Города гнева

Алекс Д (2025)

Когда прежний мир пал, уничтоженный вирусом, на мёртвых материках вспыхнули последние очаги надежды — Города Гнева. Здесь выжившие борются с двумя врагами: армией мутантов под предводительством Аристея, некогда человеком, а теперь монстром с амбициями бога, и жестокой диктатурой корпорации, управляющей плавучими городами. Эрик Дерби, наследник «Улья» и боец Полигона, оказывается выброшенным в реальность, о которой не принято говорить. Спасённый девушкой из загадочного Астерлиона, он открывает правду, которая переворачивает всё, во что он верил. Между ложью и истиной, долгом и свободой, надеждой и отчаянием Эрик вынужден сделать выбор, который изменит судьбу человечества. «Свобода стоит того, чтобы за нее бороться». Агата Кристи

Пролог 2

Выпроводив обиженную Лиру из своей соты, я возвращаюсь к окну, упираясь лбом в прохладное стекло. Засыпающее солнце еще не скрылось, озаряя небо алыми всполохами, но увидеть, как светило полностью утонет в океанской пучине, — недоступная привилегия для обитателей Улья. На закате окружающая остров стена полностью закрывает горизонт. Гигантское сооружение из матового титано-керамического сплава, только что поднявшееся из глубин, выглядит фундаментально и внушительно, гарантируя нам безопасность.

Несокрушимая махина поднимается на стометровую высоту с помощью мощных гидравлических систем, установленных в подводных шахтах. Опора надежно закреплена шиповыми фиксаторами, которые удерживают стену в устойчивом положении, предотвращая любое смещение при самых мощных штормах или подводных толчках. Видимая поверхность конструкции покрыта солнечными панелями, обеспечивающими питание встроенных защитных систем, способных засечь любое движение на расстоянии нескольких километров: датчики фиксируют даже слабые колебания воды, а тепловизоры непрерывно прочесывают подводное пространство, предупреждая появление любой угрозы. Если что-то или кто-то подойдет слишком близко, встроенные лазерные турели или подводные мины уничтожат все на своем пути. Интегрированное по всему периметру конструкции мощное электромагнитное поле эффективно блокирует любые сигналы, делая остров полностью изолированным.

Стена — один из главных символов власти Корпорации, олицетворение безопасности и контроля. Она защищает Улей от внешнего мира, но в то же время отрезает его от него. И если для большинства обитателей острова эта конструкция — гарант стабильности и уверенности в завтрашнем дне, то для живущих на подземных уровнях — это тюрьма.

Глядя, как поблёскивают капли воды на титановом покрытии, я испытываю странное сочетание горечи и восхищения. Система, которую создал мой отец, превосходна в своей логике, но эта безупречность отталкивает. Моя семья правит миром из золотых сот, окруженных стенами. Мы смотрим на океан через стекло, живём в роскоши, купаемся в безопасности, но все ликующие речи о равноправии и порядке — ложь. Этот порядок держится на страхе и страданиях большей части выживших. И не только на других островах, но и здесь — в Улье.

Там, внизу, под уровнем баров, супермаркетов и бутиков, за слоями фальшивого блеска, в подземных секторах жила семья Микаэля Фостера, сына кладовщика и продавщицы. Моего единственного друга, который никогда мне не лгал, не льстил и не лицемерил. Того, кто изменил мой взгляд на многие вещи.

Мы встретились случайно, в тускло освещенном коридоре между техническими помещениями на минус третьем уровне, куда я попал впервые. Это было чем-то вроде «образовательной» программы, организованной президентом. Её официальное название «Ознакомление с базовыми структурами развития Улья». Мне тогда уже стукнуло пятнадцать, и отец решил, что пришло время заняться моим обучением вплотную.

