Озеро Веры

Александр Абалихин, 2016

Житель большого города оказывается на волосок от смерти на оживлённом перекрёстке. Неожиданно обрываются все звуки, застывают автомобили и люди. В это мгновение он ощущает себя другим человеком – юношей, который много веков назад жил в деревне на краю дремучего леса. Его возлюбленная возглавит мужицкое войско, а он станет участником сражений с захватчиками, победу над которыми помогут одержать острый меч, храбрость, хитрость и колдовство. Историко-фантастический роман «Озеро Веры» – второй из серии «Перекрёсток», в которую также вошли книги: «Страна Синих Ягод», «Озеро Веры», «Multi venerunt, или Многие пришли», «Бабочки на крутых ступенях», «Пылающие души Виньеруны».

Глава 4. В плену у Леля

В избе Добряна и Переславы свет не горел.

— Наверно, у нас все спчт, — предположил Яромир.

— Надо будет незаметно пройти в избу, — решил Светозар.

— Главное, домашних не разбудить, — сказал Яромир.

— Девчата, подождите нас возле крыльца! Мы осторожно заглянем в избу и разузнаем что там, да как, — сказал Светозар.

Братья поднялись на крыльцо и зашли в избу. Яромир в сенях зацепил ногой ведро с водой и едва не опрокинул его. Услышав грохот, Добрян и Переслава проснулись.

— Явились, наконец? — недовольно проворчал отец. — Где были?

Добрян зажёг свечу и внимательно посмотрел на сыновей.

— Ходили по лесу, силки проверяли. Правда, ни зайцы, ни белки что-то не попались, — сказал Светозар.

— Выходит, зайцы и белочки не попались. А кто тогда попался? — спросил Добрян. — Кто это возле крыльца шепчется? Уж не девки ли?

— Так мы это… Встретили их тут. В поле. Ну, когда мы с Яромиром из леса вышли и к озеру направились, — стал путаться Светозар.

— А отчего одежда на вас сухая? Гроза-то какая бушевала! — подозрительно спросил Добрян.

— Под дождь мы попали, да только потом наша одежда на солнце просохла, — признался Светозар.

— Далеко, выходит, забрели, коль от грозы в доме не стали укрываться? — усмехнулся Добрян.

— Что же ты, Добрян, сыновьям допрос устроил? Они, поди, устали и проголодались, — забеспокоилась Переслава.

— Что ж, мать, покорми этих бездельников, — сказал Добрян и обратился к сыновьям:

— Что стоите? Зовите в дом ваших белочек. Не оставаться же им ночью на улице. Наверняка, не из нашей деревни девчата?

— Зовите ваших зазноб. А я их кулебяками и молоком угощу, — засуетилась мать. — Добрян, зажги ещё пару свечей!

— Нечего свечи тратить попусту, — буркнул хозяин. — Завтра их подружек разглядишь.

— Так гостей всё же надо усадить за стол, — сказала Переслава.

— Гостей за стол усадим. Дашь всем по кулебяке и кружке молока, а потом девчата спать на скамьях лягут. А Светозар с Яромиром пусть в сенях на сене ночуют, — распорядился Добрян.

— Так я позову Веру и Виринею? — обрадовался Яромир.

— Зови, — кивнул Добрян.

Яромир пригласил девушек, и они зашли в избу, поставили в углу корзины и поклонились в пояс хозяину и хозяйке.

— Здравствуйте! — сказала Вера.

— Шумбрат! — произнесла Виринея.

— Так ты та самая Виринея из Омшани? — спросила Переслава.

— Почему я — «та самая»? — удивилась юная эрсиянка.

— Ты внучка колдуньи Вельматы? — подозрительно посмотрев на Виринею, спросила Переслава.

— Внучка, — ответила Виринея, так пристально взглянув на хозяйку, что та отвела взгляд.

— Хватит расспрашивать гостей, — осадил Переславу Добрян. — Проходите все за стол. Время позднее, засиживаться не будем. Поедите и — спать! Только тише разговаривайте, а не то Мирославу разбудите. Она за печкой спит. Да и вам следует хорошенько выспаться. Завтра будет большой праздник.

После ужина Вера и Виринея почистили грибы, собранные на острове, и Переслава положила их сушиться на печь. Виринея сказала, что сушёные грибы она потом отнесёт своей бабушке Вельмате. Вера попросила Яромира завтра проводить её до Берёзовки. Она решила отнести домой собранные травы, а потом вернуться в Комаровку на праздник Купалы. Затем братья и их юные гостьи легли спать и проспали до полудня.

Мирослава проснулась рано. Она увидела спавших девушек и, подойдя сначала к Вере, а затем к Виринее, рассмотрела их, пожала плечами и пренебрежительно хмыкнула. Спящие девушки были не такие красивые, как Мирослава. Она была в этом уверена — ведь она часто смотрелась в медное зеркальце, которое ей подарил отец. Мирослава, по её собственному мнению, была первой девушкой в своей деревне. Да и в Берёзовке, и в Омшани, как она считала, все парни были в неё влюблены. А вот ей самой никто из юношей не нравился, кроме омшанского пастуха Моская. По душе ей пришёлся юный Москай, который умел, подражая птичьим трелям, красиво играть на свирели. Мирослава вспомнила, что сегодня будет праздник. Хоть и позвала Мирослава Моская на Купалу, но переживала, что он может забыть про её приглашение, и не придёт на праздник витичей. Ведь эрсияне — и те, которые живут в Омшани, и жители Эрсиянь-града отмечают свои праздники. Мирослава же после Купалы решила обязательно отправиться в Омшань на праздник Тундонь Ильтямо — проводы весны и на Раскень Озск — моление эрсиян в середине лета. Да и Светозар с Яромиром наверняка пойдут на эти праздники в Омшань. Ведь сам прявт Уштай их приглашал. Впрочем, Светозар и без приглашения часто ходил в Омшань, чтобы повидать Виринею.

Мирослава вышла из избы. Отец и мать уже встали. Переслава подоила корову, а отец задал овса лошадям. Мирослава незаметно, чтобы ей не поручили какую-нибудь работу по хозяйству, вышла за калитку. Сегодня Мирославе совсем не хотелось работать. Каждый год в этот день с утра все девушки принаряжались. Ближе к вечеру девушки наденут красные сарафаны и направятся на берег озера. Там их будут поджидать парни в праздничных розовых и синих рубахах и в белых штанах. Вечером они разожгут большой костёр, а потом станут купаться в озере и прыгать через огонь. Взрослые жители Комаровки и Берёзовки будут вплетать цветы в гривы лошадям и купать их в озере. Мирославе не терпелось сплести венок из полевых цветов, чтобы, как только наступят сумерки, пустить по речке венок с установленной на него горящей свечой или лучиной. Что-то посулит ей это гадание? А в ночь на Купалу ей, вместе с остальными девушками, будет позволено раздеться и, не стесняясь молодых парней, прыгать через пылающий костёр и купаться в озере.

Мирослава направилась за деревню в поле, где, среди некошеной травы, цвели ромашки и колокольчики. Две её подруги — Предслава и Млада уже собирали цветы. Они встретили Мирославу звонким смехом и, взяв её за руки, побежали по полю. Когда они вприпрыжку бежали по сырой росистой траве, Мирославе захотелось вспорхнуть и, словно птице, подняться в синее небо. Как же вольготно было у неё на душе!

И вдруг девушки, бежавшие вприпрыжку по полю, остановились, услышав дивные трели — неподалёку заиграла свирель. На таких дудках омшанские эрсияне играли лучше витичей, а среди эрсиян никто не мог превзойти юного Моская. Мирослава осмотрелась по сторонам, ища взглядом Моская, но того нигде не было. Дивные звуки, казалось, звучали со всех сторон.

— Свирель играет на опушке, — прислушавшись, определила Предслава.

— Трель доносится от речки, — сказала Млада.

— Не наш дудочник играет. У нас так здорово никто не умеет, — заметила Предслава.

