Свинцовый закат

Роман Глушков, 2008

Майор военной разведки Кальтер намерен отправиться в кишащую мутантами Припять и подбивает сталкера Мракобеса сопровождать его. Тот не доверяет чересчур скрытному компаньону, но до цели не так уж далеко, а обещанная им награда столь притягательна, что отказаться попросту невозможно. Преследуемые по пятам отрядом жаждущего мести полковника Черепа, чьего брата-вымогателя прикончил Кальтер, напарники выдвигаются в путь. Однако главная опасность поджидает их впереди. В мертвом городе царит хаос. Там свирепствуют вырвавшиеся на свободу три могучих и кровожадных монстра – Скульптор, Искатель и Буревестник, – уничтожающие всех без разбора: и людей, и своих собратьев-мутантов…

И все времена — одно время, и все умершие не жили до тех пор, пока мы не дали им жизнь, вспомнив о них, и глаза их из сумрака взывают к нам.

Тогда я не понимал того, что сейчас, по-моему, понял: прошлое можно сохранить, только имея будущее, ибо они связаны навечно.

Роберт Пенн Уоррен. «Вся королевская рать»

Глава 1

Я решил не держать обиду на генерала Воронина за то, что он запретил мне похоронить Бульбу на одном из пустырей завода «Росток», неподалеку от Бара «Сто рентген». Надо сказать, что забыть такой удар ниже пояса от командира мне удалось не сразу. Слишком сильно взъелся я тогда на него, хотя по прошествии года, что миновал со дня гибели моего друга, приходится признать: генерал был прав. Но как было на него не обижаться, если я уже присмотрел для последнего пристанища Бульбы уютное местечко и заказал нашим технарям отличный железный обелиск? Вовчик Холера и Питекантроп вызвались помочь мне вырыть могилу, а Бармен заверил, что придержит для поминок ящик своего лучшего пойла. Все складывалось как нельзя гладко, оставалось лишь зайти к главе клана «Долг», чтобы попросить его сказать на похоронах короткую торжественную речь, ведь Воронин всегда относился к Бульбе с уважением. Как, впрочем, и ко мне. Поэтому я и в мыслях не держал, что генерал воспримет в штыки мою инициативу воздать долговцу-ветерану такие посмертные почести.

— И думать забудь об этом, Мракобес! — сказал мне тогда Воронин. — После последней череды выбросов — никаких больше могил на территории базы, и это не обсуждается. Ты знаешь правило: либо кремация, либо хорони Бульбу подальше от завода. Да, я прекрасно тебя понимаю, но пойми: порядок есть порядок. Приказ касается каждого из нас, включая меня. Весьма сожалею, что приходится напоминать тебе об этом именно сегодня, но ты — разумный парень и, надеюсь, осознаешь, почему я вынужден пойти на такие меры.

Теперь, конечно же, осознаю. Но тогда мне просто чудом удалось сдержаться, чтобы не высказать генералу в глаза все, что я думал в тот момент о нем и о его хваленой принципиальности. Бульба героически погиб, исполняя приказ Воронина, а он не пожелал ни на йоту отступить от своих дерьмовых принципов, чтобы похоронить героя, как он того заслуживал!

Соорудив волокушу, я втайне от всех взвалил на нее тело боевого товарища и, давясь в гневе слезами, утащил Бульбу так далеко, насколько у меня хватило сил. После чего без лишних церемоний завернул тело в саван, предал его земле, выпил в одиночку бутылку водки и тут же отключился, потому что обычно пью редко и в гораздо меньших количествах.

Очнулся я тем не менее в казарме на базе, чему, наверное, сильно бы удивился, но разрывающая похмельную голову боль напрочь глушила во мне все эмоции. В том числе изрядно притупляла обиду и гнев. Поэтому я совершенно равнодушно отнесся к признанию Вовчика Холеры в том, что это Воронин послал их с Питекантропом за мной, поскольку видел, что я вне себя и могу сгоряча отчебучить какую-нибудь глупость или угодить в передрягу. Они-то и препроводили меня, невменяемого, обратно, заехав попутно мне несколько раз по морде — за то, что не позвал их с собой на похороны, и за то, что им приходится теперь возиться со мной, словно с маленьким ребенком.

Поминки по Бульбе все-таки состоялись. Воронин сказал на них подобающую речь и распорядился отвезти сделанный по моему заказу обелиск на могилу нашего павшего товарища. Правда, узнал я обо всем этом лишь через неделю, потому что мое тяжкое похмелье усугубилось сильнейшей лихорадкой, которую я успел подхватить, валяясь пьяным на холодной земле. А лихорадки в Зоне сами знаете какие бывают. Не каждый сталкер способен переболеть ими без ущерба для психики. Вот и я за себя тоже не отвечаю, хотя знающие меня как облупленного приятели вроде бы не заметили за Леней Мракобесом после болезни явных психических отклонений.

