Хранители 2

Ада Ммант

Многие тысячелетия темные боги и боги света ведут бесконечную борьбу. Но века сменяют столетия: меняется мир, жизнь становится другой, старые боги уходят в «лето», а на их место пришли их потомки. И теперь уже не боги, а Хранители – воины света – ведут свою жестокую борьбу с нечистью, которая представляет угрозу для всего человечества.

Глава 1

— Ты приедешь? — послышался из трубки телефона безжизненный, усталый голос отца.

— Нет, — безразлично ответил я. Мне совсем не хотелось возвращаться обратно в Москву. Тем более, после всего случившегося. Вот уже на протяжении нескольких недель он звонил, требовал, чтобы я вернулся домой. Я горько усмехнулся: мой всесильный отец — вожак стаи! переживал не лучшие времена в своей многовековой жизни. Ему тяжело далась последняя битва — ну и поделом ему!

Прошел месяц с того злополучного дня, но я все еще никак не мог простить ему, то, что он натворил и себе тоже. Ночами мне снились кошмары — смерть собратьев и товарищей рарогов легла тяжелым грузом на мои плечи. На электронную почту, отец прислал неутешительные списки погибших. Полторы сотни воинов погибло в тот жуткий день, из них тридцать семарглов и сто двадцать рарогов. Тысячу раз я проклинал себя за то, что отправил отцу древние тексты. Мне и в голову не могло прийти, что отец решит ими воспользоваться, да и не верилось в то, что они действительно точны.

Полтора месяца назад мне удалось отыскать «тайник богов», о котором часто рассказывал старейшина Богдан. Семарглы всегда сомневались в том, что таковой существует на свете. И все же я отправился на его поиски. Купил билет на самолет и улетел в Кемерово. Мне самому не верилось в то, что я найду его, больше всего хотелось тогда уехать подальше от дома.

Три с половиной недели я прочесывал окрестности Кемеровской области, а ночами штудировал старинные архивы, разыскивая хоть какую-то зацепку о таинственном тайнике. Отец уговаривал, чтобы я бросил эти поиски и вернулся домой, но мне все-таки удалось отыскать древний тайник — моей радости не было конца. Мой разум ликовал — мысленно праздновал триумф.

В тайнике, по древним сказаниям, хранился особенный меч дракона — лишь только он способен убить любого бога. Многие столетия знающие люди разыскивали тайник, и только мне одному удалось найти его!

Беда же заключалась в том, что в итоге тайник оказался разграбленным. Так что заветного меча дракона найти так и не пришлось. Раздосадованный этим, я вернулся обратно на съемную квартиру, но уже утром снова отправился к тайнику, надеясь, что мне удастся понять и выяснить, кто побывал в тайнике до меня.

В тайнике мне удалось отыскать старинные тексты, которые я тут же стал переводить. После долгих кропотливых ночей у меня в руках оказался перевод ритуала по вызову демона подземного царства. Весь ритуал основывался на жертвоприношениях. Змей, как известно, питался грехами и пороками умерших людей, правда, в человеческом мире он предпочитал молодых и здоровых девственников. Это объяснялось тем, что в их крови кипела нерастраченная энергия, такая кровь придавал Змею больше сил.

Ознакомившись с древнем ритуалом, я подумал, что это какой-то бред, но, не смотря на это, отправил тайные тексты и экземпляр перевода в Москву. Там мудрые старейшины должны были быстрее выяснить подлинность этой находки и разобраться что к чему…

Мне неизвестно, где ему удалось найти за такое короткое время девственников, но уже через несколько дней отец позвонил и сказал, что собирается вызвать Змея на бой; велел мне немедленно возвращаться в Москву. Сначала я пытался его отговорить от этой затеи и просил дождаться меня, но он был неумолим. Пророчество выело ему все мозги, и, теперь, он трясся только об одном упоминание о Залазе.

Отец решил, одним махом, покончить с пророчеством и очистить землю от нечисти. Я не стал ему объяснять, что невозможно уничтожить все то, зло за один день, что поражало нашу землю тысячелетия. Проще уничтожить всю жизнь на земле и планету целиком, нежели в одночасье искоренить всех демонов.

