Из ниоткуда в никуда..? Часть 1. Поручик

Адам Райский

Имею честь и нахальство предложить вашему вниманию свой роман «Из ниоткуда в никуда..?». Роман состоит из трех частей: «Поручик», «Сантехник», «Нувориш». Он написан от первого лица. По содержанию это городской роман, действие которого происходит в основном в России, и частично во Франции. Главный герой – наш современник, родившийся в конце пресловутого «застоя».

Глава первая

Родился я в славном городе М-ске, что раскинулся по обе стороны седого Урала, в азиатской его части. Отец мой — инженер строитель, мать — учительница математики в старших классах. Родители мои принадлежали к числу последних романтиков — строителей социализма и кочевали то в знойных степях Средней Азии, то на просторах Сибирской тайги, не задерживаясь на одном месте более двух, трех лет. Ребенком я был поздним и желанным. Мое рождение года на полтора приковало родителей к родному городу, а затем и я присоединился к их скитаниям.

Начиная с пятилетнего возраста, при очередном переезде и обустройстве на новом месте, родители подкидывали меня к бабушке с дедушкой по материнской линии. Дед был ведущим столяром-модельщиком на металлургическом комбинате, очень прилично зарабатывал, а кроме того в свободное время изготавливал дефицитную в то время мебель. На дедовы диваны, комоды и шкафы очередь, из городских ответработников, выстраивалась на годы вперед.

Большой кирпичный дом деда стоял на левом берегу Урала. К дому прилегал участок в двенадцать соток с садом и огородом, а так же, с большим двухэтажным деревянным сараем, на первом этаже которого располагалась столярная мастерская деда, а на втором этаже сушилась древесина. Под сараем находился погреб с бочками вкуснейшей квашеной капусты, огурцов и помидоров. Вообще, дом деда был полной чашей. Помимо мамы, самой старшей, в семье деда имелось еще двое сыновей и дочка. Дяди мои были уже взрослыми, жили отдельно и имели свои семьи, а вот младшая мамина сестра Ирина, обогнала меня всего на десять лет. Бабушка работала бухгалтером в жилконторе, заниматься мной, ей особенно было некогда, и роль моей няньки в основном выполняла Ирина.

Со стороны отца, к моменту моего появления на свет, было всего два родственника: бабушка и прабабушка. Дед по отцу умер, когда отцу исполнилось девять лет. Сказались раны, полученные в войну. А прадед, командир танкового батальона, погиб в финскую, штурмуя линию Маннергейма. Бабушка и прабабушка жили в однокомнатной квартире пятиэтажного дома неподалеку от дома деда. Когда в пятилетнем возрасте моя тетушка приводила меня к ним в гости, прабабушка доставала из своего окованного жестью сундука конфету, которая по твердости оставляла далеко за собой гранит и базальт, приближаясь к заветной десятке по шкале Мооса, и вручала ее мне.

Пока бабушка и тетя накрывали на стол, прабабушка рассказывала мне о своих родителях. Увы, детская память не сохранила ничего, кроме того, что все мужчины в их роду были инженерами еще при царях и что мы с самими Трубецкими родня. Кто такие эти «сами Трубецкие» я тогда и понятия не имел. Прабабушка умерла в возрасте девяноста шести лет, а четыре года спустя умерла и бабушка.

Дорогой читатель! Вопреки своему желанию автор вынужден вмешаться в повествование своего героя, опасаясь, что вы заснете уже на второй странице. Но, видите ли, в чем дело, не зная некоторых подробностей из детства и ранней юности моего героя, вам будет сложно понять побудительные мотивы его действий в дальнейшем.

Вот блин! Какой же я умный, такую сентенцию выдал, едва самого не стошнило. А главное, как оригинально и свежо!

В общем, так, Читатель, можешь смело пролистывать страниц этак двадцать-тридцать, ничего не потеряешь. Именно так я и поступил в молодости, когда отец посоветовал мне начинать читать «Войну и мир». Заблудившись умом в первом же художественном отступлении Великого Зануды, я в дальнейшем, безжалостно их пролистывал, следя лишь за сюжетом. Таким образом, я одолел ее за неполных два дня. Правда потом, через несколько лет, перечитывая Великий Роман, я с наслаждением смаковал именно эти описания природы и философские отступления, ведь сюжет романа был мне уже известен. А наиболее продвинутые читатели, вообще читают только самую последнюю страницу, и сразу становиться все ясно! Короче, дорогой Читатель, книга твоя — поступай, как хочешь, а я клятвенно обещаю больше не мешать моему герою.