Я спустился вниз в сопровождении охраны и куратора, который монотонным голосом объяснял, как все устроено: вентиляционные узлы, энергообеспечение, водоснабжение и прочее. Меня это мало интересовало, но мое внимание привлекла сцена, развернувшаяся у одной из дверей.

Там стоял подросток. На вид ему было столько же лет, как и мне или чуть меньше. Темноволосый худощавый пацан в оранжевом рабочем комбинезоне держал в руках какие-то бумажки и спорил с мужчиной в униформе. Его тощая фигура казалась нелепой на фоне рядом стоящего крепкого верзилы, но упрямое выражение лица мальчишки говорило о том, что уступать он не намерен.

— Мой отец не станет это подписывать, — резко заявил он.

— Тогда у него будут проблемы, — угрожающе ответил мужчина, делая шаг вперед. — Пусть придет сюда сам и выскажет претензии мне в лицо. Я не собираюсь разговаривать с сопляком.

— Мой отец болен и даже не видел эти бумаги, но я отлично понимаю, что в них написано, — мальчик прижал бланки к груди. — Цифры, что там указаны, — ложь. Мы знаем, куда уходят пайки. И больше не собираемся молчать.

— Знаете, да? — оппонент пацана нагло усмехнулся, обнажая крупные зубы. — Тогда передай своему отцу, что его рабочий контракт стоит пересмотреть. Хилые работники нам не нужны.

Я замер, наблюдая за происходящим. В голосе пацана звучала не столько смелость, сколько отчаяние. И выглядел он измученным и голодным. И почему, черт побери, подросток одет в рабочий комбинезон?

— Кто это? — спросил я у куратора, прервав его скучную лекцию.

Тот небрежно взглянул в их сторону и передернул плечами.

— Надзиратель третьего сектора, — равнодушно ответил он. — Контролирует работу всех сотрудников и обеспечение ресурсами. Отвечает за техническое обслуживание и соблюдение норм безопасности.

— А мальчик?

— Сын одного из кладовщиков. Заменяет отца на время болезни. Обычная практика.

— О каких пайках он говорит? — поинтересовался я, игнорируя смену темы.

— Понятия не имею, но рабочие редко бывают довольны, — усмехнулся куратор. — Не обращайте внимания, господин Дерби. Надзиратель разберется.

Повинуясь необъяснимому импульсу, я повернулся к мужчине в униформе и сделал шаг вперед.

— Могу я узнать, в чем суть конфликта? — потребовал объяснений, глядя в круглые мутно-голубые глаза.

Разумеется, здоровяк меня сразу узнал. Выпрямился и сменил тон, нацепив на лицо услужливую улыбку.

— Никакого конфликта нет, господин Дерби, — елейным голосом заверил он. — Обычное недоразумение. Отец этого мальчика нездоров и не смог просмотреть ведомость учета, а пацан решил, что разбирается в цифрах лучше других.

— Ложь, — выпалил мальчишка, ощерившимся волчонком глядя на мужчину. — Эти бумаги — поддельные. В них указано, что наш сектор получил пайки в полном объёме, но это вранье. Половина из них до нас не дошла.

— Ты в этом уверен? — в замешательстве уточнил я.

— Я работаю за отца целый месяц, а он старший в смене и все продовольствие проходит через него. Конечно, я уверен, — пацан со злостью сжал кулаки. — Раньше папа подписывал отчеты из-за постоянных угроз, но больше этого не будет. Нам нужны чертовы пайки, чтобы не умереть от голода.

Побагровевший верзила поспешил возразить:

— Это преувеличение, господин Дерби. Документы необходимо оформить для отчётности. Никаких угроз не было.

— Как тебя зовут? — обратился я к пацану, проигнорировав оправдания надзирателя.

— Микаэль Фостер, — вскинув голову, твердо ответил он. В темных глазах сверкнул гнев. — А твое имя известно всем, господин Дерби, — дерзко добавил Мика. — Передайте своему отцу, что…

Здоровенный бугай не дал ему договорить. Схватив парнишку, он заткнул его рот своей огромной лапищей.

