Удачное распределение

Александр Александрович Телегин

1978 год. Выпускник сельскохозяйственного института получает распределение в одно из лучших хозяйств страны и оказывается в гуще богатой, противоречивой жизни, наполненной любовью, враждой, благородством и низостью, трудом, верой, разочарованиями, надеждами на будущее. Ничто не предвещало ещё катастрофы, но уже были посеяны семена, давшие губительные всходы. Они были ещё безобидны, почти незаметны. Был ли другой путь, в чём он состоял?

© Александр Александрович Телегин, 2023

ISBN 978-5-0060-8302-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Знакомство

Было это давным-давно, ещё при Леониде Ильиче Брежневе. Я только что окончил институт и поехал по распределению в опытно-производственное хозяйство «Целинное», что в двухстах километрах от Города.

Хозяйство было известным, директором его был Павел Андреевич Удалов¹, человек заслуженный, новатор, руководитель нового типа, смело подхватывавший достижения науки и практики, заточенный на поиске нестандартных путей движения своего корабля по глади, как нам потом сказали, застойной экономики.

По образованию он был инженер, и сам имел немало изобретений. Кроме того, Павел Андреевич был внештатным преподавателем сельскохозяйственного института и несколько раз на последнем курсе читал нам лекции об удивительных машинах и приёмах их применения, которые были разработаны в ОПХ² под его руководством.

Тогда, в семьдесят восьмом году, ему было тридцать семь лет, но в его аккуратно причёсанных, чёрных как антрацит, волосах резко выделялась совершенно седая прядь, и знавшие его говорили, что она была у него всегда. Высокий, подтянутый, с лицом гладким, словно не выбритым, а отшлифованным, с щёлками глаз с припухшими нижними веками, одетый в терракотовый костюм без единой складки, он произвёл на меня в институте очень хорошее впечатление, и я был доволен, что получил распределение именно в его целинный совхоз, вернее ОПХ.

Моя жена Оля, с которой мы поженились на последнем курсе, тоже обрадовалась:

— Какое удачное распределение! Целинное — это почти курортное место. Дядя Серёжа каждый год отдыхает в тех краях! Десять километров — бор, и до Оби рукой подать! Ой как хорошо, просто здорово! Купим машину — будет где побывать!

Она осталась в Городе на попечении своих родителей, готовясь к рождению нашего первенца, а я отправился в Целинное.

Был конец июля. Стояла жара, скорее приятная, чем изнуряющая, настроение было хорошее: меня радовало, что лето продолжается и впереди много нового и интересного.

Хозяйство Удалова я узнал издалека. После проносившихся за окнами автобуса унылых, вросших в землю животноводческих ферм с шиферными крышами, машинных дворов с болтавшимися на петлях ржавыми воротами и где попало разбросанной техникой, внезапно, как чудо, посреди степи открылся совершенно индустриальный пейзаж: новые кирпичные коровники, чёткие линии лесополос, синие гедээровские комбайны, подбиравшие травяные валки и метавшие измельчённую массу в решётчатые кузова автомобилей; а слева, на самом повороте в село, сверкали куполами из нержавеющей стали восемь сенажных башен, чем-то напоминавшие устремившиеся в небеса купола самаркандских мавзолеев, виденных мною в детстве.

Справа от дороги на постаменте стоял трактор ДТ-54 — памятник первоцелинникам, создавшим этот совхоз, а под сенью лесополосы уютно устроился стенд из уголка с приваренными буквами, крашенными охрой: «Земля и накормит, земля и напоит, ты только себя для неё не жалей!»

Я вышел на перекрёстке и сразу увидел у сенажных башен директорскую «Волгу», недалеко от которой перед почтительно-внимательными подчинёнными энергично вздымал указующие персты сам Удалов. Подъезжали машины с решётками вместо кузовов, набитыми сенажом, туда-сюда сновали погрузчики, стоял трактор с кормораздатчиком, работал пневматический транспортёр; всё двигалось, выло, гудело, тарахтело, — одним словом, работало.

Я подошёл к директору и сказал, перекрикивая рёв моторов, что приехал в ОПХ по распределению.

— Добре! А мы вот первую башню загружаем, — похвастался он. — Сенаж — это прорыв в сибирском животноводстве! По качеству то же, что июльская трава со всеми питательными веществами и витаминами. Надои будут, как в Голландии! Ну поехали, я как раз в контору.

Директор был так же лощён и одет, как в институте, только пиджак снял — из-за жары.

