Космическое лето

Алекс Рудин, 2023

Далёкие потомки колонистов Местрии превратились в старательных фермеров. Планета им попалась неплохая – можно жить припеваючи (а иногда и выпиваючи). Но фермерский сын Ал не хочет всю жизнь убирать навоз за свиньями и подвязывать виноград. Он пытается изменить свою судьбу, и тут начинаются приключения. Да ещё и космический корабль прилетает, и всё идёт кувырком.

Глава 4

Воскресным утром я сидел в столярке под замком и уныло плёл новую корзину. Вся семья дружно переоделась в праздничные наряды и умотала на ярмарку. А мне папаша придумал наказание — плести корзину взамен утраченной в неравном бою с Брэндонами. И вот ведь добрая душа — разрешил взять с собой в столярку кружку воды и кукурузную лепёшку!

Прутья дикого орешника я нарезал зимой возле замёрзшего ручья. Потом мы с папашей выварили их в соде, очистили от коры и высушили под навесом. От сушки древесина белеет, становится крепкой и не ломается на сгибе.

Орешник, само собой, не настоящий. То есть, орехи на нём растут крупные — просто загляденье! Вот только есть их нельзя. Сперва сломаешь зубы о скорлупу, а потом отравишься. Так и помрёшь беззубым.

А вот ветки у него длинные, гибкие и прямые. Плести из них — сущее удовольствие. Мне такая работа всегда нравилась, и корзины у меня выходили красивые. Во всяком случае, куда лучше, чем у папаши.

Вчера вечером меня спас Интен. Когда он открыл дверь, папаша ворвался в дом, будто дикий зверь. Я уж думал, что мне не поздоровится, но учитель загородил меня спиной и вежливо сказал:

— Добрый вечер, Юлий! Мы с Алом как раз обсуждали его учёбу. Думаю, я погорячился, запросив с тебя полную цену, когда ты приходил ко мне.

Эти слова Интен произнёс с нажимом. А отец разинул рот, словно квакша весной. Интен сокрушённо покачал головой и продолжил:

— Мне очень жаль, что так получилось. Из-за моего отказа мальчик был вынужден украсть книгу. Знаешь, Юлий, я возьмусь учить Ала бесплатно. Это хотя бы отчасти загладит мою вину.

Он говорил так убедительно, что даже я на минуту поверил. А потом до меня дошло! Конечно, папаша вовсе не ходил к Интену. Просто учитель давал ему возможность выкрутиться, чтобы отец не отыгрался на мне.

Мало того! Когда мы отправились домой, Интен пошёл вместе с нами. Всю дорогу он втолковывал папаше, какая польза может быть от учёбы. Вдруг Ал станет агрономом, говорил он. И уж точно сможет по-умному распорядиться фермой Петера и Ирги Сондерсов, когда женится на Лине.

Папаша слушал Интена и ничего не отвечал. Только переступал голенастыми ногами да изредка сглатывал, словно болотная цапля, проглотившая слишком жирную лягушку.

Когда мы подошли к дому, Интен попросил меня позвать маму. Она вышла на крыльцо, заложив руки за фартук. Учитель слово в слово повторил ей всё, что сказал отцу. Он хвалил меня, сожалел о своём отказе и всё время выразительно смотрел на отца. А папаша только молча кивал. Зато утром отыгрался на мне от души.

Конечно, отца тоже можно было понять. Он жутко разозлился на меня за выходку с лестницей. Оказывается, пока он тихо сам с собой распивал на крыше настойку, мама приготовила обед и ушла к соседке, которой надо было помочь раздоить козу. Через пару часов в бутылке показалось дно. Папаша устал и сладко прикорнул на солнышке. А когда проснулся, беззаботная птичья жизнь ему наскучила, и он захотел на твёрдую землю поближе к кухне.

Вот только подать ему лестницу было некому. Я давным-давно убежал к Интену, а мама задержалась у соседки за чаем с булочками и болтовнёй. Так отец и просидел на крыше до самого вечера, пока домой не вернулся Грегор.