— Слыхала я, что в Омшани есть такой пастух — Москай, — вспомнила Млада. — Сказывают, добрый и красивый парень. Вот такого бы себе нагадать!

— Что выдумала! Да у Моская своих девчат в Омшани полно, — со вздохом, произнесла Предслава.

У Мирославы зашлось сердце. Ведь это её Моская так жарко желают все деревенские девушки! Но уверена она, что именно к ней, Мирославе, неравнодушен этот юный стройный зеленоглазый эрсиянин с кудрявыми льняными волосами.

— Давайте поищем дудочника! — предложила Мирослава, надеясь отыскать Моская.

Она была уверена, что именно он сейчас развлекает девушек. И делает он это из-за неё. Наверно, Москай оставил стадо на попечение своего помощника, а сам пришёл сюда, вспомнив про предстоящий праздник. Не забыл, выходит, Москай про её приглашение. Резво побежала Мирослава к речке впереди подруг. Однако возле речки она никого не увидела. Подруги нагнали Мирославу и вместе с ней спустились в овраг, однако среди увитых хмелем деревьев ольхи они никого не обнаружили.

А чудные звуки продолжали литься, казалось, отовсюду. Девушки растерянно переглянулись. Позабыли они уже про полевые цветы для венков, позабыли, ради чего вышли в поле. Все мысли их теперь были о том парне, который тешит их трелями.

— Говорю вам: на опушке свирель играет, — сказала Предслава.

— Нет, всё-таки, и не на опушке дудочник играет, и не у речки, а далеко в поле. Издалека трели доносятся. Видно, сидит он средь густой травы, — решила Млада.

— Прячется от нас шутник! — воскликнула Предслава.

Девушки выбрались из оврага и растерянно посмотрели по сторонам, однако определить, откуда доносятся звуки, не смогли.

— Давайте разделимся, — предложила Предслава. — Ты, Млада, поищи дудочника в высокой траве на поле, я направлюсь к березняку, а ты, Мирослава, ступай к ельнику. Как отыщем баловника, так друг друга и кликнем.

Так подруги и поступили. Направилась по полю Млада, Предслава пошла к березняку, а Мирослава побежала к ельнику. Чем ближе она подбегала к опушке, тем громче становились трели. Мирослава подивилась, как может Москай играть так долго, не прерываясь? Но размышлять ей было некогда. Не могла она допустить, чтобы Моская первой обнаружила одна из её подруг.

Возле опушки она остановилась и замерла. Из-под лап могучей ели доносились чарующие звуки. Мирослава стала осторожно подкрадываться к ёлке. Она не сомневалась, что именно здесь играет Москай на своей чудесной свирели.

— Москай! — приподнимая тяжёлую еловую лапу, крикнула Мирослава.

Чарующие звуки резко оборвались. Свирель смолкла. Мирослава заглянула под еловую лапу и обомлела от ужаса. Она понимала, что отсюда надо как можно быстрее бежать, но ноги её не слушались. Она так перепугалась, что не могла сдвинуться с места. Да и как было не испугаться, когда на неё смотрел вовсе не Москай, а лесное чудище, от которого разило псиной. Мохнатый урод глядел на неё, вытаращив свои страшные красные глазища и скалился, обнажая большие жёлтые клыки.

«Леший! — догадалась Мирослава. — Вот он какой!»

Лесной житель сидел на земле, прислонившись к стволу ели. Он сидел, совсем, как человек. Леший весь оброс длинной чёрной шерстью или волосами. На его заросшем лице ничего было нельзя разобрать, кроме огромных красных глазищ и приплюснутого носа. А какие большие мохнатые лапищи были у этого лесного чудища! И на медведя этот леший был похож, и на большого, покрытого шерстью, человека. Поросшие шерстью широкие пальцы лешего, заканчивались длинными загнутыми когтями. В правой лапище косматого чудища Мирослава увидела свирель. Она узнала эту свирель — точно такая же была у Моская. И никто не мог так здорово играть на свирели, как Москай.

«Это не леший, а оборотень! — догадалась Мирослава и похолодела от ужаса. — Выходит, Москай — оборотень!»

Страшный оборотень отбросил в сторону свирель и поднялся с земли. Ростом он был чуть выше Мирославы. Девушка хотела закричать, но её язык — словно прирос к нёбу.

Зато оборотень не стал молчать, а громко произнёс:

— Ух!

Тут оборотень схватил её своими лапищами, взвалил к себе на плечо и ломанулся в лес. Ветви хлестали Мирославу, замелькали перед её глазами ветки, кусты и деревья, а оборотень нёсся по чаще, сквозь густой кустарник, перепрыгивая через замшелые брёвна и ломая мелкие деревца. Мирослава зажмурилась. Оборотень резко остановился и положил девушку на землю.

Приоткрыла Мирослава глаза, и ужас сковал её — красноглазый косматый оборотень глядел на неё жутко, не мигая. Она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, когда к её лицу стала приближаться чёрная лохматая морда. И тут она заметила любопытство в глазах чудища, которое возле неё на коленях стояло и скалилось. Оборотень её, словно куклу, перевернул и по спине похлопал лапищей, да ещё довольно ухнул! Решила Мирослава, что оборотень решил с ней позабавиться, прежде чем сожрать.

И тут раздался громкий треск ломаемых сучьев и грозный рык, повторившийся трижды. Мирослава повернула голову и взглянула в сторону, откуда послышались жуткие звуки. И тут ей стало ещё страшнее, когда она увидела огромную мохнатую чёрную бабу, которая была намного выше и крепче оборотня, затащившего Мирославу в чащу. А то, что второй оборотень был бабой, Мирослава сразу поняла, потому как заметила, что под волосами у чудища виднелись большие груди.

— А-а-ах! Аргиме бухрай! — громко прокричала косматая красноглазая баба-оборотень.

Она отвесила пару затрещин по затылку оборотня-Моская так, что у того замоталась голова. Потом она схватила его за загривок своей лапищей и отшвырнула в сторону.

— Ай! — совсем как человек, прокричал меньшой оборотень, барахтаясь в зарослях колючей ежевики.

— Гутаре жорм! — сказала косматая баба и, совсем как человек, погрозила кулаком малому оборотню.

Мирослава поняла, что оборотни разговаривают между собой на незнакомом языке. А ещё она догадалась, что эти чудища — мать и сын. Мать поколотила и ругает сына за то, что тот принёс в лес Мирославу.

«Значит, у оборотней тоже бывают матери», — подумала Мирослава и стала вспоминать Люкшаву — мать Моская, которую она не раз видела в Омшани. Невысокая и худая Люкшава была совсем не похожа на эту косматую красноглазую бабищу.

«Наверно у оборотней всё наоборот бывает, когда они принимают звериный облик», — про себя решила Мирослава.

— Етерхе ирм, — произнёс оборотень-Москай, выбираясь из зарослей ежевики и почесывая свой лохматый зад.

— Аргиме ирм! — с угрозой в голосе рявкнула косматая лесная баба.

Мирослава села на траву и, вся дрожа, смотрела на жутких оборотней. Неподалёку, под корнями вывороченной из земли ели, она увидела огромную нору, в которой, видимо, те жили. Увидев, что чудища её, по крайней мере, в ближайшее время, не собираются есть, Мирослава осмелела и попросила:

— Отпустите меня!

Косматая баба уставилась на неё, вытаращив красные глазища. У Мирославы снова онемели ноги. Понимала она, что надо бежать, а не сидеть, да только не могла пошевелиться. Да и как убежишь, если её даже оборотень-Москай легко догонит, а не то, что его мать, у которой один шаг, как три человеческих.

Насмотревшись на девушку, косматая баба потеряла к ней интерес и отвернулась в сторону, а оборотень-Москай, почёсывая спину, полез в нору.