В машине он спросил:

— Ты с семьёй или так?

— Пока один, жена в Городе в декретном отпуске, приедет через год. Она экономист.

— Отлично! Ей тоже найдём работу. Квартиру дам. Пойдёшь посмотришь — на берегу лимана первый дом, почти готовый. Место хорошее: участок под огород, три шага — рыбу лови, у меня там карпы вес набирают, осенью до полутора килограммов лапти вырастают — улица Советская — все мои специалисты там живут. Будешь доволен. Осенью въедешь, а пока поживи в общежитии. Сходи к комендантше, она тебе всё выдаст: постель, телевизор, холодильник. Мезон, мезон! — закричал он, нажав кнопку рации. — Соедини-ка с третьим. Третий, ты где?

— На откормочнике, Павел Андреевич. Монтируем транспортёр, — ответил неизвестный мне «Третий».

— Подъезжай к конторе.

— Слушаюсь, Павел Андреевич, через десять минут буду.

Я оставил свою сумку в приёмной и вошёл вслед за Удаловым в прохладный кабинет.

Через десять минут приехал «Третий» — главный инженер Юрий Михайлович Саблин — худой блондин, чуть выше среднего роста. Он был старше меня года на три, лицо его было красным, словно он непрерывно чего-то стыдился.

— Вызывали, Павел Андреевич? — спросил он, как мне показалось, несколько даже вкрадчиво.

— Ну как там на откормочнике?

— Заканчиваем транспортёр монтировать. После обеда будем испытывать.

— Сделали, как я сказал?

— Так точно.

— Знакомься — Мельников Владимир Александрович, приехал после института. Куда предлагаешь его поставить?

Инженер пожал плечами:

— Да куда ж? Можно на трудоёмкие работы…

— А я думаю, вместо Лукашова.

— Согласен, можно вместо Лукашова.

— Лукашов — это заведующий мастерской, — пояснил мне директор. — Хороший специалист, много достоинств. Но пьёт, собака! А этот недостаток, согласись, перевешивает все достоинства. Какая к чёрту, дисциплина! Как такому требовать её от подчинённых!

— А Лукашова можно хоть контролёром оставить, — предложил Саблин.

— Чёрт с ним! — ответил Удалов. — Ну а ты согласен идти на мастерскую? — обратился он ко мне. — Предупреждаю, коллектив там непростой, разболтанный.

— Согласен.

— Ну иди! А ты останься! — сказал он Саблину. — Я вот что хотел тебе сказать…

Не узнав, что же такое хотел сказать директор главному инженеру, я пошёл к комендантше Анне Кондратьевне, маленькой худенькой женщине предпенсионного возраста, и получил ключи от довольно хорошей комнаты, в которой, кроме кровати, уже стояли холодильник, телевизор и кухонный шкаф с кастрюлей, чайником, сковородкой и двумя тарелками.

— Это значит, что больше одного гостя не приглашать?

— Тарелки для первый и второе блюдо, а гости пусть будут прийти со своей посудой. И желательно не пьяницы и не безобразники.

На вопрос где можно пообедать, Анна Кондратьевна указала мне в окно на белое здание через дорогу, и сообщила, что столовая в ОПХ очень хорошая.

Я немедленно пошёл убедиться в этом, так как за четыре часа путешествия в автобусе довольно сильно проголодался, и достигавшие моего носа запахи действовали на меня как на собак Павлова.

Вокруг столовой тесно стояло несколько легковых машин, три КамАЗа-длинномера³, мотоцикл и конная подвода. Внутри был порядок, открытые двери занавешены тюлевыми шторами, которые пропускали воздух и задерживали мух, столики были накрыты свежими белыми скатертями, звякала посуда, и звуки были приглушённые, несмотря на то, что народу обедало много. На первое я взял миску огненно-оранжевого борща с мясом, на второе две котлеты с лапшой и подливкой, на третье компот из сухофруктов.

Устроившись за столиком у окна, я принялся есть — всё было сытно, вкусно, так что я отметил про себя, что если хозяйство хорошее, то и всё в нём хорошее: и растениеводство, и животноводство, и общежитие, и столовая, и всё остальное — в общем, повезло мне с распределением!

— Разрешите? — сказал подошедший человек лет сорока пяти, высокий, худощавый, с уже начавшей седеть шевелюрой.

Взгляд его серых глаз был доброжелательным и располагавшим к себе. Он был одет в светлую рубашку с закатанными выше локтей рукавами и светло-серые брюки:

— Анатолий Александрович Данилюк, парторг ОПХ «Целинное», — представился он, поставив на стол поднос с тарелкой вермишелевого супа. — Вы, должно быть, недавно приехали? Или проездом? Я вас первый раз вижу.