Какие только галлюцинации не терзали мою больную голову в горячечном бреду. Трижды являлся покойный Бульба, хлопал меня по плечу, смеялся и спрашивал: «Ну что, Ленчик, не надумал еще бросить это грешное дело? Не пора ли, браток, в кои-то веки одуматься и забыть про нашу дурацкую мечту? Сказки все это, будь уверен. Глупые детские сказки. Даже если тебе повезет создать Полынный Слиток, вряд ли он окажется таким чудодейственным, как гласит легенда. Обычный набор артефактов, не более. Похоже, в этой гребаной Зоне одни мы с тобой верили в его магические свойства». После чего начинал трепаться обо всем на свете, как любил делать это на досуге, когда был жив. Я же постоянно порывался спросить Бульбу, не держит ли он на меня зла за то, что случилось с ним в Диких Землях. Только вот досада: в моих бредовых кошмарах я не мог проронить ни слова, сколько ни пыжился. А призрачный Бульба как нарочно предпочитал обходить эту больную тему стороной.

А вот призрак Корсара, погибшего вместе с Бульбой в ходе той перестрелки, я уверен, высказал бы многое, присутствуй у него голова. Корсару тоже было за что на меня обижаться. Мне пришлось бросить его тело на поле боя неупокоенным, потому что тяжелораненый Бульба еще дышал и я спешил как проклятый, стараясь успеть дотащить его на базу, где ему, возможно, еще могли бы помочь. К сожалению, мой приятель скончался на полпути к Бару. А Корсара через два дня нашли и кремировали наши разведчики — так, как и приказывал поступать со всеми мертвецами в Зоне генерал Воронин. Обезглавленный призрак в залитом кровью черно-красном комбинезоне подолгу маячил возле меня, шевелил руками, явно желая что-то сказать, да так и исчезал ни с чем. Однако в одиночестве я скучал недолго. На смену Корсару и Бульбе приходили другие призраки. Многих из них я совершенно не узнавал и потому затруднялся сказать, за какие такие грехи они третируют меня своим присутствием.

Самым странным из них была девочка-подросток с выкрашенными в фиолетовый цвет волосами, одетая в серебристый комбинезон с непонятными шевронами — ни дать ни взять Алиса Селезнева, сошедшая со страниц книг обожаемого мной в детстве Кира Булычева. Девочка смотрела на меня синими, как небо, глазами и постоянно твердила об одном и том же. Хорошо хоть несовершеннолетнее привидение не задерживалось в моих бредовых кошмарах подолгу. В противном случае я бы точно рехнулся от его навязчивых просьб, которые при всем желании не мог выполнить.

— Поклянитесь, что не бросите дядю Костю, Леонид Иванович! — требовала девочка, стоя у изголовья моей кровати и тормоша меня за плечо. — Поклянитесь, умоляю, ведь без вас он пропадет! Помогите ему, слышите! Очень вас прошу, Леонид Иванович! Очень-очень!..

И так раз от разу. Ни о чем другом знающий мое имя ребенок говорить со мной не желал. Видит Бог, я готов был дать синеглазке эту чертову клятву, даже понятия не имея, кто такой этот дядя Костя, за которого просила девочка. Все, что угодно, только бы она от меня отвязалась! Но единственное, на что меня сейчас хватало, — это на нечленораздельные хрипы. Иные звуки мое горло издавать отказывалось, а распухший от жара язык, казалось, и вовсе намертво прирос к нёбу. Синеглазка же категорически не хотела понимать посылаемые ей намеки. Впрочем, я на ее месте тоже вряд ли бы их понял, сочтя все эти дерганья и кряхтенья лихорадочными конвульсиями.

К счастью, как только я очухался и пришел в себя, призраки тут же оставили меня в покое. Все, кроме девочки — она так и продолжала время от времени навещать меня в снах. Но в Зоне какие только галлюцинации порой не докучают сталкерам, и вскоре я перестал обращать внимание на синеглазого ребенка, пристающего ко мне с одной-единственной просьбой. В конце концов, эта была всего-навсего лишь маленькая девочка, разве что не в меру назойливая. Было бы гораздо неприятнее, если бы вместо нее в ночных грезах ко мне являлся кровосос или еще какой-нибудь здешний кошмар.

Оказывается, пока я метался в бреду, «Монолит» ударил-таки по Небесному Пауку из своего чудо-оружия, за которым охотился тот закордонный ублюдок-майор с татуированной рожей. Атака монолитовцев на загадочную высокотехнологичную цитадель увенчалась успехом, правда, секте тоже пришлось кое-чем и кое-кем пожертвовать. В бою с Пауком единственный имеющийся у нее вертолет был сбит, и все находившиеся на борту сектанты погибли. К вящей радости Воронина и всего «Долга», среди них затесался и одиозный полевой командир «Монолита» Гурон. Именно за этой сволочью я, Бульба, Корсар и приставленный к нам вышеупомянутый майор армейской спецслужбы вели тогда охоту в Диких Землях.

Когда я услышал, что Корсар и Бульба отомщены, на душе у меня потеплело, а здоровье моментально пошло на поправку. Что бы ни твердили скептики, есть все же в Зоне справедливость! Всегда приятно слышать о постигшем врага поражении, пусть даже гибель Небесного Паука снова открывала «Монолиту» путь к радарной станции и «выжигателю мозгов». Которые в свою очередь, будучи восстановленными после диверсии Меченого, опять угрожали блокировать сталкерам доступ к Припяти и ЧАЭС. Спустя месяц — бесспорно, один из самых тревожных месяцев в здешней истории — все в Зоне возвращалось на круги своя. Ну или почти все, если учесть, что после приснопамятного штурма Саркофага сталкерские группировки изрядно поредели, а многие мелкие кланы и вовсе канули в небытие.

