Космическое лето

Алекс Рудин, 2023

Далёкие потомки колонистов Местрии превратились в старательных фермеров. Планета им попалась неплохая – можно жить припеваючи (а иногда и выпиваючи). Но фермерский сын Ал не хочет всю жизнь убирать навоз за свиньями и подвязывать виноград. Он пытается изменить свою судьбу, и тут начинаются приключения. Да ещё и космический корабль прилетает, и всё идёт кувырком.

Глава 6

Я сидел дома у дядьки Томаша и смотрел, как тёти Джуди неторопливо разминает глину. Сначала она расплющила её в блин на мокром столе, потом собрала в плотный комок. Покатала его в ладонях и с силой шмякнула о стол. Снова расплющила и опять собрала.

Шмяк!

— С глиной торопиться нельзя, — сказала она, — если в ней останутся пузырьки воздуха, горшок лопнет при обжиге. А то и во время готовки. Прежде, чем лепить — ты вымеси глину, как следует, не жалей времени. Чем лучше вымесишь — тем мягче глина, и лепить из неё проще.

Шмяк!

— Так и с людьми, — тётя Джуди чуть заметно улыбнулась. — Не жалей для них времени, они и станут мягче.

Шмяк!

— Конечно, бывает и глина негодная. Возишься с ней, возишься, а толку нет. Тут уж надо чутьё иметь.

Шмяк!

— И с собой то же самое. Себя вылепить — много терпения нужно. Не один день промучаешься, а то и не один год.

Шмяк!

Тётя Джуди перенесла глиняный комок со стола на гончарный круг. Обжала его ладонями. Села на скамеечку и осторожно нажала на педаль. Круг начал медленно вращаться.

— Глина должна быть в самой середине круга. Чтобы ни вправо, ни влево не шелохнулась.

Она смочила руки в воде и принялась поправлять глину, прижимая её к подставке. Вытянула вверх глиняный конус. Потом прижала сверху ладонью.

— Так несколько раз, — она снова смочила руки и опять принялась вытягивать конус. Мутные брызги разлетелись веером, попали на кожаный фартук тёти Джуди.

— Глина крепче пристанет к кругу, и последние пузырьки воздуха уйдут. На педаль дави равномерно, и не слишком быстро. Руки всё время должны быть мокрые, тогда глина не будет к ним липнуть.

— Тётя Джуди, а где вы берёте столько глины? — спросил я, обводя взглядом полки, занимавшие все стены мастерской от пола до потолка. На полках стояли чашки, тарелки, вазы, кувшины, горшки. Некоторые были природного рыже-коричневого цвета, другие покрыты разноцветной глазурью, или орнаментом.

— Копаю возле реки и вожу тачкой. Раньше Томаш помогал, а теперь приходится справляться самой.

— Хотите, я буду привозить вам глину? Хоть каждый день — мне не трудно! Вы только покажите — какую копать.

Тётя Джуди рассмеялась.

— Глину копать тоже надо уметь, этому не сразу научишься. Чтобы без камушков была, без земли, без песка — чистая. Глина — она словно жена, Ал. Выберешь подходящую — крепкая семья будет, все невзгоды переживёт. Ну, а если ошибёшься — развалится, как негодный горшок.

Снова подняв конус, тётя Джуди воткнула в его вершину пальцы левой руки. Получилось углубление. Тётя Джуди стала осторожно расширять его, придерживая стенки правой рукой. Раз за разом она терпеливо разглаживала чуткими пальцами стенки горшка, поднимала их вверх. Стенки становились всё тоньше, а горшок — всё шире.

Смоченным в воде металлическим скребком она придала горшку бочкообразную форму. Кончиками пальцев выровняла толстый валик глины, который охватывал горловину горшка, сделала его тоненьким и изящным.

Обильно смочив руки, тётя Джуди напоследок быстро провела ладонями по выпуклым глиняным бокам. Бока стали гладкими и заблестели.

Тётя Джуди натянула в руках тонкую проволоку и отделила ей горшок от круга. Остановила вращение. Сняла горшок и быстро переставила его на стол, на тонкую деревянную подставку.

— Ну, вот. Теперь пусть сохнет.

— Тётя Джуди, а можно мне попробовать? — спросил я.

— Конечно, Ал. Пробуй, сколько влезет. Из неудавшегося горшка всегда можно обратно сделать глиняный ком.

Я выбрал комок глины поменьше, уселся на отполированную деревянную скамейку и поставил ногу на педаль.

— Не так быстро, Ал. И не забывай всё время смачивать руки.

Это оказалось тяжелее, чем выглядело со стороны. Вязкая глина сопротивлялась, не хотела поддаваться. Я почувствовал, как на лбу выступили капельки пота.

— Не дави так сильно. Видишь — стенка начала заваливаться. Выровняй её и начни сначала. Терпение, Ал! Терпение и настойчивость.