Мирослава, наконец, успокоилась, увидев, что мать оборотня-Моская вовсе не собирается её есть, а принялась когтями сдирать кору с молодой осины и жевать её. Девушка встала и начала потихоньку отходить от норы оборотней, стараясь бесшумно ступать по еловой подстилке. Пройдя несколько шагов на цыпочках, Мирослава затем сорвалась с места и опрометью побежала прочь. Сначала она бежала, не разбирая дороги, а затем остановилась и осмотрелась. Она оказалась в незнакомой местности. Вокруг росли тёмные ели и кривые осины. Мирослава поняла, что заблудилась в дремучем лесу. В такой глухомани легко можно было стать жертвой хищных зверей или умереть от страха, встретившись с лешим. Теперь к этим неприятностям добавились жуткие оборотни. Правда, отец рассказывал о больших косматых лесных людях. Однако Добрян говорил, что живут те люди в далёких краях. Значит, Мирослава сегодня столкнулась не с лесными людьми, а именно с оборотнями. Да и не в простой день состоялась эта встреча. Старики сказывали, что накануне праздника Купалы всякая нечисть выходит из лесов, болот и водоёмов поближе к человеческому жилью. В ночь на Купалу много необычного происходит. Например, в глухом лесу, говорят, папоротник зацветает.

«Кстати! — стала размышлять Мирослава, вспомнив о цветке папоротника. — Никто из жителей окрестных деревень и городов цветок папоротника так и не нашёл даже в ночь на Купалу. Иначе об этом бы все знали. Хотя… Ну, кто расскажет, что нашёл и сорвал цветок папоротника. Ведь кто цветок папоротника отыщет, тому клады откроются. А про клады только дурак станет всем рассказывать. А ведь, сказывают, некоторые люди, ни с того, ни с сего, богатели. Так ведь это оттого, что они цветок заветный нашли. Выходит, и вправду расцветает папоротник в ночь на Купалу! Вот и в нынешнюю ночь может зацвести папоротник, особенно в лесной глухомани!»

Мирослава попала именно в такую лесную глушь. Она стала всматриваться в росшие вокруг папоротники — нет ли на каком-нибудь из этих растений бутона, который этой ночью распустится? Однако бутонов на папоротниках она не увидела. Девушка прошла ещё немного и под ногами захлюпала вода. Увидев впереди кочки и лужи с тёмной водой и ряской на поверхности, Мирослава поняла, что впереди лежало болото. Она решила обойти топь, потому что страшилась пойти назад и снова очутиться рядом с оборотнями.

Девушка пошла краем болота. Солнце поднялось высоко, и в лесу стало жарко. От духоты у Мирославы закружилась голова, и она присела на поросшее мхом бревно. Она устала, и её стало клонить ко сну. Девушка некоторое время боролась со сном, но дремота одолела её, и она, покачнувшись, свалилась с бревна на мягкий мох. Но даже падение не прервало её сон.

Мирослава проснулась, услышав над собой скрипучий голос. Она почувствовала, как кто-то трясёт её за плечо. Девушка приоткрыла глаза и увидела над собой морщинистое лицо старушки со всклокоченными седыми волосами. Мирослава приподняла голову и увидела одетую в лохмотья худую сгорбленную старуху, опиравшуюся на кривую палку. Голова у девушки кружилась. Она некоторое время не могла вспомнить, что с ней случилось. Однако вскоре к ней вернулась память. Мирослава вспомнила про оборотня-Моская, утащившего её в дремучий лес, и про его страшную, но её справедливую мамашу. Девушка попыталась понять, на кого была похожа склонившаяся над ней старуха. Лицо у старухи было землистого цвета и испещрено глубокими морщинами, седые волосы растрёпаны. Одежда на ней была рваная и линялая, а лапти перепачканы грязью, тиной и болотной ряской. Словно из болота выбралась эта старуха да ещё скрипучим неприятным голоском хохотнула. И тут по спине Мирославы пробежали мурашки.

«Так это же кикимора болотная!» — догадалась она.

Измученная недавними переживаниями, Мирослава испытывала неимоверный страх. Не в силах закричать, она пискнула, словно придавленная мышь.

— Тейтерь! Тейтерь! — произнесла кикимора и протянула ей руку.

«Разговаривает она на языке эрсиян. Может, старуха и не кикимора вовсе, а из Омшани забрела на это болото?» — подумала Мирослава.

— Далеко ли отсюда Омшань? Я заблудилась, — проговорила Мирослава, с помощью старухи поднявшись с земли.

— Витичанка? Откуда пришла, красавица — из Комаровки или Берёзовки? — спросила её старуха хриплым голосом.

— Из Комаровки. Меня Мирославой звать. А вы, случайно не болотная кикимора? — напрямую спросила Мирослава.

Старуха хрипло засмеялась и сказала:

— Нет. Я не кикимора. Хотя, видно, стала я похожа на старую кикимору, — огорчённо махнула рукой бабка. — Я Вельмата. Может, слышала про меня?

Девушка испуганно посмотрела на старуху. Мать Мирославы всегда побаивалась колдунов и колдуний. И Светозара мать всегда отговаривала от походов в Омшань. Знала Переслава, что её сыну Светозару нравится внучка старой колдуньи — Виринея. Надо же, как получилось — ей сама старая Вельмата в глухом лесу встретилась и даже руку ей протянула! Не к добру это. Плохо сегодня день начался — то оборотень на неё набросился, а теперь встретилась старая горбатая колдунья, опирающаяся на кривую палку.

— Отчего испугалась меня, внученька? — огорчённо спросила колдунья.

«Вот уже внучкой колдунья меня стала называть. Пропала я!» — ещё больше испугалась Мирослава и осторожно сказала:

— Всякое сказывают про вас, бабушка Вельмата.

— И зачем только матери в Комаровке пугают своих детишек? — огорчённо произнесла старуха. — Разве я когда-нибудь кому причинила зло? Всю жизнь я людей лечила, да защищала их от злых чар. Вот не станет меня, плохо людям будет. Боюсь, не справится моя Виринея. Молода она ещё, неопытна. Если бы плохие времена не наступили, тогда смогла бы Виринея одолеть злую силу.

— Не пойму я ничего, что вы говорите, — пробормотала Мирослава.

— Не понимаешь ты ничего оттого, что голова у тебя в дурмане. Уходить с этого места надо. Ты ведь едва не заснула вечным сном. В этом месте на болоте дурман-трава растёт. Вот ты и надышалась. А ещё жарко стало. Вот ты и задремала. А сейчас уже прохладно становится. Облачка набежали на небо. Вечер близится.

— Надо же! А я ведь ещё венок из цветов не сплела! — воскликнула Мирослава.

— А ведь у вас, у витичей, сегодня праздник. Если тебе не помочь, ты можешь на него не успеть. Пойдём скорее отсюда, пока нас с тобой вечный сон не сморил. Я тебе отсюда дорогу до Омшани покажу, — пообещала Вельмата.

— До Омшани? А до Комаровки мне отсюда никак не выйти?

— Далековато ты ушла от Комаровки. Туда теперь только через Омшань, по тропе, сможешь добраться. Да и я сюда случайно забрела — собирала нужную траву.

— А цветок папоротника вы не искали?

— Нет. Не искала. Я цветущий папоротник никогда не видела, хотя давно в лесной глуши живу. Ладно. Пора отсюда выбираться, — сказала старушка и повела за собой Мирославу.

По пути Вельмата поинтересовалась:

— А как ты здесь очутилась?

— Меня оборотень унёс в лес.

— Да ну! Так уж и оборотень тебя унёс! — усмехнулась колдунья.

— Самый настоящий оборотень. Мохнатый, весь зарос чёрной шерстью, и глазища у него красные. А ещё он на свирели играл.

— Разве оборотни на свирелях играют?

— Так ведь этот оборотень и есть Москай! — всхлипнула Мирослава.

Удивлённо посмотрев на юную витичанку, Вельмата сказала:

— Быть такого не может.

— Оборотень на свирели играл так душевно, как только Москай умеет, — сказала Мирослава.

— Вижу, люб тебе Москай.

— Был люб. А после того, как я Мроская увидала в таком страшном обличье, страшусь его. Если бы не его мать, неизвестно что он со мной сделал бы.

— А у оборотня и мать есть?

