Падальщики. Книга 3. Испытание выживанием

Айя Сафина, 2020

Борьба за выживание продолжается. На подземной военной базе Желява произошел военный переворот, падальщики становятся преступниками и их ждет расстрел. Полковник Триггер решает законсервировать Желяву, чтобы больше ни один ее житель не смог выйти на поверхность, где свирепствуют кровожадные монстры. В то же время доктор Август Кейн вместе с Тесс пытаются отвоевать мир обратно. Лекарство от вируса почти завершено, и осталось выиграть еще немного битв, чтобы вернуть людям самих себя. Сможет ли Триггер убить надежду в людях? Сможет ли Тесса возродить ее с новой силой? Испытание продолжается. Содержит нецензурную брань.

Глава 1. Подёнка

15 февраля 2032 года. 16.00

Лейтенант Триггер

Сейчас я расскажу вам, как вырасти из сержанта в полковника за тридцать минут. Для решения этой непростой задачки всего-то и нужно, что жить посреди апокалипсиса.

Два года назад нашу седьмую пехотную дивизию перебросили из Вашингтона в Фильсэкк на место второго кавалерийского полка, который спешно ввели под командование Сил быстрого реагирования НАТО. Объединенное командование проводило мобилизацию по всей Западной Европе, организовывая блок-посты и пункты эвакуации для здорового населения.

Вылетая из родного дома в звании рядового первого класса в свои зеленые восемнадцать лет, я даже не подозревал, что моя карьерная лестница лишится ступеней и меня понесет через дыры в ней со скоростью урагана. Когда еще в истории из рядового в лейтенанты выходили за полтора года? Я скажу вам, когда. Во время Второй мировой войны, когда людей в фарш сминали танками и пулеметами. Оказывается, убийство людей предоставляет их выжившим собратьям отличные шансы для карьерного роста. Когда я задумываюсь о том, что мое нынешнее звание прочно стоит на костях моих боевых товарищей, мне охота блевать от вида этих серебристых нашивок, которые должны вызывать гордость. Ничего кроме отвращения к самому себе они не вызывают. Ничего, кроме бесконечной тоски и слез. Ничего, кроме страха.

Страха того, что ты тоже в любой момент можешь стать чьими-то костями в пьедестале звания.

— Вот тебе и гребанное глобальное потепление! — выругался Гризли.

Рослый сержант с широкими плечами закрывал меня своей громадной фигурой от резких порывов ветра, разносящих промозглые капли дождя по всем сторонам света так, что от них не укрыться. Я продрог до костей, хотя вырос во Флориде — штате, который чаще остальных становился жертвой ураганов по мере постепенного таяния льдов. То Изабель оставит без электричества все юго-восточное побережье, то Бонни родит смерчи, которые убьют с десяток людей, паршивица Клодетт¹ обрушила дорожные развязки и запустила цепную эрозию, которая смыла в океан почти пятьдесят метров побережья.

Так вирус и выбрался из заточения льдов — мы сами их подогрели.

Южноафриканец Гризли родом из Конго вступил в ряды морской поддержки войск НАТО в период мобилизации два года назад, он вообще не привык к таким вот шуткам природы, вроде снега с ливнем, но переносил их куда проще, чем я — заядлая жертва осадков.

— Ни хрена не видно за этой стеной! — ругался Гризли своим забавным акцентом.

А ливень и впрямь не желал облегчать нашу участь. Модификация наших экипировок была улучшена бронепластинами, не пропускавшими влагу, но, когда ливень делал из нас отряд промокашек, а потом температура резко падала ниже нуля, на экипировке образовывался пласт льда, который замедлял движение прорезиненных суставных шарниров. К тому же хруст при движении добавлял шума, а сегодня шум — наш первый предатель.

Зараженные обладают воистину потрясающим слухом, они могут услышать, как долбанная белка грызет свои орехи в дупле в двух километрах. А наш конвой из бронетранспортеров и зениток для них, как звон в колокола, приглашающий на обед.

— Ты бы, лейтенант, жену пошел проведал. Недолго ей осталось, — уже тише пробубнил сержант.

Моя спина рефлекторно напряглась, готовясь к самозащите, как и всегда, когда кто-то начинал говорить о моей жене. Я понимал, что ни в чем невиноват и судить меня никто не имеет права. Но так уж оно работает — мнение окружающих: даже если оно ошибочное, это ничего не значит для твоей совести, которая первым делом считает лишь количество голосов. А относительно меня и моей жены оно было абсолютным и не в нашу пользу. Мы с женой стали позорными пятнами нашей роты, как будто совершили нечто противоестественное, сыграв в любовь во время конца света.

— С каких пор твой глаз обзавелся способностью диагнозы ставить? — ответил я.

— Моя мать на моих глазах восьмерых вынесла. Я знаю, когда для женщины подходит время.

Я похлопал его по плечу — жест, выразивший благодарность и извинение одновременно. Гризли тут же выпрямился, и легкая улыбка чуть обнажила его белоснежные зубы на черном лице, неразличимом за плотной ливневой стеной в зимних сумерках.

Я зашагал вдоль площади, где разместилась наша рота из трехсот солдат на ближайшие двенадцать часов. Дольше останавливаться нельзя — окрестности все больше кишат зараженными, которые уже полностью захватили большие города и теперь постепенно рассредоточивались по периферии, как саранча в поисках плодоносных полей.

Вдоль дороги, ведущей к мосту через реку Тиса, выстроились взводы в своем разнокультурном многообразии: один разведывательный, один зенитно-ракетный, один танковый, два пехотных и три мотострелковых. Кое-где под козырьками крылец солдаты пытались покурить, отчаянно ведя совместные бои с дождем за урну. Наверное, это остатки рефлекса культурного воспитания — курить возле урны, сегодня уже никому нет дела ни до чистоты в городе, ни до здоровья граждан.

Многошерстность нашей мини-армии начиналась уже с экипировок бойцов: трехполосные нашивки флага Германии выделяли в ночи немецкое отделение пехотного взвода, чья экипировка IdZ² хвастала бронежилетами повышенного уровня защиты, легким, но прочным шлемом с очками ночного видения, а также внутрисетевой платформой боевого управления и коммуникации с БМП «Боксер»³; рядом с немцами три солдата из французского отделения пехотного взвода с винтовками FAMAS через плечо с крупногабаритным электронным прицелом-дальномером — французы первыми начинают отстрел врагов, завидя тех в двух километрах от роты; есть у нас с десяток литовцев и белорусов на разведке, хорваты присоединились на двух М-84 модификации «Снайпер»⁴, венгры в короткий срок овладели премудростями немецкой «Лисы»⁵, лишь бы остаться в рядах нашего огневого винегрета.

Год назад Совет Европы признал пораженческой тактику борьбы с заразой, которая заключалась в том, что каждая страна обороняет свои границы, создавая внутри стерильную зону. Все та же логика что и десять лет назад, когда эти же страны закрывали границы от иммигрантов, как от прокаженных. Ирония в том, что прогрессивный мир сам же и запустил глобальное переселение народов с Востока, бомбя их дома ради ископаемого топлива, на котором можно нажиться. Теперь же он пытался спрятаться за стенами уже от смертельных последствий своей разрушительной политики, которая растопила льды, где спал вирус.