В школу я пошел в небольшом поселке на севере, теперь уже дружественного, Казахстана и за одиннадцать лет сменил их, пять раз. Пятый класс пришелся на очередной переезд родителей. Учебный год уже начался. Пятые классы в соседней школе были переполнены и тетушка, с большим трудом записала меня в класс с углубленным изучением французского языка. Мама, узнав об этом, сильно расстроилась. Она хотела, чтобы я изучал английский. Отец же, напротив, одобрил французский. Французские классики были его любимыми писателями.

— Будешь читать классиков в подлиннике сын, сказал тогда отец и мама смирилась.

Отец был страстным книголюбом. Серьезная часть семейного бюджета уходила на книги, отец умудрялся подписываться почти на все приложения к «Огоньку». Надо ли говорить о том, что его любовь к книгам перешла ко мне по наследству?

Ну, а тогда, в пятом классе, бразды моего воспитания целиком и полностью находились в руках тетушки. Тетю, ввиду не такой уж большой разницы в возрасте, я звал по имени. Она была высоченной, носила короткую мальчишескую стрижку, да и характер у нее был мальчишеский. Тетя была волейболисткой. На работе она где-то числилась, а на самом деле играла в волейбол за знаменитую уральскую команду и заочно училась в физкультурном институте. Несмотря на занятость, она находила время следить за моим гардеробом, таскала меня в парикмахерскую, чтобы сделать ультрамодную стрижку и брала с собой на тренировки.

По вечерам иногда мы играли с ней в шашки и сражение за доской нередко перерастали в бои на подушках, за что нам обоим перепадало от бабушки. И, в общем, было жуть как здорово!

Три последующих года я проучился в городе за полярным кругом, в школе, где французского языка не было, и по решению родителей я изучал его самостоятельно, обложившись учебниками и самоучителями. Годовые экзамены по французскому, я сдавал на каникулах в М-ске, едва-едва натягивая на слабую четверку.

Получив, наконец, в Заполярье двухкомнатную квартиру, родители мои решили покончить со странствиями и, сумели с доплатой обменять ее на двухкомнатную хрущебу в небольшом городишке, в ста с лишним километрах от Москвы по трассе Москва — Пекин. Переехали мы к концу лета. Отец устроился главным инженером в местное СМУ, а мама — преподавателем математики в школу. Накупив материалов, мы с отцом почти месяц изготавливали книжные полки и ему впервые удалось полностью разместить свою библиотеку.

К тому времени я уже вдоль и поперек пересек африканскую саванну, прерии и леса Америки, откопал сокровища всех пиратов и промыл все золото Аляски. Перейдя на более взрослую литературу, я наугад выдергивал какой-нибудь том из многочисленных собраний сочинений. Так случайно, я прочел Жерминаль Золя. Книга потрясла меня до глубины души, и я несколько недель находился под сильнейшим впечатлением.

Отец обучил меня скорочтению, и к концу школы я прочел практически всю его библиотеку, причем некоторые книги перечитывал неоднократно.

— Учись читать, ведя взглядом по центру страницы, — говорил отец, — а боковым зрением захватывай начала и концы предложений. Скорость чтения зависит не от того, что ты быстро водишь глазами по буквам, а от того, насколько быстро увиденная тобой информация усваивается твоим мозгом. Есть люди, способные за секунды прочитать и запомнить несколько страниц телефонного справочника.

Сам отец читал абзацами. Наблюдая со стороны за его чтением можно было подумать, что он просто, не спеша перелистывает страницы.

В новой, на сей раз окончательно последней, школе я адаптировался довольно легко. Витька Быстров, мой сосед по парте, оказался мальчишкой простым и дружелюбным. В первый же день, спросив, есть ли у меня велосипед, предложил вместе покататься после уроков. Он же познакомил меня с Женькой Старостиным. Женька был школьной спортивной звездой. Рослый и хорошо развитый физически он вполне заслуженно занимал место капитана в футбольной, баскетбольной и волейбольной сборной команде школы. С математикой у него дела обстояли похуже, и возможность списывать домашние задания у сына математички показалась Женьке привлекательной, что и положило начало нашему общению.