В Москву я так и не вернулся: просто не желал участвовать в этой сомнительной черной комедии, да и не верил в то, что им удастся вызвать демона на бой. Это же не сантехника по телефону на дом вызвать…

И, вот теперь, отец звонил мне и просил вернуться. А куда возвращаться? Никогда не был сентиментальным, но встречаться с близкими совсем не хотелось. Я прикрыл глаза — представил себе на минуту выплаканные глаза тетки и сестры: по моей коже пробежался мороз. Лика потерял в этой битве двух сыновей, а Настя одного, да еще и внука. Возвращаться в храм боли, отчаянья и утраты было выше моих сил.

Но больше всего, конечно, я боялся встречи лишь с одним человеком, и этим человеком была Кира…

— Прошу тебя, Кирилл, приезжай домой, — просьба отца вырвала меня из горьких размышлений. Я прочистил горло, которое сильно саднило от нахлынувших на меня чувств, и немного грубовато ответил:

— Нет, не приеду, даже не проси!

— Мне нужна твоя помощь, Кирилл! Кире невыносимо плохо, и я не знаю чем ей помочь.

— Действительно? Ну, представь себе, я тоже здесь абсолютно бессилен, — сквозь зубы процедил я. Упоминание о Кире заставило мое сердце биться быстрее, а в горле встал сухой ком, грозивший разодрать глотку в кровь. Глаза тоже загорели, мне с трудом удалось сдержать наворачивающиеся слезы. Бедная девочка потеряла самое ценное в своей жизни. Мне тут же вспомнились ее отчаянные слова, когда она оправдывала своего возлюбленного.

«Я всегда буду его защищать, до последнего вздоха, до последней минуты своей жизни, но никому не позволю отнять его у меня!»

О такой безрассудной любви мне оставалось лишь мечтать…

— Кирилл, ты не понял меня. Кира умирает, — сердито взревел в трубку отец — чувствовалось, что у него опускаются руки, но затем все-таки угомонил свой пыл и заговорил чуть мягче: — Она ни пьет, ни ест, она похудела на двадцать килограмм — стала легкой, как перышко. Я не могу смотреть на нее без слез. Она не дает ставить себе капельницы, и лекарства ей почти не помогают. Прошу тебя, Кирилл, приезжай, я же знаю, что ты любишь ее.

Сказав это, отец бросил трубку. Короткие гудки стали доноситься до моего слуха словно издалека. Мое сердце судорожно сжалось в груди…

Стоило только увидеть впервые Киру, как она сразу же поселилась в моем сердце. Я и сейчас помню ее хрупкий и нежный образ…

В тот день мне не хотелось идти на торжественное посвящение, которое отец устроил для Киры. Да и вообще с самого начала я всем сердцем желал чтобы ее никогда не нашли.

Я заочно возненавидел Киру, стоило отцу только почувствовать перерождение новой самки, и мой обычный мир рухну. Отец прожужжал мне все уши, «вынес» все мозги, о предстоящей женитьбе и о моей будущей невесте.

Он отправил на поиски волчицы почти всех хранителей, но я остался. Совсем не жаждал принимать в этом никакого участия. Дух противоречия овладел мной: мысль о предстоящей женитьбе стала для меня ненавистной — омерзительной.

И все же, когда Киру нашли и привезли в Москву, меня одолело любопытство. Я специально отправился в бальный зал, чтобы посмотреть на свою нареченную. Для приветствия Киры собрались две семьи. Повсюду мелькали и блистали разноцветные шелка вечерних нарядов, дорогие украшения.

Весь зал пропитался духами да дорогим парфюмом. Запах стоял невыносимый: другим словом, как зловоние я назвать его не мог. Тем более, что у всех присутствующих был отменный нюх. Не думаю, что меня это волновало больше чем всех, но другие в отличие от меня, беззаботно прибывали в бальном зале, болтали и приветствовали друг друга. Мне же приходилось постоянно прикрывать нос рукой, чтобы не начать чихать.