— Есть. Она тоже вся чёрной шерстью заросла, огромная!

— Знаешь, тейтерь, мне эти оборотни напоминают диких лесных людей. Слышала я о них от своей матери. Раньше они обитали в глухих далёких безлюдных лесах, а теперь, выходит, семья лесных людей в наши края пришла жить. Зря они к людям поближе переселились. Ничего им хорошего от этого не будет, — покачав головой, проговорила Вельмата.

— Выходит, эти чудища не оборотни, а лешие?

— Нет, не лешие. Говорю же тебе, что это лесные люди. Они смышлёные, многое умеют, и разговоры ведут между собой. Могут и на свирели научиться играть. Вот не ясно только, откуда детёныш лесного человека раздобыл свирель? Лесных людей не следует бояться. Человеку они зла не причиняют. Правда, могут напугать или, как тебя, утащить в лес. Но это только дикий малыш так мог поступить. Едят они ветки, кору, коренья, орехи и ягоды, — поведала Вельмата.

Старушка остановилась и сказала:

— Вот мы и пришли. Видишь овражек, заросший кустарником? Иди вдоль него. Правда, он не до самой Омшани тебя доведёт, а до того места, откуда услышишь лай деревенских собак и людские голоса. А я через этот овражек переберусь и в свою землянку пойду.

— А меня снова не схватит лесной человек?

— Лесных людей здесь нет. Да и зверей хищных поблизости я не чувствую. Вдоль овражка путь свободен. Иди, не бойся, — уверила старушка.

— Спасибо, бабушка, — поблагодарила старушку Мирослава.

— Ступай. Да хранит тебя Инешкипаз! И не страшись Моская. Он добрый парень, — сказала старуха.

Мирослава направилась вдоль овражка. Пройдя пару десятков шагов, она оглянулась, чтобы ещё раз взглянуть на Вельмату, но та словно сквозь землю провалилась.

Вскоре Мирослава услышала тявканье собак, а затем послышались людские голоса. Мирослава побежала от овражка к деревне. Она уже увидела просвет за деревьями, как вдруг из-за могучего дуба вышел человек в белой одежде и встал перед ней.

— Куда спешишь, красавица? — спросил он.

Мирослава узнала Моская.

— В Омшань, — дрогнувшим голосом ответила витичанка.

— У тебя вся одёжа перепачкана, и вид усталый, — заметил юноша.

— Ты верно подметил — я сильно устала, — пролепетала Мирослава.

— Иди ко мне! — протягивая к ней руки, позвал Москай.

Ужас охватил несчастную девушку, звонко завизжала она на весь лес. А Москай ничего лучше не придумал — схватил он девушку в охапку, взвалил к себе на плечо и потащил её по лесу. Обмерла Мирослава, даже пошевелиться и кричать не может от страха. Поняла, что пропала — снова её оборотень тащит в глухой лес!

Впрочем, Москай лишь немного пронёс её на плече и опустил на землю. Лежит она ничком, а оборотень снова, как в прошлый раз, на колени рядом с нею встал и дышит тяжело-тяжело. А, потом снова, как и тогда, когда он мохнатым и с красными глазищами был, похлопал её по спине и говорит:

— Вставай, что лежишь? Не до самой же Омшани мне тебя на себе тащить?

Мирослава повернулась, увидела улыбающегося Моская и завизжала.

— Что ты всё верещишь, словно тебя медведь грызёт или волки терзают? Что люди обо мне подумают? Сейчас на твои крики.сбежится полдеревни

— Так ведь ты оборотень! — прошептала Мирослава.

— Какой же я оборотень? — обиделся Москай.

Мирослава встала, отряхнулась и принюхалась.

— Чего ты меня, обнюхиваешь, словно я в баню не хожу? — обиделся Москай.

— От тебя псиной раньше воняло.

— Что?! Какой ещё псиной?

— Когда ты в прошлый раз меня в лес вот также, на себе, унёс, ты был с красными глазищами, и весь шерстью зарос.

— Что за ерунду ты говоришь? — поморщился Москай. — Коль противен я тебе, так и скажи.

Тут Мирослава услышала поблизости людские голоса и стук топоров. Деревня была близко. Девушка отпихнула Моская. Пастух, перелетев через лежащее позади него замшелое бревно, завалился на спину.

Мирослава побежала по лесу, обдирая лицо и руки о ветви кустарника. Выбежала она к деревне, метнулась к крайней избе и стала в закрытую дверь стучаться, но дверь ей не отворили. Посмотрела она — дверь заколочена. А позади себя услышала она топот. Догадалась Мирослава, что оборотень близко и сейчас её снова схватит. Побежала тогда девушка по деревне. Зашлись лаем собаки. Тут прявт Уштай из избы вышел. Бросилась к нему Мирослава.

— Спасите, дядя Уштай! — закричала девушка.

— Здравствуй, Мирослава! Что с тобой? — спросил удивлённый Уштай.

— Оборотень! — произнесла Мирослава, подбегая к прявту.

— Где? — удивился Уштай.

— За мной гонится оборотень, — сказала Мирослава и оглянулась.

От страха она едва не потеряла сознание, увидев рядом запыхавшегося Моская. Пастух остановился рядом с ней, протянул к ней руки и, вытирая ладонью пот со лба, произнёс:

— Ух!

Услышав жуткое слово: «Ух!» от Моская, Мирослава покачнулась и потеряла сознание. Девушка могла упасть, но прявт успел её подхватить под руки. Уштай и Москай отнесли юную витичанку в избу прявта и уложили её на лавку.

— Странное дело, — задумчиво проговорил Уштай. — Вроде праздник у витичей намечается, а Мирослава прибежала к нам, в Омшань, в грязном сарафане.

— И меня она испугалась, словно я злой дух. Да ещё сказала, будто я оборотень. Надо же такое придумать! — расстроился Москай.

Мирослава пошевелилась и приоткрыла глаза. Девушка увидела склонившегося над ней Моская, и её забила мелкая дрожь.

— Мирослава! — позвал её Москай.

Витичанка ему не ответила ему. Скатившись с лавки, она быстро поднялась с пола и бросилась к двери. Однако Мирославе не удалось выбежать из избы — она уткнулась в грудь Уштаю.

— Ты куда? — спросил прявт.

— Вы с ним заодно? — в ужасе прошептала Мирослава.

— Да с кем я заодно, красавица? — не понял Уштай.

— С оборотнем Москаем! Вы его родич?! — воскликнула Мирослава.

— Да у нас в деревне почти все родичи, но оборотней среди нас никогда не было, — сказал Уштай.

— А вы проверьте Моская!

Тут Москай приблизился сзади и положил ей руку на шею. Мирослава вся сжалась.

— Кто же тебе сказал, будто я оборотень? — грустно спросил Москай.

— Сама видела, как ты на опушке, неподалёку от Комаровки, играл на свирели, а сам ты был лохматый и красноглазый. А потом ты меня схватил и в лес утащил. Да и недавно, уже будучи в человечьем обличье, ты меня подхватил и на спину взвалил, — рассказала Мирослава, зайдя за спину Уштая.

— Я хотел тебя до деревни донести. Ведь ты, сама сказала, что устала, — оправдывался Москай.

— Я устала от тебя весь день по лесу бегать и скрываться. Нигде мне от тебя нет покоя! Везде ты меня преследуешь, — сердито сказала Мирослава.

— Москай, зачем ты её пугаешь? — рассердился Уштай. — В медвежью шкуру, поди, нарядился и стращаешь девчонку?

— Не медвежья шкура на нём была. Чёрной и длинной шерстью он оброс. А глазищ таких больших и красных у человека быть не может, а ещё он клыки скалил, — рассказала Мирослава.

— Красные глазища, говоришь? — переспросил Уштай.

— Да. Когда я убежала от оборотня-Моская и его мамаши, встретила возле болота старую Вельмату. Правда, она сказала, что меня утащил в чащу дикий лесной человек. Но я не очень в это верю. Не мог лесной человек на свирели так красиво играть. К тому же, твою свирель оборотень держал в своих мохнатых руках, а вернее сказать — в лапах, — сказала Мирослава.