Сам я учился неплохо, как и подобает сыну учительницы, но больших маминых ожиданий в математике не оправдал. Несмотря на многочисленные мамины попытки увлечь меня миром цифр, я оставался к ним довольно равнодушным, отдавая предпочтение физике, литературе и истории и мамина мечта сделать из меня великого математика медленно и печально скончалась.

Благодаря Женьке и Витьке я стал активным посетителем спортзала. Правда, успехи мои в игровых видах спорта были более чем скромные, даже в волейбольной сборной школы я числился на скамейке запасных.

В конце учебы в девятом классе, школу охватила эпидемия настольного тенниса. В теннис играли везде. На лабораторных столах в кабинетах химии и физики в перерывах между уроками, на полу в школьных коридорах, ну и, конечно, в спортзале на настоящем столе. У Женьки от спортзала имелся свой ключ, физкультурник под личную Женькину ответственность разрешал нам играть в теннис после уроков. Само собой разумеется, что и в теннисе Женька был непобедимым чемпионом. Как обычно, игра была на вылет и, проявив способности к ней с самого начала, Женька постоянно набирал форму, безвылазно играя по два — три часа. Мне же, приходилось иногда по часу ждать своей очереди. Естественно шансы были неравными.

С наступлением школьных каникул мое увлечение настольным теннисом не пропало. Я даже купил книжку — пособие по нему. Школьный спортзал на каникулы был закрыт и я уговорил отца привезти с работы лист ДСП и несколько брусков. Стол я решил сделать во дворе. Отец сомневался в моей затее, опасаясь, что ДСП после первого же дождя превратится в труху. Закопав столбы и обвязав их брусками, я уложил крышку стола. Чтобы ДСП не размокло при дожде, я дважды пропитал его горячей олифой. Уходя домой, я тщательно укрывал стол парниковой пленкой.

Сосед по подъезду Игорь, бывший младше меня на год, узнав о моей затее, стал активным моим помощником. Когда олифа высохла, я обрезал лист по размерам, тщательно прошпаклевал его нитрошпатлевкой и зачистил наждачной бумагой. Погода нам благоприятствовала. Было тихо и солнечно, краска нанесенная валиком легла ровно и высохла быстро. Стол был готов. Увидев результаты наших трудов, родители выделили нам деньги на покупку сетки, ракеток и шариков.

Сказать по-честному, наша первая с Игорем игра меня сильно разочаровала. Я играл плохо, а Игорь и вообще не умел держать ракетку в руке. К сожалению, Женька и Витька на каникулы укатили к родным, и другого партнера у меня не было. Приходилось обучать Игоря тому, что умел сам.

На второй или на третий день наших тренировок к столу подошел взрослый, лет двадцати, парень из соседнего дома. От парня попахивало спиртным.

— А ну, пацан, дай пару раз ударить, — сказал парень Игорю.

Взяв в руки ракетку, парень высоко подбросил шарик и, неуловимым движением руки сильно закрутив его, послал на мою половину. Ударившись о стол, шарик подскочил сантиметра на два, и бешено вращаясь, снова покатился по столу. Я не успел даже глазом моргнуть.

— Во! Не разучился еще, — сказал парень, — ладно, давай подам попроще!

На вторую подачу среагировать я успел и кое-как переправил шарик на его половину. Парень крутанул ракеткой и шарик, покрутившись на верхнем краю сетки, скатился на мою половину.

— Значит так, пацаны, я сегодня выпивши, а завтра вечерком приду, поучу вас, если конечно хотите.

Мы с Игорем яростно закивали головами. Так у нас появился тренер. Парень, его звали Стас, занимался с нами два — три раза в неделю по вечерам. Он был кандидатом в мастера спорта по настольному теннису и оказался неплохим наставником. Днем мы с Игорем отрабатывали приемы, которые Стас показывал нам на тренировке. За лето мы сильно поднаторели, и хотя Игорь выиграл у меня всего пару партий, которые я уступил ему для поднятия духа, доведись ему играть с Женькой, я бы поставил на него.

Наши занятия теннисом прекратились в середине августа. Нет, стол не размыло дождями. Просто однажды утром, проснувшись, я увидел вместо стола только столбики. Какие-то добрые люди увели крышку стола и бруски для своих хозяйственных нужд. Погоревав, мы с Игорем решили не восстанавливать пропажу — до начала занятий в школе оставалась всего пара недель.

