Когда заговорят камни

Александр Алексеевич Колупаев, 2020

Кто мы и зачем мы на этой прекрасной планете? Тысячелетиями этот вопрос задают себе люди, и нет на него ответа до сих пор. Ни наука, с её гигантскими достижениями, ни религия, в которой некоторые находят для себя не только утешение, но и ответы на многие жизненные вопросы, ни прорицатели и ясновидцы не могут внести ясность в этот вопрос. В этой книге предложена одна из версий целей человечества. Робкая попытка ответить на вопрос – кто мы и зачем мы.

Забыть, чтобы вспомнить

Я торопился. Хотя я всегда предпочитаю водить автомобиль осторожно, лучше не добирать по скорости миль двадцать в час. Вот и сейчас, двигаясь по скоростной трассе Берлин — Штеглиц, не особенно нажимал на акселератор своего серебристого «Вольво». Предписывающий знак на въезде автобана разрешал движение со скоростью восемьдесят миль в час, но стрелка спидометра не переваливала за отметку шестьдесят.

Но я — торопился.

Когда ещё выпадет такой шанс?

Полчаса назад, мой телефон, мелодичным звоном оторвал меня от дел. Увидев от кого этот звонок, я, немного растерялся и мой голос предательски дрогнул:

— Алло, я вас внимательно слушаю!

— Генрих, не могли бы вы подъехать ко мне? — этот слегка треснутый от старости голос, я бы узнал из тысячи! Да кто из пишущей братии не знает Блюмгарта?

Слегка лысеющий толстячок — «папаша Блю», как за глаза мы называли владельца самой известной киностудии страны, был богат.

Богат до неприличия!

И почти в такой же мере скуп. Нет, о его скупости не ходили анекдоты, но вся творческая богема знала, что любой цент, затраченный им, всегда обернется десятью, а порой и целым евро!

Получить такой звонок, да еще от «папаши Блю» — это стоило многого!

И стоимость эта, выражалась не только в контракте с приятным количеством нулей в сумме гонорара, но и славе. Именно в этой капризной даме, так сейчас я нуждался!

Поэтому, усилием воли взяв себя в руки, и как можно более безразличным голосом, я, откликнулся навстречу новому повороту судьбы:

— Готлиб Робертович, если вы сообщите время и место встречи, я отложу все дела и непременно буду! — и пусть в моем кармане наличности немногим более, чем у сторожа нашей кирхи в воскресный день, мой голос не выдал нечаянной радости, теплой волной поднимающейся к сердцу.

Получить персональное приглашение на встречу с таким человеком, все равно, что ухватить фортуну за её сверкающий шлейф.

— М — м — м… — пожевал губами Блюмгарт, — старею, наверное! Давай через час, у меня на вилле. Восьмидесятый километр автобана Берлин — Штеглиц.

— Выезжаю — я старался быть как можно лаконичным.

— Там, справа, указатель. Как подъедешь, назовешь свою фамилию, тебя пропустят.

— Хорошо! — это я уже стоя, торопливо запихивая листы последней рукописи, в видавший виды портфель. Сколько раз, жена, ворчливо пеняла мне по поводу этого портфеля! Даже купила новый, но я человек, в общем-то, не суеверный, а тут уперся — верил, что именно листы рукописей, положенные в этот портфель, чудным образом обретают свои новые мысли. А мне только остается перехватить их и закрепить на бумаге черной вязью строчек принтера.

Ох, уж эти, писатели! Даже четкие буквы ровным парадным строем расположенные на белой глади, продолжают именовать рукописями.

Все эти мысли роем проносились в моей голове. Я не мешал им. Хотя всегда старался подправить и указать, чтобы они не толкались, мешая друг, другу.

Ехать по скоростному автобану, одно удовольствие! Заняв свою полосу, я спокойно глядел вперед, изредка бросая взгляды по сторонам.

Черный «Мерседес» быстро догоняющий меня сзади, сразу же попал в поле моего зрения. На большой скорости он, обогнал меня и резко вильнув, перестроился на мою полосу, «срезав мне нос». Пыхнув выхлопными газами, умчался вперед.

Я успел заметить на зеркале заднего вида слегка покачивающийся флажок, сине желтый клочок ткани.

«Русские! Впрочем, не совсем так. Эти, из какого — то государства, обломка Советского Союза. Там теперь этих суверенных бантустанов развелось, чуть ли не три десятка!»

Из окна «мерса», вдруг высунулась рука и резко швырнула в сторону, какой-то предмет.