Вскоре передо мной предстал Денис. Этого парня я знал давно — отличный малый, только вот в этот раз он оказал мне медвежью услугу. Если бы не он, то я бы сейчас не торчал здесь и не ждал появления своей будущей жены. Конечно, на руку Киры имелся еще один претендент Руслан, но почему-то он не казался мен достойным соперником. Правда, сегодня я молил богов, чтобы кузен понравился Кире. Если девушка выберет его, то отец уже ничего не сможет с этим поделать и отстанет от меня со своей навязчивой идеей о женитьбе.

В зале заиграла музыка: родственники и гости немного взбодрились и загалдели, как неугомонные сороки на куче с мусором. Меня стало забавлять это сборище, и я даже улыбнулся, представив, как все разочаруются, увидев новоявленную волчицу. Почему-то я представлял ее себе немыслимо безобразной. Мне очень хотелось, чтобы она была толстой как гиппопотам.

Мне даже пришла в голову идея, встать в центре залы, прямо напротив дверей, из-за которых должна была появиться Кира. Мои глаза с нетерпением смотрели на двери: часы показывали двенадцать, а объект моего веселья еще не появился. «Наверное, испугалась собственного отражения в зеркале и решила не приходить совсем», — злорадно подумал я и меня разобрал безудержный смех…

Но вскоре что-то изменилось в окружающей обстановке: мой слух престал улавливать голоса. Мои глаза по-прежнему смотрели на дверь, на закрытую дверь. И вдруг я услышал восхищенный вздох, он заставил меня резко повернуться. Мой взгляд метнулся к лестнице и замер на верхней ступени. Раздались бурные аплодисменты.

Перед моими глазами предстала сияющая богиня, в свете тысячи огней она казалась нереальной, неземной — словно сама луна спустила на землю. Мое дыхание участилось, а в горле пересохло, я судорожно сглотнул слюну, чтобы горло перестало саднить.

Мягким облаком она плыла ко мне навстречу: никогда в жизни не видел ничего подобного и прекраснее, чем ее лицо. Мне безумно хотелось подойти к ней и прижаться к ее лилейной коже. Но я не осмелился, мой разум взбунтовался вновь. Я никогда не верил в любовь и уж тем более, никогда не влюблялся. И тому, что сейчас творилось у меня в душе, мне не удавалось найти разумного объяснения. Я с трудом заставил себя оторвать свой взгляд от Киры и быстро как только мог зашагал прочь из залы…

* * *

Таксист с нетерпением прохаживался около машины. Я снял с плеча сумку и сбежал с крыльца. Водитель открыл багажник и помог мне загрузить сумки. Мы сели в машину, направились к аэропорту. Мой взгляд бессмысленно блуждал по белым сугробам и черным стволам деревьев.

Водитель вел машину неторопливо, не смотря на то, что дорога оказалась практически пустой. Стрелки на часах показывали восемь утра. После телефонного звонка отца я поспешил собрать свои вещи, вызвал машину и спустился вниз.

Слова отца удивили меня: не думал, что этот старый лис так хорошо во мне разбирается. Мне почему-то казалось, что если бы мой старик знал о моих чувствах к Кире, то никогда бы не позволил уехать. Итак, выходило, что отец меня знает куда лучше, чем я от него этого ожидал.

После нашей встречи с Кирой не проходило и минуты, чтобы я не думал о ней. Но, не смотря на это, я ничем не выказывал своего отношения, свои чувства умело скрывал от всех. Я перестал ходить в столовую, лишь бы не встречаться с Кирой. И отказался от охоты, на которой девушке предстояло впервые охотиться, хотя отец настаивал на моем присутствии. А потом я сильно жалел, что не отправился со всеми. Мне думалось, что будь я там, то не позволил бы никому похитить Киру и этого странного демона просто бы разорвал на части.

После охоты я стал следить за ней. Никогда не думал, что кого-то можно так сильно ревновать. Рарога Дениса я просто возненавидел — этот похотливый самец при каждом удобном случае лапал Киру. Боясь, что в одночасье сверну ему шею, я перестал следить за Кирой. И, чтобы мои мысли и желания не довели меня до сумасшествия, с головой окунулся в работу.