Очевидно, туда же канул и майор, бросивший меня в Диких Землях на руках с умирающим Бульбой. Мерзавец так зациклился на исполнении приказа своего командования, что не соизволил задержаться и помочь собратьям по альянсу, предпочтя расторгнуть его, дабы не терять понапрасну драгоценного времени. Похоже, спешка этого вояку в итоге и сгубила. По крайней мере, погоня за ним рванула — будь здоров, не кашляй! Отделаться от такой целым и невредимым являлось совершенно невыполнимой задачей. А имевшая потом место атака сектантов на Паука лишь подтвердила, что если даже майор добрался до цели, то искомое им оружие он все равно не уничтожил. Что ж, туда татуированному гаду и дорога. Несмотря на то что мы воевали с ним на одной стороне, лично мне было абсолютно не жаль потерять такого вероломного союзника.

С тех пор миновал год, однако с починкой «выжигателя мозгов» у «Монолита» дело что-то не заладилось. Всякое болтают, но, судя по всему, благодарить за это следует опять-таки Меченого. Молодец, бродяга, на совесть поработал. Подал нам пример, как нужно уничтожать вражескую собственность, чтобы она затем не подлежала восстановлению. Пускай Меченый не входил в «Долг», на радарной станции он действовал в лучших наших традициях. Поэтому я искренне сожалел о бесследном исчезновении такого лихого парня, пусть и знал его лишь понаслышке…

Если скажу, что тот судьбоносный для меня день являлся рядовым будничным днем, значит, совру. Для прочих долговцев, возможно, так оно и было — в конце концов, за минувший год в клане погибло много хороших бойцов, чтобы выжившие запомнили точную дату гибели Бульбы. Я, естественно, такого забыть никак не мог. Узнав с утра, что на сегодня у нас не запланировано особых мероприятий, я заглянул в «Сто рентген», залил у Бармена во фляжку триста граммов коньяка, взял лопату, чтобы подправить могилу, и, закинув на плечо «Абакан», двинул на север — туда, куда в свое время проводил в последний путь старину Бульбу. Нравились ему, помнится, те места, особенно неширокая ложбина с бегущим по ней ручьем. На ее крутом, заросшем травой берегу я и похоронил своего приятеля. Пусть теперь вечно наслаждается журчанием ручья, которое он так обожал слушать при жизни.

Установленный уже без моего участия обелиск — двухметровая четырехгранная стела с табличкой — возвышался над кустами и был заметен еще на полдороге от Бара. Однако сегодня, сколько я ни приглядывался, так и не обнаружил издали приметную остроконечную верхушку памятника. Выругавшись сквозь зубы, я высмотрел впереди другой ориентир — расщепленный ствол старой березы, неподалеку от которой находилась могила, — и направился к нему. Не забывая, разумеется, посматривать под ноги. Прежде на этой пустоши не было аномалий, но за последние пару месяцев, что я здесь не появлялся, они вполне могли образоваться.

Насчет исчезновения стелы я особо не переживал. Осквернять могилы среди сталкеров не принято. Даже вконец отмороженные монолитовцы не опускались до такой низости, как разрушение памятников на могилах своих врагов. Скорее всего обелиск Бульбы завалился из-за усадки грунта или обрушения склона ложбины, вот и вся проблема. Сейчас доберусь до берега, выясню, что произошло, затем свяжусь с базой, попрошу приятелей прийти сюда, и мы сообща водрузим тяжелый памятник на место.

По закону подлости, который в Зоне был гораздо незыблемее законов физики, упавший обелиск скатился на самое дно ложбины и, перегородив ручей, образовал внизу маленький неглубокий прудик. Я собрался было снова выругаться, но сдержался — как-никак святое место. Впрочем, выдержки моей хватило ненадолго. Когда я увидел, что в действительности здесь стряслось, брань вырвалась из меня, будто пар из-под сорванного клапана парового котла.

Подвижки грунта, на которые я давеча грешил, оказались совершенно ни при чем. Стелу сбросили вниз все-таки вандалы. Даже сверху были различимы грязные следы их ботинок на обелиске; прежде чем эти твари столкнули его с откоса, им пришлось расшатывать вкопанный в землю памятник пинками. Там, где он стоял, остался глубокий провал. Вывороченная из него глина была раскидана вокруг, словно на могиле еще и разорвалась граната. Однако неизвестным вандалам этого явно показалось мало. Вдобавок ко всему они рассыпали повсюду какую-то белую дрянь, похожую на хлорку, только без запаха.

Я дал волю эмоциям и почти минуту посылал проклятья вслед успевшим скрыться беспринципным злоумышленникам. Ежели проведаю, кто надругался над могилой Бульбы, эти вшивые шакалы, дети таких же шакалов, сначала узнают, каковы на вкус их уши, яйца, а также прочий ливер, и лишь затем издохнут, собирая в грязи собственные кишки!.. Затем, немного успокоившись, я отломал от дерева веточку и измазал ее в том веществе, что было рассыпано на развороченном могильном холмике. Кто знает, что это за дерьмо; может, какая нервнопаралитическая отрава, к которой нельзя прикасаться даже кончиком пальца. Надо отнести ее на анализ заместителю Воронина — «замкомдолгу», полковнику Петренко, — насколько мне известно, он немного разбирается в химическом оружии.