Все беды людей от их алчности.

Но зараженные мутанты — это вам не изнуренные бегством иммигранты. Зараженные оказались сильнее солдат, многочисленнее бронетехники и живучее тараканов. Их не брали ни пули, ни гранаты, ни даже химические бомбы. Чем больше мы обливали их свинцом, тем свирепее они становились. Срок превращения здорового человека в безмозглого чудовища сократился с недели до трех дней.

План с кричащим названием «Анклав» провалился. Следуя более выигрышной стратегии бывших стран СНГ, которые не видели иного для себя выхода выжить, кроме как объединиться, Европа расширила границы стерильных зон, уничтожая те, что были безнадежны. Так выстроились более крепкие стены, объединяющие армии сразу нескольких стран между собой. Так родилась Всемирная Армия Освобождения, протянувшаяся с запада Европы до самого востока Китая и России.

Она просуществовала три месяца.

Зараженные находили лазейки через выстроенные границы, благодаря халатности бойцов, попустительству генералов и просто страху политиканов, не сумевших вовремя нажать заветные кнопки в черных чемоданчиках. Когда страх вогнал их в стадию осознания полного поражения, было уже поздно обращаться к силе ядра.

Где теперь коды запусков ракет, никто не знает, как не знаем и где сидят остатки правящих элит. Вот так служившие чиновникам силовики остались брошенными своими патронами.

Я шел вдоль широкой улицы старинного разнохарактерного венгерского городка Сольнока, в котором слились воедино архитектура Восточной Европы и результаты многочисленных монгольских нашествий, его атмосфера так ярко и так уместно иронично подчеркивала полный провал объединения стран в борьбе с заразой. На фоне пустующих зданий с разбитыми окнами курящие и блюдущие караул солдаты в разномастных экипировках с нашивками флагов десятка стран безмолвно подтверждали поражение наших совместных усилий спасти человечество от вымирания. Человечество бежало из городов, и мы трусливо бежали за мирными жителями, прикрывая их отступление, потому что это было единственное, на что мы еще были способны.

Я прошел мимо двух «Боксеров» из Вооруженных сил Нидерландов. Далеко забрались эти два близнеца-бронетранспортера. В нашей наскоро сшитой из лоскутов армии им предоставлена одна из лидирующих ролей. «Боксеры» являются частью программы «пехотинец будущего», которую развивал немецкий Бундесвер, отсюда стальные гиганты хвастают своей мощью: устойчивость к артиллерийским снарядам, двойная броня, скрывающая ИК-спектр, 30-миллиметровая пушка на двухместной башне.

Один мы приобрели вместе с остатками от Объединенной оперативной группы повышенной готовности, которую НАТО создали в ответ на аннексию Крыма Россией. Второй «Боксер» с красивым названием Вилкас⁶ присоединился к нам с мотопехотной бригадой из Литвы. Волчонок укомплектован двумя пулеметами на патрон семь-шестьдесят два и всегда едет во главе нашей колонны вместе с разведкой.

Завернув за угол, я был встречен целым отрядом и шести Спартанов⁷ — выстраданное дите канадских и украинских инженеров, пережившее семнадцать полных переборок за пятнадцать лет из-за конструктивных недостатков. Но в итоге родился Спартан с наращенной поворотной башней, усиленными балками и кронштейнами, более широкие шины позволили улучшить проходимость вне дорог с твердым покрытием, что в условиях апокалипсиса становилось все актуальнее. Мне нравились Спартаны. Они, как никто другие, очень походили на машины из фильмов про высокотехнологичное будущее, которое нам уже не светило.

Пробежав мимо тихо дремлющих бронеконей высотой в два с половиной метра, я вбежал на крыльцо бывшей ветеринарной клиники и спрятался внутри от мерзопакостной погоды.

Внутри было тепло, но сырость все равно пробралась в здание, я чувствовал ее в воздухе. Льет уже четвертый день без остановки, одежда не просыхает, скоро помимо вируса нас начнут добивать холод и болезни, а потом голод и изнеможение. Я стараюсь не думать о будущем, решая насущные проблемы, которых и без того выше крыши.

В смотровой посреди тусклого свечения настольной лампы вырисовывались тени, принадлежащие прошлой счастливой жизни: железный стол, на который милосердные жители водружали четвероногих друзей, ржавый умывальник, пустующие полки (лекарства и перевязочные материалы растаскивались людьми вместе с продовольствием), компьютер в пыли — он не работал уже давно, а в углу играющий свет походного фонаря вырисовал тень моей жены, сидящей на полу.

— Лейла, — позвал я.

Теперь, когда глаза привыкли к теплому сумраку, я увидел, что она прикорнула возле стены. Я присел рядом, оценил работу рядовых, которым приказал устроить здесь жену: она была укрыта шерстяным одеялом, пахнувшим плесенью, рядом стояла собачья железная миска с водой, как метафора нашему нынешнему существованию, а под складками зимней солдатской куртки, которая была больше Лейлы размеров на десять, я увидел катетер в локте. Наш военврач давал ей физраствор, это не было хорошим знаком.

Лейла проснулась не сразу, а когда открыла глаза, еще некоторое время пыталась понять, где находится.

— Эй, я здесь. Я рядом, — прошептал я.

Она улыбнулась. Я поцеловал ее в лоб. Горячий. Очень горячий. Черные волосы разметались по бледному лбу, под ярко-голубыми глазами, в которые я влюбился полтора года назад в Кошице, откуда мы эвакуировали почти пятьдесят мирных жителей, виднелись глубокие синие впадины, пухлые губы, единственные дарящие мне ласку в этом проклятом мире, растрескались. Я смочил полотенце в миске с водой и поднес к ее губам. Лейла пососала уголок.

— Много нельзя, — прохрипела она устало, и сама отвернулась от полотенца, хотя было видно, как сильно ей хочется пить.

Она чуть боднула меня локтем, указывая на капельницу.

— И так уже ноги отекли.

Я сел в ее ногах, спрятанных под одеялом, снял грубые солдатские ботинки из толстой кожи, мысленно поразился тому, как ее маленькие хрупкие ножки терпели такую тяжесть. Я разминал ее стопы, видя, что массаж приносит ей мало облегчения, но больше я ничего не мог сделать. А мне так хотелось ей помочь!

Я смотрел на холмик, вздымающийся под большой грудью с каждым ее вдохом, такой аккуратный и кругленький. Мне говорили, что по форме живота можно определить пол ребенка, но мне не понадобились суеверия. Пару месяцев назад мы сделали УЗИ в Будапеште, тогда город еще прочно стоял на оплоте сражения с заразой. Я знаю, что у меня будет сын. Аккуратный и кругленький сын.

— Воды отошли полчаса назад, — прошептала жена.

Я замер.

— Почему не позвала меня? — первым вырвался упрек.

— Не хотела отвлекать. Твое дело — защищать, а мое — рожать. Ты здесь не нужен. Также, как и я не нужна там в бою.

