24 часа

Алекс Д, 2021

«Новый год. Новая жизнь.» Сколько еще людей прямо сейчас произносят эту же мантру в надежде, что волшебство сработает? Огромное количество желаний загадывается в рождественскую ночь, но только единицы по-настоящему верят, что они исполнятся. Говорят, стоит быть осторожным со своими желаниями. Иначе они могут свалиться на тебя, как снег на голову и нагло заявиться на порог твоего дома в виде надоедливой пигалицы. Ты думаешь, что она – самая невыносимая девушка на свете, ещё не зная, что в твою жизнь ворвалась особенная Снежинка – одна из трехсот пятидесяти миллионов других. Уникальная. Единственная. Та самая. А потом растаяла. Ровно до следующего Рождества. И все что у нас есть – это двадцать четыре часа безумия, от которых мы до сих пор не нашли лекарство. Но как быть, когда эти двадцать четыре часа стоят целого года?

Пролог

Канун Рождества

Лэндон

Подняв воротник пальто, я торопливо спускаюсь по ступеням и направляюсь к центральным воротам клиники. Под подошвами хрустит пушистый снег вперемешку с цветными брызгами от разорвавшихся хлопушек. Кудрявые полоски серпантина свисают с перил, цепляются за зеркала и дворники припаркованных на территории больницы автомобилей.

Декабрьский по-праздничному трескучий мороз мгновенно перехватывает горло. В лицо ударяет порыв холодного ветра, покалывая щеки ледяными иглами. Рассвет наступит не раньше, чем через час, зимнее солнце не спешит просыпаться, но город давно не спит. Канун Рождества — особенное время, когда предчувствие волшебства буквально витает между домами, залетает в окна, звенит бубенцами и цокочет копытами пластмассовых оленей в красных шарфах.

Задержавшись на тротуаре, я вдыхаю полной грудью очищенный морозом воздух. Прищурившись от обилия мерцающих огней и гирлянд, смотрю на охваченных праздничной суетой улыбающихся прохожих. Они спешат к своим семьям по сверкающим иллюминацией улицам мимо наряженных елок, пританцовывающих Санта-Клаусов, сверкающих витрин и парочки нетрезвых эльфов, раздающих прохожим леденцы в красивых обертках. Паутины яркого света тянутся от здания к зданию, попутно обнимая замершие голые ветви деревьев, оживляя каждое подмигивающими огоньками и словно предлагая присоединиться к сказочному представлению.

Повинуясь внезапному импульсу, оглядываюсь на фасад клиники. Под вывеской с названием переливается гирлянда всеми оттенками голубого, состоящая из сотни покачивающихся на ветру искусственных снежинок, так похожих на настоящие, что отражая свет праздничных огней, щедро валятся с неба на мои волосы и плечи, забираются за воротник, превращаясь в крошечные капельки воды от соприкосновения с горячей кожей.

— Бейкер, подожди минуту, — услышав свое имя, фокусирую взгляд на приближающейся фигуре Джона Ресслера. Он быстро направляется ко мне, на ходу накидывая пуховик прямо поверх белого халата. Я инстинктивно иду навстречу к коллеге.

— Мы вроде попрощались, когда кофе пили, — напоминаю, когда между нами остается несколько шагов. — Что это? — нахмурившись, с недоумением смотрю на протянутую Джоном прямоугольную плоскую коробку, размером с ладонь и завернутую в глянцевую яркую бумагу с красно-белыми рисунками.

Держи, говорю, — раздраженно бросает Джон, пытаясь отдышаться после бодрой пробежки и не спеша прояснять свой странный жест. Мы, конечно, очень давно друзья, но подарки у нас дарить не принято. Угостить друг друга выпивкой в баре после дежурства — вот это другое дело.

— И с Рождеством я тебя, вроде, уже поздравил, — озадаченно смотрю на запыхавшегося приятеля, автоматически бросая неожиданный презент в карман пальто.

— Не-а, — отрицательно мотнув головой, лыбится Ресслер. — Не поздравил. Но подарок не от меня.

— Нет? — еще больше теряюсь я, припоминая, кто из медсестер и прочего младшего персонала не отметил меня своим вниманием и дарами в последнее перед отпуском дежурство.

— Разочарован? — хохочет Джон, явно пребывая в лучшем настроении, чем я, хотя это он должен был с сегодняшнего дня отправиться в запланированный отпуск. — Не парься, дружище. Пациентка твоя передала. Тёрлась у твоего кабинета. Очень расстроилась, что не успела поздравить лично.

— У меня, точнее теперь у тебя, их больше двадцати. Какая именно? — уточняю я, не веря, что Ресслер из-за такой ерунды бросился меня догонять.

— Имя вылетело, — Джон задумчиво морщит лоб. — Худенькая, маленькая, волосы под мальчика, глаза большие, грустные.

— Я не оперирую детей, Джон, — напоминаю с иронией. — И ты тоже. А большие и грустные глаза будут у меня, когда я попаду в снегопад и застряну на трассе, если не выеду прямо сейчас. Ты с каких пор такой сентиментальный стал?