Я полностью сосредоточился на горшке, стараясь больше ни о чём не думать. Монотонное вращение круга завораживало. Я окунал пальцы в воду и разглаживал, тянул непослушную глину. Вновь окунал и снова гладил.

— Очень хорошо, Ал. Стенки немного толстоваты, но тем прочнее будет горшок. В нём можно приготовить отличное жаркое!

Я отпустил педаль. Некоторое время круг продолжал вращаться. Этому способствовал тяжёлый деревянный маховик на нижнем конце вала. Наконец, вращение прекратилось.

— А теперь отдели горшок от круга. Натяни проволоку, словно струну, и тащи на себя. Хорошо! Осторожно возьми горшок за нижнюю часть стенок и переставь на подставку. Вот, отлично! За пару дней он высохнет, и можно будет обжигать.

Я вымыл руки, выпачканные глиной, и тётя Джуди протянула мне полотенце.

— Ну как, понравилось?

Я только головой кивнул. Ещё бы! Это не кормушку для свиней мастерить под недовольные папашины окрики.

— Из тебя получился бы неплохой помощник, Ал. Запасной круг у меня есть. Я бы и завтра прислала Томаша за тобой, да боюсь, отец тебя не отпустит.

— Да уж! Он и сегодня-то едва согласился.

— Не переживай, что-нибудь придумаем. Что ж, за хорошую работу полагается хорошая плата. Пойдём, я накормлю тебя обедом. А потом беги в свою школу!

Накормили они меня так, что я и бежать не мог. Плёлся нога за ногу, поглаживая туго набитый живот. Про жаркое-то тётя Джуди не просто так говорила. Положила мне полную тарелку. И это после миски травяного супа на мясном бульоне! А потом ещё был ягодный компот и пироги с начинкой из солёного козьего сыра. Ну, как тут откажешься?

Последний кусок пирога тётя Джуди завернула мне с собой. Я стал было отказываться — неудобно объедать хозяев. А тётя Джуди негромко, чтобы не услышал дядька Томаш, сказала мне:

— Я так благодарна тебе, мальчик. Томаш два дня только о том и говорит, как ты ему помог. Для него сейчас поддержка и человеческое тепло важнее всего. Ведь вчера он, как пришел домой — ни капли не выпил. Все дела по ферме переделал, хоть и валился с ног. И сегодня с утра за работой.

Тут на глаза тёти Джуди навернулись слёзы, и она поспешно смахнула их рукой.

***

Конечно, папаша не за здорово живёшь отпустил меня к дядьке Томашу. С раннего утра он уже приготовил для меня две корзины и собирался снова отослать в виноградник. Но тут во дворе хлопнула калитка. Папаша вышел на крыльцо, поглядеть — кто там. Ну, и я за ним увязался.

Возле крыльца стоял дядька Томаш.

— Здравствуй, Юлий! — сказал он, увидев отца.

— Привет, Томаш! — недовольно пробурчал отец. — Что-то ты раненько — солнце только взошло. Неужели, так невтерпёж? Мы уже позавтракали, и Ани убрала со стола. Но я сейчас вынесу тебе рюмку и что-нибудь закусить.

Стоя позади отца, я видел, как правая рука дядьки Томаша сжалась в кулак, а глаза прищурились. Он помолчал, глядя себе под ноги.

— Спасибо, Юлий! Ты хороший друг и всегда выручаешь меня. Скажи, не мог бы ты сегодня отпустить со мной Ала?

Лицо папаши удивлённо вытянулось.

— Зачем тебе Ал, Томаш? Собутыльник из него по малолетству никудышный, да я и не разрешу ему пить, — отец рассмеялся, довольный своей шуткой. Теперь уже удивился я — папаша редко смеётся.

— У меня ветром забор повалило, а один я никак не управлюсь. Надо, чтобы кто-нибудь подносил и держал доски. Работа несложная, вот я и подумал, что Ал с ней управится.

— Что, так много работы? — поинтересовался отец.

— Если Ал поможет, то до вечера управимся, — вздохнул дядька Томаш.

Глаза отца заблестели.

— До вечера? Ну, хорошо, Томаш! Как не помочь другу. Забирай мальчишку, пусть поработает. А может, всё-таки, выпьешь?

— Спасибо, Юлий, в другой раз. Джуди очень просила непременно починить забор.

Отец довольно хмыкнул и повернулся ко мне.

— Слыхал? Собирайся, и дуй к дядьке Томашу, поможешь ему!

— Но, па, — попытался возразить я. — Мне же после обеда надо в школу!

Отец довольно заулыбался:

— А ты не ленись, постарайся управиться побыстрее!

Он снова повернулся к Томашу:

— Инструмент у тебя найдётся? А то могу одолжить.

Дядька Томаш махнул рукой.