«Похоже на сотовый телефон! Впрочем, был, — усмехнулся я, наблюдая за кувыркающимися по асфальту обломками. — Ч-черт!» — эти наглые иностранцы, резко затормозив, включили задний ход и мчались прямо на меня.

Правая нога ударила по тормозам, не знаю, какой бог отвел мои руки уже собирающиеся крутануть влево руль — на такой скорости кувыркаться бы мне десяток раз!

Глухой удар, словно столкнулись две консервные банки доверху набитые горохом, и в лицо мне ударила подушка безопасности.

И тут же сильная и резкая боль в груди и соленый вкус крови во рту.

«Запонка на галстуке пробила подушку», — безучастно подумал кто-то за меня.

Закружило, понесло в темной трубе. Вперед, вправо и вверх, вверх. А вот и легкие, словно морской прибой, волны света.

Как меня вынесло из этой трубы — я не знаю.

Вот только увидел я свои ботинки в мелких капельках росы. Огляделся. Синее небо в легких барашках облаков, тончайшее дуновение ветерка, да зеленый до изумрудного цвета луг. Впрочем, нет, вон там, небольшая рощица, от которой отделился человек и неторопливо направился ко мне.

«Чего он медлит — подумал я, — старина Блюмгарт не любит когда опаздывают!»

Человек, словно угадав мои мысли, вдруг оказался рядом.

— Руди! — изумлению моему не было предела. Предо мной стоял Рудольф Шарберг, собственной персоной! Мой старый и добрый товарищ, однокашник по школе — интернату, куда его сплавили родители, чтобы не мешал им наслаждаться всеми прелестями жизни.

— Руди! Но как ты оказался здесь?! — я схватил его за плечи, — постой, постой, ты же умер! Утонул, лет десять назад? Это что, выходит и я умер?!

— Не совсем так, — застенчиво улыбнулся Рудольф, — тебе самому предстоит это решить….

— Как я могу решать, когда вот, не знаю где и не помню что со мной!

— Я покажу тебе, что с тобой, смотри…. — словно в кино, закрутилась, полетела навстречу нам земля. А вот и автобан, две искореженных машины. Суетятся спасатели, какими-то огромными ножницами разрезают лохмотья металла в моей машине.

«Этот, кажется, жив, подушка сработала вовремя, только вот лопнула. Бедняга получил не слабый удар в грудь» «И голове досталось!» — второй спасатель что-то делал с безвольной куклой, перегнувшись через искореженный моторный отсек.

Завывая сиреной, подлетела скорая помощь.

«Вы вовремя, ребята, этого грузите, а этим, — полицейский махнул в сторону трех тел, лежащих на обочине, — уже не поможешь»

— Идем, — слегка прикоснулся ко мне Руди, — нас ждут!

— Кто? Господь? — я даже не удивился, мне было так легко и приятно.

— Причем тут бог? Придумали себе, не весть знает что! Тебе выбор предназначен!

— Какой выбор? — не унимался я.

— Придется тебе объяснить сначала! — Голос Рудольфа вдруг стал заговорщицки — веселым. В далеком школьном детстве, он часто был таким. И мы, два беспечных школяра почти съев свой обед, не спеша отхлебывали компот, терпеливо дождавшись, когда толстушка Берта шла за второй порцией, строили ей невинно-милые улыбки. И она одаривала нас улыбкой, вернувшись назад. И вот тут мы подбрасывали немалый кусок теплой манной каши, буквально за миг до приземления на стул её пышной попочки. У Берты от испуга и изумления становились круглыми глаза и белели веснушки. Что-то теплое и мягкое расползалось под ней!

И даже потом, мы, подмигивая, друг — дружке, прыскали от смеха, усердно драя длинный пол школьного коридора. Сухая как палка и строгая, словно фельдфебель на казарменном плацу, воспитатель фрау Эльза, назидательно поднимая вверх палец, урезонивала нас:

— Юноши, ваше поведение желает лучшего! Напоминаю вам, что наказание может быть более суровым — наша школа имеет три этажа!

Как ненавидели мы её тогда! А она никогда не меняла наказания! И даже когда мы, стащив её ночной чепчик, водрузили его на голову пугала, грозы местных ворон, даже тогда она ничего нам не сказала.

— Нет, я не был проводником фрау Эльзы, она ни кого из учеников школы не желала видеть.

— Руди! Как ты узнал, о чем я думаю?!