— Да оставил я на земле свою свирель, а лесной человек, видно, её подобрал! — вскричал юноша.

— Не лги, Москай! — крикнула Мирослава.

— Правду говорю, что пропала моя свирел. Я пас стадо. Вывел коров в поле, а сам сел на бревно на опушке леса. Смотрю, коровы чего-то испугались, замычали и направились на другой край поля. Я положил свирель возле бревна, а сам следом за коровами пошёл. Думал, они испугались овто, по-вашему — медведя. Я решил огреть его кнутом, если он выйдет из леса. В правой руке сжал кнут, а левой рукой вытащил из-за пояса нож. Попытался я коров вернуть на прежнее место, где росла сочная травка, да ни одна скотина не сдвинулась с места. Замычали коровы и сбились в кучу. Я оглянулся и увидел, как колыхнулись кусты вблизи того брёвнышка, на котором я недавно сидел. Коровы долго не могли успокоиться, но потом, всё-таки, пошли назад. Я пригнал стадо на то самое место, где оставил свирель, да только её на месте не оказалось. Я всё исходил вокруг того брёвнышка, но нигде свирель не нашёл. Решил, что медведь её утащил. А после твоего рассказа, Мирослава, я подумал, что и вправду, не овто унёс мою свирель, а дикий лесной человек, — поведал свою историю Москай.

Мирослава недоверчиво посмотрела на юношу.

— Ты и теперь мне не веришь! — с горечью воскликнул Москай.

— А вдруг ты и сам не помнишь, как превращаешься в оборотня? — спросила Мирослава. — Может от тебя самого коровы шарахались?

— Как же мне убедить тебя, что никакой я не оборотень? — расстроился Москай.

И тут с улицы послышались крики. Детвора подняла визг. К избе прявта подбежали три паренька и закричали наперебой:

— Верьгиз!

— Сярдо!

— Овто!

Уштай, Мирослава и Москай вышли из избы. Дети стали что-то говорить прявту на эрсиянском языке. Уштай внимательно выслушал их и сказал Мирославе:

— К нашей деревне подошёл очень крупный зверь. Дети решили, что это или волк, или сохатый, или косолапый.

К детям подбежала перепуганная баба с испуганными глазами. Она рукой показывала в сторону леса и кричала:

— Вирень ломань!

«Лесной человек!» — поняла Мирослава.

Встревоженная баба подбежала к детям и, подталкивая в спину, погнала их домой. Запустив детей в избу, она зашла следом и захлопнула за собой дверь. Напуганные дети смолкли.

В остальных избах и землянках тоже стало тихо. Даже умолкли услужливо брехавшие собаки. Смелый серый лохматый пёс Уштая, забился в конуру и тихо поскуливал.

Бабы с детьми укрылись в жилищах, а мужчины с луками, вилами и топорами побежали к лесу.

И тут Мирослава увидела своего недавнего обидчика — покрытое чёрной шерстью чудище, которое на несколько мгновений показалось на опушке и тут же, увидев бежавших к нему людей, скрылось в лесу. Ему вдогонку посыпались стрелы. Из чащи послышался жалобный вой.

— В лесного человека стрела угодила, — определил Уштай. — Если жив останется, не придёт больше в деревню.

— Мирослава, видела лесного человека? Теперь ты убедилась, что я не оборотень? — спросил Москай.

Мирослава посмотрела на грустного Моская и улыбнулась.

— А зачем напугал меня сейчас в лесу? — спросила Мирослава.

— Дурак я, — ответил юноша.

— Верно, дурень, — снова улыбнулась Мирослава.

— Больше Моская не боишься, красавица? — спросил Уштай.

— Моская не боюсь. А вот одной страшновато мне будет возвращаться в Комаровку, — призналась Мирослава.

— Зачем тебе сегодня возвращаться? Вечереет уже. Да и голодная ты. Оставайся, — предложил Уштай.

— Так ведь сегодня у нас праздник. Большой костёр разведут наши юноши в поле у Круглого озера. Как же мне не быть на празднике? Да и мои родные и подружки за меня переживают. Ведь пропала я, когда искала дудочника, который на свирели играл. На тебя, Москай, у нас люди и подумают, что ты увёл меня в лес, — сказала Мирослава.

— Даже если бы и увёл, так что из того? — нахмурился Москай. — Иль не поклоняетесь вы своей богине любви Ладе и её сыну Лелю?

— Наши Богиня Лада и сын её Лель помогают любящим юношам и девушкам, а не таким насмешникам и баловникам, как ты, — ответила Мирослава и решила:

— Пойду-ка я домой.

— Неужели не боишься косматого чудища? — спросил её Уштай.

— Боюсь, а всё равно пойду, — хмуро сказала Мирослава.

— Тогда я тебя провожу до Комаровки, — пообещал Москай. — Ведь ты, помнится приглашала меня на Купалу. Только как же я на праздник пойду без свирели?

— Я тебя приглашала не как дудочника, — потупилась Мирослава и призналась:

— Хоть и нравится мне, как ты играешь на свирели, но мил ты мне, как ладный и добрый парень.

— Теперь через лес опасно даже вдвоём идти, коли объявились в наших краях лесные люди, которые девушек в лес умыкают. Вот что, Мирослава, я сейчас пошлю тебя провожать не только одного Моская, но и всех парней и девушек отправлю на ваш праздник. Велисвет советовал мне, чтобы я присылал на ваши праздники нашу молодёжь, — вспомнил Уштай. — В Омшани останутся взрослые бабы и мужики. Если снова сунется косматое чудище, мы его встретим, как надо!

— Только не убивайте его. Всё-таки, он ещё несмышлёный детёныш, — попросила Мирослава.

— С чего ты взяла? — удивился Уштай. — С виду этот лесной человек здоровый, как овто.

— Видели бы вы, дядя Уштай, его мамашу! Она намного его выше и крепче, — сказала Мирослава.

— Представляю, какой папаша должен быть у этого косматого пострелёнка! — усмехнулся прявт.

— Так я соберу нашу молодёжь? — обрадовался Москай.

— Собирай! — кивнул Уштай. — Скачите на лошадях. Так успеете до захода солнца добраться до Комаровки.

Москай побежал по деревне, а Уштай, тем временем, отвёл Мирославу в избу и накормил её.

Вся молодёжь Омшани собралась у околицы. Парни взобрались на лошадей и усадили перед собой девушек. У каждого парня за поясом был нож. Многие юноши прихватили с собой луки и колчаны со стрелами. Москай сел на серую лошадь и посадил перед собой Мирославу. Юноши направили лошадей по лесной тропе, ведущей в Комаровку. Ребятишки долго бежали следом за последним всадником, но за околицу не сунулись — страшно им стало. О появлении в лесу косматого красноглазого чудища все были наслышаны.

Всю дорогу, пока ехали через лес, парни и девушки веселились и шумели. Хищные звери и мохнатые чудища не рискнули к ним приблизиться.

На поле возле Комаровки они выехали, когда малиновое солнце уже садилось за лес.

— Москай, давай проедем вдоль опушки до ельника, — предложила Мирослава. — Там детёныш лесного человека бросил твою свирель.

— Поехали, — согласился Москай и повернул лошадь.

Все эрсиянские юноши и девушки поехали через Комаровку в сторону Круглого озера, а Москай с Мирославой направились к тому месту, где она повстречала красноглазое чудище. Вскоре Мирослава указала на могучую ель, стоявшую на опушке:

— Здесь!

Они спешились. Девушка приподняла еловую лапу, как в прошлый раз. Уже не так страшно ей было — ведь рядом стоял Москай. Юноша увидел лежавшую под елью свирель и поднял её.

— Надо спешить. Сейчас у озера начнётся праздник, — сказала Мирослава.

Они быстро доехали до Комаровки. Мирослава, сидя перед Москаем на серой лошади, проехала по родной деревне и помахала рукой отцу с матерью, вышедшим на крыльцо их избы.