Ковыряя веточкой запорошенную неизвестным веществом глину, я вдруг обнаружил, что ямка, из которой я извлекаю образцы, есть не что иное, как отпечаток человеческой пятерни. Приглядевшись, я обнаружил вокруг провала другие такие же отпечатки, а также параллельные борозды, оставленные в грунте определенно растопыренными пальцами. Сомнительно, чтобы вандалы не побрезговали замарать руки в липкой глине, однако оставленные ими следы свидетельствовали об обратном. Хотя на кой черт этим извращенцам нужно было рыться в провале после того, как они своротили обелиск? Они что, еще и мину там заложили?

И только тут в мою разгоряченную голову стукнула догадка, что тот, кто оставил отпечатки на могиле, не сидел на краю глубокого воронкообразного провала, а выбирался прямо из него.

— Господи! — Я вскочил с колен и отшвырнул палочку. В химическом анализе подозрительного порошка отпала всякая необходимость. — Да ведь это же Пепел Лавкрафта! Тот самый хренов Пепел!

Ошибка исключалась: кто-то действительно рассыпал здесь синтетический токсин для реанимации трупов — дерьмо, контейнер с которым какие-то сталкеры обнаружили в одной из заброшенных военных лабораторий Зоны. Дело было давнее, и сегодня все считали, что та нашумевшая находка либо уже перекочевала к ученым, либо уплыла за Кордон к более щедрому нелегальному покупателю. На кой ляд, спрашивается, кому-то в Зоне держать при себе Пепла Лавкрафта, если здешние мертвяки порой выскакивают из могил безо всяких стимуляторов, на одном, так сказать, голом энтузиазме? Не по этой ли причине Воронин запретил мне хоронить Бульбу на территории базы? У ее обитателей еще свежа в памяти история, когда после прошлогодней печально знаменитой череды выбросов все захороненные на пустырях «Ростка» трупы вдруг как по команде восстали и отправились разгуливать по территории завода, нападая на долговцев и прочих зашедших в Бар бродяг.

Однако что бы ни болтали на сей счет сталкеры, Пепел Лавкрафта в Зоне еще остался. Это красноречиво подтверждали его следы на могиле Бульбы. А другие следы — те, что являли собой отпечатки рук, — доказывали, что проведенный вандалами эксперимент удался. Пролежавший год в сырой земле, мой боевой товарищ был обработан быстродействующим токсином, выбрался из могилы и теперь, полусгнивший и неприкаянный, шастал где-то поблизости. И чем, скажите на милость, его бренные останки заслужили к себе такое неуважение?

Сокрушаясь по поводу этой вселенской несправедливости, я скинул с плеча и снял с предохранителя «Абакан». Вряд ли воскресший из мертвых Бульба окажется рад меня видеть. Как, впрочем, и я его. Отвратительнее ситуации и придумать нельзя! До сего момента я не переставая сожалел о том, что продолжаю разгуливать по Зоне, в то время как Бульба вынужден кормить могильных червей. Но сейчас приходилось сожалеть об обратном. И не только сожалеть, но и предпринимать все возможное, чтобы вернуть старого приятеля туда, куда я окончательно и бесповоротно определил его годом ранее.

Следы на могиле были совсем свежие — это значит, акт вандализма случился либо ночью, либо ранним утром. Что ж, учитывая медлительность ходячих мертвецов и их хаотичное перемещение по местности, я наверняка догоню Бульбу по следам на траве через час-полтора. Если, конечно, он не упростит мне задачу и не угодит в аномалию. А посчастливится, я заодно настигну и тех, кто над ним поглумился. Никаких разборок и выяснений отношений: установлю на «Абакан» оптику и попросту пристрелю пару-тройку этих дерьмоедов издалека в спину. А остальные пусть либо уносят ноги, либо принимают бой. Будь их слишком много, они куда сильнее истоптали бы кусты и траву вокруг могилы. Поэтому пока нет резона вызывать из Бара подкрепление. Попробую справиться сам, а коли не получится, тогда уже поглядим, свистать всех наверх или повременить с отмщением.

Хотелось бы также знать, нарочно или нет неизвестные вандалы учинили эту мерзость на годовщину смерти Бульбы. Как у любого сталкера со стажем, у меня было немало врагов, желающих свести со мной счеты, но вряд ли кто-то из них стал бы мстить столь низким и изощренным способом. За стенами базы я не отсиживался, поэтому любой мой недруг мог при желании перехватить меня на узких тропах Зоны, чтобы потолковать по душам. Или попросту пристрелить из засады — здесь подобное считается в порядке вещей. И ни к лицу моим врагам сомнительные козни с осквернением обелисков и воскрешением трупов.

От разрытой могилы на восток вели две протоптанные в траве тропки. Первая была относительно ровная, а вторая вилась размашистой синусоидой — траектория, по какой обычно ходят сильно пьяные, но еще способные держаться на ногах люди. Извилистая тропка постоянно пересекалась с прямой — стало быть, Бульба и «реаниматоры» двигались одним курсом. Чьи следы кому принадлежали, тоже было понятно. Ходячий мертвец мог двигаться так только на поводке. Или, скорее, с накинутой на шею, привязанной к длинной палке гароттой — специфической петлей, которой за пределами Зоны отлавливают бродячих собак. В наших краях такими гароттами пользуются наемники-«сводники» — охотники за головами, что ловят и препровождают к заказчику его врагов или злостных должников. Но зачем кому-то понадобилось воскрешать Бульбу, сажать его на поводок и гнать невесть куда? Разве только чтобы продать ученым в качестве лабораторного материала… Ладно, скоро разберемся.