Наши ученые изобрели прибор, реагирующий на ритм нашего сердца. У семарглов и у рарогов сердце билось немного медленнее, чем у людей и в тепловом спектре мы выглядели не красного цвета, а желтого. Теперь мне приходилось объезжать города и испытывать этот уникальный прибор, разыскивая себе подобных.

Недолгое время меня это занятие отвлекало от мыслей о Кире, но вскоре начались занятия в нашем институте, в котором вот уже три года я преподавал предмет демонологии. Мне было известно абсолютно все про демонов, их повадки, их пристрастия — я, не раздумывая, мог перечислить пантеон любых богов, каких либо живущих или придуманных на нашей планете. Самое забавное лишь заключалось в том, что мне никогда не узнать, что из этого является ложью, а что правдой, даже не смотря на то, что я сам был потомком бога…

Автомобиль бесшумно остановился, распрощавшись с водителем, я поспешил к аэропорту. Холодный ветер стал трепать мое пальто, волосы и шарф. Недавно сделал себе новую стрижку и, теперь, чувствовал себя голым.

Мне удалось купить билет на самолет на утренний рейс, кто-то из пассажиров в последний час отказался от полета. И благодаря этому сейчас я сидел в небольшой столовой и ждал посадки.

Мои руки нервно теребили малюсенькую кофейную ложечку, четыре точно такие же пластмасски лежали на столе. За час с небольшим уговорил пять кружек кофе, хорошо, что кружки были тоже кофейные, а иначе пришлось бы разыскивать уборную. В раздумьях время всегда проносилось мгновенно, и вот уже диктор объявил о посадке на самолет.

На автопилоте я поднялся со стула, подхватил свои сумки и направился к персоналу. Милая девушка улыбалась пассажирам во весь рот, но я не замечал ее радушия. Все мои мысли находились рядом с Кирой. Отец просил помочь ему, но мне ничего не приходило в голову. Я совсем не знал, что скажу Кире, когда приду ее навестить. Смерть возлюбленного это очень большая потеря. Чтобы понимать чувства Киры надо оказаться на ее месте. Но я даже боялся себе представить, что Кира когда-нибудь умрет. Одна только мысль заставляла меня содрогаться от ужаса.

На лбу выступил пот, я вытер его рукавом рубашки и поспешил занять место у иллюминатора. Тут же ко мне подскочила девушка и предложила принести еды и напитки. Я отказался. Самолет взлетал в десять: время завтрака давно миновало, а обеда не наступило. Да и есть, особо не хотелось, кофе все еще булькал в желудке.

Вскоре загудели двигатели самолета; стюардесса попросила проверить пристегнуты ли ремни и предупредила о взлете. Я прикрыл глаза и откинулся на кресло: люблю летать на самолете, особенно, обожаю, момент взлета — самолет разгоняется и давление прижимает тебя к креслу.

Тихий шум турбин укачивал, немного погодя я заснул. Мне снова снилась Кира, такая нежная, желанная, но не моя. Влад умер, но его образ продолжал преследовать меня во сне, в мыслях. Сегодня Кира снова его целовала, я стоял в трех метрах от машины, смотрел на них: сердце обливалось кровью. До боли сжал кулаки; из груди рвался волчий рев. Влад оглянулся, посмотрел на меня черными глазами; за спиной вмиг развернулись крылья, он схватил Киру, громко рассмеялся и взлетел в небо — исчез…

В моих снах Влад всегда забирал у меня Киру. Я знал, что он мертв и, что не стоит бояться этого сна, и все же сны продолжали сниться, преследовать и тревожить меня.

С ненавистью я вспоминал этого демона, а порой винил себя во всем, мне казалось, что все этого могло и не случится. Если бы я не позволил Кире встретиться с ним, то она никогда бы его не полюбила и теперь не страдала от утраты.

Но я прятался от нее, от своих чувств, и сейчас уже ничего невозможно изменить. Хотя судьба все сама расставила на места. Мне не хотелось признаваться в этом даже себе, но я искренне радовался тому, что Влад погиб, и уверен, что когда-нибудь мне еще придется об этом сожалеть.

