Ералаш. Elisir d’amore. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 6

Александр Амурчик

Кажется, что это незатейливые истории сексуальной самореализации юноши в псевдопуританском социалистическом обществе. Но вчитайтесь – и вы обнаружите, что это острые горькие книги о сочувствии ближнему и естественных радостях бытия. В стране, где высшим достоинством представляется сила, высшей добродетелью – деньги, а высшим духовным взлётом – половой акт, дети родятся от случайного зачатия и, вырастая, продолжают унылый порочный круг. Автор нашёл в себе силы выйти за пределы этого круга.

Новелла четвертая. Гамбит от блондинки

Коктейль «Восторг»

Темный ром 20 мл.

Ананасовый сок 20 мл.

Апельсиновый сок 10 мл.

Лимонный сок 10 мл.

Все компоненты смешать в шейкере, слегка взбить со льдом, подать в бокале.

Не раз и я, в объятьях дев

легко входя во вдохновенье,

от наслажденья обалдев,

остановить хотел мгновенье

Игорь Губерман

Прошло уже около двух недель со дня нашей последней встречи с Ольгой, а я все не находил себе места, злился на нее, на себя, на весь белый свет и… скучал и тосковал по ней. Женщин и девушек вокруг было множество, некоторых стоило только пальчиком поманить и они мигом прибежали бы, но… я все не мог забыть Ольгу.

В один из вечеров я, решив сбросить моральное, а заодно и сексуальное напряжение, привел к себе в квартиру новенькую нашу официантку Фросю, а она выкинула неожиданный фортель, отказала мне в близости и тем самым вогнала меня в комплекс неполноценности.

Нет, между нами все так хорошо начиналось — улыбочки, разговорчики, намеки, обещания, вот я и подумал: все, куда ей теперь деваться, она обязательно будет моей. При этом мне не хотелось торопить события, ведь мы с ней в одном кафе работаем, и она всегда была, можно сказать, под рукой, а после рабочего дня мы вместе по одной дороге домой ходим, и я, таким образом, дал ей «вызреть».

Фроська, — девица сельская, — десятый ребенок в семье (что по нынешним временам является просто героическим поступком ее родителей), была высокой, ядреной, фигуристой и симпатичной. Волосы, растущие на ее голове шапкой, были густющие, темно-каштановые, прибавьте еще огромные карие глаза. Ей было 19 лет, а дома у нее уже была лялька — двухлетняя дочь, явившаяся результатом раннего замужества, а может, и вообще без него обошлось, я знал лишь то, что девочка существует. И еще знал, что пока Фрося работает, ее дочь воспитывает мама, то есть бабушка девочки. Вот и пригласил я Фросю к себе домой, подумал, повеселюсь с ней без проблем, — она и пошла. Мороз был на улице 18 градусов, от которого все вокруг — деревья, покрытые снежком, и даже воздух казались замершими от холода, и я уже млел в предчувствии того, как мы с Фроськой завалимся в теплую постельку и разгоним по телесам изрядно подстывшую кровь.

Итак, половина первого ночи, мы с Фроськой приближаемся к магазину «Юбилейный», что расположен рядом с моим домом, и вдруг я замечаю, что на остановке, что через дорогу напротив, кто-то сидит.

— Видала, а люди вон автобуса дожидаются, — пошутил я, — только в этот час автобусы у нас уже не ходят.

Подошли ближе, смотрим, мужик сидит внутри остановки на скамеечке. Он одет в овчинный тулуп и спит, склонившись над завернутым в одеяло ребеночком, которому, судя по размерам пакета, явно всего нескольких месяцев от роду.

— Пьяный, сволочь, — сказал я, снимая руку мужика в рукавице с одеяльца, на что тот даже не прореагировал. Взяв в руки ребенка, я передал его Фроське и сказал:

— Проверь живой ли, дышит. — А сам по морде мужика охаживаю, по морде пощечинами, чтобы разбудить. Он что-то бухтит сквозь сон, но не просыпается.

А тут — какая удача! — по дороге сверху, со стороны Спирина, где у нас располагается медицинский городок, едет «скорая помощь». Я выхожу на середину шоссе, — знаю, что в противном случае водитель не остановится, мимо проедет, — и начинаю энергично размахивать руками.