— Мельников Владимир Александрович, — ответил я, — приехал после института по распределению, назначен заведующим мастерской.

— Понятно. Вместо Лукашова, значит. Жаль парня. Человек он неплохой, но, как говориться, «дело знает, но зашибает». И никак с собой не сладит. Жаль, очень жаль!

Мы принялись молча есть.

— Вы уже были в мастерской? — спросил Данилюк, принимаясь за компот.

— Нет, я был только у директора.

— И как он вам?

— Я его знаю по институту, он читал нам лекции. Впечатления очень хорошие. Да и вообще, перед тем, как вы подошли, я как раз думал, что мне повезло с хозяйством: сенаж заготавливается, башни загружаются, работа организована, комнату дали без промедления, к осени будет готова квартира — всё замечательно. Столовая выше всяких похвал. Давно так вкусно не ел. Особенно чувствуется после студенческой забегаловки с вечной капустой.

— Да, столовая у нас великолепная. Обратите внимание, — кивнул он на КамАЗы, — машины-то транзитные. Водители с трассы заезжают пообедать — слава далеко разносится. Но, тем не менее: «не очаровывайтесь, дабы не разочароваться!» Жизнь сложна, ничего однозначного в ней нет.

— Да, конечно. Я понимаю.

— Ну, что? Рад знакомству! Успешного начала трудовой деятельности! — сказал Анатолий Александрович, когда мы вышли на воздух.

Пожав протянутую мне руку, я отправился в мастерскую, и через пять минут вошёл в широко открытые центральные ворота, против которых тракторист раскатил⁴ колёсный трактор и менял муфту сцепления.

Я поздоровался и спросил его где заведующий.

— А чёрт его знает! — был ответ.

Я пошёл на звук работающих станков и, войдя в токарку, увидел двух мужчин. Один молодой, лет двадцати пяти, точил болты, другому было немного за сорок, и он трудился над валом.

Подойдя к старшему — человеку с уже обозначившимися залысинами, светлыми глазами и большим красным носом, свидетельствовавшим о давней дружбе своего хозяина с Бахусом — я спросил о Лукашове.

— С торца зайди, слева его кабинет, а справа нормировка, — ответил он густым солидным баритоном, и от него, как мне показалось, слегка пахнуло водкой.

Действительно, к торцу побеленного здания мастерской была пристроена деревянная веранда, и я вошёл через неё в едва освещённый лампочкой коридор. Дверь слева была закрыта. Толкнув её, я оказался в светлой комнате с двумя высокими окнами и двумя столами буквой «Т». Под одним из них, стоявшем параллельно окну и усыпанном хлебными крошками, лежали две пустые бутылки и огрызок огурца. Пахло водочным перегаром и табачным дымом.

Пройдя по коридору чуть дальше и открыв правую дверь, я оказался в нормировке. В ней было одно окно, против которого стоял стол. Торцом к нему прилепился другой с рацией и телефоном слева и деревянными счётами справа. За ним сидела нормировщица в очках с толстыми линзами и писала наряд. Перед ней переминался с ноги на ногу человек лет шестидесяти, очень похожий на большого рака: у него были выпученные рачьи глаза, над ними седые кустистые брови, под носом пучками торчали усики, на лице блуждала, как мне показалось, виноватая заискивающая улыбка.

— Асфальдас Асфальдасович, — сказала нормировщица, вкладывая наряд в грязную картонную обложку, — пусть он распишется.

— Хорошо, хорошо, — ответил названный Асфальдасом Асфальдасовичем и зажал картонку тыльными сторонами кистей, деформированных артритом. Руки тоже сильно походили на рачьи клешни.

— Чуть не забыла! — остановила его нормировщица. — Сделайте мне, пожалуйста, ключ к кабинету, я сегодня потеряла.

— Хорошо, кладите сюда, — и старик, подняв локоть, подставил ей карман замазученного пиджачка.

— У вас заказ? — спросила нормировщица, обратившись ко мне.

— Нет, я новый заведующий Владимир Александрович Мельников. А к вам как обращаться?

— Антонина Ефимовна.

— Антонина Ефимовна, а где Лукашов?

— Да здесь был с утра. А потом как мга его съела. Нигде не могут найти, может в «Сельхозтехнику» уехал — я не знаю.

