Номер 16

Адам Нэвилл, 2014

В Баррингтон-хаус, респектабельном доме в престижном районе Лондона, есть квартира номер 16. В нее никто не входит, из нее никто не выходит, и так заведено уже 50 лет. Но однажды сюда приезжает Эйприл, молодая американка, которой оставила наследство двоюродная бабушка Лилиан. По слухам, к концу жизни та обезумела, но ее дневник говорит о другом: Лилиан встретилась с чем-то ужасающим и необъяснимым, и оно по-прежнему живет в этом доме. Решив узнать историю своей родственницы, Эйприл не подозревает, с какими силами ей придется столкнуться. Ведь Баррингтон-хаус – не особняк с привидениями, а квартира номер 16 – не обычное проклятое место. Это врата к чему-то, находящемуся за пределами человеческого понимания.

Глава вторая

Он появился снова, осмотрел Сета с противоположной стороны улицы. Теперь стоял у края тротуара между двумя припаркованными машинами, а не ежился на крыльце магазина и не выглядывал из переулка, как в предыдущие три раза.

Сегодня фигурка придвинулась ближе, привлекая внимание портье, и в существе угадывалась растущая уверенность. Нисколько не тревожимый косым дождем, некто, не двигаясь, пристально смотрел вперед. Прямо на Сета. Некто.

Сет решил, что это мальчик, но определить наверняка не смог. Хотя голова безмолвного наблюдателя уже не терялась в тени, лица из-за капюшона грязной парки Сет так и не разглядел. Просто какой-то бездельник слоняется по улицам, вместо того чтобы сидеть в школе, как полагается в это время всем детям, у которых есть родители. И стоит незнакомец прямо напротив паба «Зеленый человечек», над которым живет Сет.

Может, ребенок просто дожидается отца или мать, засидевшихся в баре. Однако все внимание мальчика было сосредоточено на Сете. К тому же он стоял на том же самом отрезке Эссекс-роуд, где и в прошлые три раза, когда у Сета был выходной.

Ребенок выглядел весьма странно, закутанный с головы до ног в полинялую парку защитного цвета. Или серого? Было сложно определить оттенок на фоне сумерек и влажного серебристого воздуха, под закопченной красной вывеской, предлагающей жареных кур навынос. Но это точно настоящая старая штормовка. Сет лет сто таких не видел. Даже не думал, что их до сих пор выпускают.

Еще на незнакомце были брюки. Не мешковатые джинсы, не спортивные штаны, какие носит большинство современных мальчишек, а именно брюки. Форменные школьные брюки. Плохо подогнанные и слишком длинные, как будто достались от старшего брата. Наряд довершали черные ботинки на толстенных подметках. Их Сет тоже давным-давно не встречал, со времен начальной школы. А в начальную школу он ходил в первой половине семидесятых.

Обычно, пробираясь по этому району Лондона, Сет старался не всматриваться в прохожих, особенно старательно избегал глаз встречных подростков. Многие из них были в подпитии, и Сет знал, к чему может привести открытый взгляд.

В этой части города полным-полно необузданной молодежи. Дети слишком рано приобщаются к атрибутам взрослости и слишком увлеченно играют в зрелость, искореняя в себе истинные черты юности. Но этот мальчик был совсем не таким. Он выделялся из общей массы своей беззащитностью, своим одиночеством. Он напоминал Сету его самого в детстве, и Сет смотрел на него с состраданием. Все воспоминания о том времени были для него болезненными, пронизанными ужасом перед хулиганами — который он до сих пор ощущал, словно привкус озона, — и острыми приступами тоски, овладевавшими им уже двадцать лет, со дня развода родителей.

Но больше всего Сета удивляло странное и внезапное чувство, какое каждый раз предшествовало появлению загадочного ребенка. От его фигуры веяло такой силой, что Сет неизменно переживал легкое потрясение и растерянность, как будто его внезапно окликнули или чья-то рука, вынырнув из толпы, вдруг подхватила его под локоть. Не то чтобы он пугался, но каждый раз вздрагивал. Пробуждался. Однако ощущение чего-то важного исчезало раньше, чем разум Сета успевал на нем сосредоточиться. Точно так же и мальчик. Он никогда не задерживался надолго. Лишь давал знать, что наблюдает.