Нехотя я разлепил глаза, щурясь, посмотрел в иллюминатор: светило яркое солнце, а внизу багровели облака. Стюардесса сообщила о посадке. Через некоторое время самолет затрясло, а затем он плавно сел на посадочную полосу и остановился.

* * *

Митя встретил меня в аэропорту, схватил одну сумку и зашагал к выходу. Обычно всегда приветливый, веселый он сегодня выглядел мрачнее тучи. Митя приходился Ставру правнуком. Могучий бесстрашный семаргл, как и многие другие, погиб на поле боя. Для всей семьи это была большая потеря, что уж говорить о самых близких.

Мы сели в машину, Митя включил на всю громкость магнитолу. Наверное, ему не хотелось разговаривать со мной, бередить еще свежие раны. Меня это немного успокоило, я и сам еще не был готов к разговорам. Мне с трудом удавалось сдержать себя, чтобы не высказать Мити сочувствие по поводу гибели Ставра. У нас в семье было не принято выказывать сочувствие. Так проще и быстрее забыть про все. Эта наша бессмертная жизнь длинная и горькая, любимые люди стареют, умирают — уходят из наших жизней, а мы продолжаем жить дальше, оставляя в сердцах только крупицы памяти о них, да горечь утраты. Многие думают, что бессмертие — это дар, когда-то и я так думал, но потом пришел к выводу, что это все-таки проклятье…

Автомобиль свернул на Беговую улицу и замедлил скорость. Я оторвал свой взгляд от стекла. На дворе стояло десятое декабря, а снег только тротуар припорошил. Никогда не любил зиму в Москве. Другое дело на севере, все кругом чистое, белое, а здесь грязь слякоть — мерзость.

Я вылез из машины, вынул свои вещи и зашагал к дому, не стал ждать, когда мне поможет Митя. На улице практически стемнело, хотя еще не было и пяти часов. Мой взгляд скользнул по темному зданию, по его светящимся окнам и задержался на тринадцатом этаже. Живот скрутило. Мне захотелось немедленно сорваться с места и побежать к Кире. Мы не виделись с ней два месяца, и я сильно соскучился по ней. Не думаю, что она соскучилась по мне хоть чуточку, скорее всего, она вообще не захочет меня видеть. И все же я решил навестить ее сразу, как только избавлюсь от своих сумок и переоденусь.

Двери лифта медленно разъехались, пропустили меня внутрь. Оказавшись в лифте, я поставил на пол сумки и стал расстегивать пальто. Вдруг стало невыносимо жарко, а еще меня немного потрушивало, обычно больной человек чувствует себя так при небольшой температуре.

Панель лифта показывала номера этажей: девятый, десятый. Я машинально нажал на кнопку тринадцатого этажа. Двери вскоре открылись, и я бросился бежать к Кириной комнате. Какая-то неведомая сила тянула туда. У двери немного замешкался, и, заметив, что та чуть открыта, отварил дверь и вошел внутрь.

Мурашки побежали по коже, когда включился свет. Киры нигде не было видно. Кровать вся разобрана. На полу валяется разбитая капельница и покрывало. Я подошел к кровати приподнял подушку. Нет, конечно, я не собирался искать Киру под ней. Просто я давно не видел ее и совсем забыл, как она пахнет. Мои легкие втянули слабый аромат: подушка пахла абрикосовым мылом. Любимый аромат Киры. От нее так всегда пахло. Мои глаза чуть прикрылись, и я сильнее втянул запах ее кожи. Легкая дрожь прошлась по моему телу, я мог бы часами наслаждаться этим великолепным запахом.

Вдруг я услышал, как в ванной капля воды падает и ударяется о воду. В голове мигом пронеслись жуткие мысли. Мне еще не удалось забыть рассказ отца о том, как Кира в первый день чуть не утонула в ванной по своей глупости…

— Нет, — с диким криком я рванулся к ванной комнате. Я не хотел верить, что Кира могла покончить жизнь самоубийством. Отец говорил, что она не хочет жить, что хочет умереть, но мне думалось, что все это он говорил лишь для того, чтобы вернуть меня домой.