Никогда я еще не ожидал начала занятий в школе, как это было в десятом классе! И, конечно же, причиной тому была не жажда знаний. В первый же день после уроков мы все дружно ринулись в спортзал. Женька, естественно был первым, а я оказался на очереди шестым. Женька играл в своей обычной манере далеко от стола длинными красивыми ударами. Я вспомнил, как ругал меня Стас за такую манеру игры.

— Так играют только пенсионеры в домах отдыха, — говорил он, — держись над столом, играй не вдоль стола, а поперек.

Наконец, настала моя очередь. Женька с царским видом уступил мне подачу. Сильно подкручивая шарик, я посылал его на Женькину половину, с расчетом, чтобы он ударился об нее как можно ближе к сетке. Из пяти подач Женька чудом взял только одну и одну запорол я сам. Удивление на его лице стоило многого. Проиграв четыре очка на своей подаче, Женька окончательно разозлился, стал мазать и сдал мне партию с разгромным счетом.

— Контровая! — объявил Женька, и очередь согласно закивала головами.

Посмотреть на контровую собрался весь спортзал. И те, кто поднимал в углу штангу, и те, кто занимался на турнике. Несмотря на то, что Женька был максимально осторожен и аккуратен я не выпустил его из пятерки и, проиграв последнее очко, Женька в сердцах швырнул ракетку на пол и выбежал из спортзала. Проигрывать Женька не привык, а потому, дулся на меня целых два дня, пока я не рассказал ему, как нас с Игорем тренировал Стас.

— Ну, теперь все понятно, с таким тренером и дурак научится, — пробурчал Женька, — и мир был восстановлен.

Так я стал чемпионом школы по настольному теннису и к ее окончанию, выиграв несколько соревнований, получил первый юношеский разряд.

За время учебы в десятом классе в моей жизни произошло два серьезных события. В ноябре, в М-ске от инсульта скончался дед. Родители меня на похороны не взяли и улетели в М-ск одни. После похорон деда огромный дом с участком осиротел, и бабушка с тетей не в силах были одни справляться с большим хозяйством. На семейном совете было решено дом продать, а на вырученные деньги купить тете квартиру в Москве. Тетю давно приглашали в один из столичных спортивных клубов, проблема была только с квартирой. Тетя купила небольшую двушку в кирпичном одиннадцатиэтажном доме в Ясенево, недалеко от кинотеатра Ханой. Бабушка переехала жить к старшему сыну в его трехкомнатную квартиру.

Второе событие касалось лично меня. Я вдруг выяснил, что у меня есть Самолюбие. Случилось это внезапно, в школе, на большой перемене. Выйдя из школьного туалета, я заметил, что у меня на кроссовке развязался шнурок. Школьный коридор в этом месте сворачивал под прямым углом. Наклонившись, чтобы завязать шнурок, я вдруг услышал за углом голоса. Разговаривали два моих лучших друга — Женька и Витька.

— Ты что сегодня после уроков делаешь? — спросил Женькин голос.

— Да, надо велик починить, — сказал Витька, — цепь порвалась, надо три звена сменить. Мне Андрюха обещал, у него где-то в сарае валяется старая цепь.

— Наплюй и забудь, — ответил ему мой заклятый друг Женька, — ты что, Андрюху не знаешь? Это же враль и обещалкин, он мне уже полгода обещает дать почитать «Сердца трех», Джека Лондона.

— Да, что есть, то есть, — согласился с ним Витька, — пацан он неплохой, но слово не держит, и приврать любит. Надо будет ему еще раз напомнить.

Шок, поразивший меня тогда, трудно описать. Слезы непроизвольно хлынули у меня из глаз, я опрометью вернулся в туалет. Уже прозвенел звонок на урок, и в туалете никого не было. Холодная вода немного освежила мое лицо. Как же так? Я, который считал себя, великодушным Атосом, находчивым и остроумным Смоком Белью и благородным рыцарем Айвенго в одной ипостаси, я, в глазах своих лучших друзей, выглядел всего лишь жалким вруном и обещалкиным!

— Но ведь так и есть на самом деле, — раздался вдруг голос у меня в голове.

— Кто ты? — испугался я.

— Я — твое Самолюбие, — прозвучал ответ.

— И что же мне теперь делать?

— Ничего, скрои нормальную физиономию и иди на урок, разбираться будем потом.

— Почему опаздываешь? — спросил учитель физики, когда я вошел в класс.

— В туалете задержался, — не посмел соврать я.