Но сегодня было по-другому. Фигура в длинной куртке замешкалась у края тротуара.

Сет поднял глаза прямо на незнакомца. Он ожидал, что столь пристальное внимание заставит ребенка опустить голову, смутиться под настойчивым взглядом. Ничего подобного, тот даже не дрогнул. Мальчишка в длинной куртке чувствовал себя совершенно непринужденно, он просто смотрел на Сета из темных глубин нейлонового капюшона, отороченного мехом. Казалось, он простоял в одном положении так долго, что вот-вот сольется с улицей, превратится в статую, безразличную к людям. Создавалось впечатление, что прохожие вообще не замечают мальчика.

Скоро ситуация стала неловкой. Разговор казался неизбежным. Пока Сет придумывал, как лучше окликнуть ребенка, стоявшего на другой стороне улицы, дверь за спиной распахнулась.

Сета окатила волна шума из бара. Кто-то выкрикнул: «Сука!», затем стул со скрежетом проехался по деревянному полу, бильярдные шары стукнулись друг о друга, раздался взрыв пьяного смеха, и за всем этим из музыкального автомата лилась негромкая песня о любви, словно стараясь утихомирить буянов. Сет поглядел на ярко-оранжевую дверь паба, но никто не вошел и не вышел. Звуки еще выплескивались, пока створка закрывалась под собственным весом, но постепенно затихали, а в следующий миг жаркое и шумное помещение снова отрезало от улицы.

Сет перевел взгляд обратно — мальчик исчез. Выйдя на проезжую часть, Сет оглядел мокрую улицу из конца в конец. Ребенок в длинной парке будто испарился.

«Зеленый человечек» был последним домом Викторианской эпохи, уцелевшим на углу запущенной улицы. Теперь красоту его кирпичной кладки и наружных контрфорсов портили кучи мусора на тротуаре. Снаружи, сквозь мутные окна паба, пережившие бомбежки Второй мировой и, по-видимому, с тех пор не мытые, было трудно рассмотреть что-либо, кроме рекламных плакатов, прилепленных к стеклам изнутри. Была здесь даже реклама «Гиннесса», которую Сет помнил с детства. Теперь нарисованный стакан с пивом выцвел до зеленовато-лимонного оттенка обсосанной лакричной конфеты. Афиши, зазывавшие на грядущие мероприятия, вроде «Вечеров викторины» и «Небесного футбола на большом телеэкране», были яркими и красочными только в тех местах, где стекла промыло дождем.

Сет прожил здесь достаточно, чтобы начать разбираться в посетителях и порядках «Зеленого человечка». Некоторые завсегдатаи принадлежали к биржевым спекулянтам на пенсии. Эти по-прежнему занимались делами, прямо в баре, и их мощный ист-эндский акцент невольно наталкивал на мысль, что он притворный. Захаживали сюда и те, кто, как Сет, перебивался случайными заработками. Подобные клиенты с утра до ночи пропивали последние деньги или просаживали их в игровых автоматах. Прочая разношерстная публика терялась в сумраке, словно часовые, которых забыли сменить с поста. Последних представителей субкультуры Сету было не с кем сравнить: до сих пор он не сталкивался с персонажами, являвшими собой новые образчики личности, деградировавшей в результате какой-то трагедии, душевной болезни или пьянства. Сколько еще протянет он сам, прежде чем впадет в такое же состояние? По временам Сету казалось, что он уже там.

Сет чувствовал усталость оттого, что проснулся поздним утром, проспав всего несколько часов. Он встряхнулся, прогоняя воспоминание о пристально глядевшем мальчишке, и шагнул к двери паба. Пора платить за жилье: каждую неделю он заносит в паб семьдесят фунтов. Перешагнув через собачью кучку, Сет вошел внутрь.