Я уже настроился на долгое преследование по берегу ложбины, но через пару сотен шагов следы конвоя резко повернули на склон, к ручью. С чего бы это вдруг? Чтобы пересечь ручей, «реаниматорам» следовало свернуть гораздо раньше, а здесь на противоположном берегу росли такие густые кусты, что продраться сквозь них без мачете было попросту нереально. Вандалы же вдобавок торопились, поэтому явно не сунулись бы без веской причины в непроходимые дебри.

Я остановился и, присев на корточки, навострил уши. Снизу доносились подозрительные звуки, похожие на урчание или бормотание. Да, мне не послышалось: кто-то действительно возился в дюжине шагов от меня у самой воды. Причем нисколько не таясь. Засада? Вполне вероятно, но к чему тогда весь этот шум? Приманка? Тоже не исключено, но шибко уж примитивная.

Спрятаться в траве на склоне этого берега враги не могли — сверху я отлично просматривал весь спуск. При желании это можно было сделать на том берегу в кустах. Но прежде чем «реаниматоры» залегли бы в них, они неминуемо оставили бы в густых зарослях следы. Растительный покров на противоположном склоне выглядел девственно нетронутым. Стало быть, вражья компания двинула дальше, прямо по ручью, оставив здесь… Неужто Бульбу?

Догадка подтвердилась: тот, кто сидел на глинистой кромке берега, свесив ноги в воду, к живым людям уже не принадлежал. Согбенное, полуистлевшее тело, из гнилой плоти которого повсюду торчат кости, подобно тому как из крошащейся железобетонной колонны выступает арматура. На поеденном червями черепе почти не видать волос, лишь над оторванным левым ухом торчит грязный спутанный клок — жалкий остаток некогда густой шевелюры. С правой лопатки свисает готовый оторваться лоскут гнилой кожи, на котором, если хорошенько присмотреться, можно рассмотреть фрагмент татуировки: когтистая птичья лапа. Вне всяких сомнений, передо мной Бульба, на чьей спине при жизни красовался распустивший когти и оскаливший пасть восточный дракон. Сегодня мой выбравшийся из могилы товарищ выглядел настолько отвратно, что им можно было пугать до икоты не только живых людей, но и, наверное, все тех же драконов.

Бульба сидел ко мне спиной, и я не мог видеть его лицо. Зато хорошо видел нечто другое: надетую на шею мертвяка гаротту, чья палка свисала у него вдоль хребта. Брошенная вместе с поводком, жертва Пепла Лавкрафта расселась на берегу, пялилась в воду и без умолку бубнила какую-то абракадабру. А «реаниматоров», похоже, след простыл. По крайней мере, ни их, ни следов их присутствия поблизости не наблюдается. Неужто заметили погоню, решили, что за мной идут братья по клану, и, наскоро избавившись от пленного, пустились заметать следы? Вода в ручье была мутной, к тому же мертвяк успел взбаламутить ее ногами, поэтому я мог лишь догадываться, как давно его воскресители удрали вниз по руслу.

Достав бинокль, я внимательно осмотрел окрестности. В километре отсюда вдоль опушки леса бежал свирепый кабан-мутант, преследуя невидимую мне в траве жертву. Далее по курсу прямо возле берега затаился «вихрь», выдающий себя кружением угодивших в него сухих листьев. Коварный мерзавец. Ежели кому посчастливится однажды выскочить из такой аномалии до того, как она затянет его в свой круговорот и прикончит, этот сталкер потом всю жизнь шарахается даже от безобидных порывов ветра. Как я, например, всегда дергаюсь, если ненароком задеваю затылком что-нибудь мягкое, вроде занавески. Со стороны это выглядит забавно, вот только когда однажды вам упадет на голову мочало «жгучего пуха», тогда поглядим, как вы будете смеяться. Уж лучше упасть голышом на стекловату, чем хотя бы разок коснуться пальцем той мерзкой аномальной хренотени.

Кроме носившегося у леса кабана и ворошившего листву «вихря», иных опасностей поблизости не обнаружилось. Нужно ли опасаться мертвяка, мне еще только предстояло выяснить. В отличие от местных зомби — сталкеров с напрочь выжженными пси-излучением мозгами, — далеко не каждый восставший в Зоне мертвец бросается на живых людей. Начни Бульба кидаться на «реаниматоров», они посадили бы его на несколько поводков, связали бы ему руки и заткнули рот кляпом. Да и умиротворение, в каком пребывал обнаруженный мной беглец из могилы, было присуще скорее безобидным ходячим трупам. Их агрессивные собратья, как правило, вели себя крайне беспокойно.

— Бульба! — не вставая с корточек, позвал я созерцающего ручей мертвяка. — Это я, Мракобес! Эй! Глянь-ка наверх! Я тут!