Ясное дело, папаша мог бы позвать кого-нибудь из соседей. Но побоялся, видите ли, что его поднимут на смех. Нашим деревенским шутникам только дай повод почесать языки. Поэтому, когда кто-то проходил мимо, папаша сидел тихо, как мышехвост под кукурузной соломой и делал вид, что у него всё в порядке.

Одно хорошо — крышу овина отец починил на совесть. Времени у него было навалом.

Ореховый прут с треском лопнул. Острый конец воткнулся мне в ногу, пропоров её чуть не до кости. Я взвыл и отшвырнул корзину в сторону.

Да к чёрту! Они там будут развлекаться, а я тут мучайся? Ну, уж нет! Сегодня воскресенье, а в воскресенье людям положено ходить в церковь и на ярмарку. То есть, сплетничать, отдыхать и веселиться.

К тому же, попробуйте сплести корзину одной рукой. Я как мог, помогал себе локтями, коленями и даже зубами — но корзина всё равно выходила кособокая.

Я вскочил с чурбака и пнул корзину так, что она отлетела в угол. В голове у меня созрел план, простой и безотказный, как топор. Почему бы не раздобыть корзину на ярмарке?

А папаша мне в этом как раз и поможет. Это будет справедливо — только идиот мог усадить однорукого за плетение корзины.

Я взял с верстака обломок старой пилы, просунул его в щель между дверью и косяком. Приподнял засов из проушин и вышел наружу. Хорошо, что папаша не догадался заколотить дверь гвоздями — с него сталось бы!

Заглянул в сарай и пошарил рукой за бочонком. Увы, там ничего не было.

Несколько секунд я прикидывал, куда папаша подевал свои драгоценные бутылки. Выпить всё он не мог, значит — перепрятал. Да чёрт побери, он мог засунуть их, куда угодно от чердака до сортира! Ферма большая — ищи, пока улитка на горе не свистнет.

Дело осложнялось — теперь выменять корзину было не на что. Ну, и чёрт с ним! Корзину я всё равно раздобуду, хоть украду. Или прикинусь калекой и буду петь жалобные песни на всю ярмарку. То-то папаше стыдно станет!

Я толкнул калитку, и она распахнулась с жалобным скрипом.

***

Кривыми переулками я добрался до церковной площади. Так-то ничего необычного не было в том, что я иду на ярмарку. Но встретишь кого — начнутся расспросы: где родители, все ли здоровы, да как ваша свинья опоросилась.

Посёлок-то у нас небольшой. Все друг друга знают. А уж поговорить любят — страсть! Оно и понятно — если всю неделю ходишь за козами и свиньями, так любому человеку обрадуешься. Со свиньёй-то особо не поговоришь. Вот и отводят душу в церкви, да на ярмарке.

А оно мне надо? Мне бы раздобыть корзину, да поскорее назад, в столярку, пока папаша не заметил. Уж сегодня точно не стоило его злить — ведь они только-только поладили с Интеном. Глядишь, вернётся папаша с ярмарки, выпьет рюмку за обедом, да и подобреет. А тут я с готовой корзиной. Надо только рожу пожалобнее сделать.

Так что пробирался я огородами и вышел на площадь позади церкви. Здесь в тени деревьев стояло множество повозок, застеленных сеном. На них привозили товар из других посёлков и с дальних хуторов.

Ясное дело, в каждом посёлке — своя ярмарка. Но ведь не все люди — домоседы. Есть и неугомонные путешественники, бродяжья кровь. Такому в радость прокатиться в воскресный день, других посмотреть и себя показать. Да и товар можно обменять куда выгоднее. Вот и везут с морского берега копчёную и вяленую рыбу, из лесной глуши — тягучий жёлтый мёд и тёплые меха.

Из дома выезжают с ночи, ещё затемно. Благо, дорога знакомая — заплутать негде. Лошадь бежит ходкой рысью, неугомонный торговец трясётся в телеге, натолкав под бока побольше мягкого сена. Нехитрые товары заботливо укрыты грубым полотном от дождя и солнца.

