Снимать штаны и бегать

Александр Александрович Ивченко, 2010

История о двух столичных PR-щиках, перевернувших выборы в провинциальном городе Славинске. Из гротескно-уморительных представителей местного бомонда: краеведа-рационализатора, мецената-уголовника, кандидата-тюфяка и других – они создают крепкую политическую машину, перемалывающую всех других претендентов на кресло мэра. Черный пиар, лжепатриотизм и полуправда – у настоящих «акул пера» все идет в ход. Но можно ли на этом ходу не потерять себя?

Глава 2. В Промышленном Тупике

Близился субботний полдень. Кривая улица лениво уползала от города в сторону речки Беспуты. Когда-то в ней неплохо ловилась впроводку плотва, в омутах пристаивались лещи, головли и окуни, порой можно было вытянуть щуку на живца или подцепить налима донкой. Но после того как поблизости построили шинный завод, местные жители переименовали Беспуту в Дивинилку.

Слева великанскими сигарами торчали пять труб промышленного гиганта. Только одна из них задумчиво выпускала клубы сизого дыма. Улицу пересекали пути заводской железной дороги, по которым когда-то передвигались тепловозы, обмениваясь бодрыми гудками. Теперь же — ввиду системного кризиса — вдоль железнодорожной насыпи передвигались все больше мужики поддато-пролетарского вида, которые при встрече обменивались приветственно-хриплыми матюками. Где-то вдалеке громыхали тяжелые грузовики, спешившие мимо Славина в сторону столицы. Мусорная сопка на соседнем пустыре довершала гармонию промышленной пасторали.

Голомёдов тихо ругался, перепрыгивая лужи. Раздайбедин, засунув руки в карманы оранжевых шорт, с непосредственностью иностранца на Красной площади, разглядывал щербатый штакетник и редкие сколиозные деревца.

— Индустриально-алкогольная эклектика. Шедевры сыро-кирпичного зодчества. Архитектура выдержана в строгих канонах новейшего палеолита. Здесь нам выпить не дадут, — подытожил Василий в своей лениво-расслабленной манере.

— Н-да… Ну и округ у нашего кандидата! Этих на семейные ценности не возьмешь! — удрученно согласился Голомёдов. — Это хорошо, что мы вышли сориентироваться на местности. Теперь я понимаю, почему Харитоша сюда не суется. Такую крепость надо брать только на грузовике с водкой!

Василий брезгливо скривился:

— С водкой? Скучно. Не элегантно. Чем больше трудностей в борьбе, тем и победа будет краше. Это не я. Это Лопе де Вега.

— Не все ли равно — доблестью или хитростью победил ты врага? — парировал Голомёдов. — Это, кстати, Вергилий.

— Побеждать — глупейшее занятие. Не побеждать, а убедить — вот что достойно славы. — Вздохнул Василий и выплюнул разжеванную травинку.

— А это кто?

— Гюго.

— Вот пусть Гюго и убеждает. А я предпочитаю действовать наверняка. Играть нужно на самых звонких струнах человеческой души. Избиратель — как ребенок. Ему нужно просто пообещать ту игрушку, которую он хочет. Тогда он становится послушным и примерным, чтобы ее получить. Нужно просто понять — какой игрушки ему больше всего не хватает.

— Ты думаешь, им не хватает водки? Не… Как раз водки тут с избытком.

— Во-первых, водки не бывает много. Не тебе объяснять. А во-вторых… Во-вторых, ну чего им может не хватать?! — с сарказмом воскликнул Кирилл и обвел улицу широким жестом. Василий подумал, посмотрел на Голомёдова сквозь желтые очки и уверенно сказал:

— Самоуважения.

— Слово красивое. Даже слишком красивое для этих мест, — воскликнул Кирилл, перепрыгивая очередную лужу, но мысль против воли заработала в указанном направлении.

— А как ты себе это видишь? Слоган «Промзона — это звучит гордо!»?

— Родину любят не за то, что она велика, а за то, что она своя. Сенека Младший.

— Слушай, откуда у тебя все это в голове?

— Из сортира, — пожал плечами Василий. — В гостинице в туалете предыдущий постоялец оставил томик Мудрых мыслей. Как известно, при правильном подборе литературы в туалетной комнате можно получить второе высшее образование… И потом, что ты имеешь против того, чтобы я черпал вдохновение для нашей работы из этой Сокровищницы человеческой мысли?