— Спасибо, Юлий, не надо. Инструменты есть, только пилу надо наточить, как следует. Я давно собирался, да всё некогда было.

— Ничего, Ал её живо наточит. А то и тупой поработает — ему не привыкать.

К этому моменту я уже искренне ненавидел дядьку Томаша. Вот и делай людям добро — они мигом на шею сядут! Зачем только я помогал ему собирать улиток? Пусть бы валялся себе в поле, никудышный пьянчужка! Ну, ничего! Если станет сильно донимать — сбегу, и всего делов. Небось, с одной ногой не догонит. А к вечеру наверняка наклюкается и даже не вспомнит про меня.

Успокоив себя такими мыслями, я сходил в сарай за напильником, захватил сумку с тетрадками и отправился вслед за дядькой Томашом. Он, хоть и прихрамывал, но шагал бодро. Я догнал его только на улице.

Дядька Томаш искоса взглянул на меня и хитро улыбнулся.

— Что, Ал, злишься на старого пьяницу?

— Нет, — буркнул я, даже не притворяясь, что говорю правду.

— Ничего! Посиди дома с Джуди, передохни. Твой отец совсем тебя заездил. А забор я и сам поправлю. Думаешь я не видел, как ты вчера надрывался с этими корзинами? Твой папаша совесть потерял, вот что я скажу.

Я только рот разинул. Ничего себе! Получается, дядька Томаш решил выручить меня от папаши.

— Спасибо, дядька Томаш! — с чувством сказал я.

— Тебе спасибо, мальчик, — отозвался он, бодро стуча деревяшкой по пыльной дороге. — Люди должны помогать друг другу.

— Расскажи, Ал — чем вы занимаетесь в школе? — спросил меня дядька Томаш.

Мы остановились возле церкви, чтобы дать немного передохнуть его культе.

— Учимся читать и писать. Но пока только палочки. Скоро и до букв доберёмся.

Дядька Томаш покачал головой.

— Всё, как в прежние времена. Я ведь тоже когда-то учился в школе у старого Орелла. И книги читать очень любил. А как закончил учёбу — так больше ни одной книги не прочитал. Не до того стало. На ферме работы всегда много, да ещё мы с Джуди поженились. И ребёночек должен был родиться.

Я не стал спрашивать, что случилось с ребёночком тёти Джуди. И так понятно, зачем тормошить больное место.

— Ладно, идём, Ал! — встрепенулся дядька Томаш. — Страсть как охота выпить холодного компота. А на обед Джуди приготовила такое жаркое — язык проглотишь!

Вот так я и попал в дом тёти Джуди и дядьки Томаша и научился делать глиняные горшки.

***

К тому времени, как я добрался до дома Лины, еда в животе немного утряслась, и мне полегчало. Я специально погромче хлопнул калиткой, чтобы хозяева слышали, что кто-то пришёл. На крыльцо вышел Петер.

— Здравствуй, Ал! — приветливо сказал он. — Зайди в дом, перекуси. Лина сейчас соберётся.

Я даже застонал. Кажется, сегодня мне грозит помереть от обжорства.

— Спасибо, Петер! Но я вот только поел!

Петер оценивающе глядел на меня и что-то прикидывал. Но, видно, решил пока ни о чём не расспрашивать. Да тут и Лина выбежала. Наверное, увидала меня в окно.

— Привет, Ал! Как хорошо, что ты за мной зашёл!

Два дня назад я не поверил бы, что мне будет приятно это слышать. А вот поди ж ты!

Моя физиономия сама собой расплылась в улыбке. Петер ещё раз внимательно взглянул на меня и немного успокоился. Всё-таки, переживает за дочку.

Лина мимоходом чмокнула отца в щёку, мы попрощались и выбежали за калитку.

Сегодня на Лине было простое белое платье с узором из крохотных лиловых цветов, вышитым по вороту. Волосы она собрала в тугой длинный хвост на затылке.

Не сговариваясь, мы вели себя как хорошие друзья, но не больше. Теперь у нас с Линой было время, так зачем его торопить? Пусть всё идёт, как идёт.

— Чем ты сегодня занимался, Ал? — спросила Лина. — Опять всё утро собирал улиток? Или удрал из дома?

— А вот и нет. Тётя Джуди учила меня делать горшки.

Я рассказал Лине, как дядька Томаш спас меня от папаши. Она звонко хохотала.

— Ты уж, наверное, думал, что не попадёшь сегодня в школу? Сильно разозлился?

— Ещё бы! Я уже прикидывал, как сбежать от Томаша, если всё обернётся худо.

— Ну, тебе не привыкать! А ты быстро бегаешь, Ал? Давай наперегонки до школы!

— Давай!

Мы мчались по жёлтой от пыли дороге. Лина легко вырвалась вперёд, я догонял. Её пятки так и мелькали, широкий подол платья хлестал по крепким икрам, волосы развевались за спиной.