— Жива и здорова наша Мирославушка! — сказала счастливая Переслава.

— Говорил я тебе, что она была в Омшани. Теперь, видишь, с Москаем вернулась, — провожая дочь взглядом, сказал Добрян.

Краше всех молодых эрсиянок, только что проехавших вместе с юношами мимо их избы, показалась Добряну его дочь. Потом понял, почему вообще все девушки из Комаровки казались ему краше эрсиянок — не только у его дочери, но и у всех молодых витичанок волосы красиво спадали на плечи. А юные эрсиянки приехали в головных уборах — на лоб намотали косы, а поверх надели шапочки с красным орнаментом. Чудно одевались эрсиянки на праздники. Они были одеты в белые платья, подолы и вороты которых были оторочены лентами с замысловатым красным узором.

Витичанки, отправившиеся на праздник вместе с юношами пешком, приоделись в нарядные красные сарафаны. Лишь дочь Добряна и Переславы была в обычном белом сарафане, да притом — в перепачканном. Да и не было на голове Мирославы венка из полевых цветов, как у остальных молодых витичанок.

Эрсиянские парни мало отличались от витичей — рубахи и у тех, и других были розовыми или синими.

Добрян взял под узду свою Ласточку, и они с Переславой, вместе с остальными взрослыми жителями Комаровки, пошли следом за проехавшими через деревню гостями из Омшани. Многие жители Комаровки вели за собой лошадей и коров, которых они собирались купать в озере.

— Вот увидишь: сегодня я сыграю на свирели так, как никогда в жизни не играл! Я буду играть для тебя, — пообещал Москай.

— Сыграй, Москай! И окажи мне одну услугу, — попросила Мирослава.

— Что хочешь, для тебя сделаю! — улыбнулся Москай.

— Тогда промой свою свирель в озёрной воде. Ведь её во рту лесной человек держал. От свирели теперь псиной воняет.

— Конечно, промою и просушу свирель возле костра, — пообещал Москай, когда они уже подъехали к Круглому озеру.

— Посмотри, какое высокое пламя полыхает на берегу! — воскликнула Мирослава. — А людей-то как много сегодня собралось! Никогда столько не было. Сюда ведь ещё из Берёзовки народ подошёл.

Москай и Мирослава подъехали к костру, спешились и оставили серую кобылу на попечение Горисвета, который отвёл её к лошадям и коровам в огороженный плетнём загон.

Затем юная витичанка и Москай направились к озеру, и юноша промыл свирель в воде.

К Милославе и Москаю подошли Светозар и Яромир, одетые в синие рубахи.

— Слава Роду, ты жива и здорова, Мирослава! — недружелюбно взглянув на Моская, воскликнул Светозар. — Ты где была?

— Ты не поверишь! Лесной человек утащил меня в чащу. Еле ноги от него унесла, — поведала Мирослава.

— Уж не тот ли лесной человек это сделал, который сейчас рядом с тобой стоит? — нахмурившись, спросил Светозар.

— Что ты неласково встречаешь сестру, Светозар? — спросила Виринея, которая подошла к ним вместе с Верой.

Виринея было одета просто — в серое платье, а головного убора, как у остальных юных эрсиянок, у неё не было. В отличие от своей подруги, Вера оделась нарядно — в красный сарафан, а на голове у неё красовался венок из синих колокольчиков. Днём Яромир помог Вере отнести в Берёзовку её корзину с травами, а к вечеру они вернулись в Комаровку.

— Все за тебя переживают, а ты ушла в Омшань и там милуешься с Москаем, — недовольно проговорил Светозар.

— Тебе можно с девушками из Омшани водиться, а мне с парнями, выходит, нельзя? — обиделась Мирослава.

— Мала ты ещё! — буркнул Светозар.

— Хватит вам спорить! Глядите, уже наступили сумерки, и парни с девками начали водить хоровод вокруг костра, — сказал Яромир.

Все посмотрели на разгоревшийся костёр, сложенный из сухих брёвен. Потрескивали яркие искры, улетавшие в бескрайний сумеречный простор. Неподалёку от костра в землю были врыты пять деревянных изваяний витичских Богов. Здесь были Род, Крышень, Велес, Перун и Белбог. Вокруг костра парни и девушки водили хоровод.

Чуть в стороне, в поле, неподалёку от берега озера, лежал большой плоский алатырь-камень, возле которого были установлены изваяния других Богов. У алатырь-камня собрались старики во главе с волхвами — Велисветом и Яволодом, который пришёл из Берёзовки. Они приносили жертву Богам. Велисвет и Яволод жгли на алатырь-камне заячий пух и лебяжье перо, поливали алатырь-камень молоком и со страстью молились. Издалека было слышно, как. Велисвет просит защиту у великих Богов, а Яволод не только призывает в помощь витичам Рода, Крышеня, Сварога, Белбога, Перуна и Велеса. Обращается он и к Чернобогу, моля об отмщении князю Василиску за его жестокость. Не случайно молит об этом Яволод. Люди знают, что недавно погибли друзья Яволода в Зарь-граде от рук княжеских дружинников.

Окружившие алатырь-камень старики передавали из рук в руки братину, из которой пили душистое и ароматное хмельное пиво, настоянное на мёде.

— Пойдёмте к костру! — предложил Яромир.

— А я ведь так и не сплела себе венок, — грустно сказала Мирослава.

— Это не беда. Сейчас я тебе и Виринее быстро сделаю венки, — пообещала Вера.

Она встала на колени и принялась рвать цветы. Даже в густых сумерках Вера легко различала цветы. Она быстро сплела два венка и передала их Мирославе и Виринее.

— Спасибо! — поблагодарила Виринея и надела венок на голову.

Было заметно, что непривычно эрсиянке носить венок. Остальные девушки, пришедшие из Омшани, не надевали венки — им было неудобно носить венок на голове, поверх высоких шапок.

— Теперь идёмте к огню! — позвала Вера и, взяв за руки Мирославу и Виринею, повела их к костру.

Светозар, Яромир и Москай поспешили за девушками. Молодые витичи и эрсияне, взявшись за руки, встали в большой круг. Юноши и девушки стали водить большой хоровод вокруг костра и затянули песню. Яромир вместе со всеми пел:

— В День Купалы очищайтесь возле пламени и в воде! Славьтесь Боги наши: Лада — матерь наша, и все предки наши! Защитите нас, Велес и Сварог! Введи нас в свой чертог, Белбог! Расцветай, Перунов цвет, и даруй нам жизни свет!

В едином порыве пели витичи и омшанские юноши и девушки песню, славившую витичских Богов. Пляска продолжалась долго, пока не послышался звонкий девичий голос:

— К озеру! Гадать!

Хоровод распался. Девушки и парни со смехом разбежались. Поодаль от бушующего и рвущегося ввысь пламени большого костра, юноши разожгли небольшие костры.

Девушки-витичанки подходили к огню с лучинками и свечками, поджигали их и спускались к речке, впадавшей в озеро. Неподалёку от устья речки юные витичанки встали на колени и пустили по течению венки, в центре которых сиял огонёк свечи или лучины. Каждая девушка тихо запела свою любимую песню, наблюдая за уплывающим венком. Вместе с остальными венками поплыли к озеру венки Веры и Мирославы. Виринея тоже опустила в реку свой венок с зажжённой лучиной. Омшанские девушки смотрели на плывущие по речке венки с любопытством, а витичанки — с надеждой и тревогой. Горько вскрикивала девушка, увидавшая, как венок быстро уходит под воду — это означало, что её избранник не любит девушку. Но пуще всего боялись девушки, что прежде, чем утонет венок, погаснет свеча или лучина. Тогда короткая жизнь будет у самой девушки или у её суженого. В эту ночь случилась неприятность — не одна, и не две свечи и лучины погасли, а множество. В растерянности стояли на берегу грустные витичанки. Расстроились и юноши-витичи. И на венке у Виринеи быстро погас огонёк. Свёл брови и нахмурился Светозар.