Ее прямолинейность всегда нравилась мне. Лейла умела преподносить даже самую болезненную и опустошительную правду каким-то добрым образом, который мне постичь было не в силу. Лейла стала для меня подобием дома, в котором всегда успокоят, поддержат и направят на нужный путь улыбчивой просьбой без озлобленных упреков. И когда я встречал осуждающие взгляды солдат, которым претила мысль о том, что в подобные времена можно думать о создании семьи и, что еще хуже, заниматься охраной беременных женщин, я вспоминал ночную нежность Лейлы в нашем спальном мешке, ставшем брачным ложем в бесконечной череде заброшенных сырых домов во время перевалов роты. В те моменты единения не существовало ничего, кроме границ спального мешка, пропахшего мускусом и потом наших тел. Ни одного гребанного упрека или озлобленного взгляда, ни одного зараженного и ни страха перед ними, ни конца света и ни тотального вымирания людей. Были лишь мы вдвоем. И вся вселенная сужалась до этого райского спального мешка посреди ада, где мы доказывали господу, что вопреки его стремлению выжечь нас до корней, мы все еще живы.

Солдаты смотрели на ситуацию цинично в русле «мы должны охранять залетевшую бабу лейтенанта, когда сами стоим на пороге смерти». Во время конца света трахаться надо с умом — вот, что они хотели мне сказать, но не смели, потому что я выше их по званию. Помните? В моем пьедестале костей больше, чем в их, а значит имею право трахаться без рассудка.

Конечно, ребенок стал для нас с Лейлой неприятным сюрпризом, но потом пришло понимание того, что не все в наших руках, и коли так случилось, значит, тому суждено случиться.

А потому мы сидим сейчас в ветеринарной клинике, пьем воду из собачьих мисок и ждем нашего чуда, боясь представить, как будем выживать после этой ночи теперь уже с младенцем на руках.

Послышался громкий стук входной дверью, смелые шаги и шуршание одежд. В комнату ввалилась одна из моих немногих друзей.

— Вот, нашла кетамина пару ампул! О, привет, Макс! Готов папкой стать?

Света сняла дождевик и встряхнула прямо на нас, она никогда не беспокоилась о чужом комфорте, а потому ее забота о Лейле вызвала у меня недоумение. Наверное, вот так выглядит женская солидарность. Под шлемом оказались черные постриженные в каре волосы. Я всегда задавался вопросом, как она их так ровно подстригает, словно самурайским мечом. Стрижка Светы, как и ее бдительность были безупречны.

— Спасибо, — прошептала Лейла и улыбнулась единственной женщине в нашем узком кругу военных друзей.

Светлана Трухина проделала долгий путь из Белоруссии в составе разведывательных войск. Еще до начала Вспышки она занималась вынюхиванием НАТОвских планов по продвижению войск на восток к границам с Россией. Трухина имеет чутье на заварушку, ей богу, у нее какая-то парадоксальная способность к наблюдениям: она всегда знает, куда смотреть. Два года назад, когда началось наше бегство с авиабазы Тасара⁸, где мы обороняли клочок земли стерильной границы, Трухина прибыла на мощном «Руслане»⁹ с десятком разведывательно-дозорных «Кайманов»¹⁰ в рамках передислокации тяжелой техники в связи с провалом «Анклава». Это уже позже она рассказала, что уловила ветер перемен, который велел ей хватать как можно больше бронированных машин и валить подальше от городов. Не знаю, был ли ветер перемен человеком из разведки или же ее собственной интуицией и опытом, но благодаря ней у нас появилась дополнительная бригада из быстроходных дозорных машин, на которые мы установили радары, отслеживающие движение крупных объектов в радиусе километра. Белорусские «Кайманы» начинают и замыкают нашу разношерстную роту, следя глазами Трухиной за подозрительным перемещением живых объектов.

— Исайя собирает штаб через пять минут, — сообщила Трухина.

Я кивнул. Я знал причину сбора — нам надо определить направление. С самого побега из Тасара мы ищем убежище, которое сможем посчитать безопасным хотя бы больше, чем на двенадцать часов. Посреди Западных румынских гор засели три командных полка. Говорят, зараженные не могут подняться высоко в горы из-за анемии, годовая сидка полков возле Клужа¹¹ подтверждает эту теорию.

— Останешься с ней?

Я уже заранее знал ответ Трухиной. Она выпучила на меня глаза, сложила руки на груди и смастерила два вопросительных знака бровями.

— Я не гребанная акушерка! Я командир!

— Пожалуйста, Свет, мне не с кем ее оставить!

— Ну уж избавь! Всякие человеческие слизи и жидкости — это участь военврача. Где он?

Я посмотрел на нее взглядом, который она прекрасно знала и который всегда работал безотказно. Это был взгляд типа «ты мой друг, ты не можешь отказать, когда я прошу». В конце концов, взаимовыручка и сделала нас ближе всех остальных. В нас удивительным образом еще зиждились семена доверия и сострадания к ближнему, в то время как остальных солдат все больше и больше порабощал эгоизм. Я все ждал, когда этот эгоизм превратит их в каннибалов. Я, Трухина и Исайя — мы, как никто другой, понимаем важность крепких звеньев в цепи, лишь вместе мы сможем выстоять перед ударами судьбы, которая бьет кнутом то спереди, то сзади. В одиночку с ней не справиться. Мне хотелось верить, что во времена конца света мы сможем сохранить подобие человечности, чтобы напоминать потомкам о том, кем им следует быть в момент, когда кажется, что весь мир канул в безвозвратный хаос.

— Ох, вали уже! Черт бы тебя побрал, Эван! — выругалась Света.

Я улыбнулся ей. Она показала мне средний палец. И я обрел уверенность в том, что моя дорогая Лейла и мой сын в самых надежных руках, какие мне только мог подарить бог.

— Семь лет в разведке, чтобы детей из утробы вытаскивать, мать вашу!

Трухина что-то бубнила себе под нос по-русски, я ее не понимал, но довольный выбежал из ветклиники в быстро спустившуюся морозную ночь. Ливень прекратился, ему на смену пришел снег. Мои ботинки оставляли черные следы на асфальте, покрытом белым снегом, который отныне выполнял роль осветительных фонарей.

Штаб расположился на центральной площади Сольнока в музее Яноша Дамжанича — трехэтажный дом из белого кирпича с мансардой. Всего в нашей роте пять командиров — по количеству родов войск. Решения принимаются большинством голосов, но в основном они склоняются на сторону самого опытного и харизматичного из нас — Исайи Онвуатуэгву. К началу Вспышки он уже десять лет прослужил миротворцем ООН на границе между Суданом и Южным Суданом, где происходил нескончаемый дележ территории Абьей богатой нефтяными залежами. Военные перевороты трясли Судан каждый год на протяжении пятнадцати лет: переходные органы власти, временные правительства, оппозиция никак не могли найти лидера, который бы всех устраивал. Коррумпированный континент визжал голосами ни в чем неповинных женщин и детей, которые больше остальных подвергались насилию, порабощению и уничтожению. Исайя вырос в Эфиопии, он никогда не любил рассказывать о своем доме, он никогда больше не возвращался туда с тех пор, как стал солдатом в голубой каске. Никто и не настаивал. Вся трагедия его жизни отпечаталась в его размеренной речи, взвешенных словах — каждое из его уст стоило дорого — открытом и бурящем насквозь взгляде, кричащих шрамах на лице от мачете, а также в бесконечном сострадании к людям всех мастей. Невероятным образом в Исайе смешивалась солдатская твердость и навязчивый гуманизм. Думаю, только благодаря нему наша рота еще не превратилась из армейской части в банду мародеров, каковыми стали многие дезертирские отряды. Исайя всегда напомнит о том, что мы стали солдатами не из-за трусости, не из-за страха за свою жизнь, а именно из-за стремления навести порядок в мире, защитить обездоленных и слабых от гнета сильных, стать непоколебимой стеной между справедливостью и злом.