— Не знаю, жалко стало. Рождество все-таки, а тут такая беда у малышки. Любимый доктор свалил, не попрощавшись. Она, как узнала про твой отпуск, чуть не расплакалась. Влюбилась, наверное.

— Ресслер, в нас каждая вторая пациентка женского пола влюбляется, вне зависимости от возраста, и вся любовь благополучно заканчивается сразу после выписки, — произношу, потирая озябшие ладони и мысленно прикидывая, успею ли я добраться до загородного дома до начала снегопада. Джон ухмыляется, понимая, что возразить ему нечего.

— В общем, я передал. Совесть моя чиста. Скоро утренний обход, скажу крохе, что ты очень обрадовался подарку, — подмигнув мне, Джон разворачивается, чтобы вернуться к своим прямым обязанностям. Внутри что-то неприятно натягивается. Пациентка, попадающая под описание Ресслера, у меня только одна.

— Подожди, — задерживаю Ресслера, взяв за локоть. — Диагноз помнишь? Ты всю ночь у меня истории болезни принимал.

— Диагноз помню, — повернувшись, кивает Джон. — Ротационный перелом позвоночника со смещением, — выдает тоном отличника. — Через пару дней буду ее готовить к выписке.

— Фигуристка, — вспоминаю я, непроизвольно бросая взгляд на искусственный каток, находящийся прямо за забором клиники. Его установили недавно, буквально пару дней назад, и по вечерам на нем не протолкнуться от посетителей на коньках.

«Доктор, вы можете попросить палатную медсестру, чтобы она не поднимала жалюзи?»

И эту просьбу во время утреннего обхода я тоже вспомнил, но причину понял только сейчас. Из окон ее палаты каток виден, как на ладони.

— Фигуристой ей точно не быть, — качнув головой, прогнозирует Ресслер. — Но ходить и вести полноценную жизнь сможет.

— Ладно, надо ехать, — протянув руку, пожимаю ладонь друга и выжимаю из себя заезженное: — Счастливого Рождества, Джон.

Через десять минут, задав навигатору координаты пункта назначения, я выворачиваю на шоссе. Автоматический женский голос сообщает, что дорога займет пятьдесят семь минут, предупреждая о заторе на центральной городской авеню. Решив не тратить время на пробку, меняю маршрут и погромче врубаю радио. Салон автомобиля наполняет меланхоличный голос Джорджа Майкла с неизменным рождественским хитом всех времен и народов:

«Last Christmas

I gave you my heart,

But the very next day you gave it away…»

Решив найти что-то пободрее, я переключаюсь на другую частоту и вновь попадаю на эту же композицию. Раздраженно выругавшись, ищу дальше.

«На Рождественскую ночь метеорологи обещают жителям Чикаго сильную метель с ураганными порывами ветра, самый эпицентр которой придется на пригород, предостерегает всех, кто планирует поездку на автомобиле, быть осторожнее на дороге, но, а мы продолжаем согреваться малоизвестными фактами на зимнюю тему», — жизнерадостным голосом вещает диктор третьей по счету радиостанции. Неужели хоть что-то, не содержащее словосочетание «Last Christmas». Радиоведущий продолжает болтать, снегопад усиливается, ветер бросает в лобовое стекло горсти белой пыли, а оставшиеся километры, вопреки ужасной видимости и обледеневшему покрытию дорожного полотна, медленно, но верно сокращаются.

— Через один километр поверните направо, — оживает навигатор.

«И теперь мы с вами поговорим о фантастическом примере самоорганизации материи из простого в сложное, — перебивает механического собеседника неугомонный ведущий. — И речь пойдет… Вы никогда не угадаете. Конечно же, о снежинках.

Сбросив скорость, я резко выворачиваю руль, едва не пропустив поворот, в который один хрен не вписываюсь. Все происходит мгновенно и в тоже время, словно застывает во времени. Автомобиль заносит, несмотря на тщетные попытки удержать управление. Но я не чувствую паники, не вижу вспышкой пролетающую жизнь перед глазами. Ни зашкаливающего пульса, ни сбивающегося ритма сердца. Абсолютное ничего. Я словно отстранённый наблюдатель, а не тот парень за рулем неуправляемого автомобиля, несущегося по дороге. Трасса напоминает гребаный каток, на котором тяжеленный внедорожник кружит, словно изящная фигуристка в танце. У него, а точнее у меня, практически нет шансов. Чудес не бывает, но в Рождество так хочется в них верить.

«Вы знали, что более трех миллиардов человек, живущих на Земле, никогда не видели снежинок? Невероятная цифра. Трудно представить всех этих несчастных», — продолжает болтать радиоведущий.

Под визг тормозов и скрип шипованных шин, скользящих на ледяной дороге, глянцево-черный монстр на скорости влетает мордой в сугроб на обочине, из которого торчит дорожный знак.

«А о том, что в Японии находится единственный в мире музей снежинок, названный именем ученого, считающий, что снежинки — это письма с небес, вы тоже наверняка не слышали?»

— Вы ушли с маршрута, — бездушно оповещает навигатор и замолкает.

«Как вам такой факт: в одном кубометре снега находится триста пятьдесят миллионов снежинок, каждая из которых уникальна?»