— Тут нет тайных мыслей. Все мысли тут слышны.

— И даже те, за которые мне будет стыдно? — удивился я.

— Тут нет понятия стыда, злобы, жалости и любви! Впрочем, как и ненависти.

— А вот и не правда! Я только что уловил твое настроение! И голос твой стал веселым и беспечным как в детстве!

— Я — проводник! Я выполняю твои желания!

— Да что ты все заладил — проводник, да проводник! Что это такое?

— Тогда слушай. Все люди пред смертью, — как это буднично прозвучало — смертью!

— Так вот все делятся на три состояния: те, которые должны пройти испытания болью, инвалидностью или что еще хуже, неподвижностью — это первое состояние. Второе — почти-то же что и первое, но только им предстоит пройти испытание выбором. Это твое состояние. И наконец, третьи — эти отправляются к мастерам, где им предстоит обдумать все свои ошибки и просчеты в жизни, все удачи и взлеты. Мастер подскажет, как избежать плохого и накопить хорошего…

— А потом — в рай или ад?

— Да нет ни рая, ни ада! Впрочем, как хочешь — может это и есть ад? Некоторые души настолько грязные, что с ними работают два и даже три мастера! А это может длиться очень долго! И душа страдает в неведении: останется ли она целой, или её разобьют на кусочки и передадут их другим душам. Вот, мы и пришли!

Не было ни райских колонн увитых зеленым виноградом, ни привратника в белых одеяниях, позвякивающего связкой ключей.

Это были простые деревянные двери. Двери в слегка обшарпанной кирпичной стене.

Но я сразу узнал их из тысячи дверей, что открывала передо мной судьба.

Это были двери нашего школьного интерната.

Рудольф потянул за ручку, отполированную до блеска детскими ладошками, и буднично произнес:

— Заходи!

А вот коридор, был мне незнаком. Это были вовсе не те доски, что заставляла драить нашкодивших школяров фрау Эльза. Это был ровный, матово светившийся пол.

Мой проводник, вот и я стал называть школьного друга этим все еще непонятным для меня словам, мой проводник Руди встал впереди, как бы перекрывая мне дорогу.

— Перед тобой три двери. Ты сам открываешь каждую из них. Перед тобой, словно кино, промелькнет твоя новая жизнь. Если она тебе понравится, скажи: «Да!» ну нет, так — «Нет!»

— Это что мне предоставляется прожить новую жизнь? — не поверил я Рудольфу.

— Сначала примерить и сделать выбор…

— А почему три двери? — я осторожно ступал по гладкому полу.

— Ты столько заслужил.

Я, хотел было спросить, а есть ли те счастливчики, что заслужили большего количества дверей, но Руди повернул меня к первой двери.

Это была дверь!!!

Высоченная, вся в резных завитушках щедро пересыпанных золотыми накладками. Массивную ручку её (подозреваю из чистого золота), украшали два изумруда, столь глубокой и нежной зелени, что они мне показались яркими огнями. На небольшой пластинке, закрепленной на уровне моих глаз, висела табличка.

«Богатство» всего одно слова было на ней.

Я оглянулся, мой проводник ободряюще кивнул мне — заходи.

Дверь на удивление легко открылась, стоило мне потянуть за ручку.

Я торопливо шагал по улице. Ничего особенного, эта была та самая Альбертштрассе, по которой я, будучи студентом, вышагивал много раз. И я даже знал, что сегодня нагрянут в мою тесную комнатенку под самой крышей, шумной ватагой мои друзья-студенты и среди них будет она….

Вот потому и торопился, надо же было хоть немного разгрести тот холостяцкий беспорядок, хоть как-то показать свою так и не состоявшуюся аккуратность.

Сумку с книжками — за шкаф, ботинки в ящик низенького пузатого комода, а вот с постелью придется повозиться. Места всем не хватит и если придвинуть стол к кровати, то на ней спокойно усядутся человек пять. Я даже улыбнулся своей находчивости. А если ещё она сядет рядом со мной? Надо будет попросить этого толстяка Герберта, что бы он занял мне место рядом с ней. Пусть только попробует отказаться! Не дам больше списывать. Мою суету по наведению порядка прервал настойчивый звонок в дверь. «Так рано?!» — удивиться я.

Состроив самую приветливую улыбку, ринулся открывать двери.

За дверью, вместо веселой ватаги, стоял почтальон.

— Герр Генрих Рейнгарт?

— Да это я!

— Попрошу предъявить документ, удостоверяющий вашу личность! Вам заказное письмо из Аргентины.