Внутри в зале постоянной выставки народной жизни средне-тисского края посреди экспонатов, изображающих сцены из прошлой жизни на фоне хижин с соломенными крышами, когда Сольнок жил рыболовством, добычей тростника и вырубкой лесов, стоял широкий стол с водруженной на него стратегической картой, выкраденной смекалистыми полковниками у НАТОвских генералов в самом начале зарождающегося хаоса. Увидел бы кто, что карту расположения секретных военных баз и бункеров дотошно изучают обычные солдаты в толстых зимних куртках, всего полгода назад бывшие рядовыми, мы бы все были брошены гнить в безвестные тюрьмы еще задолго до вчера.

— Через Е60 всего триста километров пути, за день пройдем, — предложил командир пехотных взводов по фамилии Слуньски.

Трухина со свойственным ей пофигизмом на чувства людей зовет его Слюнки. Я невольно улыбаюсь при воспоминании этого прозвища, так точно описывающего свисающие на плечи пакли светлых волос командира Слуньски.

— Слишком много крупных поселений, рискуем наткнуться либо на мародеров, либо на зараженных, — парировал Исайя.

Он стоял, как и положено, во главе стола — все карты развернуты к нему. Его иссиня-черная кожа приобрела глинистый оттенок в сумрачном свете походных фонарей.

— Зараженные так далеко не прошли бы мимо нас, — лысый широкоплечий командир пехотных Спартанов Хуберт, или как мы зовем его Убер, поддержал позицию пехоты.

— Все равно рискованно. На полпути Орадя — по последней переписи там триста тысяч жителей было. Увяжутся за нами. У нас и без них беженцев почти сотня человек, — напомнила Ромашка.

На самом деле командира мотострелкового взвода зовут Рамуне — короткостриженая рыжая венгерка, руководящая отрядами БМП. Но армия всегда была полна сексистов, а потому назвать девчонку Ромашкой нам показалось достойным.

— Это не аргумент. Мы возьмем к себе любого, кто изъявит желание пойти с нами, — Исайя тут же напомнил, что цель нашей длительной экспедиции не только в спасении самих себя, но и в спасении нуждающихся.

— А если они без машин?

— У нас есть места в автобусах!

— Места есть, а вот с пропитанием дела все хуже.

— Я еще раз повторяю: мирных жителей не бросим!

Командиры недовольно переминались с ноги на ногу.

— Но Ромашка права. Через Орадя не пойдем. Крупные города, как приманка для падальщиков, — заключил Исайя.

Падальщики. С каждым прожитым месяцем мне казалось, что этот термин все больше подходит и нам: мы постоянно обнюхиваем все углы заброшенных домов в поисках продовольствия и медикаментов, собираем одежду и электронику, пытаясь перепаять ее во что-нибудь полезное. Спасаясь от людоедов, мы не заметили, как сами стали пожирать любые годные остатки своего мира.

— Нам и здесь не следовало останавливаться, — буркнул Бекер — командир ракетно-зенитного комплекса «Роланд», которого мы все зовем на созвучный лад Пекарем¹².

Пекарь с опаской поглядывал на темную улицу за окном, где дороги покрывались все более толстым слоем мокрого снега.

— У нас нет выбора. В данный момент военврач оперирует мальца с аппендицитом, еще трое мучаются от переломов голеней с самого Будапешта, как бы ампутировать не пришлось. С десяток детей страдают от жара из-за гриппа. Насколько мне известно у двоих подозрения на пневмонию.

Исайя еще долго перечислял причины, по которым нам необходимо спрятаться под крышами бетонных зданий от промозглых ливней и снежных бурь. Я был благодарен ему за то, что он не приписал к списку причин перевала мою рожающую жену.

— В том то и проблема, мы тащим за собой слишком много обуз, — тихо произнес Пекарь.

Но в стоявшей вокруг могильной тишине, в которую все больше скатывается человеческий мир, его шепот был услышан каждым. И в каждом нашел какой-то отклик: поддержки или противостояния. Одно ясно как день: никто не остался равнодушным к его словам.

— Хочешь сказать, что мы должны бросить людей и продвигаться в горы сами? — Исайя расправил плечи и напряг мышцы спины, словно готовился к атакующему прыжку.

Могильная тишина превратилась в физически ощутимую, как когда соперники смотрят друг на друга на ринге перед боем без правил.

— Их можно оставить здесь на то время, пока сами добираемся до Клужа. Мы же понятия не имеем, какими ресурсами обладает та база! С чего мы взяли, что они могут принять почти полтысячи человек? — видно было, что Пекарь давно вынашивал эту мысль и произносил ее сейчас с напором лопнувшего гнойника.

— Кто-то еще хочет оставить здесь людей? — Исайя медленно оглядел присутствующих.

С минуту все молчали, смущенно переглядываясь друг с другом. Не тратьте усилия для создания видимости благородства. Будем честными: мы все задумывались над этим хоть раз. Вот только подумать об этом и привнести думу в реальность — уже совершенно разные вещи.

Молчание прервал Убер:

— Черта с два. Идем полноценной ротой.

— Мы не оставим здесь людей. Они и дня не продержатся, — поддержал Слюнки.

Расклад мнений был ясен: все те, кто имел среди пассажиров автобусов родственников, не собирался бросать их на произвол судьбы. У всех нас там были братья, сестры, родители, а то и рождающиеся сыновья. Кроме Пекаря и Ромашки. Им не так свезло, как остальным. Судьба развела их с семьями слишком далеко, чтобы можно было найтись посреди зарождающегося хаоса. Они стали одиночками. И с каждым прожитым днем становились все опаснее для нас, как люди, которым нечего терять.

— Нам бы закопаться поглубже…в какую-нибудь подземную базу, — Ромашка зашуршала картами.

— В Клуже сидят генералы, у них наверняка куча карт с военными объектами, там и найдем новый ориентир. А пока расходимся на отбой. Ровно в шесть утра стартуем на Клуж по шоссе Е81 в обход крупных поселений, — закончил Исайя.

Командиры разбрелись по своим взводам, одни недовольные решением, другие благодарные за него. В любом случае мы все еще находились в том рассудке, чтобы понимать важность держаться вместе.

В зале остались лишь мы с Исайей, молча разглядывая в окне белоснежные улицы старинного городка, ставшего пристанищем вымирающего вида.

— Как думаешь, до шести разродиться? — спросил Исайя тихо.

Снова вспомнились кристально-голубые глаза Лейлы, в которых теперь обитал мой дом.

— Успеет, — я был уверен в ее силах и уж тем более в ее напористости.

— Нам недолго осталось блуждать по земле, — вдруг произнес Исайя.

Я недоверчиво посмотрел на него.

— Они правы. Нам нужно где-то оставить людей. Нам нужно убежище для них. Место, куда мы сможем свозить всех здоровых, пока они еще есть. Вот взгляни.

