А потом я проснусь

Алайна Салах, 2022

С самого детства мне снится один и тот же сон: многоэтажка, незнакомая улица и девушка. Она смеется, говорит со мной, тянет руку, но всякий раз я просыпаюсь еще до того, как успеваю ее коснуться. Ангел, так я ее про себя называл. В двадцать девять лет я выяснил, что эта улица и многоэтажка действительно существуют. Этот факт меня поразил. Оставалась девушка. Я даже подумал: вдруг она тоже реальна, и нам суждено быть вместе? Но когда мы наконец повстречались, моей первой мыслью было ее придушить.

9

— Ой, я эту улицу знаю! — с необъяснимой радостью восклицает Ярослава, ткнувшись лбом в боковое стекло такси. — У меня здесь подружка жила, с которой я в начальной школе училась. У нее мама делала обалденные пирожки с яблоками. Моя баба Лида обычно их в духовке пекла, а она жарила в масле. Такие жирные были и сладкие… М-м-м…Объеденье.

— Кажется, ты и правда голодная, — усмехаюсь я, указывая таксисту на нужный поворот. — Даже мне после такого рассказа захотелось какого-нибудь жирного фастфуда.

— Так я же сразу сказала, что голодная. Ты, надеюсь, пиццу уже заказал?

— Заказал две. Не волнуйся.

Сейчас мне становится даже смешно от своего недавнего предположения о том, что Ярослава — профессиональная чайка. Она кто угодно: девчонка с приветом, беспризорница, оторва, но точно не та, кто разводит мажоров на деньги.

— Странно, что ты выбрал именно это место, — с сомнением произносит она, когда водитель высаживает нас возле нужного подъезда.

— Почему?

— Далеко от цивилизации. Да и от спортзала, в который ты ходишь, тоже не близко. Не похоже, что ты сильно-то привык экономить.

— И что ты во мне такого увидела, отчего решила, что сорю деньгами направо и налево?

Я иду к крыльцу и, заметив, что Ярослава мешкает, делаю приглашающий жест, показывая подниматься за мной. Про себя я решил ничего больше не домысливать и просто за ней наблюдать. Очень интересно, как будут дальше развиваться события.

— Я же уже сказала, — буркает она, после короткой заминки шагая следом. — Ты выглядишь высокомерным. Тяжело быть высокомерным, когда ты нищий.

— Хороший и высокомерный, — иронизирую я над ее манерой рисовать психологические портреты. — Ладно, пусть будет так. Это лучше, чем дурик.

По мере приближения к нужной двери, боевой дух Ярославы начинает заметно угасать. Она держится поодаль, пока я отпираю замок, а потом и вовсе делает вид, что ищет что-то важное в сумке.

— Не передумала заходить? Если передумала — ничего страшного. Вызову тебе такси.

На секунду она колеблется, но потом делает решительный шаг в мою сторону. Это даже хорошо, что засомневалась. Значит, не такая уж она и отмороженная и инстинкт самосохранения в ней все же не умер.

— Пиццу и пиво привезут через пятнадцать минут, — информирую я, щелкая выключателем. — Если захочешь помыть руки — туалет справа. Ну, а в целом, будь как дома.

— Неудивительно, что ты в Питер поскорее вернуться хочешь, — ехидничает Ярослава, оглядываясь. — Обстановочка тут убогая.

— А сама ты в двухуровневых апартаментах с видом на Ангару живешь? — парирую я, отметив, что новость о моем отъезде все же не прошла для нее незамеченной.

— В моей квартире по крайней мере обои не отклеиваются. — Ступней, облаченной в белый носок, она тычет в угол прихожей. — Ремонт здесь старше, чем я.

— Вполне вероятно. Тебе кстати сколько?

Сощурившись, Ярослава в очередной раз оценивающе оглядывает меня, будто размышляя, достоин ли я столь ценной информации.

— Не хочешь — не говори, — равнодушно добавляю я, разворачиваясь, чтобы уйти в гостиную. Пусть не думает, что каждая графа ее биографии для меня словно манна небесная.

— Двадцать два мне, — догоняет меня через секунду.

— Я примерно так и думал. Родители не потеряют? Или ты одна живешь?

— Я живу с бабушкой и с Тотошкой.

— Кто такой Тотошка? — машинально переспрашиваю я, давая себе время переработать новую информацию. Живет с бабушкой, потому что сирота? Или потому что той необходим уход? Или, как многие, просто не в ладах с семьей?

— Это мопсик мой. — Голос Ярославы становится восторженным и благоговейным. Таким обычно говорят о детях. — Сейчас покажу.

Выудив из заднего кармана побитый китайский смартфон, она подходит вплотную и, прижавшись ко мне плечом, начинает листать галерею.

— Вот он. Классный, да? Такой обжора, ты не представляешь. Вроде знаю, что их породе нельзя переедать, но он так жалобно смотрит, что последний кусок хлеба отдашь. А вот тут ему три месяца… Прикол, да? Глаза в разные стороны смотрят… Сейчас вообще изменился. Толстожопенький…

Я на автомате киваю, глядя как ее ноготь, покрытый бесцветным лаком, скользит по треснутому экрану в попытке показать как можно больше фотографий лупоглазого собакена, сильно напоминающего французского бульдога. Любители животных предали бы меня анафеме, но все, о чем я думаю в этот момент — это о том, как приятно пахнут ее волосы и что прямо сейчас, вопреки всем мыслям Ярославы о моей «хорошести», я хотел бы толкнуть ее на диван и как следует трахнуть.