разобрать не смог.

Обеих исполняющих обязанности вызвали первыми и надолго не задержали. Они вышли из кабинета довольные, кивнули мне на прощание и, не пожелав удачи, удалились.

— Заходите, — сказала секретарша, показывая на обитую коричневой кожей дверь, — Галина Семеновна ждет.

Я громко выдохнул и шагнул в кабинет.

За столом, массивным, обшитым, точно в биллиардной, зеленым сукном, восседала Галина Семеновна Пархоменко. Она в упор уставилась на меня, и острый взгляд ее напоминал иглу, которой прикалывают кузнечиков к картонке гербария, чтобы рассмотреть повнимательнее.

Заведующая РОНО, притулившаяся на краешке стула, открыла папку и принялась зачитывать характеристику.

— К чему борода? — перебила ее Галина Семеновна. — Верующий или как?

На мгновение в кабинете наступила тишина. Из-за неплотно прикрытой двери слышался стрекот пишущей машинки и скрежет передвигаемой после каждой строки каретки.

— Понимаете, — откликнулась заведующая РОНО, — он серьезно занимается журналистикой и…

— Значит, ненадолго к нам, — опять перебила Галина Семеновна.

— Почему же, — вмешался я. — У меня есть идеи, на воплощение которых потребуются годы.

— Идеи? — Галина Семеновна подозрительно изучала мою бороду. — Был тут один с идеями и… бородой.

Заведующая РОНО тяжело вздохнула.

Речь шла об историке, моем, кстати, приятеле, которого, став директором, я бы обязательно перетянул к себе в школу. Он был отменным специалистом, однако, придя к Богу, публично усомнился в абсолютности дарвиновской теории эволюции. Скандал для нашего города поднялся невероятный.

— Так что с бородой? — вернулась к прежнему вопросу Галина Семеновна.

Я невольно поднял руку и провел ладонью по жестким волоскам на щеках и подбородке. Потом бросил длинный взгляд поверх прически-раковины второго секретаря на стену.

Оттуда на меня глядели бородачи Маркс, Энгельс и Ленин. Глядели по-разному, но все пытливо и неотрывно.

Маркс, насупивший брови, однозначно сердился. Может, голова у него гудела после загула, а может, узнал, что Дженни, верная жена, беременна пятым ребенком и весь его табор теперь никак не поместится в двухкомнатной квартирушке на Дин-Стрит. Впрочем, он мог расстроиться из-за паршивки Элен Дермут. Совсем ведь еще девчонка несовершеннолетняя, а оставить под порогом новорожденного ума хватило. Элен, Элен… Хорошо, есть Фридрих, который все проблемы мог уладить.

— Вы понимаете, — Галина Семеновна терзала взглядом мою бороду, — что директор — это рупор партии в школе?

— Понимаю, — кивнул я и украдкой посмотрел на Энгельса.

В отличие от Марксовой, его борода была аккуратно пострижена и манишкой уложена на груди, волосок к волоску. Смотрел он внимательно, но казался скорее усталым, чем сердитым. Еще бы! При таком разгульном друге разве не утомишься? А еще фабрика, с которой надо управляться, ведь работягам нечего терять, кроме своих цепей.

— Воспитывать юных ленинцев, — набирала обороты Галина Семеновна, — строителей коммунизма и продолжателей великого дела.

Ильич ухмыльнулся со стены, видал, мол, как тетка заворачивает, а потом лукаво подмигнул:

— Не дрейфь, борода!

Поймав направление моего взгляда, Галина Семеновна обернулась и воззрилась на висящие за спиной портреты.

В глазах заведующей РОНО блеснули озорные чертики. Она прикусила нижнюю губу, чтобы не прыснуть от смеха, и тайком показала мне поднятый большой палец.

Тем временем я еще раз прошелся по колючей бородке, а Галина Семеновна, глянув на меня, распорядилась:

— Принимайте школу.

Закрывая за собой дверь, я услышал, как она спросила зав. РОНО:

— У тебя все такие? Остряки?

Шел май 1989 года. Я шагал домой с гордо поднятой бородой, и жизнь казалась мне полной прелести и надежд.

Примечания

1

Районный отдел народного образования.