Исайя протянул мне сложенную карту. Ее не было на столе — он прятал ее от остальных в своем внутреннем кармане.

Сложенная несколько раз и уже изрядно потертая карта демонстрировала местность где-то в районе Балканских Альп, ручкой был обведен треугольник с едва разборчивой надписью.

— Объект 505. Что это? — спросил я.

— Заброшенная авиабаза в Хорватии под горой Желява. Ее строили в ответ на ядерную угрозу, можешь представить крепость ее стен.

Я уже хотел было взорваться от негодования, но Исайя всегда имел ответы на все мои вопросы еще до того, как они родятся в голове.

— Если мы обнародуем карту сейчас, мы лишимся половины бойцов. «Роланд» уедет с Пекарем, все бронетранспортники — с Ромашкой.

Исайя всегда мыслил на два шага вперед, поэтому он был лучшим из нас. Я с радостью поддержу его кандидатуру, если его выдвинут на генеральское кресло.

— Почему бы нам всем не отправиться туда немедленно? Зачем нам Клуж? — все же не понимал я.

Исайя стоял неподвижно, руки сцеплены за спиной, ястребиный взор следит за каждой мелочью снаружи: будь то курящий рядовой или танцующая снежинка.

— В Клуже сидят генералы Объединенной Армии, а значит в Клуже хранятся секретные карты и схемы последних военных разработок.

И снова на два шага впереди.

— Тебя разве не берет зависть к немцам в их IdZ?

Ух, еще как брала! В усиленной версии их экипировка снабжалась бронепластинами, которые давали дополнительную защиту от укусов тварей, их наручные планшеты имели прямую связь с БМП, которая всегда может определить их местоположение.

— Чтобы биться с заразой, нам нужна экипировка пехотинца будущего, наше убежище будет нуждаться в мощной защите, и мы должны знать, где достать или как произвести эту мощь.

Исайя прав. Как и всегда. Мало закрыться в бункере, надо еще подпереть его стены и наладить производство продовольствия, выстроить системы жизнеобеспечения, если мы хотим создать настоящее убежище для остатков человеческой цивилизации. И если когда-нибудь мы дорастем до уровня, на котором сможем производить оружие, патроны и вот такую усовершенствованную экипировку для солдат, тогда мы сможем вести успешные бои с зараженными.

— А еще я уверен, что в Клуже находятся коды запуска «Труб Иерихона», — эту фразу Генерал почти прошептал.

А потом посмотрел на меня взглядом, которого я всегда боялся и боготворил. Этот взгляд говорил: «Я кладу тебе на плечи смертельную ношу».

— В них ведь так никто и не успел протрубить. Возможно, этот шанс представится нам.

Я кивнул, принимая ношу.

Я понял, что отличало меня от Исайи: в то время, как я полностью сосредоточился на спасении людей, их эвакуации в безопасное место, днями напролет придумывал поэтапный план построения полноценного убежища, начиная от покрытия стен и потолка, заканчивая многоуровневой обороной снаружи, Исайя же не оставлял надежды сразиться с зараженными тварями, отвоевав у них мир, который они отняли у нас. Он мечтал не только об убежище. Он мечтал о профессиональных отрядах солдат, подготовленных к одной цели — убивать могучих монстров.

Исайя был мечтателем. Я — реалистом. Но каждый мечтатель признает, что в мечте нужна хотя бы частица реальности, чтобы зацепить эту мечту за что-то. И каждый реалист не откажется от доли мечты в его пресном мире, которая зажжет маяк где-то в тумане, как ориентир, куда следует двигаться. Мечтатель и реалист нужны друг другу, как лошади и кучер: первые несутся оголтело, второй придерживает, чтоб не занесло.

Внезапно где-то с запада донеслось эхо приглушенных выстрелов. В ту же секунду мы бросились на улицу, уже больше не жалуясь на пронизывающий мокрый ветер.

Я активировал рацию и тут же заговорил:

— Это лейтенант Триггер. Что происходит? Откуда пальба?

Пока в рации раздавались помехи, я снова вспомнил, как завидую немцам в их IdZ, потому что они могли подсоединиться к видеокамерам на БМП и увидеть, что происходит в двух километрах от их позиции.

Исайя рядом застегивал бронежилет и затягивал каску, слева из великолепного дома мэра из белого кирпича высыпали оба пехотных взвода, видно было, что еще минуту назад многие из солдат исправно следовали приказу отсыпаться.

— Зараженные в километре от нас! Приближаются с южного берега! Радар улавливает до тридцати особей! — кричал из рации майор пехотного отряда, держащего караул на главном мосту через Тису.

Французы на Спартанах дежурят всего в пятистах метрах от места нашего перевала. Именно их FAMASы ознаменовали тревогу, поскольку только эти винтовки оборудованы мощным прицелом-дальномером. К сожалению, в нынешних условиях, когда видимость затрудняют снегопад и ливень, весь потенциал дальномеров резко сокращается.

— Вниманию всех командиров взвода! Занять позиции обороны! Включить радары! Отслеживать уродов по шагам! Активно направлять Спартанов! Ромашка, БМП в боевую позицию! — Исайя руководил быстро, он наизусть помнил расположение каждого отряда на этом пятачке Сольнока, который скоро, очень скоро станет местом ожесточенного кровопролития.

— Есть! — Ромашка уже направлялась к своим детищам. — Лиса, Боксер, активировать 30-миллиметровые!

— Так точно!

— Волчонок! Стоять у гимназии! Чтоб ни одна сволочь не прошла по мосту! — командовала Ромашка.

— «Роланд» вошел в систему IdZ, готов принимать и транслировать картинку!

— М-84 «Снайпер» стою с Волчонком, готов оборонять!

— Спартан-1 на западной позиции возле банка!

— Спартан-2 на восточной позиции на круговом кольце!

— Где Кайманы? — ревел Исайя, когда доклад разведки не последовал в очереди.

Я стукнул себя по лицу.

— Трухина, твою мать! Чем ты занята?!

— В акушерку бл…ть играю! — тут же отозвалась разгневанная богиня деторождения.

Я стукнул Исайю по плечу, тот кивнул.

— Светка! Я к тебе! — крикнул я в рацию и побежал в веткликнику.

В рации продолжались переговоры.

— Отправьте Кайманов на другой берег реки для сдерживания!

— Отставить! Никто не сойдет с северного берега! Держим мосты! — рявкнул Исайя. — Кайманы на эвакуацию! Всех людей по автобусам! Приготовиться драпать отсюда!

Два автобуса стояли прямо за штабом, и уже первые люди высыпали на улицу, не дожидаясь приказа солдат — у них выработался рефлекс на перестрелку. Если зазвучали пули в воздухе, значит необходимо бежать.

Я пересек переулок Джокай, мимо меня проехали четыре Каймана, мне кажется, они даже не увидели меня во тьме. Бурлящий в крови адреналин возбудил рефлексы, и я вовремя отпрыгнул на тротуар.

Кайманы еще не затормозили, а из них уже выбежали солдаты в белорусской зеленой униформе и с резким славянским акцентом требовали людей пошевеливаться:

— Давай, давай!

— Скорее!

— Грузитесь, потом будете искать друг друга!

Сейчас было уже неважно кто с кем сидит, главное — запихнуть всех в автобусы и валить подальше от города.