Класс сочувственно-издевательски хохотнул. Стараясь не глядеть на Витьку, я еле-еле дождался конца уроков. По дороге домой я вновь обратился к засевшему у меня в голове Самолюбию.

— Что же мне со всем этим делать?

— Перво-наперво, перестать врать, — ответило Самолюбие. — Тебе самому приятно бывает, когда тебя обманывают? Второе, прежде чем раздавать обещания направо и налево, стараясь облагодетельствовать весь мир, подумай, сможешь ли ты их выполнить. Куда выстлана дорога благими пожеланиями ты, я надеюсь, знаешь. Давай обещания только тогда, когда ты на сто процентов будешь уверен, что сможешь их выполнить. И последнее, изо всех сил старайся доделать то, за что ты взялся. Впрочем, было бы неплохо, если бы ты никуда не опаздывал и берег свое и чужое время. Вот тебе программа минимум на ближайшие годы, а я уж в меру сил своих буду тебя поправлять.

Наскоро пообедав, я помчался в сарай, чтобы отыскать цепь для Витьки.

— Стоять! — раздался в голове приказ Самолюбия, — ты забыл, что мама просила тебя вымыть посуду после обеда? Давай уж делать все по порядку.

На мытье посуды ушло минут семь.

— Ну вот, всего делов то, — откликнулось Самолюбие.

Значительно сложнее дело обстояло с цепью. Проклятая цепь никак не желала находиться. Сарай, стоящий неподалеку от дома в ряду таких же других, предназначался для хранения старых вещей и был зоной моей ответственности, так как я хранил в нем свой велосипед. Увы, порядка там не было.

— Выноси все вещи, может, и найдешь чего, — посоветовало Самолюбие, — а за одно, и порядок наведешь.

Злосчастную цепь я нашел под горбылями, которыми был выстлан деревянный пол сарая. На ее поиски и наведение порядка у меня ушло более трех часов.

— Вот видишь, как нелегко исполнять некоторые обещания, — не удержалось от комментария Самолюбие.

Завернув цепь в газету, я сел на велосипед и помчался к Витьке.

— А я уж думал, что ты ее не нашел, — сказал обрадованный Витька. — Может, подождешь, я сейчас быстренько свою переклепаю и поедем, покатаемся?

— Не, не могу, дела, — ответил я и поехал домой.

Предстояло вызволить у соседки «Сердца трех». Когда Женька попросил у меня эту книгу, оказалось, что отец уже дал ее читать нашей соседке Зине. Я пару раз спрашивал ее, не прочла ли она книгу, но соседка отвечала, что еще читает и я, напрочь забыл про нее. Рабочий день уже закончился, и соседка была дома.

— Теть Зин, верните мне, пожалуйста, Джека Лондона, — попросил я как можно более решительно.

— Так я его еще не прочитала, — сказала соседка.

— Теть Зин, я вам верну ее через неделю, и вы ее дочитаете, а сейчас очень нужно. Нехотя соседка принесла из комнаты книгу и вручила ее мне.

— Я ведь по вечерам перед сном иногда читаю, оправдываясь, сказала она.

Книга была заложена на восемнадцатой странице фантиком от «Мишки на Севере». Соседка явно не владела скорочтением, такими темпами ей на чтение потребуется еще лет десять. Это какой же темперамент чугунного утюга надо иметь, чтобы по полстранички читать «Сердца трех» перед сном? Сам я прочел ее за одну ночь. На мое появление с книгой, Женька отреагировал несколько удивленно.

— Ух, ты, обещанного — полгода ждут. Ну, спасибо что привез, а я уж забыл про нее, — сказал он, — может, в шашки сыграем?

— Нет, я еще уроки не делал, — ответил я и поехал домой.

Поужинав, и сделав уроки, я отправился спать.

— Ну вот! Первый нормальный день в твоей бестолковой жизни. Так держать! — напутствовало меня на ночь Самолюбие.

— Интересно, сколько ты еще будешь капать мне на мозги? — спросил я.

— Да всю оставшуюся жизнь! Неужели ты этого еще не понял? — был ответ.

Обдумывая эту, не слишком радужную перспективу, я уснул.

С тех пор проклятое Самолюбие не давало мне покою ни днем, ни ночью. Всякий раз при попытке соврать оно садистски прокручивало у меня в голове тот самый разговор двух моих друзей, заставляя вновь и вновь переживать охвативший меня тогда стыд. Но со временем я стал замечать, что моя жизнь намного упростилась. Родители лжи — лень и страх, потихоньку покидали меня, уступая место ответственности и уверенности в себе. Мама первая заметила во мне эти перемены.