Кирилл настороженно посмотрел на своего коллегу, и мрачно вздохнул:

— Меня в этой ситуации радует только то, что предыдущий постоялец забыл именно Мудрые мысли. Страшно подумать, какими бы могли стать эти выборы для Славина, если б он забыл, к примеру, Справочник по скрещиванию выхухолей в условиях малогабаритной квартиры…

Василий остановился, как вкопанный. В широко открытых глазах за желтыми очками загорелось неподдельное восхищение. Но, увы, Кириллу было не суждено узнать, на что способно воображение его коллеги в части скрещивания представителей семейства кротовых из отряда насекомоядных. Неожиданно прямо под ноги Голомёдову выскочила тощая растрепанная галка. Серые перья охватывали ее шею как вязаный платок. Галка раскрыла клюв и нахально что-то гаркнула на своем трескучем языке. От неожиданности нога Кирилла поехала по жидкой грязи, и он, чтобы не упасть, ухватился рукой за черный кол изгороди. Истлевшее дерево надломилось с громким треском, до странного похожим на крик галки. Кирилл еще не успел почуять неладное, как из ближайшей калитки высунулась востроносая старушечья голова, запеленатая в лохматый серый платок.

— Потри, милок! — бесстрастно каркнула голова.

— Что потереть? — Опешил Кирилл.

— Сегодня потри! — повторила бабка.

— Зачем?!

— Так вам не надо?! — бабка неожиданно разозлилась. — А чего забор было ломать! Тоже нашли молодую — бегать за вами!

— Нам надо, бабушка. Не воюй. — включился в беседу Василий.

Лохматый платок быстро исчез.

— Что это было? — поинтересовался Кирилл.

— Сейчас узнаем, — флегматично пожал плечами Василий.

Через некоторое время калитка снова скрипнула. Из ее высунулась по-птичьи сухонькая коричневая лапка, сжимавшая горло грязной пластиковой бутылки. Внутри плескалась подозрительного вида жидкость.

— Вот. По три. По три червонца за пилюлёк.

Василий достал из кармана пятидесятирублевку и сунул ее бабке.

— Так вам с газом? А чего сразу не сказали! — снова возмутилась старуха. — Ладно уж. Давай. Пшикну.

Она снова исчезла и появилась уже с каким-то баллончиком в руке.

— Что это у тебя? — поинтересовался Раздайбедин.

— Знамо что! Дихлофос! — ответила бабка не без гордости. — Давай пилюлёк-то! Пшикну! По три — простая, по пять — с газом!

Голомёдов попробовал, было, протестовать, но Раздайбедин решительно протянул бутылку. Старушка поколдовала над нею и вернула Василию. На Голомёдова она посмотрела не то с интересом, не то с презрением и ушла, бормоча себе под нос:

— Ходют тут. Сами не знают — с газом, без газа! Бегай им! Нашли молодую!

— Ты чего? — недовольно воскликнул Василий. — Чинишь препятствия на пути познания Вселенной?!

— Ты, Вася, и без дихлофоса того… Размахиваешь воображаемым хвостом. — нерешительно сказал Голомёдов. — Как ты можешь это пить? Интеллигентный же человек с высшим образованием.

— С двумя — поправил Василий. — Второе, философское, получаю в туалете. Каждую незнакомую жидкость я воспринимаю как вызов своей адекватности. Перчатка брошена!

С этими словами Раздайбедин сделал приличный глоток.

— Хм-м! Раскрывает чакры!

— Ты, Василий, заодно вечером своим свежим дыханием тараканов в гостинице потрави.

— Двойная польза. Хорошо, что по пять взяли, а не по три!

— По три? — вдруг остановился Кирилл, посмотрел на Василия, почесал подбородок и тихо произнес:. — Потри, по три… Ну, вот же! Нашел! Оно же прямо под ногами лежит! ПОТРИ-отизм! Ну, точнее, па́триотизм. Гениально!

— Думаешь? — с сомнением посмотрел на него Василий.

— Так ведь само просится! — счастливо засмеялся Голомёдов. — Город Славин. Славяне. Слава! Любим свой город и гордимся им!

— Я говорил про самоуважение. Патриотизм и самоуважение — вещи разные.

— Да чем же разные?! — Голомёдов был уверен, что выловил из омута сознания Золотую рыбку, и потому пессимистичный тон Василия ничуть не задел его.