Легкое эхо выстрелов справа сменилось на оглушительную пальбу, резонирующую по стеклам зданий. На этот раз стрелял уже не FAMAS, а нечто гораздо крупнее. 30-миллиметровая пушка с башни Боксера, например. Видимо, зараженные подбирались к мостам быстрее, чем их отстреливали французы с дальномерными прицелами.

Здесь всего два моста, ведущих на противоположный берег, оба блюдутся бойцами с тяжелой колесной бронетехникой. Нам необходимо удержать тварей на противоположном берегу как можно дольше, потому что как только они пересекут реку и разбегутся по городу, ситуация резко выйдет из-под контроля.

— Твою мать! Они уже здесь! — закричал кто-то.

Крик утонул в радиопомехах. Слева за зданиями раздались длинные автоматные очереди.

— Кто доложил?

— Где они?

— С какой стороны?

— Я ничего не понимаю!

— Пекарь! Разъясни! — кричали командиры, перебивая друг друга.

Командир ЗРК «Роланд» и по совместительству его главный оператор позволил себе пять секунд задержки, прежде чем доложить. Я представлял, как он судорожно выслеживает на радаре подозрительные перемещения объектов в радиусе двух километров. Все перемещающиеся объекты мигали белыми точками на раздражающем оранжевом фоне радара. Зараженных можно отличить от людей по своеобразной ломаной траектории движения и скорости перемещения, которая в два раза быстрее человеческой. А потому чтение радара стало для Пекаря чтением Библии, спасающей наши жизни. За год практики он поднаторел в этом навыке. Когда-то я попытался постичь премудрости чтения радара, Пекарь посмеялся надо мной, увидев, насколько я безнадежен. Честно говоря, за этим делом легко растеряться и психануть: там и волки, и лоси, и брошенные фермерами коровы отображаются, поди отличи их от кровососущих тварей. Радару-то пофиг, кто из них кто, он размеры объекта вычленяет, а не его вкусовые предпочтения. Нам же читать радары жизненно необходимо в буквальном смысле.

К сожалению, пять секунд — невозможно дорого в борьбе с монстрами, которых я завидел еще до того, как Пекарь забил тревогу истеричным выкриком:

— Спартан-2! Восток, ребята, восток! Они уже пересекли мост! Направляются к музею!

А значит направляются к автобусам.

— Вижу их! — заорал Исайя рядом.

Резким движением он вскинул автоматическую винтовку, прильнул к прицелу, и война разразилась на нашей улице.

В каком-то трансе, где мозг резко увеличивает обороты, я целую вечность наблюдал за тем, как из-за угла прямо на меня выбежали три тени. По характерным рыскающим прыжкам на четырёх конечностях было ясно, что это не пехотный отряд из Спартана-2. Те, скорее всего, уже лежат мертвые всего в пятистах метрах от нас, а значит один из мостов потерян.

Как только справа раздались первые выстрелы Исайи, мозг вышел из замедленной реальности, оцепенение отпустило, я выставил винтовку вперед, вжал приклад в правое плечо и зажал спусковой крючок.

Пули тут же засвистели в сторону кровожадных монстров, скрывающихся в тенях ночного города. Я едва видел, куда палил, лишь визги обозначали попадание в цель. Но тени продолжали приближаться, изредка они сверкали белесыми вспышками, когда на них падал тусклый свет луны, скрывающейся за облаками, а потом они наконец выбежали на открытую местность и я увидел их.

Небесное светило, словно подговоренное богом, вылезло в эту ночь в первый свой долбанный раз, чтобы мы лицезрели изобретение создателя во всем его уродстве и ужаснулись.

Изорванные в клочья одежды, забрызганные кровью и мешковатые на высохших телах, до сих пор свидетельствовали об их прошлых жизнях: цветастое ситцевое платье, какие бывают у фермерских жен; белый воротничок в истертом на локтях твидовом костюме, как у страхового агента; бунтарская футболка с факом на груди и чересчур короткие шорты, как у подростка, переживающего половое созревание. До созревания дело так и не дошло, потому что девчонка превратилась в лысого монстра, бегущего на меня на четырех конечностях. Они скалились и рычали так громко, что я услышал их задолго до того, как увидел.

С опытом я стал различать их возраст. Не человеческий, а зараженный. Чем дольше человек бегает в форме монстра, тем больше он в него превращается. Тело усыхает из-за отсутствия белка в пище, кровь питает их развитые мускулы — придает им небывалую мощь. Время и пища растит им мышцы на ногах и руках, конечности становятся одинаково массивными и длинными, а также сильными настолько, чтобы прыгать на три-четыре метра. Ротовая полость деформируется, зубы сменяются на острые клыки в три сантиметра длиной, а их тип питания — плотоядный — развивает челюсти в широкие пасти, чтобы можно было мясо отрывать килограммовыми ломтями. Таких «опытных» кровососов мы, слава богу, видели нечасто. Говорят, двое таких могли перевернуть джип. Кто бы мог подумать, что у кровососов есть свои собственные стадии созревания.

Превращение этой троицы произошло около полугода назад, потому на головах еще виднелись остатки волос, нижняя челюсть не так сильно свисала вниз на растянутых жевательных мышцах, но они уже устойчиво пользовались четырьмя конечностями и быстро сокращали расстояние между нами.

Исайя стрелял рядом со мной. Рядом с ним на подмогу прибежал Гризли. Рядом с Гризли в шеренгу выстроились еще четверо немцев.

Хор из выстрелов окатил центральную улицу, взрывающиеся заряды вылетали из разгорячённых дул, отдающих паром на морозе, вспышки пороха разрезали плотный сумрак города. Наконец, бывший страховой агент полег в битве за теплую кровушку — порядка десяти пуль размозжили его лицо так, что на нем ни клочка белой кожи ни осталось. Выстрел в голову — единственное, что отправляет этих тварей в ад. Фермерская жена покатилась кубарем, когда пуля раздробила ей запястье, и та потеряла равновесие. Двое бойцов расстреляли ее в упор — мозговая кашица вылилась из раздробленного черепа всего в паре метров от нас. Выстрелы поймали девчонку-хипстершу в воздухе, когда она прыгнула, целясь когтистыми руками в лицо одного из бойцов. Удары пуль сбили ее скорость, и она упала прямо к ногам экзекуторов.

Подросток. Ей не было и шестнадцати, когда бог решил завербовать ее к дьяволу.

— Что с эвакуацией? — Исайя обратился к рации, как только выдалась передышка.

Мы же продолжали стоять с винтовками перед глазами, ожидая появления следующих кровососов из бреши в обороне.

— Еще пять минут! — ответил Убер.

Где-то позади нас на втором мосту продолжалась упорная стрельба из 30-миллиметровых, перемежающихся с пальбой из автоматических винтовок. Но дальше стало еще хуже. Раздался оглушительный залп из танковой пушки, а потом резкий свист и гулкое приземление снаряда, взорвавшегося где-то на другом берегу реки.

— Ребята, они бегут как светлячки на огонек! Сейчас соберем здесь уродов со всей округи!

Слюнки был прав, восседая за пушкой танка М-84, чьи снаряды разили небывалой мощью, но и слышны были за десяток километров. Танковые залпы — это план «самая последняя буква алфавита» нашей обороны. К танкам мы прибегали только в случае крайней необходимости, и мне стало страшно оттого, что эта необходимость так быстро настала.