— Ты повзрослел, сынок. Тебе уже не надо дважды повторять одно и то же, — как-то сказала мне она.

Мое Самолюбие удовлетворенно хмыкнуло. Да и мои друзья и окружающие стали относиться ко мне с большим уважением. В общем, жизнь налаживалась. Вот только в личном плане был полный пробел. Единственная девочка в классе, которая мне нравилась, была уже занята. И вы сразу же догадаетесь кем. Конечно же, неотразимым чемпионом и моим лучшим другом Женькой. Нина, так звали девочку, подружилась с Женькой еще в восьмом классе, до моего приезда в городок. А мой чертов кодекс чести не позволял мне даже думать о том, чтобы попытаться отбить ее у моего друга, хотя иногда она лукаво посматривала на меня. Но кто знает, что творится в голове у девчонок? Одна из одноклассниц, довольно миловидная, но чуть полноватая девочка оказывала мне явные знаки внимания, но я представлял себе свою избранницу стройной хрупкой дюймовочкой и, по возможности, деликатно игнорировал их. В общем, ничего путного с девочками у меня не выходило.

А тем временем вокруг шумела неуправляемая Перестройка, рушился уклад привычной для большинства жизни, выходили на историческую сцену новые экономические понятия и личности. Я сознательно ухожу от описания великих исторических перемен, выпавших на окончание моего детства, о них уже много написано и будет написано еще больше. Скажу только, что нашей семье, как впрочем, и другим, приходилось не сладко. Пустые полки магазинов, кое-где заставленные морской капустой я, вероятно, не забуду до конца своей жизни. Если бы не шесть соток, которые отцу выделили на работе в первый год приезда, наше выживание было бы весьма проблематичным.

Отец и мать часто обсуждали происходящие вокруг перемены. Отец находил их неизбежными, а мама тосковала по тем временам, когда все было просто и ясно. Что касается меня, то предстоящие выпускные экзамены занимали меня куда больше. Кроме того, нужно было окончательно определиться с будущей профессией и местом дальнейшей учебы. Родители на меня не давили, оставляя за мной право свободного выбора. Не чувствуя призвания ни к точным наукам, ни к хозяйственной и гуманитарной деятельности, я склонял свой выбор к поступлению в военное училище. Вот только окончательно не мог решить в какое.

Предпочтений было два: летное и пограничное. С одной стороны, — красивая летная форма, стремительные обводы самолетов и возможность, при определенных условиях стать космонавтом, с другой стороны, — погони и засады, шпионы и контрабандисты, и прочая романтика пограничной службы. Хотя перспектива стать космонавтом была более чем захватывающей, все же, немало поразмыслив, я от нее отказался. Дело было в том, что я, почему-то, панически боялся высоты, и от одной мысли, что мне придется прыгать с парашютом, волосы шевелились у меня на голове от страха.

Окончательно определившись, я сообщил о своем решении родителям. Отца, мое желание стать пограничником не особенно удивило.

— По крайней мере, без работы не останешься, хоть какие-то границы у нас все ж таки да будут, — сказал он.

Мама, конечно, заохала. Мол, опасно, и все такое.

— Да что ты, мать, сейчас у нас на улицах опаснее, чем в Доме Павлова во время Сталинградской битвы, — прокомментировал мамины опасения отец, — уж кому, что на роду написано. Может, хоть у военных какой-то порядок остался.

Таким образом, судьбоносный выбор был сделан. Выпускные экзамены в школе я сдал сравнительно легко, получив четверки лишь по русскому письменному и физике. А вот с французским пришлось повозиться. Мама договорилась о сдаче экзамена в одной из школ областного центра. Экзамен я сдавал один. Пожилая учительница протянула мне билеты и, выбрав один из них, я стал готовиться к ответу. Предстояло прочитать, перевести и пересказать текст своими словами. Послушав меня с минуту, она горестно вздохнула и спросила, куда я собираюсь поступать. Узнав, что это будет военное училище, она еще раз вздохнув, поставила мне четверку.