Пока я искал паспорт, лихорадочно вспоминая, кто это мог прислать мне письмо из этой далекой и жаркой страны, почтальон, достал из сумки длинный белый конверт, щедро оклеенный марками.

— Распишитесь в получении, — служащий, заполнив бланк, протянул его мне.

Вручив письмо и пожелав всего хорошего, почтальон затопал, спускаясь по лестнице. Лифта у нас не было.

Я, повертев конверт, подошел к торшеру, и зачем-то включив его, посмотрел плотную бумагу на свет. Ничего не было видно.

«Из Аргентины… Кто это может быть?» — смутная догадка терзала меня.

Это было нашей семейной тайной. Впрочем, и не такой уж тайной для меня. Отец, как-то в гневе орал на мать: «Ты такая же гестаповка, как и твой дед! Хоть и спрятался он в Аргентине, но все равно его найдут! Найдут и повесят!» «Да за что его вешать? — слабо защищалась мать, — он ничего преступного не сделал. Служил в ведомстве Бормана. Многие служили. Время было такое». Я тогда не знал Бормана, что может знать пятиклашка?

А вот слово — Аргентина, мне запомнилось! Вкусное такое слово. Может потому что я хотел тогда есть?

Едва я открыл дверь, родители сразу прекратили ссору и приветливо стали расспрашивать меня о школьных делах. Какая-то фальшь была в их любезных улыбках.

Через полгода их не стало. Автокатастрофа в доли секунды оборвала жизни моего отца и матери. Я тогда не плакал. Только мысль терзала меня: «Ну почему они?»

И в интернате, уже в другом городе, студентом, где сейчас я живу, дал я волю слезам.

Высокая женщина со строгим взглядом, которую все звали фрау Эльза, прижав меня к себе, гладила по волосам, приговаривая: «Поплачь, поплачь, мой мальчик! Тебе станет легче!»

Но прочь воспоминания. Ножом, для нарезки хлеба, вспарываю плотную бумагу.

«Уважаемый… — текст на безукоризненном немецком, — сим уведомляю Вас, что на девяносто пятом году скончался ваш родственник Генрих фон Рейнгарт,… — ага, прадедушка то был из знатных! Ладно, что там дальше: так — …. похоронен на кладбище, ну это не интересно, вот это, ага! Оставил Вам наследство во владение, которым Вы можете вступить по приезду и после оформления необходимых бумаг»

Я тяжело плюхнулся на кровать. Тех средств, что оставались после родителей, мне едва хватало на оплату за учебу и аренду вот этой, сразу ставшей тесной комнатенки.

«Как велико это наследство? Что у них там — песо? И сколько будет, если перевести на евро?» — надо читать дальше.

«На ваше имя сделан перевод в Дойче Централ Банк, который Вы можете получить, предъявив вот этот цифровой код и слово — пароль, которое находится во вложенном конверте».

Я заглянул внутрь — действительно, там был совсем небольшой конверт.

Вскрыть его тем же ножом было дело нескольких секунд. На черной внутренней поверхности, белым пятном — маленький, не больше пол ладони лист. Всего два слова: «Светлая тень»

— Светлая тень, светлая тень, — бормотал я, натягивая свитер — до закрытия филиала банка оставалось чуть меньше часа.

Таксист понимающе кивнул мне и ткнул пальцем в экран навигатора:

— Здесь пробки, а вот вокруг парка, пусть и дольше, но зато точно успеете! До закрытия останется полчаса. Сделаете все дела.

— Мне тетя прислала пятьсот евро, как раз хватит за учебу доплатить и ещё за квартиру хватит. А там и на недельку обеды станут обильней.

— Студент? — осведомился таксист, — студентам у меня скидка — двадцать процентов! А если назад меня закажешь, то тридцать со всей суммы?

— А какая это будет сумма? — поинтересовался я.

— Если бы не пробки, то пять евро туда и столько — обратно! А так — семь и семь. И того четырнадцать. А со скидкой, — таксист поморщил лоб, — десять будет в оба конца!

— Ого, дорого! — изумился я, — это два моих обеда!

— Понимаю тебя, сам когда-то был студентом! Но ты можешь завтра поехать…

— Нет, — перебил я его, — мне сегодня за квартиру платить!

— Ну, смотри, в один конец, доедешь, а обратно на автобусе доберешься.

— Ничего! Я думаю, что вы подождете, у меня хозяйка квартиры в семь часов придет.