— Убер, ускорься! Всем отрядам, приготовиться к отступлению через две минуты! — Исайя выдал приказ.

— Там еще бегут! — закричал один из немцев рядом с нами.

— Черт! Надо занять позицию Спартана-2! Закройте брешь! — кричал Исайя.

Мы снова разили в зараженных монстров, выбегающих из-за угла. Приказ Исайи приобрел еще больший вес, когда твари разделились и исчезли в проулках. Сейчас они разбегутся по городу и будут атаковать со всех сторон!

— На мосту установлена взрывчатка, она подсоединена к Спартану-2! — предложил боец, глядя на Исайю.

— Взрывай мост к чертям собачьим! — согласился Исайя.

— Ты и ты, за мной! — тут же приказал солдат своим товарищам.

— Прикрываем! — заорал я.

Мы сомкнули ряд почти плечом к плечу, продвигаясь за троицей солдат. Зараженные все пребывали, я насчитал уже семерых чудовищ, спрятавшихся где-то в проулках, еще восемь бежали прямо на нас. Их голодное сиплое дыхание и стоны, как у мертвецов, разбавляли звуки мощного сопротивления, что им оказывали пушки и автоматы нашей роты.

— Твою мать, их уже около сотни на том берегу! — кричал Пекарь в рацию.

— Не справимся! Взрывай мост! — ответил ему кто-то.

— Отставить! Потеряем оба моста — потеряем выезд на шоссе до Клужа! — ревел Исайя.

— Не оборвем им пути, помрем здесь все! — Пекарь стоял на своем.

Пока Исайя переговаривался с командиром ЗРК, немцы продвигались к Спартану-2, я продолжал думать о Лейле. И как только мы достигли улицы Арани Яноша, на которой располагалась ветклиника, я стукнул Гризли по плечу.

— Исайя! Я за женой! — тот кивнул.

Мы с Гризли побежали налево вдоль узкой темной улочки.

— Она не добежит до автобусов! — выпалил я на ходу.

— Дотащим, лейтенант! — уверенно произнес Гризли.

Я же с ужасом представлял, как запихну свою рожающую жену в душный автобус, и она будет проходить через пытки родов в дороге.

Но тут прямо перед нами с другого конца короткой улочки выскочили пятеро уродцев — те, что успели пробраться на этот берег. Они неслись сломя голову на запах человечины, наполнивший переулки Сольнока. Эти особи уже давно охотятся на людей — они были почти полностью голыми, лишь остатки трико болтались на бедрах. Их конечности были гораздо длиннее и мускулистее, они передвигались быстрее, были прытче, увертывались от выстрелов. И да. Они были умнее. Они заходили сбоку, окружали добычу, как если бы охотились в стае. Неужели в них остался интеллект?

У меня не было времени организовывать исследование их интеллектуальных способностей. Мы с Гризли синхронным дуэтом спустили крючки и яростно атаковали скачущих на нас рычащих кровопийц. Пули прошивали их тела насквозь, взрывали плоть черными ошметками, твари визжали, но не теряли напор. Голод был слишком силен, чтобы обращать внимание на боль. Я метил в головы и суставы — самые уязвимые места полутрупов, тогда пули либо перемолотят им мозги, либо разобьют кости в щепки, что критически замедлит их перемещение.

Но дальше в мою жизнь ворвался кошмар, который я никогда не забуду. Даже после смерти.

В веткликнике послышался звук разбитого стекла. Уроды ворвались в здание с обратной стороны!

— Гризли! — в отчаянии заорал я.

Что он мог сделать? Перехватить мою долю зараженных и взять всех пятерых на себя? Тогда он точно труп!

Но Гризли услышал мой вопль и сообразил быстрее: снял с пояса две гранаты, выдернул чеки и запустил по брусчатке.

— Ложись!

Мы прыгнули за ближайший почтовый ящик. Граната взорвалась через долгих две секунды. Взрыв яростно атаковал барабанные перепонки, плотность тактических перчаток мало защитила от оглушения, а потому в голове тут же возник писк.

Но даже сквозь плотную пелену, блокирующую звуки, я услышал крики в ветклинике, а потом пальбу. Оставалось всего десять метров до двери, я перепрыгивал через ошметки зараженных тел, некоторые из них все еще шевелились, а одна голова уродца даже клацала зубами.

Снова женский крик.

Лейла!

Я чуть не словил пулю, когда автоматная очередь вышибла окна на первом этаже прямо возле меня. Я пнул дверь так, что она слетела с петель, и стремглав ворвался в смотровую.

У меня перехватило дыхание: двое монстров напирали на Трухину, которая заградила себя с Лейлой перевернутым металлическим столом. Она орала, поливая уродов свинцом, но они не обращали внимание на боль от вонзающихся в их тела пуль. Зараженные не отступают, особенно когда дразнящий запах скопившейся в сочной матке крови взывает к ним прямо тут в паре метрах от них. Для этих чудовищ беременные женщины — деликатес.

Моя винтовка атаковала зараженных горячими пулями со спины. На этот раз монстры завизжали от пронзающих пуль, но продолжали скалиться и рычать. Наконец, один полег от многочисленных ранений в голову.

Но тут мощный удар в диафрагму сбил меня с ног, я отлетел к противоположной стене. Мысли догоняли события: уродец пнул меня с небывалой силой так, что воздух вышибло из легких.

Я не мог вдохнуть. Не мог позвать Гризли на помощь. Кажется, он снова открыл огонь в переулке. Значит, твари пребывают.

И тут автомат в руках Трухиной замолк, монстр не дал ей шанса перезарядиться, а уже снес стол, преграждавший ему путь к ужину, и оказался точно перед лицом Светы. Та не сдрейфила и вытащила нож, но зараженный ударил ее со всей мощью своей крупной ладони с длинными когтями. Послышался хруст треснувших лицевых костей, сдавленный стон, Трухина отлетела к противоположной стене.

Я не мог дышать — удар выбил из легких воздух напрочь, резкая боль пронзала грудь — скорее всего, сломаны ребра. Я медленно, превозмогая боль, пополз к Лейле.

Она сидела в углу комнаты с раздвинутыми ногами, между бедрами собралась лужица крови. Лейла рыдала, но продолжала делать резкие вдохи и тужиться — мышечные сокращения работали по заданной природой программе, и она ничего не могла сделать, кроме как продолжать выталкивать ребенка из себя. Она наблюдала за кровавой перестрелкой, смотрела, как зараженные кромсают нас, расшвыривают по сторонам, словно бумажных кукол, и не могла убежать.

Она продолжала рыдать и тужиться.

О боже! Моя прекрасная Лейла! Что же я с тобой сделал?!

Зараженный присел у ее ног, смотрел на нее, не моргая — чудовище смаковало грядущее пиршество. А я все полз, шепотом звал Трухину, валявшуюся без сознания в другом углу, пытался докричаться до Гризли снаружи, но грудь сдавило, как будто навсегда, и с этой резкой болью я даже не понимал, дышу ли я.

А тварь опустилась к ногам Лейлы и стала слизывать вытекающую из утробы склизкую кровь, наполненную кислородом и плазмой — для них это самый настоящий коктейль.