Перед глазами замелькало, как будто он балансировал на чьих-то плечах. Сет бегло оглядел бар: желтые глаза со всех сторон, следы пены на высоких бокалах, пачки сигарет «Ламберт и Батлер», злобная лисья морда за стеклом, батарея бутылок из-под шампанского в настоящей паутине, маленькая всклокоченная собачка перед мешком с объедками, форменная футболка «Арсенала» и одна-единственная некогда хорошенькая женщина с взглядом все еще притягательным, но оценивающим. Несколько голов повернулись к Сету, когда тот вошел, но тут же дернулись обратно.

Сет кивнул стоявшему сегодня за прилавком Куину. Голова у того была такая, словно ее вытесали топором. По безволосому белому черепу до розового лба тянулся блестящий шрам. Куин сдержанно кивнул в ответ и облокотился на стойку, принимая у Сета деньги.

— Там сейчас был ребенок, — произнес Сет.

Куин наморщился, и очки поползли вверх по переносице.

— А?

Музыка играла громко, а на другой стороне барной стойки, построенной квадратом, орал мужик со щеками багровыми, словно сырая говядина.

— Там, на улице, был ребенок. Смотрел на паб. Ты его видел?

— Чего?

— Мальчик. На улице. Смотрел прямо на окна паба. Может, ты заметил?

Куин поглядел на Сета так, словно эти слова подтверждали его давнишние подозрения. «А у парня-то с головой не все в порядке. Еще бы, все время один да один. Девчонки у него нет. В гости к нему никто не заходит».

Пожав плечами, Куин отвернулся, чтобы положить деньги в кассу.

Чувствуя себя полным идиотом, Сет уже собирался двинуться к выходу, но кто-то преградил ему дорогу.

— Привет, сынок.

Это был Арчи. Арчи из Данди^[2], хотя он уже больше двадцати лет не навещал оставшихся там жену и детей. Он жил при пабе, убирая комнаты наверху и занимаясь мелким ремонтом. Смешно, ведь именно Арчи производил львиную долю всяческого мусора и поломок.

Маленький и по-стариковски костлявый, Арчи скорее шаркал, чем ходил. Однако он до сих пор мог похвастать невероятной копной седых волос, остриженных под саксонский шлем. Бугристое лицо, обрамленное бакенбардами, казалось, принадлежало доброму дедушке. И еще Арчи постоянно называл Сета «сынок», но только потому, что не мог запомнить его имя.

— У тебя есть табачок? — спросил Арчи.

Сет кивнул. Он протянул старику смятую пачку «Олд Холборн» с горсткой табака на самом дне.

Арчи заулыбался:

— Да ты настоящий друг, сынок.

Из нижней челюсти старика торчал одинокий зуб, резец, на который Сет вечно таращился. Точно так же, как и на очки с толстыми линзами, приклеенными к пластмассовой оправе липкой лентой.

— У меня весь вышел. Деньгу получу только во вторник, — сообщил Арчи, улыбаясь собственным башмакам.

— Слушай, Арчи. Ты не видел мальчишку, который болтается возле бара? Он еще носит куртку с капюшоном.

Но, получив табак, Арчи утратил интерес к разговору. К тому же он был пьян и ему требовалось сосредоточиться, чтобы свернуть самокрутку. Сет вышел из паба и вернулся на крыльцо, затем сунул ключ в замочную скважину и побрел по темной лестнице к номерам над баром.

Плинтус первого лестничного марша выкрашен в цвет свежей крови. Стены оклеены белыми обоями с гроздьями винограда, пожелтевшими и отслоившимися на стыках. Кое-где большие куски оторваны и виднеется штукатурка.

Оказавшись на темной площадке первого этажа, Сет сориентировался по свету, падавшему из дверного проема общей кухни. Он ощутил запах мокрых, залитых пивом полотенец в стиральной машине. Кто-то недавно жарил на старой газовой плите бекон, и на ней остался застывший жир. Его запах смешивался теперь с вонью гниющего мусора — значит, Арчи до сих пор не вынес мешки. В них обитают мыши, но крыс пока что нет.