Если бы покойник встрепенулся и вскочил, я без тени сомнения сразу отстрелил бы ему голову. Однако Бульба неспешно обернулся и лишь затем неуклюже поднялся сначала на четвереньки, а уже потом на ноги. На его испещренном гнилыми язвами лице отсутствовали нос, губы, левая щека и веки. Оба глаза были на месте, но выглядели так, словно кто-то все же выдрал их, а потом вставил в глазницы желтые, побитые и грязные бильярдные шары. Нужно ли упоминать, как мне было горько и больно видеть старину Бульбу в таком душераздирающем виде?

— Бульба! — вновь окликнул я его, вставая в полный рост, чтобы полуслепой мертвяк сумел меня заметить. — Иди ко мне, дружище! Ну же, давай! Нечего здесь рассиживаться, пойдем назад!

— Мыр… кыбыс! — проскрипел Бульба, устремив вверх лишенные век и зрачков глазищи. От его дребезжащего голоса у меня по коже пробежали мурашки. Удивительно, что он вообще мог до сих пор говорить. Все ходячие покойники, каких мне доводилось прежде встречать в Зоне, не могли даже хрипеть. — Мыркыбыс! Шт… Што… С-с-с… Мн… Мно…

Будь я проклят, если он не узнал меня и не пытается спросить, что с ним стряслось! Здешние ученые давно доказали, что у ходячих мертвяков сохраняется примитивный разум и остаточная память о наиболее значимых для них при жизни людях и событиях. Кто бы мог подумать, что мне предстоит убедиться в этом на таком ужасном примере!

— Иди ко мне, старик! — продолжал я выманивать мертвяка из ложбины. — Иди, я тебе помогу!

— Мыркыбыс! — Бульба шаткой походкой приблизился к склону и, снова встав на четвереньки, медленно, но уверенно покарабкался вверх. Палка надетой ему на шею гаротты колотилась по торчащим у него из спины ребрам с отвратительным стуком. — Л-л-л… Ло… Лонья!

Он называл меня Леней крайне редко и только тогда, когда хотел поговорить о чем-то действительно важном. Господи помилуй! Я-то думал, что иду по следу невменяемого ходячего мертвеца, а оказалось, в Бульбе еще теплится душа. Еле-еле, как огонек почти пустой зажигалки, но ведь теплится же!

— Лонья… што с-с-с… мно? — членораздельно и практически внятно выговорил Бульба. — Я б-б-б… бол… болн?.. Зр-р… Зар… Зар-азно болн?

— Все хорошо, дружище, — нагло соврал я, отступая от края склона и позволяя мертвяку выползти на берег. — Все в норме! Ты полностью здоров! Это сон. Страшный сон! Тебе просто снится кошмар, понимаешь? Эй?

— Кш-мр сон? — переспросил Бульба, жутко шевеля безгубым ртом. Поднявшись на ноги и качнувшись из стороны в сторону, он обрел относительное равновесие, после чего поднес к лицу сгнившие до костей ладони и гораздо увереннее добавил: — Сон! Уж… жас… Кш-мр… сон… Д-д… Да! — А потом, вперив в меня бельма, вполне отчетливо поинтересовался: — Лонья… што… с-с-с… Витья?.. Я потр… рял… ег-г… ф-ф-ф… фот… ограф-ф…

От усилий, какие прилагал Бульба, чтобы выговорить эти простые, казалось бы, слова, по его правой щеке пробежала бурая трещина, тут же разошедшаяся и обнажившая торчащие зубы. Я не выдержал и, к своему великому стыду, отвел взгляд.

— Витя в порядке! — как можно понятнее проговорил я, проглатывая подкативший к горлу комок. — У него все хорошо! И фото его нашлось! Просто ты его возле Бара обронил, а ребята потом подобрали, отдали Бармену, а он мне передал.

— Сп-п… пасиб-б, Лонья! От-т… дай… ф-фтогр… мне! Пж-ж… ал… ст!

— Извини, дружище, не взял ее с собой. — Я похлопал себя по карманам комбинезона и виновато развел руками. — Фотография Вити на базе. Я положил ее в твой шкафчик. Понимаешь?

— Пн-н… маю. Спас-сиб-б, Лонья! — повторил мертвяк. — Т-ты… наст-т… ящ… д-д… руг!..

— Ты тоже был, есть и будешь моим лучшим другом, Бульба, — ответил я, глядя в сторону и незаметно расстегивая притороченные к спине ножны с мачете. — А теперь, старик, тебе пора просыпаться. Погоди чуток, сейчас твой кошмар закончится. Обещаю…

Витя, о котором переживал Бульба, был его младшим братом. Из-за него мы и очутились в Зоне пять лет назад. За три года до этого Витя заболел какой-то редкой вирусной инфекцией, что наградила его целым букетом осложнений. Семья Бульбы не испытывала недостатка в средствах, но все они ушли в итоге на поездки по мировым клиникам и оплату различных курсов лечений, каким подвергали Бульбиного брата светила заграничной медицины. Курсов было перепробовано множество, но ни один из них не оказался эффективным. Врачи неизменно умывали руки и переправляли неизлечимого пациента в другой медицинский институт. В итоге Вите пришлось вернуться домой, потому что у его родителей попросту закончились деньги. Все, что сделали для него зарубежные эскулапы, — это лишь замедлили прогрессирование болезни.