Машина, взвизгнув тормозами, прокатилась несколько метров юзом и остановилась рядом со мной.

— Ты че, пьяный, что ли, в бога мать?! — открыв дверь, закричал на меня водитель.

— Выручайте, братцы, — шагнув к машине, заговорил я, попутно замечая, что в машине, кроме него и фельдшера, больше никого нет. — Заберите отсюда этого пьяного урода с ребенком в «скорую», скажите врачам, что они тут мерзли на улице, пусть ребенка проверят, обогреют, а этого куда угодно, хоть в вытрезвитель можете сдать.

— Да ты, да я… — стал петушиться водитель, — я вам тут не такси.

— Вы ведь медработник, — обратился я к пожилому фельдшеру, — и понимаете, в чем дело. — Затем, уже водителю, который все бубнил что-то и никак не успокаивался: — Ну-ка глохни, пацан, а то еще слово скажешь, из кабины выкину, сам отвезу, а ты пешком пойдешь.

Фельдшер что-то сказал водителю, тот, продолжая бурчать, но уже гораздо тише, вполголоса, погрузил в машину ребенка вместе с незадачливым папашей, который до сих пор так и не пришел в себя, и они уехали.

А потом мы с Фроськой пришли ко мне домой. И она, представьте, полночи мучила меня, то есть, к себе не подпускала. Все что угодно — обнимайчики, поцелуйчики, словно я школьник какой, а секса — ни-ни. Плюнул — мысленно, конечно, — отвернулся к стене и уснул.

*****

Вечером следующего дня я находился у Кондрата в баре, когда он, стоя у входной двери, позвал:

— Иди, Савва, здесь на улице тебя Оля дожидается, и с ней еще какая-то подруга.

Я вскочил с места и бросился к выходу, затем большим усилием воли заставил себя медленно и степенно выйти наружу. На улице стояла Ольга, она, как всегда улыбалась; за спиной у нее маячила еще одна девушка, под кокетливо подвязанным платочком я увидел миловидное лицо.

— Моя соученица Ленца, — беря меня за руку и одновременно увлекая в сторону, прошептала Ольга, кивнув в сторону своей спутницы. — Она просится в вашу компанию. — Сказав это, Ольга вопросительно поглядела на меня, и я понял, что она хочет таким вот способом, приведя с собой привлекательную подругу, вернуть себе утраченные позиции.

— Она с полгода тому назад попала в лапы к одному тут, Буга, кажется, его кличка, — продолжила тем временем свой рассказ Ольга, — ты ведь знаешь, что происходит с девочками, которые к нему попадают?

Я кивнул, знаю мол. С некоторых пор, уже на протяжении, наверное, последних двух лет, очень многим молоденьким девушкам в нашем городе приходится нелегко, так как десятки парней со спортивными навыками — бывшие спортсмены — буквально рыщут по городу и отлавливают их во всех общественных местах — на дискотеках, около молодежных кафе, у кинотеатра, а то и просто на улице, возле общежитий, или же рядом с учебными заведениями, где те занимаются, затем силой усаживают их в машины, после чего отвозят в лес, к озеру или на какую-нибудь квартиру, и там насилуют. Чаще всего насилие это бывает групповым, скидка делается лишь девственницам, да и то не всегда.

Я этому явлению дал свое личное определение: «сексуальный террор». Самая многочисленная группа насильников, которую вполне можно было назвать бандой, подчинялась Буге, совсем еще молодому парню 18 или 19 лет.

Наглость этих парней не знала границ, по-видимому, они очень серьезно увлеклись этим «видом спорта», при этом послаблений или скидок не делалось никому: в лапы насильников порой попадались дочери известных в городе руководителей, и с ними происходило то же, что и с остальными.