Вихрем, я ворвался в ванную комнату. В темноте, ванная, наполненная водой, казалась черным зеркалом. Не раздумывая, я подскочил к ванной. Мои руки нащупали в воде тело, сомнений не было — это была Кира. Я подсунул руки под ее ноги и голову, выдернул из ледяной воды. С нею на руках я выбежал в комнату и осторожно уложил на кровать.

Она лежала бездыханная, мертвецки бледная, почти синяя. Секунду мои глаза смотрели на ее неподвижное тело, меня всего трясло от страха. Я облокотился коленом о постель и стал делать ей массаж сердца и искусственное дыхание. Ее ледяные губы обжигали мой рот. Сердце сжималось от боли: Кира не дышала.

У нее не было пульса, и я не слышал как бьется ее сердце. Я еще сильнее стал давить на грудную клетку, но безрезультатно. Паника охватила меня, я набрал воздуха полные легкие и вдохнул ей в рот. Ничего! Из моей груди вырвался отчаянный вопль.

— Отец! — что есть силы, закричал я. Мой рев должны были услышать все жильцы небоскреба. Я размахнулся и ударь в грудь сжатыми кулаками. Тело Киры вздернулась, изо рта хлынула вода. Я вновь начал давить ей на грудь и вдыхать в рот воздух. Вода вырывалась из ее рта фонтаном. Я остановился, прижался к груди: сердце тихо застучало.

— Дыши, Кира, дыши, — шептали мои губы.

В следующую минуту послышался тихий свист. Киру снова вырвало водой, она открыла глаза, часто задышала. Я украдкой вытер рукой слезы и наклонился над ней, погладил ее мокрые волосы. Кира вся задрожала. Мне пришлось разорвать ее пижаму и укрыть одеялом.

Пока Кира молчала, я растирал ей руки и ноги. Она была немыслимо холодной. Моя голова безумно болела: не припомню, чтобы раньше подобное случалось — после перевоплощения никогда ничем не болел. Но думаю, что и у всесильных мира сего имеются свои пределы.

Вскоре в комнату вбежали Константин, Лика, Настя. Прибежали горничные и Лев Тимурович. Сестра всех выгнала, оставила только доктора и отца.

— Что здесь происходит? — возмущенно вскричал отец и посмотрел на меня. Я как раз растирал Кире левую ступню.

— Это, ты, лучше скажи, что здесь творится? — взревел я в ответ. — Вас и на день оставить одних нельзя. То со змеями деретесь, то за девчонкой углядеть не можете.

Мои глаза метнулись к Кире: ее щеки уже порозовели, и она больше не тряслась от холода. Глаза были закрыты, и мне отчетливо слышалось ее тихое, сонное дыхание. «Уснула малышка», — подумал я и покачал головой. Отец говорил, что она сильно похудела, но я не думал что до такой степени. Щеки впали, под глазами темные круги. Руки и ножки что тростиночки.

— Кирилл, она пыталась утопиться? — спросил меня отец, голос его вздрогнул на последнем слове, и я понял, как все это время ему было тяжело видеть, как истязает себя Кира. Мне, наверное, не удалось бы все это выдержать — я бы наложил на себя руки раньше, чем она.

— Да, — усталый вздох вырвался из моей груди, — Она лежала в ванной, когда я нашел ее, и, пожалуйста, отец, объясни мне, почему вы оставили ее одну — вам прекрасно было известно, что она хочет умереть.

— Мы оставили ее буквально на час, она уснула, и мы оставили ее одну отдохнуть. Вот уже неделю у нее не было сил, чтобы поднять голову от подушки. Мы не думали, что она сможет чем-нибудь себе навредить, — оправдывался отец.

— Ты слишком суров с нами, Кирилл, — обиженно заговорила Настя, — последнее время мы делали все что могли. Да и Лев утверждает, что наше постоянное присутствие может ей навредить еще сильнее.

— Извините, — опомнился я. У меня совсем вылетело из головы. Кира не единственная, кто недавно потерял самое ценное в своей жизни. Вся семья находилась в трауре. Я только сейчас заметил, что тетка и сестра одеты во все темное, обычно они всегда выглядят ярко и пышно…

— Кирилл, — окликнул меня Лев, — Мне кажется, что Киру лучше отвезти в поликлинику. Там есть все нужное, необходимое оборудование, медикаменты и постоянный персонал, который присмотрит за ней.