Во мне бушевал азарт. Он захлёстывал меня с головой, словно внезапная волна неосторожного купальщика. В мире не осталось ничего, кроме хриплого дыхания, мелькающих кустов, больно бьющей по ступням жёлтой дороги и неистового стремления догнать. Настичь, схватить на бегу за крепкие плечи, развернуть к себе и…

Нас разделяло не больше пяти шагов. Лина выскочила на поляну, стремительной белой молнией пронеслась по ней и взбежала на крыльцо школы. Прижавшись спиной к двери, раскинула руки:

— Я первая! — задыхаясь, крикнула она. — Я первая!

Я вскочил на крыльцо. Глаза Лины расширились.

— Я гляжу, ты плоховато бегаешь, Ал! — раздался язвительный голос за моей спиной. — Даже девчонку догнать не можешь.

Я обернулся. Стип Брэндон сидел на скамейке и с кривой усмешкой смотрел на нас.

— Зато дерусь хорошо, — отдышавшись, ответил я. — Что тебе нужно, Стип?

— Хочу узнать — долго ты собираешься от нас прятаться? Всё равно ведь поймаем!

— Всё ещё злишься из-за книги, Стип?

— При чём тут книга? Ты разбил мне нос. А моего брата толкнул в костёр! И она его обидела!

Стип вскочил со скамейки и ткнул пальцем в Лину.

— Чем это, интересно?

— А то ты не знаешь! Все вы фермеры думаете, что мы хлам, дикари, ничего не стоим! А мы — Брэндоны!

Он распалялся всё больше. Тут к нам подошла Лина и взяла меня за руку.

— Пойдём в школу, Ал.

Она повернулась к Стипу.

— Передай своему брату, чтобы отстал от меня.

Я старательно выводил палочки. Сегодня Интен задал особые — с полукруглыми крючочками на обоих концах. Я почти улёгся на стол, изо всех сил стараясь, чтобы крючочки выходили одинаковыми. И вдруг краем глаза увидел быстрое движение Стипа и услышал сдавленный вскрик Лины.

Я подскочил, бросив перо. На листе расплылась чернильная клякса.

Лицо Лины побелело, она мелко дрожала и не отрывала взгляд от своей тетради. На листе, покрытом вязью аккуратных палочек, дёргал лапками умирающий мышехвост!

Не раздумывая, я смахнул его на пол. А потом схватил чернильницу и с размаха звезданул по тупо улыбающейся роже Стипа. Он схватился за лицо, залитое чернилами, и рухнул со стула. Раздались испуганные крики, пронзительно взвизгнула девчушка.

Не помня себя от ярости, я перепрыгнул стол и врезал гаду ногой в живот. Потом придавил коленями и вцепился в шею. Стип кряхтел и лягался, пытаясь оторвать от себя мои руки, но я только крепче наваливался на него сверху.

— Ал! — раздалось над ухом. Голос доносился глухо, словно я был под водой. — Ал!

Кто-то тянул меня за плечи, силясь оторвать от Стипа. Напоследок я успел ухватить его за рыжие, слипшиеся от чернил вихры и несколько раз ударить головой о пол. Потом меня завалили на спину.

Я увидел над собой круглое лицо Интена, его вытаращенные глаза.

— Ал! Ал, успокойся! — кричал он, прижимая мои плечи к полу.

— Отпустите, — выдавил я, тяжело дыша. — Отпустите, всё.

Интен внимательно посмотрел на меня и ослабил нажим.

***

Уже час я сидел в кабинете Интена. Стип так и не пришёл в себя — лежал на полу, запрокинув голову, и даже не стонал. Только дышал, всхлипывая. Интен повернул его набок, пытался привести его в сознание, но ничего не вышло.

Тогда учитель отправил ребят бегом искать доктора Ханса, а мне велел идти в кабинет.

Я сидел спиной к столу, равнодушно разглядывая книги, а на душе было паскудно, как в помойной яме. Ну, какого чёрта в жизни происходит такая дрянь? Что должно твориться внутри человека, чтобы он своими руками убил мышехвоста из злобы?

А если доктор Ханс не сможет помочь Стипу? Получится, что я его убил. Да какое, к чёрту, «получится»? Именно убил.

За спиной что-то тихо, монотонно шуршало. Я не обращал внимания на звук — мне было не до него. Шуршит себе — и пусть шуршит.

Открылась дверь, и вошёл Интен. Я даже не встал, только поднял на него глаза.

— Слава Создателю! — сказал учитель. — Стип пришёл в себя. Доктор Ханс сказал, что у него был обморок от нехватки воздуха и сотрясение мозга. Его уже повезли домой к доктору Хансу — пока полежит там под присмотром.

Конец ознакомительного фрагмента.