Напротив кухни располагалась ванная комната. В верхнюю половину двери было вставлено матовое стекло, впрочем, слишком прозрачное, чтобы гарантировать уединенность. Сет включил свет и заглянул внутрь узнать, починили ли душ над ванной. Еще нет.

— Вот дерьмо! — выругался он, удивляясь, что до сих пор ждет, когда ремонт сдвинется с мертвой точки.

Тридцать один год, два искусствоведческих диплома, а он вынужден мыться над раковиной.

Сет преодолел второй лестничный пролет, ведущий к его комнате. Перила были выкрашены в тот же цвет убийства, что и плинтусы во всем здании, зато цвет и узор ковра успел трижды смениться, пока Сет забирался на второй этаж. В соседних комнатах жили еще два человека, с которыми он никогда не разговаривал. Поднявшись, Сет оказался в кромешной темноте.

Он ударился коленом обо что-то острое.

— Черт!

Сет взмахнул руками и принялся шлепать ладонью по стене, нашаривая выключатель с разбитой пластмассовой клавишей, которую когда-то хорошо приложил чей-то кулак. Все светильники были снабжены таймером. Вскоре под потолком загорелись лампочки без абажуров.

Коридор, в который выходило три двери, все красного цвета, казался еще угрюмее и теснее из-за старой мебели, прижатой к стенам. Крайне опасно в случае пожара. Спеша добраться до комнаты, пока не погасли лампы, Сет пробирался между изломанными костями старой софы. Когда он достиг двери, коридор снова погрузился в темноту. Сет шлепнул по ближайшему выключателю и выиграл еще пять секунд света, пока возился с ключами. Едва он перешагнул порог комнаты, тьма снова поглотила пространство за спиной.

Когда год назад Сет в первый раз оказался в «Зеленом человечке», комнату ему показывал Арчи. И постарался сейчас же смыться, поскольку готовить жилище к прибытию нового постояльца входило в его обязанности. Ни на одном окне не было москитной сетки, и только на левом болтались матерчатые занавески цвета выкройки из дамского журнала, не одно десятилетие провалявшегося в приемной у врача. Подвижную створку правого окна намертво перекосило в раме.

— Ну и ну, — протянул Сет от ужаса и недоверия.

Однако Арчи только моргнул в ответ.

У стены напротив окон стояла двуспальная кровать, матрас на которой отличался полосками в духе Освенцима и пятнами, словно оставшимися после группового изнасилования. Из мебели в комнате имелось два кое-как собранных гардероба и маленький комод у постели. До сих пор хранивший следы от чашки и испачканный косметикой, он создавал в комнате несколько успокаивающую иллюзию женского присутствия.

Рядом с прикроватной тумбочкой торчала одинокая батарея, выкрашенная желтой краской и испещренная темными каплями. Засохшая кровь. Сет так и не смог оттереть ее и как-то спросил у Арчи, кто жил в номере до него. В ответ Арчи поднял брови и произнес:

— Девушка. Симпатичная девчушка. Никак не могла поладить со своим парнем. Каждую ночь они цапались. А до нее жил по-настоящему странный тип. Тихий, вроде тебя. Но когда явилась полиция, его застукали вместе с падчерицей. И с ее подружкой.

В комнате пахло старым ковром, который долгие годы продержали в гараже. Но здесь, по крайней мере, было сухо.

Сет даже не пытался привести жилье в порядок, он просто перевез свои вещи и смел с ковра какие-то осколки. Комната пребывала в таком плачевном состоянии, что любые попытки что-либо исправить казались тщетными. И теперь из-за стопок старых журналов и воскресных газет помещение казалось захламленным и в то же время необитаемым. Безрассудство привело его сюда, отчаяние вынудило остаться.

Сет помнил, как, заночевав здесь в первый раз, исходил жалостью к себе, ощущением полной заброшенности и страхом, что все эти чувства задушат его, если он позволит им разрастись. Однако он не мог надеяться на другое жилье, приехав в Лондон с двумя десятками никому не нужных картин, подписанных его именем. И Сет убедил себя, что из этой комнаты с двумя выходящими на южную сторону окнами получится отличная студия. Как у старых мастеров.