Насильники, в тех случаях, когда кто-либо из их жертв пытался обратиться в милицию или прокуратуру, немедленно предлагали им отступного деньгами: пять, десять и более тысяч рублей, на сколько сторгуются, и тогда зачастую пострадавшая сторона, в которую кроме девушки входили ее родители, чтобы их история не получили огласку, соглашалась. При заключении сделки, во время так называемого «торга», эти ребята очень ловко и скрытно пользовались портативными японскими диктофонами, ведя записи всех разговоров, поэтому, впоследствии, когда пострадавшая сторона не получив, естественно, ни гроша, все же обращалась в органы правосудия, дела об изнасилованиях если и открывались, то вскоре за недостаточностью улик закрывались, причем пострадавшая сторона нередко обвинялась в вымогательстве, ведь к услугам насильников имелись компрометирующие тех записи. В результате всего этого возникала безнаказанность, которая, естественно, порождала следующую волну насилия.

Ленца, подруга Ольги (которая называла ее именно так, на молдавский манер), точно так же, как и многие другие девушки, в один далеко не прекрасный для себя день оказалась в лапах этих парней, которые ее отвезли в лес. Она изо всех сил сопротивлялась, защищая свою невинность, за что ее «облагодетельствовал» лично главарь насильников по кличке Буга; о том, чтобы отпустить девушку, не трогать её, не могло быть и речи.

Ленца, судя по всему, бандиту понравилась, так как он ее оставил при себе, сделав своей постоянной подругой, но уже очень скоро, узнав, что она беременна, без сожаления избавился от нее.

Выслушивая всю эту историю от Ольги, выпалившей ее скороговоркой, я одновременно с интересом разглядывал Ленцу. Она была хорошо сложена, стройна, при этом она, может, в чем-то и уступала более яркой внешне Ольге, но милые и нежные черты ее лица, обрамленного светло-русыми волосами, меня, признаюсь, сразу расположили к девушке.

— Давай подсунем ее твоему товарищу Кондрату, — продолжала нашептывать мне на ухо Ольга. — Только предупреди его, что она немножко беременная, месяца два с половиной, три, не больше.

— Хорошо, — сказал я, — я с ним поговорю, а вы пока заходите, присаживайтесь за любой свободный столик.

Девушки прошли в бар, я, последовав за ними, дорогой шепнул Ольге:

— Знаешь что, ты пойди, куколка, поморочь голову Кондрату, а мне нужно будет с этой твоей Ленцей поговорить.

Ольга удивилась, но просьбу мою исполнила, а мы с ее подругой, прихватив с собой стаканы и кувшинчик с соком, отправились за угловой столик.

— Ты, как я слышал, имеешь желание примкнуть к нашей компании? — спросил я девушку, с удовольствием разглядывая ее.

— Ты понимаешь, Савва, — ответила девушка, заметно волнуясь, глаза ее без остановки бегали по моему лицу, — я провела вместе с этими… — она нервно прикусила губу, — бандитами, больше месяца, и хорошего слова от них ни разу не слышала. А Ольга так много хорошего о вас, в частности о тебе, рассказывала, что я, честно говоря, даже не верила ей, что в наше время между ребятами и девушками могут быть такие красивые отношения. Если вы с Кондратом не против, я тоже могла бы… не знаю… мне хочется пожить нормальной жизнью, раз уж так сложилась, что я уже женщина. — Она на несколько мгновений опустила голову, а когда вновь подняла, в глазах ее стояли слезы. — У меня здесь никого нет, родные далеко, на Украине…

Желая ее успокоить, я взял ее ладони в свои, девушка эта, признаюсь, нравились мне все больше, к тому же я всегда трепетно относился к беременным.

— Хорошо, считай, что ты принята в нашу компанию, — ласково сказал я. — Обижать тебя здесь никто не будет, а бывшим твоим… знакомым сюда хода нет. А теперь скажи-ка мне честно: ты сегодня ела что-нибудь?

— Не-а, — после секундного раздумья покачала головой Ленца. — И улыбнулась застенчиво. — Как-то не до этого было.

— Поужинаешь со мной?

— Ну, не знаю, если все, тогда и я…

— Хорошо, — улыбнулся я, вставая со своего места, — только подожди немного, я быстро.

Поднявшись в зал ресторана, я отдал поварихе распоряжение насчет ужина, затем поручил официанту принести мой заказ в бар и поспешил назад.