Лейла завыла и зажмурилась, не желая видеть, как урод лакомился соками матери и ребенка. Это ведь их жизнь! Он поедал их жизнь!

Из ее глаз текли слезы страха, а все тело пронзала невыносимая боль от родовых мук. Но она не могла не тужиться, процесс уже пошел.

Чудовище вылизало пол начисто, а потом приблизилось к лицу моей жены.

Она вдруг посмотрела прямо на меня, бесполезно ползущего к ней на помощь. Ее кристально-голубые глаза словно остекленели, умерли и больше не знали страха. Она смирилась.

— Спаси его, — прошептала она.

И закинула голову назад, обнажая свою длинную шею перед заражённым монстром.

Тот не стал медлить и в одно движение вонзился острыми клыками в ее белоснежную плоть.

— Не-е-ет! — заорал я в истерике.

Но крик получился сдавленным от физической боли, от душевных мук, от осознания поражения.

Исайя вбежал в помещение. В переулке за ним творился беспредел: сверкали вспышки, от которых тряслись стены, солдаты бегали по переулку и что-то кричали друг другу, автоматные очереди не смолкали, там и тут взрывались гранаты. Но я не слышал всего этого, словно здесь за стеной была другая жизнь.

Слезы застилали глаза, боль от сломанных ребер уводила в туман забытья, где хотелось переродиться в новом мире, получить шанс на новую жизнь без страданий.

Где-то снаружи раздался взрыв столь невероятной силы, что аж стекла повыбивало из домов, яркая огненная вспышка на юге озарила тени в проулке — взорвали четыре пятикилограммовых блока С4, установленных на подпорных балках достопримечательности Сольнока.

Мост через реку Тиса¹³, построенный в форме подёнки, его фигурные перила создавали силуэт крыльев этого элегантного насекомого, которому природой отпущено прожить всего один день. Если разложить историю планеты Земля в хронологии, умещающейся в один день, человечество не прожило и одного часа. Наша жизнь оказалась еще скоротечнее, чем у поденки.

Сквозь пелену тумана я видел, как Исайя расстреливал убийцу моей жены в упор, его голова взорвалась от потенциала пуль, ворвавшихся в зараженный мозг. Я наблюдал, как очнувшаяся Света с лицом, залитым кровью, подползла к моей прекрасной жене, истекающей алыми ручьями из раны на шее, настолько глубокой, что в темноте позвоночник сверкал белизной. А потом Трухина подняла с пола армейский нож и резанула по животу Лейлы.

Я зажмурился.

Это невыносимо! Мою жену, мою прекрасную Лейлу разделывают, как корову на скотобойне! Я не хочу этого видеть!

Трухина не церемонилась и потрошила мою жену, как заядлый мясник, доставая оттуда маленькое тельце.

— Быстрее! — кричал Исайя.

— Пошел на хер! — кричала Трухина в ответ. — Сам давай быстрее! Режь пуповину!

Я был уже не в себе, мне кажется, я терял сознание и слушал звуки, рисуя картины перед глазами. Я чувствовал напирающее онемение в груди — скорее всего, сломанные ребра повредили какой-то орган и открылось внутреннее кровотечение. Но мой мозг продолжал оставаться с Лейлой и сыном, вспоминая уроки первой помощи, что преподают военным. Среднее время прохождения крови по большому кругу кровообращения составляет около 25 секунд. За это время вирионы попадают в артерии, и кровоток несет их по сосудистым сетям ко всем органам и тканям человека, в том числе в пупочную вену плода.

У Светы есть всего полминуты, чтобы спасти моего сына, который не успел даже сделать первый крик в этом проклятом мире, а его уже хотят превратить в монстра.

Сумасшедший мир.

Уже на границе полусознания я увидел перед собой окровавленное лицо Трухиной, она присела передо мной и показывала кряхтящий сверток колючего шерстяного одеяла.

— Поздравляю, у тебя сын, — произнесла она голосом гробовщика.

Наша рота покидала Сольнок с потерями в количестве семерых солдат и одного гражданского лица. Мой верный Гризли так и не выбрался из того переулка, прикрывая мою спину до самого конца, пока Исайя не прибежал на подмогу. Меня без сознания погрузили в Спартан-2, отвоеванный у наступающих кровососов немцами, чьей улучшенной экипировке я завидовал. Трое из них так и остались на том пятачке круговой развязки, выпотрошенные чудовищами. Оказалось, в битве с зараженными завидовать некому. У нас у всех одинаково трагичная участь.

Рота отходила к Западным румынским горам — к Клужу, где нас ждала надежда на светлое будущее.

Будущее, в которое я не хотел даже смотреть.

Будущее, в которое я привел сына.

Примечания

1

Названия ураганов, которые периодически обрушиваются на США

2

IdZ (нем. Infanterist der Zukunft) — немецкий комплекс индивидуальной экипировки военнослужащего, созданный по программе «пехотинец будущего».

3

«Boxer» (нем. Gepanzerte Transport Kraftfahrzeug Boxer) — германо-нидерландское семейство многоцелевых бронированных транспортных средств модульной системы. Боевая колёсная бронемашина может оснащаться разнообразным вооружением и предназначена для использования в мотострелковых подразделениях сухопутных войск. Длина корпуса 8м, ширина — 3м, высота — 2,5м.

4

M-84A4 Snajper — хорватский танк производства фирмы «Джуро Джакович», уже немного устаревший.

5

Бронетранспортер TPz 1 Fuchs (нем. «Лиса») — немецкий бронетранспортёр — боевая колёсная плавающая бронемашина, оснащённая вооружением, предназначенная для транспортировки мотопехотинцев мотопехотных подразделений сухопутных войск принят на вооружение в 1979 году.

6

Vilkas (лит. «Волк»)

7

Streit Group Spartan — бронеавтомобиль с колёсной формулой 4 × 4, разработанный канадской компанией Streit Group в Украине на шасси автомашины Ford 550 в 2012 году.

8

Авиабаза Тасар (англ. Taszár Air Base), (ICAO: LHTA) — военная авиабаза, расположенная близ деревни Тасар (Шомодь, Венгрия) в 250км от Сольнока, где находятся герои.

9

Ан-124 (имя собственное: «Руслан»; шифр в ОКБ и МАП: Изделие 400; по кодификации NATO: «Condor») — советский тяжёлый дальний транспортный самолёт[5] 4-го поколения разработки ОКБ имени О. К. Антонова.

10

«Кайман» — белорусская бронированная разведывательно-дозорная машина. Производится с 2016 года.

11

Клуж-Напо́ка (инф.) (рум. Cluj-Napoca [ˈkluʒ naˈpoka]), до 1974 года — Клуж, также Коложвар (венг. Kolozsvár [ˈkoloʒvaːr]), Клаузенбург (нем. Klausenburg) — город на северо-западе Румынии (второй по размеру город страны после столицы), административный центр жудеца (уезда) Клуж.

12

Bäcker — с нем. «пекарь»

13

Tiszavirág híd (венг.) — мост имеет конструкцию, имитирующую силуэт подёнки Palingenia longicauda, обитающей на реке Тиса. Этот вид подёнок впоследствии назвали стали звать Тиса, по месту их обнаружения.