Плохие парни оставляют раны

Айнави, 2021

Первая любовь окрыляет. Она же очень сильно ранит. Полина знала, что влюбилась в плохого парня, потому старалась держаться от него подальше. Но сложно бороться с собственными чувствами. Её безумно тянуло к Нику, и в какой-то момент показалось, что они могут быть вместе. Вот только оказалось, что их семьи связаны неприятной тайной. Всё стало только сложнее, когда за Полиной стал ухаживать брат Ника. Потому что решить уравнение с двумя неизвестными, не причинив никому боли, почти невозможно. Содержит нецензурную брань.

Глава 6

Я набираю отцу уже из машины. Он сразу берёт трубку.

— Где ты? — его голос звучит с ледяным спокойствием.

Лучше бы орал. Отец всегда говорит тихо и спокойно, когда по-настоящему зол.

— Еду домой, — стараюсь сделать голос максимально расслабленным.

Ощущаю себя каким-то сапёром на минном поле, всё ещё не теряя надежды, что удастся его успокоить.

— С кем? — продолжает допрос он.

— Меня Маринин двоюродный брат решил подвезти. — Не стоит врать в мелочах. — Он как раз к ней утром заехал в гости, — вообще, не стоило бы ему врать. Но он бы точно не отпустил меня на вечеринку, а теперь уже поздно пить боржоми. — Что случилось? — стараюсь перехватить инициативу в разговоре. — Почему ты звонил?

— Дома поговорим. — Отец отключается.

Складывающаяся ситуация нравится мне всё меньше и меньше. Что же произошло? Очередной звонок не позволяет всё как следует обдумать. Смотрю на дисплей: Маринка.

— Поль! — голос подруги звучит как никогда взволнованно. — Твой отец час назад приезжал, и… — слышу её всхлип, — ты прости, что сразу не позвонила, мама дома была, она мне такое за вчерашнее устроила. И, в общем, я ещё спала, а Димка ему рассказал, что мы были на вечеринке и что ты там и осталась. Тебе влетит, да?

— Влетит, да… — машинально повторяю за Маринкой. Из трубки слышится очередной всхлип: — Нет, то есть нет, — начинаю торопливо успокаивать её. — Мариш, ну узнал и узнал. Ничего страшного, правда. Сейчас приеду и всё ему объясню, он поймёт.

Сама не верю в то, что говорю. Но она вроде успокаивается. Мы прощаемся.

— Отец тебя бьёт? — Вопрос Ника выводит из ступора.

— Что? Нет! — поспешно отвечаю я. Неужели я выгляжу настолько испуганной, что ему в голову пришла подобная глупость? Хотя… Иногда мне кажется, что лучше бы бил, чем пытался задавить психологически. — Просто с ним бывает очень тяжело. Он любит командовать, всё контролировать, любит, чтобы всё было именно так, как он считает нужным.

— Не повезло тебе, — с сочувствием в голосе произносит Ник. — Чем он занимается?

— У него свой бизнес, охранная фирма, — отвечаю я, про себя удивляясь тому, что Никита заинтересовался моим отцом.

— Бывший бандюк? — усмехнувшись, продолжает расспросы Ник.

— С чего ты взял? — возмущаюсь я. Но тут же смущённо улыбаюсь: — Наверное, ты прав.

О прошлом отца я имею смутное представление. Свою работу со мной он никогда не обсуждал, расспросы Веры тоже ни к чему не привели. Но всё равно какие-то обрывки разговоров доходили и до меня, да и некоторые события говорили сами за себя.

— Да ладно тебе, — начинает смеяться Никита, — не смущайся. Думаешь, мой лучше? Это сейчас они с дядей уважаемые бизнесмены, официальные дилеры, — продолжая улыбаться, говорит Ник. — А начинали как обыкновенные барыги, тачки в начале девяностых сюда на продажу из Владивостока гоняли. Дядя о том времени вспоминать не любит, а папа иногда делится захватывающими историями.