— Простите, он не знает, что несет, — наклонив голову, принялся извиняться надзиратель. — Его семья всего год назад прошла отбор, чтобы попасть в Улей. Они приехали с Гидрополиса, получили работу: отец — кладовщик, мать — продавщица. А теперь… этот пацан показывает зубы? Напомню, их положение здесь зависит от доброй воли нашего президента.

Тогда я не стал усугублять ситуацию, опасаясь, что мое вмешательство только навредит мальчишке, но с того момента его упрямый ожесточенный взгляд не выходил у меня из головы. Я всё чаще находил повод, чтобы спуститься на нижние уровни. Первое время казалось, что это просто любопытство, но позже понял: мне нужно было разобраться, что заставило подростка, почти ребенка, бесстрашно бросаться на здорового надзирателя.

Сначала Микаэль не шел на контакт и демонстративно отворачивался, стояло мне появиться. Но спустя время, пусть и со крипом, нам удалось найти общий язык. Так я узнал — Мика не младше меня, а старше на два года, что никак не вязалось с его щуплой внешностью и низким ростом.

Чуть больше года назад Фостеры были выбраны, как «перспективные работники» по специальной программе Корпорации, обещавшей лучшие условия жизни.

Иллюзия спасения, манящая многих….

Пройдя все этапы для подтверждения соответствия ряду необходимых критериев, Фостеры стали частью обслуживающего класса Улья: отец получил место кладовщика, а мать устроилась продавщицей. Но реальность оказалась далека от обещаний. Жизнь в подземных секторах была спартанской, график работы изнуряющим, любое нарушение правил каралось мгновенно. Все, что они зарабатывали, уходило на аренду жилья, талоны на еду, лекарства и обязательные сборы.

Свобода, которую им обещали, превратилась в новую форму рабства.

Мика получал образование в одной из школ, где учатся дети рабочих, за которую его родителям тоже приходилось расплачиваться каторжным трудом. Отец часто болел, а Мика вынужденно его замещал, чтобы покрывать расходы. Заключенный контракт с Корпорацией был равносилен договору с дьяволом, но разорвать его и вернуться в нищий прозябающий Гидрополис Фостеры не решались.

— Условия там еще хуже, — пояснял Мика, пыхтя сигаретой на заднем дворе за неказистой школой.

Порой мне казалось, что он общался со мной только из-за них — чертовых сигарет, которые я таскал ему пачками, как и еду, и фрукты и многое другое, недоступное на нижних секторах. Но это было не так. Просто Мика был другим, совсем не похожим ни на кого из моего круга. Грубым, прямым, не выбирающим выражений.

— Куда уж хуже, — качнув головой, усомнился я.

Он задумчиво посмотрел на меня, выпустил струю дыма и тихо сказал:

— Знаешь, что нас с тобой отличает?

— Многое, я полагаю.

— Ты привык думать, что мир принадлежит тебе, потому что никогда не видел ничего настоящего. А мы… мы каждый день живём с мыслью, что всё это может исчезнуть. Еда, крыша над головой, семья. Всё. Мои родители уже лишались всего, они помнят, какого это — потерять дом, близких, лицом к лицу оказаться со смертоносным вирусом и полчищами мутантов, заполонившими города.

— Мои тоже помнят. Первая волна эвакуации началась, когда мама была на восьмом месяце беременности, — поделился я.

— Мы попали в четвертую. Семьи со здоровыми детьми были в приоритете. Мой дядя… Отец рассказывал, как он валялся в ногах у военных, но ни его жену, ни его больную астмой дочь не забрали.

— Что с ними стало?

— А черт его знает? — пожал плечами Мика. — Погибли, как и остальные, кто не прошел отбор.

— Я думал, что забирали всех… — растерянно пробормотал я.