— Тогда — вперед! Учти студент, я бесплатно жду пятнадцать минут, потом пол евро за каждые пятнадцать!

— Пойдет, меня в банке не станут долго держать перед закрытием.

Банковский служащий, мельком взглянув на часы, взял мой паспорт:

— Герр Рейнгарт, на ваше имя открыт счет в нашем банке. Что вы желаете сделать? Оформить карточку, снять наличные или перевести деньги в другой банк?

— Я хотел бы снять немного наличных денег!

— Тогда, пожалуйста, предъявите, цифры кода вашего счета!

— Вам на бумаге?

— Нет, продиктуйте устно, если вы их помните.

Я вынул из своей студенческой сумки письмо, нашел цифры и продиктовал их клерку.

— Теперь вам нужно пройти вот сюда, — чиновник распахнул небольшую кабинку, где на столе стоял компьютер. Сдвинув темные шторки, так что клавиатура оказалась как бы в ящике, он кивнул мне — печатай.

«Светлая тень» — я прекрасно помнил слова пароля, но зачем-то еще раз взглянул на заветную бумажку, которая открывала мне путь к деньгам. «Вот бы на моем счету оказалось тысяч пять, а лучше — десять!» — проворно забегал я пальцами по клавиатуре. Проверил — ошибок нет. Ввел слова пароля.

Банковский клерк излучал вежливость:

— Добро пожаловать герр Рейнгарт в клиенты нашего банка! Надеемся на долгое и плодотворное сотрудничество! Мы с удовольствием сделаем вам платежную карточку! Или вы желаете заказать несколько? Но только это будет завтра, а сейчас, — клерк указал на часы, — у нас с вами всего двадцать пять минут до закрытия. Изволите снять некоторую часть наличных?

— Какая сумма на моем счете? «Хоть бы было тысяч пять!»

— Извольте, — клерк склонился к экрану, — триста тысяч евро!

— Сколько, Сколько? — что-то ноги мои вдруг стали ватными.

— Триста тысяч! И еще гарантия беспроцентного кредита от «Аргентина Банк» на миллион евро! Вам что плохо? — клерк был сама учтивость.

— Нет, просто день был сегодня трудный!

— Может вам вызвать такси? Или вы на своей машине?

— Не надо такси. Я уже заказал. Давайте я возьму наличными тридцать тысяч….

— Пожалуйста, Присядьте в кресло!

Черт! Как хорошо быть богатым! Я еще не успел осознать всю прелесть своего положения, но мое тело уже упивалось мягкими объятьями кожаного кресла.

Рассовав купюры по карманам, быстро сбежал по мраморным ступенькам банка. Таксист, ждал меня у машины. Распахнул приветливо двери:

— Получили перевод щедрой тетушки?

— Получил. Вы правы — перевод действительно щедрый! Каждый месяц она высылала мне по пятьсот, а тут вдруг — целую тысячу!

— Тогда — гуляй, студент?

— Мы и так намечали веселую вечеринку, надо купить чего-то из еды….

— Измельчал студент! Не тот нынче! Вот мы говорили — надо купить шнапса и пива!

А еда? Да что с ней возится? Закажи в ресторане, дешевле обойдется, готовить не надо.

Кстати, вот не плохой ресторанчик и клиентов обслуживает на дому. Подруливаем?

— Давай! — я почуял вкус богатства.

Ресторан и, правда, оказался неплохим. Цены для студента, правда кусались, но для меня с кучей новеньких, хрустящих купюр, стали не очень то и высокими.

Человек за стойкой, внимательно выслушав меня, сразу поинтересовался:

— Карточкой будите рассчитываться?

— Наличными! — и заметив в его глазах искру недоверия, я показал ему пачку банкнот.

Ох, и умеют эти торгаши навязывать лишние услуги! Я согласился и на боксы, для горячего и холодильные капсулы для холодного, хрустальные фужеры для вина и на цветы для девушек. Ещё раз, взглянув на пачку, которую я небрежно бросил на гладкую поверхность стойки, ресторатор, заметил, что они включают страховочный сбор, равный двадцати пяти процентам от стоимости посуды:

— Это на тот случай если вы нечаянно, разобьете хрупкое стекло!

— Справедливо! — согласился я, мысленно попрощавшись с парой сотней евро.

Кассовый аппарат, мягко прожужжав, выдал почти метровый чек заказа.

— С вас три тысячи семьсот пятьдесят евро!