Перед тем, как расставить прилавок, путешественник непременно зайдёт в церковь, попросит у Создателя удачи в торговом деле.

Возвращаются далеко за полдень, не торопясь, довольные торговлей. Никто не погоняет лошадь — плетись себе, как знаешь. Пьяненький хозяин лениво лежит на похудевшем ворохе сена, дремлет, или подсчитывает прибыли и убытки.

А добравшись до дома, всю неделю пересказывает односельчанам новости и сплетни, да готовится к следующей поездке.

Ярмарка была в разгаре. Заливисто ржали лошади, недовольно хрюкали толстенные розовые свиньи, фермеры торговались и спорили, зачастую переходя на крик. Довольные фермерские дочки примеряли новые платья. Под ногами, визжа и хрустя леденцами, сновали хохочущие детишки.

Я покрутил головой — папаши нигде не было видно. Наверное, мама повела его в ряды с одеждой — она собиралась купить отцу новые штаны. На старых брюках уже места не было без заплат, но папаша всё жалел их выбросить.

Ну, и слава Создателю! Сгорбившись, я нырнул в толчею под ярмарочными навесами.

Чего тут только не было! Домотканая одежда, глиняные горшки, стальные ножи, свечи, душистый дикий мёд в дербневых кадках, стеклянная и деревянная посуда, конская упряжь — всё было навалено на дощатых прилавках. В отдельном ряду висели свиные и козьи туши. Здоровые мужики огромными тесаками рубили мясо на куски. Молодое вино бродило в огромных пузатых кувшинах. Вино постарше стояло в глиняных бутылях, запечатанных пчелиным воском. На каждом шагу попадались продавцы жареных сладких рожков, свистулек и хрустящей кукурузы.

Посреди площади маленькая девчушка в пёстром сарафане пела жалостливую песню. Седой слепой старик подыгрывал ей на губной гармошке. Голосок у девчушки был тоненький, но чистый. И пела она так, что слеза прошибала.

Я уже видел девчушку и старика на прошлой ярмарке. Они приезжали откуда-то с побережья. Там у них был дом, да сгорел. Родители девочки погибли в огне, и она осталась вдвоём с дедом. Конечно, бедствовать на Местрии никому не дадут — не такие у нас порядки. Всегда найдутся родственники, друзья, да и просто добрые люди, которые не попрекнут куском хлеба. А если можешь делать что-то — да вот хоть бы песни петь — так точно не пропадёшь. Ведь песня — тоже хлеб, только для души. У нас это понимают.

Я и сам не заметил, как оказался в первом ряду. Люди вокруг меня одобрительно шумели и хлопали. Старику и девочке несли лепёшки, фрукты. Полная улыбчивая женщина накинула на плечи девчушки красивый вязаный платок.

И тут я увидел Лину. Она стояла напротив и внимательно глядела на меня. Хуже того! Рядом с Линой я заметил маму и папашу! Я тут же шмыгнул в толпу и заработал локтями изо всех сил.

Корзины продавали в восточном углу площади. Добравшись туда, я с облегчением вздохнул. Вряд ли отец сюда забредёт — зачем ему покупать корзины, если можно бесплатно усадить за работу меня?

Приезжие продавцы меня не устраивали — мне было нечего им предложить. Нужен был кто-то из нашего посёлка, кто хорошо знал бы отца. И обязательно мужчина.

Тут я увидел папашу Брэндона. Он сидел под навесом, важно покуривая самокрутку из виноградных листьев. Перед ним были разложены связки выделанных шкур. Рядом стояла парочка корзин. Они были кривоватые — видать, младшие Брэндоны делали. Но мне выбирать не приходилось.

Я с независимым видом подошёл к его прилавку. Погладил мягкий тёплый мех, пощупал мездру шкурок. И сказал:

— Я, пожалуй, куплю корзину.

Брэндон ухмыльнулся.

— А что ты можешь предложить взамен?

Я помолчал, улыбаясь, пока в нём разгоралось любопытство. А потом наклонился поближе к Брэндону:

— Я расскажу вам рецепт папашиной настойки.