Получасом позже Ленца, в стеснении опустив глаза, сидела перед полным подносом с едой и говорила:

— Не могу я, Савва, одна есть.

— Ты же видишь, все остальные не голодны. Я посижу с тобой, так что давай, приступай, не стесняйся.

Я с удовольствием наблюдал как она красиво и аккуратно ест, при этом вполне грамотно пользуясь приборами. Глядя на нее, можно было подумать, что она обучалась этикету в институте благородных девиц, если бы таковой в нашей стране существовал. На самом же деле Ленца, как позднее выяснилось, будучи уроженкой одного из небольших украинских провинциальных городков, была дочерью простых рабочих. К примеру, ее подруга, Ольга, девушка из интеллигентной семьи, мать которой была учительницей, а отец полковником госбезопасности, не обладала столь изысканными манерами.

После ужина Ольга присоединилась к нам; мы слушали музыку, пили шампанское и болтали о чем угодно; за разговорами мы и не заметили, как наступила полночь.

— Ну, чем будем заниматься, мой старый друг и две прекрасные юные леди? — подойдя к нам, напомнил о себе Кондрат; он только что закрыл двери за последним из посетителей.

— Минутку! — попросил я и, наклонившись к Елене, спросил шепотом. — Если ты хочешь пойти домой, то я тебя провожу, а если хочешь остаться — то так и скажи.

Вместо ответа девушка под столом сжала мою руку, и это решило все.

— Пожалуй, мы с Ленцей расположимся на ночь прямо здесь, в кабинке, — сказал я, стараясь не встречаться взглядом с Ольгой, — а вы, друзья, отправляйтесь за стойку, там у тебя, Кондрат, я знаю, имеется укромное местечко для двоих.

Ольга, услышав эти слова, обожгла меня молниеносным взглядом, в котором отразилось все: недоумение и затаенная боль; она и предположить не могла, что я, едва познакомившись с ее подругой, могу запасть на нее, иначе бы она и на пушечный выстрел эту самую Ленцу ко мне не подпустила. Кондрат, зная о наших с Ольгой прежних отношениях, казалось, был удивлен не меньше ее, но я был тверд в своем решении остаться с Еленой, зная, что к Ольге никогда больше не смогу прикоснуться.

Не обращая ни на кого внимания, я разложил в кабинке матрас, сверху на него бросил подушку и махровые простыни. В баре было прохладно, поэтому я включил электроплитку, установив ее поверх барного холодильника. Эта необычная плитка, изготовленная местным мастером «золотые руки» по моему специальному заказу, в какие-нибудь двадцать минут полностью прогревала бар, и при этом испускала интенсивный оранжевый свет, благодаря которому в помещении не требовалось каких-либо других источников света.

Ольге каким-то чудом удалось справиться со своими эмоциями, не выплеснув их наружу и не устроив при этом сцену ревности, и уже спустя несколько минут, в тишине, нарушаемой лишь шелестом постельного белья, все мирно улеглись. Раздевшись и приняв горизонтальное положение, я обнял робеющую Ленцу и стал ласкать ее прекрасное юное тело. Что ж, я мог себя поздравить: моя новая пассия была удивительно хорошо сложена. Мы еще не приступали к сексу, когда Ольга за стойкой стала громко стонать от получаемого удовольствия в зад (мне ли было не знать, как и отчего она стонет!) — в этом, надо признать, они с Кондратом были буквально созданы друг для друга. Нам с Еленой присутствие посторонних в помещении почти не мешало, мы нежно и прочувственно любили друг друга, затем, отдыхая, замирали, не отпуская объятий, потом все начиналось сначала. Не знаю, чем эта девушка так меня завела, но едва я прикасался к ней, как по моему телу словно пробегал ток, и я вновь был готов любить ее по второму, по третьему, и так далее разу.

Спешу добавить, что первая ночь любви настолько сблизила нас, что мы с Еленой после этого не расставались ни на один день в течение трех последующих недель. Ее подруга Ольга рвала и метала, чувствуя, что окончательно теряет меня, что, однако, отнюдь не мешало ей при этом каждую ночь терзать Кондрата; в наших же отношениях с Еленой наступила полная идиллия и взаимопонимание, казалось, никто и ничто не могло нас разлучить.