«Сколько, сколько?!» — чуть было не вскричал я в изумлении, но вспомнив, что карманы моей джинсовой курточки приятно оттягивали ещё две увесистые пачки, отсчитал нужную сумму. Небрежным взмахом руки отказался от сдачи, попросил только чтобы доставили весь заказ на полвосьмого.

Вечеринка никак не должна была начаться позднее.

С чего это меня понесло, на розыгрыши друзей? Попросил я, чтобы сначала доставили цветы и уже чуть позднее — все вкусности и напитки, которые я заказал щедрой рукой.

Администратор, кивнул, напомнив, что это обойдется мне в двадцать евро чаевых.

Э-э! Гулять так, гулять!

Таксист, молча, указал на часы, а как же! Лишние, пятнадцать минут ожидания!

Но сразу подобрел, когда я протянул ему две бумажки:

— Держите! Это моя визитка! Я всегда к вашим услугам!

В ближайшем магазинчике я приобрел парочку самых дешевых бутылок вина и батон колбасы. Подумал — хлеб дома, наверное, превратился в сухарь, хотя, что ему в холодильнике сделается? Купил и хлеб. Теперь домой и ждать! Вот будет сюрприз моим гостям.

Гости не заставили себя долго ждать — ввалились шумной толпою, сразу заполнив собой мою тесную каморку вознесенную волей строителей под самую крышу. Она тоже была среди них. Она — это Эмма. Белокурая красавица с бюстом третьего размера. Я, два — три, раза украдкой поглядывал в её сторону, и она оба раза ловила мои взгляды.

— Девчонки! Да у Генриха в холодильнике целое богатство припрятано! — она, открыв дверцу холодильника, передавала хлеб, колбасу, отыскала даже кусочек сыра, засохший и пожелтевший.

— Ура! Пируем! — взвыли парни, увидев на столе две бутылки вина.

— Ух, ты! — изумился толстяк Герберт, покрутив бутылку, — дорогое, марочное!

Все дружным смехом откликнулись на его шутку.

— Да, погодите вы, дайте мне пятнадцать минут, и накрою вам роскошный стол! — слабо отбивался я от ребят.

— А что, через пятнадцать минут прилетит Санта Клаус и принесет нам подарки? — откровенно издевалась Эмма.

— Да, принесет.… Вот ты бы чего хотела получить от него!

— Проси что дороже, — Инга потянула к себе колбасу, — есть так хочется!

— Подожди, — я отобрал у неё батон, — Эмма, так что бы тебе хотелось от Санта Клауса?

— Ой, да много! Но вот в «Престиже» я видела очаровательное платьице! Ну как по мне сшито! Думаю, дня через два я уговорю папочку купить его! Между прочим, оно три тысячи евро стоит!

— Понятно, — я метнулся к ноутбуку. Дело пары минут найти телефон элитного магазина женской одежды.

— Генра, ты чего задумал? — толстячок Герберт, все-таки успел отрезать себе нехилый кусок колбасы и теперь примеривался к хлебу.

— Погоди, не мешай, я дам заявку Санте, пусть привезет подарок для Эммы!

— Так ещё рано, до рождества почти два месяца!

— Какой-то ты сегодня странный! — Инга расставила на столе тарелки и, заметив мой предостерегающий жест, села на стул — не буду я ничего трогать, вон осталось десять минут, подождем, раз хозяин просит!

Я, только кивнул её и, набрав нужный номер, бодренько выпалил в трубку:

— Аллё! Это «Престиж»? Фрау, у вас там, в витрине висит очаровательное платьице, а у нас одна девушка хочет получить его в подарок! Нет, цвет она не сказала, сказало только что оно стоит три тысячи! Голубое? Да, голубое — подтвердил я, заметив жест Эммы. — Нет, прийти я не могу. Пришлите нарочным. Да — наличные, и за доставку тоже. Я понял вас, — немного помолчав, продолжил я диалог, — разговор записывается, если я откажусь от покупки, то заплачу штраф. Да, подтверждаю, записывайте адрес — услышав, как я спокойно сделал заказ на сумму двух летнего обучения в университете, ребята притихли и уставились на меня как будто я только что прилетел с Марса.

— И пожалуйста, пусть ваш посыльный будет в костюме Санта Клауса, его старания будут достойно вознаграждены.

— Генра, ты, что клад нашел или банк ограбил? — толстяк Герберт, даже бросил терзать хлеб.

— А что? — меня немного понесло в хвастливом кураже, — разве не могу я позволить себе сделать подарок красивой девушке?