— Самоуважение есть нравственное здоровье. А патриотизм — разрушительная, психопатическая форма идиотизма, — сдержанно сообщил Василий.

— Глупость!

— Бернард Шоу.

— Ты, Василий, приехал сюда за деньги врать, или мне прививать возвышенные идеалы?!

— Нет, Кир. Я не про идеалы. Я про то, что не сработает.

— Да почему не сработает?! Советский Союз на патриотизме построили. Войну, в конце концов, выиграли. А проголосовать с патриотизмом — это и вовсе плевое дело.

— Ты не видишь разницы между любовью к Отечеству и любовью к государству? Не поверят. Сыты люди патриотизмом.

— Разницу я вижу. Но на то МЫ здесь, чтобы ОНИ разницы не увидели! — кивнул Кирилл по направлению к Славину. Василий помолчал, возвращаясь к своему флегматичному состоянию.

— Решил — делай. Только я в «по три»-отизм верю даже больше, чем в «патриотизм».

— «По три»-отизмом мы воспользоваться всегда успеем, если ничего другое не сработает.

Они дошли до конца улицы и начали спуск по кривой лестнице, наполовину скрытой зарослями рябины. Серые ступени, иногда теряясь в траве или утопая в глине, вели к Беспуте. На ее берегу еще во времена воеводы Дрынова раскинулась Слободка Беспутная, в новейшей истории переименованная в городской микрорайон «Промышленный Тупик». Правда, никакие городские блага до слободы так и не добрались. Как была деревенька, так и осталась. За ее околицей и пролегла граница избирательного округа Харитона Ильича Зозули.

— Название «Славин» мы хорошо обыграем. Славное название! — рассуждал вслух Голомёдов, шагая по широким ступеням. — Но вот чем бы их таким еще раскачать, чтобы маршировали на выборы в едином патриотическом порыве? Скажи, Василий, тут война была?

— Была.

— Это хорошо. И город немцам не сдали?

— Сдали.

— А вот это плохо. Как-то непредусмотрительно подошли к вопросу — не учли наши нужды… Но ведь потом освободили?

— Освободили.

— Когда?

— В сорок третьем. Кажется, в марте.

— Н-да… Как говорится, поторопились. Обидно, что в марте. Осень на носу. И День Победы прошел. К какой же дате нам привязать нашу бурную деятельность? В честь чего по городу пройдут торжественные шествия, чему посвятит свои речи будущий мэр?

— Смотри… Опять она… — шепнул Василий, перебивая Голомёдова.

По лестничной ступени внизу прохаживалась все та же похожая на старушку галка в сером платке из растрепанных перьев. Она с вызовом посмотрела на визитеров, скосив глаз, и несколько раз ударила черным клювом по выщербленной ступени.

— Брысь! — крикнул Василий и замахнулся на галку пластиковой бутылкой с мутной жидкостью.

Галка презрительно глянула на Раздайбедина, по-старушечьи скособочившись, подпрыгнула, и полетела куда-то вниз, лавируя между рябиновыми ветками.

— Лети-лети! Не забивай голову! — напутствовал Кирилл галку и спустился на несколько ступеней вниз. — Так вот, Василий. Нам нужен хороший информационный повод, чтобы поднять патриотический вал. Например, какая-то дата, историческая веха… Что думаешь?

Василий не ответил. Кирилл оглянулся, и увидел, что он носком сандалии очищает от глины лестничную ступеньку, на которой только что сидела растрепанная галка. Под глиной проступали затертые буквы. Крайне удивившись, Голомёдов присел на корточки и стал помогать коллеге щепкой. Через некоторое время они, запинаясь на старорежимных «ятях» и «ерах», прочли:

— Под сим камнем… 1812 года… августа месяца, 26-го дня… погребено тело девицы Елисаветы Петровны Шени… Шейни…

— Шейниной

— Что это? — удивился Кирилл

— Это? Могильная плита. Надгробие девицы Елисаветы Петровны, почившей почти 200 лет назад. И ниже могильная плита. И дальше тоже. Вся лестница из надгробий.

— Веселая лесенка! — воскликнул Кирилл. — Наверное, какое-то старое кладбище воспрепятствовало очередной стройке века. Могилы сровняли с землей, а плиты на лестницу пустили. Чего добру пропадать? Черт побери! А местные жители мне нравятся все больше и больше!

— Дата. Смотри.

— А что — дата?