— Ждать беды! — прошептала Вера.

Однако её венок и венок Мирославы продолжали плыть уже по озеру, а лучинки в их венках всё горели. Оттого, что не гасли огоньки, долгая жизнь и счастье должны были ожидать Мирославу и Веру. Но с грустью взирали они на свои венки, да ещё на десяток венков, освещённых счастливыми огоньками. Что же это за счастье такое, если стольких их подруг ожидает беда?

Хоть и гаснут один за другим огоньки на озере, зато сколько зажглось звёзд в ночном небе! Летят и летят в чёрное небо искры от пламени огромного костра — словно людские души покидают земное пристанище и зажигаются на небе новыми звёздами! Расстроилась Вера. Чувствовала она сердцем, как тьма надвигается на родную мщерскую землю.

Не только Вера, но и Светозар с Яромиром загрустили. Виринея, хоть и не знала примет витичей, но всё поняла и закручинилась.

Зато Мирослава слегка улыбнулась, когда увидела, что рядом с её венком с горящей лучиной плывут по озеру сияющие огоньками венки её подруг — Предславы и Млады. Уже едва видны огоньки с берега, а всё горят. Долгая жизнь у них будет и счастливая судьба.

— Забудьте про венки! Волхвы вымолят всем нам долгую и счастливую жизнь, — сказал Яромир, стараясь говорить весело, только это у него не вышло — дрогнул у него голос.

— И то, правда, что грустить? Идёмте в поле! — предложила Виринея. — Я слышала, что этой ночью у вас принято валяться в росных травах.

— Много сегодня росы выпало, — заметил Яромир.

— А тебе-то что за интерес, Яромир? Ты ведь не девица, чтобы в росах купаться! — засмеялась Вера.

Взявшись за руки, Вера и Виринея побежали в тёмное поле.

— Стойте! — крикнул Москай. — Не уходите далеко от костров! Лесные люди в наши края пришли.

— Хватит стращать, Москай! Этой ночью мне лесные люди не страшны! — крикнула Мирослава и, звонко засмеявшись, побежала догонять Веру и Виринею.

— Что же оставлять их одних в поле? Идёмте за ними, — решил Светозар и вместе с Яромиром и Москаем, скрылся в темноте.

Вскоре взошла жёлтая луна, осветившая землю своим холодным светом. Яромир присмотрелся и замер, увидев, как три обнажённые девушки, взявшись за руки, бегут по полю. Рядом с ним застыли изумлённые Светозар и Москай.

Красавицы не заметили наблюдавших за ними юношей. Они вообще ни на что не обращали внимания. Девушки разбежались и стали кувыркаться во влажной прохладной траве, сминая своими упругими телами сочные росистые стебли. От прикосновения студёных росных трав у девушек перехватило дыхание, и они даже не смогли, как следует, громко завизжать. Они играли, словно котята, грациозно изгибаясь и перекатываясь по траве.

Не только Яромир, Светозар и Москай видели девичью красоту. Видно, приметил в чистом поле красивых девушек сам Бог любовной страсти Лель — сын Богини любви Лады. Беззвучно рассмеялся Лель над застывшими, словно изваяния, парнями. Хоть и не слышали юноши его счастливого смеха, зато задрожали и замерцали на небе звёзды. Взял в плен юношей баловень Лель! Словно опутанные невидимой паутиной, направились молодцы к своим милым девушкам.

Яромир, словно в прекрасном сне, побрёл по полю. При завораживающем свете любопытной луны, он приближался к Вере, резвящейся в росистых травах. Только когда подошёл он к ней близко, разрезал свою липучую паутину шаловливый Лель и тогда хищным ястребом ринулся Яромир на Веру. Девушка не сопротивлялась, потому что подумала, что это не Яромир пришёл, а в его облике сам Лель её приветил. Яромир увидел блеснувшее на шее Веры жемчужное ожерелье, которое он ей подарил, и его сердце забилось часто и сильно, словно готово было выпрыгнуть из груди. Скинул Яромир одежду и прижал к себе горячее тело Веры, покрытое прохладными капельками росы. Закружились над ними в безумном хороводе звёзды, ласково зашумел вдалеке лес.

Светозар, как и его младший брат, тоже не избежал чар весёлого Леля. Виринея, прижалась крепко и нежно к своему милому Светозару, словно боялась потерять его навсегда.

— Люблю тебя, Виринеюшка! — теряя разум, говорил Светозар.

— Коли немного мне деньков отмерено, так люби меня жарко, Светозар! — не в силах сопротивляться колдовству купальской ночи, зашептала внучка Вельматы.

— Я люблю тебя! — прошептал Светозар, целуя юную эрсиянку в податливые губы.

— Мон тон вечкемс! Я тебя люблю! — прошептала Виринея.

И Мирослава не избежала козней коварного Леля. Она увидела приблизившегося к ней Моская и поняла, как дорог ей этот добрый юноша.

— Мон вечкевикс! — проговорил Москай, обнимая красавицу-витичанку.

Слились воедино их тела и души. Ласковый ветерок сдувал с них холодную росу, но они не чувствовали ни этого ветерка, ни ночной прохлады.

«Как хорошо, что Лада и Лель смотрят на нас сейчас! Пусть они радуются за нас и завидуют нам!» — подумала Мирослава, проваливаясь в негу купальской ночи.

Прошло немало времени, прежде чем пришли в себя пленники Леля. Яромир и Вера лежали на спине и смотрели на яркие сочные звёзды.

— Ты мила мне, Вера! — чужим гулким голосом произнёс Яромир.

Вера в ответ нежно сжала его ладонь своими хрупкими пальцами и предложила:

— Пойдём купаться.

Вера поднялась, и Яромир с восторгом смотрел на свою возлюбленную, которая была похожа на саму Богиню Ладу. Вера ногой смахнула с высокой травы капли холодной росы на Яромира, весело засмеялась и побежала к озеру. Яромир поднялся и резво устремился за ней.

Мирослава с Москаем тоже побежали к воде.

Пошла по полю, словно поплыла над травами, грациозная Виринея. Заворожённый Светозар шёл за ней следом, не видя ничего вокруг, кроме своей любимой.

Девушки разбежались и, поднимая брызги, бросились в серебрившуюся под лунным светом воду. Следом за ними зашли в озеро юноши. Словно русалки заметались в воде красавицы, прикасаясь к юношам упругими стройными телами. Словно огнём ожигали юношей прикосновения гладкой девичьей кожи. Красавицы резвились и били ладошкой по воде, направляя брызги в лицо юношам, которые не могли разобрать, кто из баловниц проплывает рядом.

Мирослава запрыгнула на спину Москаю, словно молодая ведьма, и повалила его в воду под дружный смех купающихся.

В это время от костров послышались крики и смех.

— Пойдёмте к костру! — закричала Вера и выбежала из воды.

Остальные купальщики последовали за ней.

Многие юноши и девушки тоже только что вышли из озера и нагишом прыгали через пламя. Гости из Омшани толпились в сторонке и с любопытством посматривали на нестыдливых витичей и на своих сородичей — Моская и Виринею, которые вместе с друзьями нагими подбежали к одному из костров.

Яромир с Верой взялись за руки, разбежались и, под подбадривающие крики зрителей, прыгнули через огонь. Яромир ощутил жар, охвативший его тело, но пламя не опалило его кожу. Яромир и Вера, невредимые и весёлые побежали к следующему костру. За ними через костёр прыгнули Светозар и Виринея, а затем — Москай и Мирослава.

Потом юноши и девушки отыскали в поле свою одежду и оделись. Москай подобрал нож и свирель.

В это время взрослые жители Берёзовки и Комаровки заводили скотину в озеро. Коровы протяжно мычали, лошади довольно фыркали. Завели в воду и лошадей, на которых приехали гости из Омшани. В гривы лошадям женщины вплетали цветы, собранные ещё днём. Хотя своих лошадей эрсияне и позволили витичам искупать в озере, но сами омшанские парни и девчата в воду не полезли.