Я взглянул на часы, была уже половина третьего. В это время против окна остановился бортовой уазик, и через минуту в нормировку вошли главный инженер и ещё один человек, с изжелта седыми волосами и ещё более красным, чем у Саблина, лицом.

— Константин Фёдорович Майер, — представился он, — инженер по эксплуатации машинотракторного парка.

— Лукашов здесь? — спросил его главный.

— Боюсь, он сегодня негоден к употреблению. У Зинки лежит на складе в ящике с ветошью, — ответил Константин Фёдорович, насмешливо улыбаясь.

— А как передавать?

— Пусть парень пока знакомится с мастерской, с ребятами, а передачу и приёмку проведём завтра.

— Ну, ладно, ты, Фёдорович, покажи ему всё, а я на откормочник. Заколебал он меня.

— Что, опять не по проекту?

— Ну да. Делай, говорит, как я сказал!

Саблин поехал на откормочник, а мы с Константином Фёдоровичем пошли смотреть мастерскую.

Мастерских, собственно, было две. Та, в которую я зашёл, называлась старой мастерской. В ней, построенной ещё первоцелинниками, были моторный и монтажный цеха, токарка, слесарка, кузня, электроцех, инструменталка, нормировка и кабинет заведующего.

В новую, двухэтажную мастерскую, уже переехали медник и регулировщик топливной аппаратуры, и там был огромный цех для ремонта комбайнов и тракторов К-700, которые по габаритам уже не проходили в ворота старой мастерской — в своё время целинники не предвидели появления этих гигантов. На втором этаже были красный уголок, туалеты, душевые кабинки, туда же должны были переехать кабинеты из старой мастерской. Но на втором этаже ещё ничего не работало, а во всей мастерской не было отопления. Всё это, как я понял, предстояло доделывать мне.

Обход мы начали в старой мастерской с кузницы. Горн был потушен, кузнеца не было.

Вслед за нами вошёл невысокий, плотный мужичок. Поприветствовав нас несколькими матерными словами, он спросил где заведующий.

— Тебе какой нужен, старый или новый? — спросил его Константин Фёдорович. — Если новый — вот он, а старый тебе ни к чему, он к употреблению не годен.

Вошедший накинулся на меня:

— Где у тебя Вакула? Мне на новую ферму нужны строительные скобы — вы двое суток не можете сделать!

— Постой, Николай Игнатьевич! Ты сначала познакомься! Это Владимир Александрович Мельников — новый заведующий. Но он ещё не вступил в должность, только сейчас приехал. А Вакула, ты же сам знаешь — его в магазине надо искать у жены.

— Ой дурдом, ой дурдом! — взвыл Николай Игнатьевич и выбежал вон.

— Кузнец правда Вакула? — спросил я, когда мы вышли наружу.

— Да нет — прозвище. Раз кузнец — значит Вакула. А так Лихаченко Владимир Петрович. Но прозвище пришлось ему впору — сидит, как костюм индивидуального пошива. Жена у него работает в магазине, так он больше там околачивается, чем на работе. Деньги любит, хитёр как чёрт — в ступе толкачом не поймаешь — и, учти, способен на подлости.

Потом Майер познакомил меня со сварщиком Костей Петуховым, шлифовщиком Алексеем Денисовичем Пуховым, слесарем Виктором Константиновичем Михайловым, с токарями я уже был знаком: старшего звали Василием Григорьевичем Беловым, а младшего — Володей Денисенко.

Потом мы пошли в новую мастерскую. Константин Фёдорович завёл меня в медницкий цех, где я увидел своего знакомого, которого нормировщица называла Асфальдасом Асфальдасовичем. Он показался мне ещё больше похожим на рака с добрыми глазами.

— Это наш медник — Тарбинис. Если что надо, обращайся к нему — всё сделает: мыслимое и немыслимое.

В ответ медник сконфузился и брызнул несколькими мелкими смешками, снова показавшимися мне виноватыми.

— Я видел, нормировщица дала ему сделать ключ! Ведь это тонкая работа, как он её сделает такими руками? — спросил я Майера, когда мы закрыли за собой дверь.

— Ты никогда и не увидишь, как он сделает, — ответил он. — Я как-то принёс ему автомобильный радиоприёмник — оторвался проводок толщиной с волос. Работа тончайшая. Спрашиваю: «Сделаешь?» Он говорит: «Сделаю, только не стой за спиной, приходи через час». Через час прихожу — сделал! Он вообще старается работать, чтоб никто не видел. Может, как в сказке, гномов вызывает — чёрт его знает.