— 1812 год. И залпы тысячи орудий слились в протяжный вой… Bataille de la Moskova. Теперь понял?

— Нет.

— 26 августа по старому стилю или 7 сентября по новому… А еще говорят, что «помнит вся Россия про день Бородина»… Историческая веха. Информационный повод, который ты ищешь.

Голомёдов посмотрел на коллегу стеклянными глазами. Постепенно в них начал разгораться дьявольский огонь.

— А что! Забавно! Честное слово, забавно! Великую Отечественную замурыжили уже по самое «не хочу». Двух слов новых не скажешь. Все, кому не лень, уже пропиарились. А тут — такой простор! «С небывалым размахом Славин отметил годовщину Бородинского сражения». «Город почтил память героев войны 1812-го года». «Харитон Зозуля возглавил патриотическое движение «Ведь были ж схватки боевые!» Заголовки-то какие, а?

Тем более, живых участников тех событий, насколько я понимаю, уже не осталось? Можно смело воздавать им почести, гордиться их подвигом, и никто не будет терзать уши своих нытьем про нищенскую пенсию.

— Гордость предками возрастает пропорционально дистанции… — сказал Раздайбедин и почему-то грустно вздохнул.

— Ты б, Вася, не вздыхал, и на денатурат в бутылке не засматривался. Повороши-ка ты лучше вечерком Интернет, или по архивам каким местным пробегись. Ну, как ты умеешь. Словом, разыщи мне про Славин что-нибудь погероичнее.

— Понял. Погероичнее. Про Славин и 1812 год.

Василий притопнул ногой по надгробию-ступеньке и кивнул, а Кирилл радостно продолжил:

— Слушай! А давай в Славине на центральной площади памятник водрузим? Эпическая композиция «Смешались в кучу кони, люди». Денег у Харитоши хватит. Это даже не на весь город шум будет, и даже не всю на область. Это мы, Василий, в федеральные новости попадем и качнем всю нашу Необъятную от края до края!

Переговариваясь таким образом, Голомёдов и Раздайбедин миновали лестницу и вышли к Промышленному Тупику, бывшей Беспутной Слободе. Трудно сказать, какое название — современное или историческое — больше отражало беспутно-промышленную действительность. Дома были разбросаны невпопад, как будто нес дурень жменю гороха, да запнулся и рассыпал. Одни наваливались друг на друга стенами, и казалось, что вот-вот — качнуться, обнимутся и хмельно забормочут: «Ты меня уважаешь?» Другие убежали на отшиб, как Бобик, собравшийся в одиночестве погрызть кость. От главной улицы ручейками утекали кривые переулки, которые терялись где-то под заборами и в огородах. Над крышами поднимался купол местной церквушки, выкрашенный в тот сине-зеленый казенный оттенок, который обычно имеют стены больниц и военкоматов.

Центральная улица (она же Тупик) упиралось в одноэтажное здание клуба. Перед ним Кирилл и Василий невольно остановились.

— Ого! — присвистнул Раздайбедин. — Скажите, что здесь курят, и дайте это мне…

На небольшой и довольно ухабистой площади перед клубом расположилась… сказка. Сказка состояла из дырявых тазов, старых шин, коряг, сломанной домашней утвари, древесных пней и другого невообразимого хлама. Но тазы, прибитые вверх дном к пенькам и выкрашенные в ярко красный цвет с белыми пятнышками, превратились в семейку мухоморов. Старые покрышки, раскроенные умелой рукой, преобразились в пару белых лебедей, влюбленных друг в друга. Маленький желтый слон при взгляде на этих резиновых птиц восхищенно качал головой, в которой прежний владелец вряд ли узнал бы свой проржавевший чайник, давно выброшенный на помойку. Посредине площадки возвышалась в человеческий рост самая настоящая избушка на курьих ножках, и только очень внимательный наблюдатель угадал бы в ней мраморный постамент, давно покинутый каким-то неизвестным памятником. Теперь здесь хозяйничала коряга, вооруженная старой метлой и повязанная цветастым платком — баба Яга.

Эти большие игрушки поражали одновременно своей незамысловатостью и удивительной выдумкой. Голомедов вдруг почувствовал себя малышом, которого подвели к витрине кондитерского магазина и разрешили попробовать сразу все. А он от неожиданности растерялся до колик в животе, и готов зареветь от обиды на то, что съесть все за один раз не получится.

— Однако! — только и смог выдавить из себя Кирилл.