Москай сел на берегу озера и заиграл на свирели. Над озером полились чарующие звуки. Стало тихо. Даже коровы перестали мычать. Москай играл долго, но потом устал и отложил свирель. Мирослава поцеловала его и предложила:

— Пойдём искать цветок папоротника!

— Вот же ты, неугомонная! Иль не устала? — удивился Москай.

— Ну, пойдём! — стала упрашивать Моская Мирослава.

— Мне бабушка Вельмата говорила, что у папоротника не бывает цветов, — сказала Виринея.

— Как же так? Ведь твоя бабушка колдунья и вдруг такое говорит? — удивился Яромир.

— Может, она и колдунья, да не врунья, — строго произнесла Виринея. — Если Вельмата сказала, что не цветёт папоротник, значит — не цветёт.

— Мне Вельмата сегодня днём тоже говорила, что она никогда не видела цветущий папоротник. А вдруг папоротник всё же цветёт? Может, он просто не попадался Вельмате, а на самом деле в купальскую ночь расцветает. Я хочу пойти в лес! — настаивала Мирослава.

— Снова по своему косматому приятелю соскучилась, сестричка? — усмехнулся Светозар.

— Одной, конечно, страшно, а с вами я бы пошла, — сказала Мирослава.

— Хотя моя мать Ведагора всю жизнь травы собирала, но и она ни разу не находила цветущий папоротник. Может, и впрямь, Вельмате и моей матери просто не везло? Но всё же я решила пойти с тобой в лес, Мирослава, — сказала Вера.

— Куда Вера, туда — и я! — решил Яромир.

— Если ты так хочешь, Мирослава, то и я тоже отправлюсь в лес, — согласился Москай.

— А я никуда не пойду, — нахмурившись, сказала Виринея. — Что толку цветок папоротника искать, коли его не бывает?

— Мы с Виринеей здесь останемся, — сказал Светозар.

Вера, Мирослава, Яромир и Москай направились в сторону темнеющей мрачной чащи. Они вступили под полог ночного леса. Мирославе стало страшно — то ночная птица тоскливо закричит, то дерево заскрипит. Однако признаваться, что боится, она не стала.

— Что тут ходить в потёмках? — недовольно проворчал Яромир, когда они углубились в лес.

— Лучше вернуться, — предложила Вера. — В лесу ни зги не видно. Хоть мне и не меньше Мирославы хочется найти заветный цветок папоротника, да видно, не судьба.

— Вера, может, твоя мать и находила когда-то цветок папоротника, да тебе не сказала, — предположила Мирослава.

— Нет. Если бы мама нашла такой цветок, мы бы с ней отыскали клад, разбогатели и в город перебрались, — сказала Вера.

— Слышал я, плохо нынче жить в городах простым людям, — вспомнил рассказы старших Яромир.

— Смотрите! — испуганно произнесла Мирослава.

Впереди светился яркий зелёный огонёк.

— Неужто цветок папоротника светится? — проговорила Мирослава.

— Шутишь? Цветок папоротника должен алым огнём гореть. Зелёным огоньком светятся гнилушки в лесу и на болотах, — объяснила Вера.

Москай подошёл к зелёному огоньку, пнул его ногой, и огонёк погас.

— Точно Вера сказала. Это коряга, — сказал Москай.

— Жалко, что коряга. Всё же мне хочется отыскать цветок папоротника, — вздохнула Мирослава.

— Дался тебе этот цветок! — проворчал Москай.

— А я слышал, будто тот заветный цветок всякая нечисть охраняет, — вспомнил Яромир.

— Ну, давайте, хоть ещё немного поищем цветок! — попросила Мирослава.

— Бродите, сколько хотите по лесу, а я возвращаюсь назад! — не выдержала Вера.

— Мы с Верой уходим из лес, — с готовностью поддержал её Яромир, которому надоело блуждать по тёмному лесу.

— Постойте! Там, впереди, сияет алый огонёк. Как он ярко светится! Я верила, что отыщу цветок папоротника! — обрадовалась Мирослава.

Москай решил порадовать Мирославу и сорвать цветок папоротника. Раздвигая ветви кустарников, омшанский юноша смело направился к алому цветку. По мере приближения к огоньку он заметил рядом с ним ещё один алый цветок, светящийся в темноте. Москай подошёл к огонькам совсем близко и определил, что цветки светятся на уровне его роста. Рассудив, что папоротник так высоко не растёт, Москай решил, что перед ним гнилое дерево. Его не насторожил красный цвет, которым светились огоньки. Забыл пастух о том, что говорила Вера о гнилушках, светящихся зелёными огоньками. Москай решил повалить гнилое дерево, от которого исходил неприятный запах. Он размахнулся и с силой ударил кулаком по стволу, надеясь легко повалить сухостой. К его изумлению рука его угодила во что-то мягкое и тёплое.

И тут ночной лес прорезал дикий рёв! Москай отскочил в сторону, потому что красные огоньки сдвинулись с места. Нечто огромное заворочалась перед ним, и взвыло нечеловеческим голосом:

— Ух! Ух!

А потом послышался громкий топот и треск ломаемых сучьев. Оба красных огонька пропали. Перепуганный Москай развернулся и помчался к друзьям.

— Там было что-то огромное! Оно ухнуло и побежало, — дрогнувшим голосом сообщил Москай.

— Я тоже слышала страшные звуки и очень испугалась! — призналась Вера.

— Что там было? — пролепетала Мирослава.

— Не знаю. Там оказался не один, а целых два красных огонька. Но это точно не цветки папоротника. Там был кто-то живой. Я собирался повалить на землю гнилое дерево. Стукнул его кулаком, а оно как ухнет и убежало. Я слышал топот, — поведал Москай.

— Пойдёмте скорее отсюда! — проговорила Вера.

— Кажется, я догадалась, кто это был. Он точно также днём ухал, — вспомнила Мирослава.

— Ты о ком говоришь? — не понял Москай.

— Да о красноглазом детёныше лесного человека. Выходит, у него в темноте глаза светятся, — сказала Мирослава.

— Знчит, этими красными огоньками были его глазища! — воскликнул Москай. — И запах там стоял неприятный. Теперь я вспомнил, что так же, пока я её не отмыл, попахивала моя свирель, которая побывала в его лапах. Это что же такое получается? Выходит, я лесному чудищу между глаз врезал? Так у меня его кровавые сопли на кулаке, — растерянно проговорил Москай, вытирая о штаны руку, измазанную липкой юшкой.

— Ай, да Москай! Не испугался — врезал лесному чудищу по мохнатой харе! — рассмеялся Яромир.

— Спасибо тебе Москай! Ты отомстил за меня. Какой ты бесстрашный! — поблагодарила юношу Мирослава и засмеялась.

— А как он жутко и жалобно заухал! Видно крепко ты ему вмазал, эрсиянин, — сказал Яромир.

— Не повезло ему сегодня — и стрелой, кажется, в него угодили, и по носу заехали. Бедняга! — перестав смеяться, Мирослава пожалела косматое лесное чудище.

— Может, это не тот детёныш, о котором ты рассказывала, а его собрат, — заметил Яромир.

— Какая разница, какому из диких лесных людей я врезал по сопатке? Теперь он будет думать, прежде чем связываться с людьми. Пусть передаст своим диким волосатым сородичам, чтобы назад уходили. Нечего шастать по нашим лесам всяким мохнатым чудищам! — расхрабрился Москай.

— Рядом с тобой, Москай, мне ничего не страшно! — сказала Мирослава.

— Всё-таки, пойдёмте на поле, к людям, — снова предложила Вера. — Вдруг его родители сюда заявятся, и отомстят нам за своего малыша.

— А ведь мамаша у него ужас, какая огромная! Верно — надо быстрее уходить, — согласилась Мирослава и огорчённо добавила:

— Наверно, и вправду, не цветут папоротники даже в ночь на Купалу.

Искатели заветного цветка пошли на мелькавший среди ветвей жёлтый огонь большого костра. Вскоре они присоединились к людям, веселившимся на поле возле озера.