— А что у него за имя — Асфальдас Асфальдасович?

— Никто не знает, как его зовут: Тарбѝнис и Тарбѝнис. А на самом деле, даже не Тарбѝнис, он мне как-то называл свою фамилию… Сейчас, подожди, вспомню… Так-так-так…. Точно — Тáрбиныс. На «а» ударение. Он тут недалеко с одной бабкой живёт, так и её все зовут Тарбиниха, хотя она русская и фамилия её Максименко.

— Он кто по национальности?

— Кажется, литовец. — ответил Майер. — Сосланный.

— Лесной брат, что ли?

— Да хрен его знает, чей он брат. А вот ещё один сосланный: Адам Адамович Шнайдер — он у нас моторист, а по совместительству, пока сын в отпуске, мастер по регулировке топливной аппаратуры, — сказал Майер, входя в помещение, в котором резко пахло соляркой. — Здорово, Адам Адамович. Это новый заведующий, вместо Лукашова.

Мастер только головой кивнул и ничего не сказал.

— Сына Петькой зовут. Хороший мастер, но запойный пьяница, ты уж извини, Адам Адамович, что при тебе говорю. Не дай бог, шлея под хвост попадёт — две недели гарантированно будет не годен к употреблению.

— Попала уже, — угрюмо сообщил Петькин отец.

— Что попало? — не понял Майер.

— Шлея под хвост.

— Гм… Одно хорошо, что Адам Адамович в таких случаях выручает: пашет за себя и за сына. На склад пойдём?

— Зачем? Я не Хам, чтобы рассматривать спящих в непотребном виде.

— Ну тогда поеду на бригаду. Да! Чуть не забыл сказать — по утрам в семь часов перекличка. Быть обязательно!

Я вернулся в нормировку. За стеной ухал электромолот — на работу пожаловал Вакула.

В это время что-то зашумело, и серенькая коробочка на столе завопила: «Мастерская! Мастерская!»

— Мастерская слушает! — сказала нормировщица, сдвинув красный рычажок.

— Лукашова на связь!

— Александр Савельич, он уехал в «Сельхозтехнику», — не моргнув глазом соврала Антонина Ефимовна.

— От мастерской двух человек на сеновал во вторую смену!

— Вот новый заведующий, — сказала нормировщица, — ему скажи.

— Понял: двух человек на сеновал, — ответил я диспетчеру, — хотя я ещё не заведующий, только собираюсь им стать.

— Мне чтоб два человека были, а кто у вас заведующий меня не интересует, — строго заявил Александр Савельич.

— Весело тут у вас! — сказал я нормировщице и пошёл искать добровольцев на сеновал.

Первым я, естественно, навестил кузнеца Вакулу, рассудив, что справедливо будет ему отработать время, в течение которого он шлялся неизвестно где.

Кузнец был высокого роста, широк в плечах, и сила в нём чувствовалась громадная. Ему было лет тридцать, но он уже почти облысел, и его коричневый от солнца череп весь просвечивал сквозь редкие серые заросли. Все части его могучего тела двигались чрезвычайно быстро, и ещё быстрее бегали серые глаза.

— Владимир Петрович, — обратился я к нему, — почему после обеда вас не было на работе?

— А ты кто такой,…?

— Я новый заведующий мастерской Владимир Александрович Мельников. Значит так, идёшь после работы на сеновал!

— Приказ давай на сверхурочную работу! Без приказа,…, не пойду.

— Не пойдёшь — подавай заявление!

— А работать кто будет? Ты что ли? — Вакула засмеялся. — Знаешь, сколько было таких как ты? Даже не надейся! Я свои права знаю!

— Хорошо, в своё время вернёмся к вопросу о твоих правах.

— Вернёмся, вернёмся! Меня не напугаешь! Это вы должны бояться, что я уйду! Меня завтра в Райцентре десять организаций возьмут! Не кузнецом, так сварщиком!

Поняв, что Вовка мужик серьёзный, с ходу его не возьмёшь и в отношениях с ним нужна обдуманная тактика, я пошёл искать более покладистых работников.

У всех были железобетонные причины не идти на сеновал. Уговорить мне удалось только Адама Адамовича, вторым добровольцем от мастерской пришлось идти самому.

Примечания

1

Все имена, географические названия и события вымышлены, совпадения случайны.

2

Опытно-производственное хозяйство

3

То есть с длинным полуприцепом.

4

Раскатить трактор — отсоединить переднюю полураму от задней части остова.