***

Я еле успел вернуться в столярку и аккуратно запереть за собой дверь. Плюхнулся на чурбак, сделал грустное лицо и поправлял у корзины ручку, когда семья, наконец, вернулась. Впереди шла мать под руку с дородным пастором Свеном. Они о чём-то добродушно беседовали. Пастор внимательно слушал маму, и я почувствовал, как на душе скребут мышехвосты.

За ними папаша тащил покупки. Он был трезвый и потому хмурый. Ну, понятно. Если приглашаешь пастора к обеду — изволь выглядеть прилично. Хотя, как по мне, для обеда было рановато.

Увидев меня, отец грозно насупился и отвернул нос в сторону, всем видом показывая, как он мной недоволен. А мне-то что? Не хочет глядеть — и не надо! Ещё и пастора привёл — не иначе, как учить меня уму-разуму.

Позади всех плелись Грегор с Нормой. Брат обнимал Норму за талию, а она повисла у него на плече и что-то шептала на ухо. Завидев меня, они глупо захихикали.

Я высунул голову в окно, вытер нос и вежливо поздоровался с пастором. Он подошёл ближе, заглянул в столярку.

— Благослови тебя Создатель, юноша. Какая чудесная корзина! Отрадно видеть, что и в воскресный день ты не забываешь о труде на благо ближних.

Уголки его полных губ на мгновение дрогнули. Я мог бы поклясться, что пастор подшучивает надо мной. Но тут мать увела его в дом. Я слышал, как она гостеприимно предлагает пастору стул и воду с вареньем.

Грегор и Норма тоже остановились возле окошка.

— Спроси его! — Норма весело толкнула Грегора локтем. — Ну, спроси!

— Тебе надо — ты и спрашивай, — хмуро отозвался Грегор.

Норма просунула голову в окно.

— Ал, ты не знаешь, почему Лина ходит загадочная и всё время улыбается?

— Не знаю, — буркнул я, не отрываясь от работы.

— А мне сдаётся, что знаешь. Просто скромничаешь.

Ох, не нравилась мне её улыбочка. Интересно, что Лина наболтала этой рыжей змее?

— Говорят, отец тебя запер, чтобы ты к ней не бегал. Правда?

Тут Норма не выдержала и расхохоталась. А Грегор захрюкал, как поросёнок.

У меня отлегло от сердца. Значит, Лина никому не сказала, что видела меня на площади.

Но в это время из дома вышел пастор Свен, и они примолкли. Пастор, улыбаясь, подошёл к нам.

— Веселье — не грех, молодые люди! Господь любит тех, кто умеет работать и веселиться. Кстати, Ани накрывает стол, ей не помешала бы помощь.

Пастор говорил вполне доброжелательно. Но Грегор с Нормой больше смеяться не стали. Наоборот, бочком-бочком двинули в дом.

Пастор добродушно покивал им вслед и обратился ко мне:

— Прогуляемся, Ал? Нам с тобой надо поговорить.

Ну, началось! Я тяжко вздохнул и послушно поднялся с чурбака. Пастор отодвинул засов, и мы вышли на улицу. Калитка снова заскрипела. Нет, нужно всё-таки её смазать.

Мы шагали вдоль забора, над которым нависали ветки вороньих яблонь. Пастор насвистывал, заложив руки за спину. Я немного приотстал. На углу палисадника пастор остановился и повернулся ко мне.

— Отец жалуется на тебя, Ал.

Я не стал отпираться.

— Он сам виноват, пастор Свен! Я только…

Пастор улыбнулся.

— Бегал к учителю? Говорят, ты часто бываешь у него.

Я замялся, подбирая слова для оправдания, но пастор положил мне ладонь на плечо и продолжил:

— Нет ничего плохого в том, что ты тянешься к знаниям. Любопытство заложил в нас Создатель. Лишь бы оно не было праздным.

— Я просто хочу учиться! Не всем же быть фермерами.

Пастор весело рассмеялся. На его круглых, гладко выбритых щеках появились детские ямочки.