Сет затворил за собой дверь и запер ее. Другие постояльцы часто напивались, падали в темном коридоре, и Сет ощущал себя в безопасности, только когда дверь была закрыта на ключ. Он бросил рюкзак на кровать и включил чайник, затем выключил. Открыл холодильник, вспомнив, что еще осталась банка пива из упаковки, купленной позавчера.

Опустившись на край постели, Сет окинул взглядом груду картонных коробок в углу. Все его художественные принадлежности пылились в них. Картины, упакованные в пластиковые пакеты, стояли в гардеробе. За последние полгода он не сделал ни единого наброска, и сам не знал, то ли с живописью наконец-то покончено навсегда, то ли однажды он все-таки к ней вернется.

Сет пил из банки, не утрудив себя поисками стакана. Он собирался съесть сэндвич, однако так устал, что, сев, уже не хотел подниматься. Как был, в уличной одежде, он прилег на застеленную покрывалом кровать, потягивая холодное пиво. Пора выбираться отсюда. Он начнет прямо завтра. Решится на следующий шаг.

Сет поглядел на часы: четыре. В половину шестого идти на работу. Решив, что полегчает, если он немного поспит, Сет поставил банку на пол, повернулся на бок и закрыл воспаленные глаза. Ему приснилось, будто он заточен в некоем месте, которое не являлось ему лет с одиннадцати.

Вход в комнату преграждала железная решетка, выкрашенная густой черной краской. Вместо окон — две арки по обе стороны от нее, так же забранные вертикальными прутьями. Другого входа не было.

Задняя стена, две боковые и потолок, венчавший прямоугольное помещение, были сложены из гладкого белого камня. Полированные мраморные плиты леденили босые ноги Сета. Оказываясь здесь, он постоянно переступал на месте — ему казалось, что подошвы посинели от холода и больше никогда не согреются.

В комнате площадью каких-нибудь пятнадцать квадратных футов не было ни украшений, ни мебели. От стужи у Сета ломило спину, однако пол был слишком студеным, чтобы садиться на него голым задом.

С потолка свешивался плафон на медной цепи. Лампочка помещалась внутри стеклянного куба, похожего на древние фонари, какие крепились на наружные стенки карет. От нее день и ночь лился яркий желтый свет. Сет никак не мог удержаться от соблазна согреть в его лучах пальцы, но каждый раз, когда он протягивал руки и касался стекла, оно оказывалось холодным.

Сквозь железные прутья Сет видел лиственный лес: мокрый, густой, буйно разросшийся. Кроны деревьев были темно-зелеными, небо, нависавшее над высокими макушками, — низким и серым. Три широкие ступени вели из его тюрьмы вниз, в высокую траву, огибавшую по широкой дуге строение и раскинувшуюся до самого леса. Через решетку задувал ледяной ветер.

Мир Сета сводился всего к нескольким краскам.

Он находился в этом месте, потому что позволил привести себя сюда и запереть. Больше он ничего не знал. Хотя в нем жило еще размытое воспоминание о том, как когда-то давно его навещали родители. Папа и мама пришли вместе. Отец, кажется, был в нем разочарован, мать переживала, однако пыталась это скрыть. Один раз Сета навестила сестра с мужем. Они стояли у нижней ступени лестницы, и зять все время шутил, пытаясь его развеселить. Сет растягивал губы в улыбку, пока не заболело лицо. Сестра почти все время молчала. Кажется, она боялась Сета, словно больше не узнавала в нем брата.

Он уверял, что у него все хорошо, однако был не в силах описать, что чувствует на самом деле, заточенный в этой странной каменной комнате. Не мог объяснить это даже себе самому. Когда родные исчезли из виду, он ощутил комок в горле.

Ничего не понимая, почти ничего не помня, Сет не знал, как долго находится в помещении и, главное, по какой причине он заперт, однако он точно знал, что останется здесь навсегда — вечно мерзнущим, вечно голодным, встревоженным и переступающим с ноги на ногу из-за невозможности присесть.

Примечания

2

Данди — город в Шотландии, административный центр, расположенный на заливе Ферт-оф-Тей.