*****

Это произошло поздним морозным вечером, когда мы, как обычно, вчетвером остались в баре после закрытия.

Ленца сидела напротив меня за столиком и была отчего-то грустна.

— Э-эй, — приподнял я пальцем ее подбородок, — почему ты грустишь, моя девочка?

— Оттого, Савва, что это последний вечер, который я провожу с вами, с тобой, — сказала она, и глаза ее мгновенно наполнились слезами. — Завтра я уезжаю на Украину, но не домой, нет, а к своей двоюродной тетке, в Харьков, сделаю там искусственные роды, избавлюсь от ребенка, зачатого от этого урода, — ее лицо, милое и нежное, на мгновенье исказила злая гримаска, — а потом вернусь, закончу училище, ведь нам осталось всего два месяца заниматься, а затем уеду далеко-далеко, в Благовещенск, кое-кто уже давно зовет меня туда.

— Но… почему ты говоришь об этом только сейчас? — растерянно спросил я. — Почему ты… — Я не закончил фразу и подавленно замолчал. Конечно, Ленцу можно было понять, девушка не хотела оставаться в городе, где все ей напоминало об ее несчастье. Изнасилование, а затем, вследствие него нежелательная беременность, которая, кстати, еще немного и должна была обрести вполне реальные формы, — все это угнетало ее, и даже наши отношения, на мой взгляд, замечательные, не могли изменить чего-либо в ее планах. Впрочем, Ленца наверняка понимала, может быть, даже лучше меня самого, что у наших с ней отношений нет будущего. Ко всему прочему, ее подруга Ольга каждый день отравляла ей жизнь, упрекая в связи со мной. И Елена сделала свой выбор. Но последующие, сказанные ею слова, вообще чуть не свели меня с ума.

— Савва, я решила эту ночь провести с Кондратом, поэтому прости меня, если сможешь. Это мне просто необходимо, иначе я сойду с ума от любви к тебе. — После этих слов девушка замолчала и заплакала навзрыд.

В негодовании поглядев на Кондрата с Ольгой, я увлек ее в сторону, обнял, прижал к своей груди и зашептал:

— Бог мой, да ты с ума сошла, ты не обязана ни с кем спать, и уж тем более с Кондратом. Кто это тебя, дурочка моя, надоумил на такое?

— Я сама так решила, — шептала она сквозь слезы. — Так мне будет легче забыть… тебя.

— Я не верю тебе, милая, я не верю ни одному твоему слову, а знаю лишь одно: это Олька сбивает тебя с толку.

— Мне лично давно уже все равно, — раздался голос Ольги, сидевшей за стойкой, которая каким-то образом услышала, о чем мы говорили. — Я ей и слова не сказала.

— Вы все сегодня словно с ума посходили, — после паузы сказал я, и сам в этот момент понял, что это был конец нашим с Ленцей столь чудесным, и, как оказалось, таким хрупким и недолговечным отношениям. В растерянности я замолчал; потом подумал немного и сдался. Затуманившимся взглядом я наблюдал, как Кондрат подхватил мою Ленцу на руки и понес к себе за стойку. Проходя мимо электроплитки, стоявшей на холодильнике, он на секунду остановился, придержав Ленцу над раскаленной спиралью.

— Что ты делаешь? — испуганно воскликнула Ольга.

— Я разогреваю в Ленке любовь к себе, — глухим голосом проговорил Кондрат.

— Наверное, так всем нам будет лучше, правда, Савва? — с затаенной улыбкой спросила Ольга, несмело касаясь рукой моего плеча.

— Пусть весь мир катится к черту, — произнес я и без сил повалился на уже разложенный в кабинке матрас.

— Наконец-то ты будешь мой, и только мой! — вскричала Ольга, бросаясь ко мне и принимаясь срывать с меня одежды. — Теперь я уже ученая и никому тебя не отдам, слышишь?