Наслышанный о якобы несметных богатствах, какие вот уже год приносят из-под Чернобыля наши пронырливые двадцатилетние ровесники, только что демобилизованный из армии Бульба тоже загорелся желанием податься в сталкеры. И подался, поскольку любил своего младшего братишку и не мог смотреть на его каждодневные мучения. Я вернулся со срочной службы месяцем позже и когда узнал, куда запропастился мой дворовый приятель, рванул в Зону следом за ним. Чтобы помочь ему побыстрее собрать нужную сумму на лечение Вити, а также, разумеется, заработать кое-что для себя.

Нам повезло. Оба мы быстро постигли здешние законы, приспособились к специфическим порядкам Зоны и приступили с осуществлению нашей мечты. У вас наверняка возник резонный вопрос: почему мы с Бульбой подались именно в «Долг», а не, скажем, в наемники, «Свободу» или иной клан? Туда, где царили вольнолюбивые нравы и чей устав не препятствовал, а, наоборот, всячески одобрял личное обогащение?

Каюсь, это была моя инициатива, которую Бульба поддержал не сразу.

«Сам посуди, — втолковывал я ему свою хитрую стратегию. — Ну вступим мы с тобой в „Свободу“, и что дальше? Нарвемся на здешнее Эльдорадо, так нам свои же соклановцы глотку перегрызут. Нет, старик, с такой стаей товарищей нам с тобой не по пути. А вот с „Долгом“ — самое оно! Они ж там все как на подбор идейные, да к тому же бессребреники. Значит, к ним-то мы и примкнем, если хотим Витьке на лечение деньжат заработать. Как? Да запросто. Долговцы каждый найденный артефакт ученым сдают, так? И мы сдавать будем, чтобы из общей массы не выделяться. Три сдадим, а один, тот, что поценнее, тихонько припрячем. Надо только не зарываться, не болтать лишнего да почаще оглядываться, и все будет тип-топ. Главное, чтобы Воронин и остальные видели, что Мракобес и Бульба — такие же убежденные борцы с Зоной, как их товарищи по оружию. И никто в Зоне твоей удаче не завидует, потому что знает: у нас — парней в черно-красных комбинезонах — нет ничего за душой; все до последней „колючки“ отдано науке. В этом и весь секрет! Кто быстро богатеет, тот плохо кончает. А мы с тобой — не хапуги и с головами на плечах, поэтому разбогатеем пла-но-мер-но! Не спеша, зато гарантированно, как настоящие Ротшильды или Морганы. Врубаешься в мою мысль?»

Бульба не сразу, но все-таки врубился. И знаете что? Сработало! Причем даже лучше, нежели ожидалось. Мы так рьяно взялись служить «Долгу», участвуя во всех его акциях, что уже через полгода стали числиться у Воронина на особом счету. Не забывая, само собой, систематически откладывать найденные ценные артефакты в наш тайник, а когда он переполнялся — сбывать хабар за Кордон через доверенных лиц. За два года такой двуличной жизни мы не стали миллионерами, зато без проблем скопили нужную для Вити сумму.

Однако вскоре выяснилось, что проку от той суммы почти никакого. Лишь две клиники из тех, которые Витя еще не посещал, согласились взять его на лечение, тоже оказавшееся малоэффективным. Прочие рекомендованные ему медицинские институты рангом пониже попросту отказывались заниматься его проблемой, ссылаясь на отсутствие необходимых условий и технического оснащения. Или соглашались, но заламывали такие цены, какие постеснялись бы вписать в свои прейскуранты даже элитные клиники. В действительности такое отношение к Витиной болезни объяснялось просто: никто больше не хотел тратить время на больного, чей неизлечимый недуг успел подмочить репутацию стольких авторитетных клиник.

На Бульбу, следившего за злоключениями брата, нельзя было смотреть без боли. Столько трудов, столько риска, и все напрасно! Мой друг балансировал на грани отчаянья и начал уже подумывать о том, чтобы плюнуть на все и свалить из Зоны. Но тут кто-то из долговцев, ссылаясь на Болотного Доктора, рассказал Бульбе историю о Полынном Слитке — наборе из двадцати редких артефактов. Который, будучи брошенным в аномалию «жарка» — да не абы какую, а непременно находящуюся в зарослях полыни, — якобы давал на выходе уникальный чудодейственный сплав. И с его помощью — опять же якобы — можно было вылечить любую болезнь, вплоть до рака в последней стадии.

Скептик Бульба не верил в легенды Зоны, а особенно в те, что сталкеры травят друг другу по пьяной лавочке. Но история о панацее из артефактов по вполне понятной причине крепко запала ему в душу. Поэтому при первой же возможности мой друг отправился к Болотному Доктору, чтобы выяснить, является ли история о Полынном Слитке правдой или это всего лишь обычные сталкерские байки.