— Ну конечно, — Микаэль грубо рассмеялся. — Острова не резиновые, Эрик. Дураку понятно, что всем бы места не хватило, — добавил со знанием дела и нахмурился, словно готовясь выдать нечто важное. — Иногда я завидую тебе. Редко, но завидую. Жить без осознания собственной уязвимости… это, наверное, легче. Но мы, те, кто живёт в постоянном страхе, знаем цену каждому дню. А вы — вы думаете, что время бесконечно. Знаешь, люди на материках тоже когда-то в это верили, строили города, выпускали усовершенствованные виды оружия, разрабатывали вакцины для продления жизни и где они сейчас? Уничтожены гребаным вирусом, — сплюнув на землю, бросил Мика, а затем снова посмотрел мне в глаза. — Но кто-то же его создал? Не спрашивал у своего отца? Он наверняка в курсе…

— Корпорация спасла многих, — запальчиво перебил я, ощущая, как изнутри поднимается волна возмущения.

— Ну да, ну да, — усмехнулся Микаэль, но спорить не стал, переключившись на другую тему.

Мы стали друзьями. Нет, не так, как становятся друзьями на верхних уровнях, где дружба — это выгодная партия. Мы стали настоящими друзьями, хотя я никогда не решался произнести это вслух. Я видел, как в его не по годам взрослых глазах отражается презрение к системе, и он говорил мне об этом жестко и прямо, без прикрас.

— Знаешь, Эрик, в благие намерения Корпорации верит все меньше людей. Ты что-нибудь слышал о «Сети»? — однажды спросил Мика, понизив голос до полушепота. Его глаза искрились азартом и тем блеском, что появлялся, когда он рассказывал о девчонке, с которой недавно замутил.

— Ты про сопротивление? — напряженно уточнил я. Микаэль оглянулся, опасаясь, что кто-то может нас подслушать.

— «Сеть» — не просто бунтари, Эрик, — в его глазах вспыхнуло восхищение. — Это люди, которые решили не ждать чуда. Они действуют скрытно, но их нити тянутся через все острова. Они знают, как выжить в этой гнилой системе. Более того — знают, как ее разрушить.

Я напрягся, чувствуя, как кровь начинает быстрее пульсировать в висках. Разговоры о «Сети» я, разумеется, слышал, но всегда относился к ним как к слухам — нелепым и преувеличенным. Кто-то утверждал, что «Сеть» — всего лишь миф, созданный, чтобы пугать Корпорацию, другие говорили, что это маленькая группа недовольных, которую легко подавить. Но тон, с которым говорил Микаэль, заставил меня усомниться.

— И что же они делают? — осторожно спросил я.

— Ты когда-нибудь задумывался, куда исчезают ресурсы? — Мика внимательно посмотрел на меня, изучая мою реакцию. — Или почему некоторые острова, вроде Гидрополиса, начинают открыто саботировать поставки? Это они. «Сеть» мешает логистике, нарушает распределение вашей системы, похищает то, что вы у нас крадёте, и передаёт тем, кто умирает от голода. Они не сидят сложа руки, а действуют. Порой жёстко, но разве у них есть выбор?

Я хотел возразить, но слова застряли в горле. Отец всегда говорил, что саботаж — это результат «природной лени и слабоумия». А теперь я начинаю понимать, что это не лень, а отчаяние.

— Ты с ними связан? — прямо спросил я, настороженно изучая его одухотворенное лицо.

— Я? — Мика усмехнулся и пожал плечами. — Я лишь наблюдаю. Эти люди готовы рискнуть всем ради шанса жить по-другому. Их не волнуют ваши законы и приказы. И знаешь, что самое интересное? Их становится больше.

— Больше? — переспросил я, не скрывая скепсиса.

— Ещё бы, — он бросил на меня уверенный взгляд. — Ты удивляешься? В мире, где пайки урезают, а семьи выживают в спартанских условиях, люди готовы пойти за теми, кто хотя бы обещает перемены.

