Тютюнин против инопланетян

Алекс Орлов, 2003

Инопланетяне уже повсюду! Они продают нам водку, мы голосуем за них на выборах. Они охмуряют народ, чтобы казаться добренькими, а на самом деле это – зеленые, скользкие и противные твари. И ещё – они едят лягушек! Казалось бы, Земля в опасности, но живут на ней Серёга Тютюнин и Леха Окуркин. Сдав бутылки, они начинают действовать, а значит, инопланетянам несдобровать…

30

Наевшись заливной рыбы, Сергей посидел минут двадцать перед телевизором, а потом сказал Любе, что хочет сходить к Окуркину.

— Это для чего же? — подозрительно спросила та.

— Хочу узнать, как у него дела с «запорожцем». Мы ведь его откапывали, ты же знаешь.

— Вон телефон, звони и спрашивайг Яйца нужно высиживать, а не по приятелям шастать.

— Вот ты пока и высиживай, а я их завтра на работу заберу, — скороговоркой пообещал Серегауже из прихожей.

— Точно заберёшь? — спросила Люба, бросая рукоделие и вскакивая с кресла.

— Слово Тютюнина — кремень! — пообещал Серёга и хлопнул дверью.

Выскочив на лестничную площадку, он спугнул неизвестное существо, очень напоминавшее старуху Живолу-пову.

В событиях прошлого лета она играла не последнюю роль и даже наблюдала за окнами Тютюниных с башенного крана соседней стройки.

Спустившись на лифте, Серёга вышел во двор и вдохнул воздух свободы. Жена Люба осталась в квартире, и это было уже немало.

Серёга поздоровался во дворе с соседями, прытко добежал до Лехиного подъезда и через минуту уже давил на кнопку звонка окуркинской квартиры.

Дверь открыл вечно бодрый Леха:

— О! Здорово! Долго жить будешь!

— Чего, вспоминал меня?

— Да нет, просто так. Заходи. Тютюнин вошёл.

Супруга Окуркина Лена сидела на диване, уткнувшись во вторую книгу своей жизни, роман Факунина «Бесстыжая Марфа».

«Тимур и его команда», которой Лена отдала лучшие годы, пылился на книжной полкой вместе с остальными двумя книжками семейной библиотеки.

— А-а, Серёга? — отвлеклась Лена и кивнула. — На разведку пришёл?

— На какую разведку? — Серёга сделал вид, что не понимает.

— Да ладно, расслабься, но помни, что я все слышу и вижу… — С этими словами Лена снова погрузилась в чтение.

— Пошли на кухню, — подтолкнул приятеля Леха. Стараясь не шуметь, они оставили Лену одну.

— Садись. Конфеток хочешь? Чайку? — предложил Леха.

— Да нет, не хочу, — отмахнулся Тютюнин. Он тяжело вздохнул. — Ты галерею-то спас?

— Ну ты спрашиваешь. На землю, что ли, выливать буду? Нет, все спас, до последней трехлитровки. Ты не представляешь, Серёга, сколько всего получилось.

— И сколько?

— Четыреста шестнадцать с половиной литров…

— Да ты что?! — Тютюнин даже поднялся с табуретки и почесал затылок, так поразила его эта круглая цифра — четыреста шестнадцать с половиной. — И где же все это находится?

Окуркин оглянулся на кухонную дверь, затем приблизил лицо к Тютюнину и прошептал:

— Я в гараже погреб вырыл. А Ленке сказал, что яму расширяю. Сказал, чтобы в полный рост ходить — мосты менять и подвеску…

— Мосты и подвеску, — как зачарованный повторил Серёга.

От мысли, что все это богатство, вся эта играющая на солнце красота трехлитровых банок может быть использована для мирных целей, у него захватывало дух. Теперь Тютюнин даже не мог себе объяснить, почему он так долго был против новых попыток очистки настоек.

— А ты, я так понимаю, созрел? — осведомился Леха, и на его лице заиграла плутовская улыбка.

— Не то что созрел — перезрел уже, — махнул рукой Серёга.

— Случилось, что ли, чего? Заболел?

— Да нет, это все яйца…

— Ну, значит, заболел, — настаивал Леха.

— Да не, яйца фламинговые.

— Фламинговые? — переспросил Леха. Секунду подумав, он добавил:

— Это дело политическое.

— Да какое политическое — мне на них сидеть, на этих яйцах.

— Это ещё зачем? Яйца-то фламинговые — чего тебе-то сидеть?

— Да потому что у ФЛЕМИНГИ их, наверное, утащили — ну, ты же знаешь Олимпиаду Петровну. У неё руки быстрее головы работают… Зашла в зоопарк, а там фламинга отлучилась на минутку с гнёзда, по нужде или ещё чего, так эта, блин, заслуженная работница карманной тяги тут же все и устроила. Небось очнулась уже в метро — в авоське корм для пеликана, в карманах яйца фламинги…

— Да, в этом смысле тёща твоя проворная, — согласился Леха. — Если бы она на моем заводе работала, я б, наверно, ни одного мотора не смог бы вынести — все бы ей досталось.

— И моторы, и станки, и кран-балки повышенной грузоподъёмности… — согласился Тютюнин.

— Ну, и чего вы дальше с фламингой делать будете? Съедите, как гуся?

— Нет, по задумке моей тёщи мы их должны в пруд выпустить.

— В какой пруд, Останкинский?

— Нет, Леха, в тот пруд, который наполнится дождевой водой этим летом. В.нашей яме, понимаешь?

— Вон куда Олимпиада Петровна-то смекнула! — Окур-кин вскочил с табуретки и принялся возбуждённо ходить по кухне. Однако, ударившись головой о подвесной шкаф, успокоился и сел на место. — Молодец тёща.

— Чего же молодец? Вдруг дождей не будет, тогда эти фламинги будут у меня в ванной жить.

— Курятник получится форменный, — заметил Леха.

— Курятник не то слово — птицефабрика.

Они помолчали, думая об одном и том же.

— Значит, переходим к следующему этапу? — серьёзно спросил Окуркин.

— Чего?

— Я говорю, будем вышибать клин клином, то есть повторно настаивать настойки на других… это… наборах трав!

— А ты говорить-то здорово насобачился.

— Ну так — литературу… это… штудирую! Осталось только посоветоваться со старушками по травам. Но это я возьму на себя.

— И когда мы все это закончим? — сглотнув, словно путник в пустыне, поинтересовался Тютюнин.

— За неделю управимся. Но если тебе приспичит, можно так бутылку взять. На бутылку у меня есть.

— Хорошо, я буду знать, — сказал Серёга. — Ну, мне пора.

— Постой, я тебя сейчас кваском угощу.

Окуркин открыл холодильник и, отодвинув в сторону помойное ведро, достал банку с квасом.

— А это чего у тебя? — спросил Серёга, указывая на ведро.

— Это? Это помойное ведро.

— А чего в холодильнике?

— Так завоняло сильно. Я туда вчера рыбьи потроха выбросил, так наутро такая вонь была, что просто держись.

— Ну и вынес бы ведро, чего в доме держать?

— А там ещё и выбрасывать-то нечего. Там ещё и половины не набралось. Ну что, квас-то будешь?

— Нет, Леха, спасибо. Чего-то расхотелось. Пойду-ка я лучше домой.