Я увлечённо слушаю Ника. Понимаю, что так он решил отвлечь меня от грустных мыслей, и у него получается. Он же, видя мою заинтересованность, продолжает:

— Тачки перегоняли, вооружившись до зубов. Говорил, не раз приходилось от погони уходить, отстреливаясь. Желающих машины на халяву отжать было много. Пару раз чуть не подстрелили их даже. Потом пару автосервисов открыли, не брезговали в них и угнанные машины перебирать: на запчасти в основном, но какие-то отправляли дальше, чуть ли не в Москву. Но я тебе этого не говорил, — делает «страшные» глаза Ник.

И вновь ему удаётся вызвать у меня улыбку. Вспоминаю о декане. Вот уж странно, что его сыновья занимались подобными делами.

— А как твой дед воспринимал, что…

Пытаюсь подобрать слова поделикатнее, но Ник не ждёт окончания вопроса.

— Плохо. Мама рассказывала, что он с ними несколько лет не общался.

Похоже, мы коснулись темы, которая ему не слишком приятна. Никита замолкает, но потом бросает на меня лукавый взгляд:

— Теперь твоя очередь делиться семейными тайнами.

— Мой отец мне ничего не рассказывал, — пожимаю плечами я. — Единственное, помню, что в девяносто шестом его чуть не убили. Четыре огнестрельных ранения. Он долго в коме был. Меня тогда отправили в деревню к бабушке. Она отца ненавидела, называла дьявольским отродьем и говорила, что из-за его дел нас всех когда-нибудь прикончат такие же упыри как он сам. — Я и сама не замечаю, как начинаю рассказывать Нику о времени, о котором мне не то, что говорить, вспоминать лишний раз не хочется. — Отец выкарабкался, я думала всё будет хорошо. А потом мама ушла.

— Думаешь, из-за его бизнеса? — Никита больше не улыбается.

И зачем я только начала грузить его семейными проблемами? Всё у меня вечно шиворот навыворот.

— Не знаю. — Улыбаюсь, пытаясь разрядить обстановку. — Бабушка дожила до глубокой старости, на меня никто ни разу не покушался, мама живёт себе спокойно в Новосибе с новой семьёй.

— Мои тоже чуть не развелись, и тоже в девяносто шестом, — произносит Ник. — Отец, кстати, вроде с того времени и остепенился. С дедом помирился. — Он умолкает на пару секунд, притормозив на светофоре. — Дальше куда?

Бросив взгляд в окно, понимаю, что мы почти доехали до универа. Объясняю, где находится мой дом. Остаток пути проводим в молчании. Я морально готовлюсь ко встрече с отцом, а Ник думает о чём-то своём.

Паркуется он возле моего подъезда. И снова меня окутывает ощущение неловкости. Всё-таки эта недоночь сильно осложняет отношения с ним.

— Спасибо, что подвёз, — произношу я, решая, что сухого «пока» всё же будет недостаточно. — Увидимся как-нибудь. — Он только кивает в ответ.

Я выхожу из машины со странным чувством то ли потери, то ли недосказанности. Хотя о чём нам ещё говорить?

Успеваю сделать всего пару шагов к двери подъезда, как одновременно слышу два голоса, зовущих меня по имени.

Оборачиваюсь, сначала замечая Ника. Он вышел из машины и стоит с водительской стороны, положив одну руку на приоткрытую дверь. И почти сразу вижу джип отца, а потом и его самого. Он переводит прищуренный взгляд с Ника на меня и обратно. Разглядывает его пристально. Отец даже делает шаг в его сторону, и в этот момент мне становится страшно. Он не просто зол: дышит глубоко, а его пальцы то сжимаются, то разжимаются. Мне кажется, ещё мгновение и он набросится на Ника с кулаками.

— Папа! — громко зову его.

Он вздрагивает, словно мой голос возвращает его к реальности. К моему огромному облегчению, бросив на Ника последний взгляд, идёт в мою сторону. Схватив меня за локоть, молча затаскивает сначала в подъезд, потом в лифт. Мне больно, второй рукой я пытаюсь расцепить его пальцы, но безуспешно.