Болотный Доктор не дал на этот вопрос конкретного ответа, однако Бульба все равно вернулся с болот окрыленный новой надеждой. Знаменитый отшельник-эскулап Зоны честно признался, что, насколько ему известно — а уж он-то, поверьте, знает о Зоне немало, — еще никому не доводилось осуществить операцию, которой интересовался Бульба. Однако легенда о чудодейственном сплаве возникла не на пустом месте. И он, Болотный Доктор, действительно имеет к ее зарождению самое прямое отношение. Ведь это он однажды в беседе со своим другом Барменом поведал ему о своих теоретических изысканиях, основанных на ряде научных экспериментов. Так вот, согласно этой теории, получившийся вследствие обработки вышеназванного комплекта артефактов аномальным пламенем «жарки» сплав, возможно, будет обладать свойством быстрой регенерации тканей и нормализации текущих в них биохимических процессов. Только откуда в этой технологии взялась полынь, Доктор затруднялся ответить. В его рецепте создания панацеи никакая полынь отродясь не фигурировала. Видимо, тщеславный и болтливый Бармен решил тоже внести лепту в потенциальное открытие тысячелетия и дополнил хитроумную докторскую кашу своим «топором».

Узнав все это, Бульба удивился, почему, разработав такую сенсационную технологию, Болотный Доктор до сих пор не опробовал ее на практике. В ответ мудрый отшельник одарил моего друга снисходительным взглядом и печально заметил, что если кто-то когда-то и соберет в Зоне такой набор редких артефактов, то этот сталкер вряд ли понесет его Болотному Доктору. Который, даже продав душу Дьяволу, не сумеет оплатить реальную рыночную стоимость подобной коллекции. Как, впрочем, и не каждый здешний перекупщик. Такие хабары следует сразу переправлять за Кордон и сбывать напрямую, без посредников, интересующимся Зоной финансовым воротилам. Возможно, кто-то из них и выплатит счастливчику требуемую сумму, хотя с большей вероятностью у него попросту отберут товар силой, а самого прикончат.

Бульба поклялся, что если останется жив, то непременно добудет для Доктора компоненты рецепта Полынного Слитка. Неизвестно, поверил ли эскулап гостю, но раз написал-таки для него список нужных артефактов, значит, кое-какое доверие Бульба Доктору все же внушил. В общем, с того дня наша жизнь в Зоне вышла на новый этап, который продлился без малого еще два года и завершился ровно год назад со смертью инициатора этого поиска.

А спустя еще восемь месяцев умер, отмучившись, и его младший брат Витя, который так и не дождался, когда я закончу начатое Бульбой дело и принесу ему из Зоны чудодейственную панацею — Полынный Слиток…

Если вам когда-нибудь доводилось отрубать голову восставшему из могилы лучшему другу, значит, вы прекрасно понимаете, что я чувствовал в этот момент. Изъеденный червями и тленом, Бульба стоял, пошатываясь, и глядел куда-то мимо меня ничего не выражающими, мертвыми глазами. Но как бы то ни было, сейчас я видел перед собой не полусгнившего мертвяка, а прежнего Бульбу: простоватого компанейского парня, которого, в отличие от большинства сталкеров и даже меня, привела в Зону не жажда наживы, а воистину благородная мечта. Он не дошел до нее буквально три шага: до полного комплекта нужных артефактов нам не хватало всего трех. После смерти Бульбы я отыскал-таки один из них и взялся за поиски последней пары. Но скоропостижная смерть Вити (по прогнозам врачей, ему оставалось жить еще как минимум два с половиной года) выбила меня из колеи и остудила пыл, с каким я рвался во что бы то ни стало завершить начинание товарища…

— Прости, Бульба, — прошептал я и наотмашь, что было силы, рубанул мачете ему по шее. Малодушная мысль о том, что моя рука дрогнет и мне придется наносить повторный удар, едва не испортила все дело. Рубака из меня не ахти, пусть прадедушка и служил когда-то в казацком полку, и я боялся оплошать. К счастью — хотя какое это, к чертовой матери, счастье? — удар вышел точным, и через мгновение все было кончено. Обезглавленное тело мертвяка осело на подкосившиеся колени и мешком завалилось наземь, а голова откатилась в сторону и осталась лежать на траве, таращась куда-то в сторону Бара.

С рациональной точки зрения, было бы проще сначала увести мертвяка обратно к могиле и уже там вернуть ему вечный покой. Вот только мог ли я вообще думать о нем так, словно он был мне не товарищем, а бездушной вещью, транспортировкой которой меня принудили заниматься? Я осознавал, что чем дольше общаюсь с воскресшим Бульбой, тем больше проникаюсь к нему сочувствием и, как следствие этого, все меньше остается во мне духу поднять на него руку, чтобы избавить от мучений. Моя спешка являла собой обычную боязнь, что когда я доведу мертвяка до могилы, то уже не сумею добить его одним решительным ударом, без колебаний и предательских эмоций. Я прожил в Зоне достаточно лет и записал на свой счет не одну человеческую жизнь, но, несмотря на это, отнимать их хладнокровно так и не научился. А тем более когда дело касалось жизни человека, с которым меня связывала давняя крепкая дружба. Это все, о чем я думал, отрубая Бульбе голову здесь, а не где-либо еще. Иных причин для спешки у меня не было.

— Будьте вы прокляты! — в который уже раз плюнул я вослед неизвестным мерзавцам, чье деяние было во сто крат отвратительнее, чем то, что я сейчас сотворил. — Все равно рано или поздно встретимся. Вот тогда и…

Что тогда случится, я договорить не успел, потому что в этот момент откуда-то с востока прилетела ружейная пуля и угодила мне аккурат промеж лопаток.