— Так, значит Эмма красавица, а мы нет? — девчонки дружно накинулись на меня.

— Стойте, стойте! — картинно поднял я руки вверх, — я же не отказываюсь сделать всем подарки! Только давайте дождемся полвосьмого!

— Ты на часы глянь! — дернула меня за руку Инга, — уже! Вон, полюбуйся — полвосьмого!

И тут раздался звонок в дверь. Все вздрогнули и уставились на меня. Я, словно собираясь подчеркнуть важность момента, не спеша направился к двери.

— Прошу, — широко распахнул её и отодвинулся в строну.

Два расторопных официанта сноровисто вносили картонные коробки, перевязанные яркими ленточками. Это были мастера своего дела. Почти в полной тишине, лишь изредка прерываемой возгласами изумления, они быстро сервировали стол. Девчонки кинулись было помогать им, но они вежливо отстранили их, поручив им убрать мою колбасу да бутылки с вином.

— Герр, Рейнгарт! Какие будут указания с вашей стороны? Нам остаться до конца ужина или вы справитесь сами?

— Спасибо, дальше, мы сами, посуду заберете утром, скажем так часов в десять — я небрежным движением вынул из нагрудного кармана стоевровую купюру и положил в карман фирменной куртки официанта.

— Данке, герр, Рейнгарт, наш ресторан всегда к вашим услугам!

— Пируем! — развернулся я к друзьям.

— Да ты прямо Ротшильд какой-то! Вот удивил, так удивил! — меня тормошили и со всех сторон и хлопали по спине. Девчонки хлопотали у стола, передвигая блюда, кто-то открывал вино, удивляясь его дороговизне. Я поймал восхищенный взгляд Эммы. Думаю это стоили тех тысяч, что так бездумно были потрачены мной.

Пирушка была в самом разгаре, и звонок в дверь заставил всех немного притихнуть.

— А вот и я! — Санта Клаус, словно сошедший с новогодней открытки появился на пороге комнаты, — кто из вас та счастливица, что заслужила подарок?

— Вот она, она! — девчонки дружно, подняли Эмму с места.

— Держи, девочка! И впредь будь такой же умницей, что бы получать такие подарки!

Санта Клауса, отпустили только через час, заставив выпить пару стаканов шнапса, и полстакана обжигающей русской водки. Всех немного развезло, а Герберт, был откровенно пьян. Полез с пылкими признаниями в любви к Эмме, но получив отпор, начал приставать к Инге. Та быстренько заставила его выпить пол стакана водки, от чего Герберт окончательно опьянел и пополз за кровать, где благополучно заснул, растянувшись на полу.

— Генрих, с чего это ты сегодня такой щедрый? Я, помню, за все годы ты только однажды угостил нас мороженным!

— А кино? Про кино ты забыла! — лениво отшучивался я, поглядывая на Эмму, в этом платье она была ослепительно хороша. Я почему-то даже не сомневался, что сегодня она будет моей.

Через три часа наша компания окончательно разбрелась и я, провожая Эмму, погрозив кулаком не отходящей от неё Инге, решительно взял девушку за руку и повел её обратно, к себе в комнату.

Свет ночника немного скрашивал стол с разбросанными на нем остатками нашего пиршества.

«До чего же хорошее платье, так легко снимается!» — только и успел подумать я, как легкий шорох, за моей спиной, заставил меня повернуть голову.

Герберт, толстячок Герберт, с бешенными от выпитого шнапса глазами, схватив нож, со всего размаха воткнул его мне в спину. Лезвие легко пронзило сердце, и, выскочив на вершок наружу, слегка поранило роскошную грудь Эммы.

— Ты думал все тебе! И деньги, и девушка! — только и услышал я сквозь отчаянно-звенящий крик Эммы.

Последним усилием воли я завопил: «Не — е — ет!».

Эхо этого крика вынесло меня на гладкий пол коридора.

— Это первая твоя смерть. Если ты согласишься, на богатство, то увидишь ещё три. Выбирать будешь любую! — мой друг Рудольф сочувственно смотрел на меня. Может мне лучше звать его проводником?

— Нет! — твердо сказал я и решительно направился к следующей двери.

Это была не дверь, а произведение искусства! Яркие витражи, тяжелые занавески по бокам. Даже ручки были выполнены в виде изящных статуэток обнаженных граций.

«А где табличка?» — отодвинув занавеску рукой, я попытался понять, что ждет меня за этой красотой.