Я слушал и не слышал ее; я пытался оттолкнуть от себя ее руки, но мне это не удавалось. Все происходившее здесь и сейчас происходило словно не со мной. Помню, из-за стойки высунулось лицо Кондрата, он окликнул меня, затем чем-то швырнул в мою сторону, я поймал, оказалось, это был крем для рук. Кондрат пользовался им во время любовных игр, для лучшего, так сказать, проникновения.

Ольга увлеченно делала мне минет, у меня же не было ни сил, ни желания ей сопротивляться, хотя минет, как, впрочем, и все другое, связанное с сексом, у нее получался великолепно. Когда все закончилось, я не очень тактично отодвинул ее от себя и мгновенно провалился в сон.

Когда я проснулся, за окном уже было утро и девчонок в баре не оказалось; лишь Кондрат, мурлыкая себе под нос какую-то песенку, суетился за стойкой.

— А вот вчерашнего я тебе никогда не прощу, Кондрат, — сказал я, выбираясь из своего ложа и принимаясь одеваться.

— Но как-то же я должен был тебя выручить, — усмехнулся он, еще не ощущая серьезности момента.

— Ты поддался на дешевую уловку Ольги и за это я готов даже убить тебя, — сказал я, и он, поняв, наконец, что я не шучу, уставился на меня и побледнел. — Убить тебя, к примеру, на дуэли, а за неимением другого оружия, — добавил я, доставая из куртки нунчаки, — придется драться на этих деревяшках, так что бери свои и выходи сюда, на середину зала.

— Ты это серьезно? — спросил меня Кондрат, на его лице играла неуверенная улыбка.

— Ты меня знаешь, — ответил я жестко, — я не шучу.

Спустя минуту Кондрат вышел из-за стойки со своими нунчаками в руках, и мы стали друг напротив друга. Его нунчаки с металлическими набойками на концах были, по крайней мере, в два раза тяжелее моих и заметно длиннее, но меня это не смущало. Он, признаю, и владел ими получше меня, зато у меня за спиной был огромный по сравнению с его собственным опыт всякого рода схваток: на ковре, на ринге, на татами и просто в уличных драках. Не теряя контакта с глазами противника, я пустил нунчаку оборотом, он сделал то же самое. Несколько секунд мы, не предпринимая решительных действий, просто кружили по бару, затем я сделал пробный выпад, который он легко отбил, раздался деревянный треск. Тогда, сделав обманное движение, я нанес Кондрату новый удар, вложив в него всю скорость и силу. Он попытался защититься, но не успел, и мои нунчаки, не встречая сопротивления, обрушилась на его руку. Послышался глухой удар, я замер: мне показалось, что я сломал ему кость. Кондрат, действительно, выронив нунчаку, схватился за руку; на его лице застыла гримаса боли.

— Что? Больно? — бросился я к нему.

Кондрат скривился как бы от боли, но уже в следующую секунду растерянно улыбнулся и показал мне свою неповрежденную руку: оказалось, что треснули… его часы — подарочные, командирские — от удара они сплющились и стрелки вдавились в механизм.

— Нет, не больно, — отозвался он после паузы, еще сам не веря, что цел. — Только душа очень болит, а рука совсем чуть-чуть — ушиб, наверное, а вот часы жалко.

Я обнял его на секунду, затем отошел, опустился в кресло и… зарыдал, слезы затуманили мне глаза.

— Ты, ты… сволочь ты, брат, — всхлипывая, шептал я, вытирая слезы рукавом. — Да и не брат ты мне вовсе, братья так не поступают. — Кондрат сидел рядом, приложив к руке кулек со льдом и молча выслушивал мои упреки.

Прошло, наверное, минут десять, пока я, наконец, успокоился и сказал ему:

— Прости меня, брат, не знаю, что это на меня нашло. Ты, конечно, ни в чем не виноват. — Я попытался улыбнуться. — А часы я тебе куплю другие.

— На хер мне часы, — сказал Кондрат. — Забудь об этом.

— А эти девушки… — повысил я голос. — Хотя мне и больно об этом говорить, но для меня они больше не существуют, нервы они мне потрепали предостаточно.

— И для меня тоже не существуют, — тяжело вздохнув, пробормотал он, видимо для того, чтобы меня успокоить.