Открыв дверь в квартиру своим ключом, отец с такой силой вталкивает меня в прихожую, что мне с большим трудом удаётся удержаться на ногах. Не обращая на меня внимания, не разувшись, идёт в ванную. Он включает воду в раковине и начинает плескать себе в лицо, видимо, пытаясь успокоиться. Таким злым я не видела его ни разу. Топчусь у порога, не зная, как вести себя с ним. Умывшись, он вытирается, и по-прежнему, игнорируя меня, проходит в гостиную. Через несколько секунд слышу, как открывается дверца бара, как звенят бутылки.

Я успеваю снять с себя верхнюю одежду и переобуться в домашние тапочки, когда отец появляется на пороге гостиной со стаканом виски в руке. Он сверлит меня тяжёлым взглядом, делает глоток, а потом презрительно выплёвывает:

— Если ты хотела быть похожей на шлюху, то поздравляю, ты выглядишь как шлюха.

Обидно. Я не стала бы спорить с ним, если бы он начал выговаривать мне из-за обмана насчёт вечеринки. Попробовала бы объяснить, как получила четвёрку. Но обзывать меня шлюхой? Это слишком даже для него.

— В моём внешнем виде нет ничего вызывающего, — стараясь сохранить спокойствие, отвечаю я.

И это так. На мне простая чёрная кофточка, открывающая плечи, и расклёшенная юбка, вполне приличной длины. На лице нет ни грамма косметики!

— Со стороны виднее, знаешь ли, — недобро усмехнувшись, продолжает гнуть свою линию отец. — И дело не только в твоём внешнем виде. Где ты шароёбилась всю ночь? Трахалась с этим сучёнышем, что привёз тебя? — На последнем вопросе он повышает голос, делая шаг ко мне. — Вместо того, чтобы нормально учиться?! — Свободной рукой достаёт из заднего кармана джинсов мою зачётку.

Я оставила её вчера на столе в своей комнате, зайдя переодеться после экзамена. Размахнувшись, он бросает её в меня. Такого я никак не ожидала. Не успеваю увернуться, получая зачёткой по лицу.

— С этого момента ты под домашним арестом. Выходить из дома будешь только в университет. Ещё раз увижу рядом с тобой этого уёбка, урою его. Я всё сказал.

— Да пошёл ты!

Хватит! С меня хватит! Столько лет я была примерной дочерью, а в ответ получала от него лишь постоянные замечания, вперемешку с указаниями, что и как мне делать. Я не заслужила к себе такого отношения. Я не девочка для битья в конце концов!

— Что ты сказала? — цедит сквозь зубы отец, подходя ко мне почти вплотную

— Что слышал! — Больше не пытаюсь сдерживать себя. Хочу высказать ему всё, что копилось во мне многие годы. — Мне восемнадцать, и если я захочу, то буду трахаться ночи напролет с тем, кто мне нравится! — выкрикиваю ему в лицо. — Ты мне не указ!

— Запомни раз и навсегда, — больно схватив меня за плечи, в бешенстве выговаривает отец, — ещё раз, мелкая дрянь, позволишь себе поднять на меня голос, я выставлю тебя на улицу.

— Я и сама уйду! Ты же чудовище! Правильно мама сделала, что бросила тебя! — Острая боль обжигает губы. Не сразу понимаю, что случилось, только хватаясь пальцами за лицо. Он что… Ударил меня? — Жаль, что ты не сдох в девяносто шестом, — выдавливаю из себя, с трудом сдерживая слёзы.

Хватаю свою сумку, тянусь к шкафу, чтобы взять пуховик, но отец прижимает дверцу рукой, не позволяя мне открыть её.

— Вали. — Кивает в сторону входной двери.

Кривая, по-настоящему страшная, ухмылка искажает его лицо.

Больше не говоря ни слова, я выскакиваю из квартиры.

Только оказавшись возле подъезда, понимаю, что стою на улице в конце января в тапочках, капроновых чулках и без верхней одежды. И идти мне некуда.