— Слава! Там твоя слава, — проводник придержал второе полотнище занавески.

Словно в трансе, я нажал на ручку и очутился прямо посредине галдящей толпы.

Нет, толпа не напирала, её сдерживали две красные ленточки, да судя по роскошным нарядам окружающих меня людей, это была вежливая публика. Вежливая и богатая.

— Генрих! Генрих! — скандировала толпа мое имя.

— Герр Рейнгарт, мы из газеты «Le Mond», только одно интервью! Десять минут!

Репортера газеты оттерли операторы какого-то телевидения.

Справа меня цепко держала за руку какая-то длинноногая модель, а слева, бережно, но крепко вела актриса. Мы шли по красной дорожке, поднимаясь к колоннам высокого здания. Я любезно раскланивался с визжащими от восторга женщинами, а в душе была пустота и тихая ненависть к этим дамам готовым прыгнуть ко мне в постель ради пусть даже маленькой роли в фильме. Шагнул на первую, вторую, третью ступеньку и вдруг — тупая боль парализовала правое плечо, ноги стали ватными и кроваво-красная дорожка больно дарила меня по коленям.

— Врача, врача! — кто-то суетился вокруг меня. Сверкали вспышки фотоаппаратов — ещё бы, такие кадры! Сам великий маэстро голубого экрана великолепный Генрих Рейнгарт рухнул в обморок накануне вручения престижной премии!

— Я же говорила тебе, что четыре таблетки Виагры, это много! — причитала актриса, тормошила меня и все просила не умирать.

«Воздуху, дайте мне глоток воздуху!» — умолял я, но никто не слышал, что хотели сказать мой деревенеющие губы.

— Ты нашла его завещание?! — вторая попутчица схватила актрису за руку, — этот старый жмот, должен был отвалить нам не малую сумму.

— Пока нет, но вот он, ключ от его сейфа!

«Не — е — ет!» — казалось, от крика лопнут мои легкие.

Рудольф, слега, наклонив голову, смотрел как я, потирая грудь, шагаю к третьей двери.

— Ты не желаешь знать, сколько смертей тебя ждало за той дверью, из которой ты только что выскочил?

— Мне и одной там хватило! — я остановился перед третьей дверью. Смутная тревога, смешанная с легкой радостью, словно волна накрыла меня.

Эту простую, добротно сделанную из досок ясеня дверь, я бы узнал из тысячи! Вон там, чуть пониже ручки, до сих пор виднелись две зарубки — это я в детстве вырезал их перочинным ножичком. Влетело мне тогда от бабушки!

Я оглянулся на Руди, и толкнул двери моего детства. Она подалась с трудом.

За дверью не было пола.

За дверью, внизу, была больничная палата. На кровати, опутанный какими-то трубками и проводами, лежал я. Точнее — моё неподвижное тело. Рядом, на стуле, уронив голову на ладони, сидела женщина. И столько в её согнутой фигуре было отчаяния и усталости, что у меня перехватило дыхание!

— Эмма! Ты пришла! Ты снова со мной! — волна моего крика полетела во все стороны и этот звук, словно волшебный ковер — самолет стал плавно опускать меня вниз.

Женщина, встрепенулась, поправила подушку и чуть слышно прошептала:

— Я теперь всегда буду с тобой! Только не умирай! Только скажи мне хоть одно слово!

«Да!» — мои губы с трудом выдохнули это.

— Забудь все и не вспоминай! — мой проводник летел рядом со мной.

А я в нем больше и не нуждался! Я точно знал свой выбор. И я сделал его — моя рука слабо сжала руку Эммы, и губы ещё раз тихо повторили:

— Да!

Через неделю, Эмма принесла мне свежую газету. Крупный заголовок венчал знакомую фотографию. На ней, «папаша Блю», с чувством жал кому-то руку. Текст был лаконичен:

«Знаменитый кинопродюсер Блюмгарт, не только оплатил дорогостоящую операцию малоизвестному писателю Генриху Рейнгарту, но запустил в производство новый фильм по его произведению — «Забыть все, чтобы вспомнить!». Знатоки многосерийных кинолент, не сомневаются, что нас ждет настоящий шедевр. Вот уж истинное название. Мы все забыли о Рейнгарте который провел в тяжелейшей коме почти шесть месяцев, но нашел в себе силы вернутся к нам. А Блюмгарт с его необыкновенным чутьем, заставит нас долго помнить о талантливом сценаристе Генрихе Рейнгарте!»