— Знаешь, ещё неделю назад я бы с тобой не согласился. Простым людям нужна простая жизнь. Несбыточные мечты отравляют душу. Так я сказал бы тебе неделю назад.

— А что вы скажете сейчас? — осторожно спросил я.

Задумчиво глядя на верхушки яблонь, пастор Свен почесал жирный подбородок. Потом перевёл взгляд на меня.

— Скажи, Ал, почему тебе так не нравится простая жизнь? Ты же знаешь, что всё живое создал Господь. Ему радостны любые проявления жизни.

Я почувствовал, как мои уши покраснели от злости. Сколько можно разговаривать со мной, как с несмышлёным ребёнком? Сначала папаша, теперь — пастор. Хотите знать правду? Пожалуйста!

Я подобрал камень и подбросил его вверх. Камень сочно шмякнулся о землю.

— Пастор Свен, а вы знаете, почему камень падает?

Лицо пастора вытянулось, он задумался.

— Всё в этом мире происходит по воле Создателя.

Я вздёрнул подбородок.

— Учитель Интен говорит, что камень падает потому, что его притягивает планета. А почему солнце висит в небе?

Пастор весело улыбнулся.

— Солнце — это звезда, Ал. Оно очень далеко от Местрии и гораздо больше её. Как видишь, я тоже кое-что знаю.

Пастор развернулся на пятках, снова заложил руки за спину и, насвистывая, направился к калитке. Легонько толкнул её толстыми пальцами, послушал скрип и сказал с непонятной улыбкой:

— Для Местрии наступают новые времена. Значит, ей понадобятся новые люди. Не такие, как мы.

Когда мы с пастором вернулись в дом, мама и Норма уже накрывали стол. На праздничной скатерти были расставлены расписные глиняные тарелки. Ложки мама тоже положила не простые деревянные, а узорчатые, купленные на ярмарке.

Подобревший папаша втолковывал Грегору, как разводить водой свиной навоз для подкормки винограда. В прошлом году Грегор развёл подкормку слишком густо — понадеялся на дождь. Несколько лучших кустов возьми, да и засохни. Папаша полдня гонялся за Грегором с оглоблей. Но не догнал.

Норма торжественно внесла глиняную супницу, над которой поднимался густой душистый пар. Суп из сладких рожков, ну надо же! Мама готовит его только по большим праздникам. Рожковое дерево в саду не растёт, хоть тресни. Приходится собирать рожки в лесу, наперегонки с птицами.

Наконец, все расселись. Пастора Свена, конечно, усадили на лучшее место во главе стола. Обычно там сидит папаша. Но сегодня ему пришлось ютиться на лавке, рядом с Грегором.

Пастор принял торжественный вид. Все примолкли, только Норма что-то возбуждённо шептала Грегору на ухо. Но мама бросила на неё такой взгляд, что болтунья аж поперхнулась. Да, непросто ей будет в нашем доме.

Пастор сложил руки на груди и произнёс:

— Поблагодарим Создателя за жизнь, которую он нам подарил,

За воздух, которым дышим,

За пищу, которую едим,

И за детей, которые будут нам опорой в старости.

Я подумал, что за пищу куда логичнее поблагодарить маму, ведь суп варила она, а не Создатель. Да и меня, если уж на то пошло — это я прошлым летом собирал сладкие рожки. Но выпендриваться не стал, только опустил голову так низко, что чуть не уткнулся носом в тарелку.

Пастор закончил молитву и поднялся, держа в руке бокал вина. Само собой, мы все тоже встали.

— Дорогие Юлий и Ани! Радостно видеть, как процветает ваша ферма, как зеленеют ваши поля и виноградники. Но всего отраднее видеть, как растут ваши дети. Грегор — совсем взрослый, настоящий мужчина! — пастор кивнул в сторону брата. — Ал — уже не подросток, а юноша. Их дороги только начинаются. Может быть, они будут не такими, как наши — на всё воля Создателя. По твоей просьбе я поговорил с Алом, Юлий! Он разумный юноша и серьёзно смотрит на жизнь. Я думаю, что ему надо учиться — из этого выйдет толк.