На мгновение я замолчал, пытаясь осмыслить его слова. Во мне боролись два чувства: возмущение и странное, необъяснимое уважение. Микаэль не был наивным мечтателем и к своим бунтарским убеждениям пришел не просто так.

— А что, если я скажу, что они ошибаются? — спросил я, надеясь найти в его взгляде хоть крупицу неуверенности. — Разве то, что они делают, не приводит к ещё большему хаосу?

— Хаос? — Мика расхохотался, но в его смехе не было ни веселья, ни радости. — Эрик, хаос — это то, в чём мы живём уже много лет. Просто ты этого не замечаешь. Что твой мир — это стеклянная клетка. Но что будет, если стекло треснет?

Я не нашелся, что ответить. Его высказывания словно разрушили барьер в моей голове, вынуждая задуматься о вещах, которые я раньше старательно игнорировал.

— Однажды ты поймешь…, — продолжил Микаэль уже тише, — Что мир принадлежит не тем, кто у власти, а тем, кто готов его изменить.

Тогда я ещё не осознавал, что именно Мика имел в виду, но его слова крепко отложились в памяти. Теперь они звучат в моей голове снова и снова, заставляя сердце сжиматься о скорби и сожаления.

Спустя два года после того разговора Фостеров обвинили в шпионаже. Якобы отец Микаэля передал информацию «Сети», помогая саботировать снабжение ресурсами. Это было абсурдное обвинение, и я знал, что оно фальшивое, но никто не искал доказательств. Никто не выслушал их сторону. Очередной показательный приговор с целью устрашения тех, кто дает допуск опасным мыслям в свои головы. Родителей Мики отправили отбывать срок на Фантом. Это место хуже смерти. Оттуда не возвращаются.

А Микаэля в тот же день призвали на Полигон.

Я пытался что-то сделать. Обратился к отцу, но тот даже не стал меня слушать.

— Ты слишком молод, чтобы понимать, как устроен этот мир, — сказал он с привычным хладнокровием. — Знаешь, что делает сильного лидера? Он никогда не привязывается. Ни к людям, ни к идеям. Твое место на верхушке пищевой цепи. Запомни это и сто раз подумай, прежде чем снова спуститься вниз.

Это был удар, который сокрушил все, во что я верил. Отец практически признался, что намеренно убрал Фостеров из моей жизни… самым чудовищным образом. Черт, как же я ненавидел его в тот момент, но был бессилен что-либо изменить.

Последний раз я видел друга, когда военные силой забирали его из сектора. Микаэль шёл, держа голову высоко, хотя я знал, что внутри он кипел от ярости. Его взгляд прожигал всё вокруг. Гнев, боль, презрение, но ни капли страха. Переступив через гордость, я снова пошел к отцу, снова умолял его отменить приказ, но он даже не взглянул на меня.

— Полигон — это шанс, — отмахиваясь, бросил он. — Если он выживет, то докажет свою ценность для Корпорации. Если нет, то за него это сделает кто-нибудь другой.

Мика погиб через месяц после призыва. Я узнал о его смерти из утреннего отчёта. Обычный цифровой файл с равнодушными строками текста. «Фостер, Микаэль. Погиб. Локация: Полигон, северный периметр. Время: 03:42». Никаких подробностей. Просто имя в длинном списке. В тот момент внутри меня что-то сломалось. Это был не просто гнев. Это была опустошающая безысходность. Я больше не мог смотреть на наш фальшивый безжалостный мир, не вспоминая его слова, его смех и его боль. Его честность, его силу и его способность быть выше лжи, на которой держался наш порядок.

Скоро я покину Улей…

Не от скуки и не для того, чтобы досадить отцу. Я сделаю это ради себя. Ради Микаэля. И ради тех, кто устал кричать в пустоту. Я уйду, чтобы доказать — Мика был прав.

Этот мир можно изменить.