Как бы то ни было, школа была окончена. Отшумел незатейливый школьный бал, отзвучали клятвы в вечной преданности школьной дружбе, настала пора долгожданной взрослой жизни. Свой аттестат об окончании школы и заявление о приеме я отвез в Московское Высшее Пограничное Командное училище. Женька, естественно, поступал, в физкультурный, а вот Витька меня удивил. Он собирался подать документы в Военно-Медицинскую академию в Питере.

Время перед вступительными экзаменами в училище пролетело быстро. Я помог отцу выкопать небольшой погреб в сарае для хранения овощей, лениво перелистывал учебники и читал книги. Наконец, долгожданный день наступил, и я поехал в Бабушкино. Порядки в училище меня ошеломили с самого начала. Все передвижения по территории училища только строем или бегом, подъемы и отбои по распорядку, в столовую строем, на занятия и экзамены строем, словом, кошмар какой-то. Так и хотелось воскликнуть: «Куда я попал и где мои вещи!».

— А ты вернись к мамочке, пусть она тебе сопельки вытрет, — издевалось Самолюбие, — это ведь военное училище, а не детский сад.

Моим соседом по двухъярусной койке в казарме абитуриентов оказался худощавый, чуть ниже меня ростом, осетин из большого Северо-Осетинского села Чекалы. Звали его Казбек. По-русски Казбек говорил чисто, без малейшего акцента, но иногда придуривался, жутко коверкая слова. Когда нас разместили в казарме, Казбек выбрал себе верхнюю койку, забрался на нее и оттуда возвестил мне.

— Слюший дарагой, на вэрху карасива как в гарах.

— Ты смотри, шею мне не сломай, когда со своих гор будешь спускаться! — предупредил я его.

— Обязательно сломаю, дарагой, когда в спортзал пойдем, — пообещал мне Казбек.

В классе для самоподготовки мы тоже оказались с ним за одним столом.

— Ничего не боюсь, кроме экзамена по русскому, — сознался Казбек. — Понимаешь, эти запятые, мапятые ставлю не там где надо. Поможешь, если что?

— Если будет возможность, помогу, — пообещал я.

— Поосторожней, на поворотах, Обещалкин, — предостерегло Самолюбие.

На экзамене по русскому языку мы сели за соседние столы. В аудитории было жарко и, улучив момент, когда двое из экзаменаторов вышли покурить, а женщина — преподаватель стала внимательно разглядывать свои ногти, Казбек передал мне свои листы. Спрятавшись за его спиной, я бегло просмотрел текст, исправив в нем две орфографические ошибки, и поставил четыре запятые. Дама, скучая, встала из-за стола и направилась к окну. Не теряя времени, я вернул листки владельцу. Фокус удался. Экзамен по — русскому языку мы с Казбеком оба сдали на четверку. По остальным предметам я получил пятерки, а Казбек одну четверку и две пятерки. Оставалось ждать результатов конкурсной комиссии.

В этом году в училище был большой наплыв солдат с границы, которые шли вне конкурса. Ожидания были недолгими и волнения оказались напрасными. И я, и Казбек были зачислены в курсанты. С этой радостной вестью мы и разъехались по домам до начала учебных занятий. На прощанье Казбек достал из сумки иголку и уколов сначала свой большой палец, а потом мой, выдавил из них по капельке крови и соединил.

— Теперь Андрей, мы с тобой кровные братья.

Мы с ним обнялись и распрощались до осени. Вернувшись домой, триумфальной арки, выстроенной в честь поступления абитуриента Зимина в военное училище, я не обнаружил. Мое поступление мы скромно отметили в узком семейном кругу. Я попытался связаться с Женькой и Витькой, но их не было.

Неожиданно на улице я встретил Нину. На мой вопрос о Женьке, Нина ответила, что она с ним окончательно рассталась вскоре после выпускного бала, и где он, ей не известно. Я предложил ей прогуляться. Рядом был парк, и мы долго бродили с ней по пустым аллеям. Нина рассказала, что она поступила в мединститут в Киеве, где жила ее тетя, а завтра она уезжает. Мы остановились друг против друга у парковой ограды. Посмотрев Нине в глаза, я обнял и поцеловал ее.

— Почему ты не сделал этого еще в десятом классе? Ведь ты мне так нравился, — сказала она, — ну да, дурацкий мужской кодекс чести. Какие же вы все-таки глупые, мальчишки!

Мы прогуляли и процеловались с ней до позднего вечера, а наутро я проводил Нину на московский автобус. На прощанье она дала мне тетин адрес и обещала писать.