— Ну что? Знакомство с творческой интеллигенцией, выявление местных активистов и в гостиницу? — хмуро спросил Василий и нетерпеливо потянул Кирилла за локоть. В своих оранжевых шортах и желтых очках Раздайбедин со стороны казался троюродным братом яично-желтого слона с нержавеющей головой.

— Точно… Пошли в клуб… — ответил Кирилл чуть рассеянно.

Дверь клуба оказалась запертой изнутри. Ветер трепал на стене объявления: «Продам сот. телефон. Б/У, недорого», «Покупаем волосы, дорого», «Лажу печи», «Ведется прием шкур КРС» и постер с рекламой мыла для интимных мест. Голомёдов постучал. За дверью раздалось неясное бормотание. Кирилл проявил настойчивость. В конце концов, лязгнул засов, и из двери показалась заспанная и небритая морда клубного цербера.

— У-хррррена-ттты… Ыыы-ё-на-пля! — прорычала морда, обдав визитеров запахом дихлофоса.

— Товарищ! Нам бы директора! — строго заявил Голомёдов, глядя в мутные глаза.

— Ии-на-хррн! — поддержал беседу абориген и вышел на крыльцо целиком. Голомедов увидел перед собой дядю трехметрового роста в рваных болотниках и оробел. Раздайбедин выказал бо́льший опыт в приручении церберов:

— Выпить хочешь? — спросил он и мотнул перед носом сторожа пластиковой бутылкой. Абориген с готовностью протянул огромную волосатую лапу, наметанным движением скрутил крышку, поднес горлышко к правой ноздре и алчно втянул воздух.

— С газом! — уважительно прорычал он, и бутылки Василию не вернул.

Через некоторое время они уже сидели на крыльце, курили, и смотрели, как мерно поднимается и опускается массивный кадык аборигена. Допив, он бросил пустую бутылку в сторону семейки мухоморов и вполне осмысленно икнул.

— Тебя как звать, друг? — спросил Василий.

— Пёдыр. — прорычал абориген.

— Пёдыр? А скажи-ка мне, дядя Пёдыр, где найти директора клуба?

— Танцы вечером! — отрезал Пёдыр.

— Мы не на танцы. Нам директора бы повидать.

— Директор — в понедельник. Из города того… Приедет. Если с чем срочным — к Чапаю.

— «К Чапаю» — это куда? — поинтересовался Кирилл.

Дядя Пёдыр сначала указал на детскую площадку, потом махнул рукой вдоль проулка и неопределенно пояснил:

— Там. Мимо не пройдешь. Еще хлебнуть есть?

Разыскивать загадочного Чапая Голомёдов отправился один. Василий выразил мягкий по форме, но жесткий по содержанию отказ. Кирилл, зная коллегу не первый день, понял, что Василий намерен продолжить общение с дядей Пёдыром, и намерение свое выполнит во что бы то ни стало.

— Ты это… Поаккуратнее! — наставительно заметил он и зашагал в сторону Беспуты, внимательно осматривая встречные палисадники.

Дом Чапая он увидел издалека. Не узнать его на фоне серых безликих избушек было сложно. Ребенок от такого дома пришел бы в восторг, турист — в недоумение. Ну а скучный и деловой человек мог бы всерьез задуматься об адекватности хозяев этого строения. Дом глядел на мир разноцветными резными ставнями и производил впечатление большого печатного пряника. Даже кругляки бревен были выкрашены в разные цвета. Над воротами восседала деревянная русалка. С конька крыши косил большим желтым глазом фанерный петух. Кириллу показалось, что избушку эту выстроило из разноцветных кубиков шаловливое великанское дитя. Ведь только дети одинаково искренне радуются леденцу, цветному стеклышку и стрекозиному крылу, в котором отражается радуга. И только дети, сложив все эти «сокровища» в кучу, любуются ими. Взрослые же видят только хлам.

Похоже, владелец этого дома, словно разноцветные стеклышки, подбирал под ногами ласковые солнечные деньки, добрые слова, задорные мысли и приподнятое состояние духа. Свои находки он заботливо сносил в свой двор и, ничуть не жадничая, выставлял на всеобщее обозрение: мол, берите хорошее настроение, кто хотите! Мне не жалко!

Дом улыбался и манил. Дом настораживал. Кирилл обогнул деревянного Лешего, который тянул ему из палисадника свою сучковатую лапу, и постучал в розово-желтые ворота.