— Хорошо, так и сделаем, — согласился я.

Лев подошел к Кире, сделал ей укол успокоительного. Он собрался поднять ее на руки, но мне удалось его опередить. Осторожно завернув Киру в теплое одеяло, я сам поднял ее на руки, крепко прижал к груди и зашагал к двери. Отец открыл дверь, и мы дружной компанией зашагали к лифту.

Мои губы целовали мокрые волосы Киры. Мне еще никогда в жизни не выпадал такой шанс побыть с любимой рядом, держать ее в объятьях и целовать — пусть даже не в губы. И все же, все это я с радостью променял бы на то, чтобы с Кирой никогда ничего подобного не случалось. Я бы отдал все на свети, чтобы вновь в ее глазах горел огонь жизни, на щеках сиял алый румянец, а с губ слетал заразительный смех.

Лифт довез нас до пятого этажа. Лев сопроводил нас к палате, а сам отправился давать распоряжение своему медицинскому персоналу. Я осторожно уложил Киру на кровать и поправил одеяло: пока нес ее, оно сбилось. Вскоре в палату вбежала медсестра. Женщины выгнали меня и отца, им нужно было переодеть пациентку.

Все то время, пока тетка с сестрой возились в палате, мы с отцом ждали в коридоре. Десять минут я стоял и смотрел бессмысленным взглядом на отца, свои глаза он отвел уже давно, наверное, чувствовал себя виноватым. Как же все-таки трудно быть моим отцом. Вожак стаи обязан следить за всем, быть всегда в курсе всех дел. За многие годы он размяк и с каждым годом становился все сентиментальнее, наверное, в принципе, как все старики.

Мне вдруг вспомнилась мама, помню: отец был не в себе от горя, на целый год он исчез, уехал далеко-далеко: никто не знал куда он делся, да и сейчас это остается тайной для всех. Тогда мне было всего лет семь, мной занимались тетка и сестра, и все же мне не хватало матери, я боялся потерять еще и отца. Но отец вернулся, начал объединять всех семарглов в одну большую стаю.

Теперь я понимал, почему отец так переживает за Киру, не только из-за нее самой, ему не хотелось, чтобы мне пришлось пережить все то, что когда-то пережил он сам. Ведь он прекрасно знал мои истинные чувства к Кире…

Из палаты вышла медсестра и разрешила нам зайти. Я вошел первый и сразу подошел к Кире. Она еще спала. До моего слуха доносилось ровное дыхание, от которого по моему телу побежали мурашки. Из-под покрывала выскользнула рука Киры: мне сначала хотелось ее подсунуть обратно под одеяло, но я не смог удержаться: взял ее руку, сжал в своих ладонях.

Ее кожа все еще оставалась холодной, правда, уже не такой как когда я вытащил Киру из ванны. Я обернулся назад и увидел стул. Отец быстро подскочил и поставил стул возле меня, все это время он наблюдал за мной, ему было не трудно понять мои мысли. Затем отец выгнал Настю и Лику из палаты и вышел за ними следом. Мы остались с Кирой вдвоем.

Уложив свой подбородок на кровать, я поднес Кирину руку к своим губам и нежно поцеловал ее пальчики. Пальчики были тоненькие, бледные, почти просвечивались: меня мучила совесть. Во всем была моя вина, надо было послушаться отца раньше и приехать домой. Тогда бы Кира не оказалась в таком плачевном состоянии, я бы просто не позволил ей уморить себя голодом.

— Кирилл, — позвал меня Лев. Я повернул голову к двери. — Мне надо поставить капельницы Кире и сделать успокоительный укол.

— Мне уйти?

— Нет, просто решил узнать твое мнение, нужно это делать или нет, — пожал плечами Лев.

— Что за капельницы?

— Это питательные растворы, для подкормки организма, ну и укол, чтобы Кира подольше поспала и не смогла выдернуть из рук капельницы, — объяснил Лев.

— Делай то, что считаешь нужным — ты же у нас доктор, — усмехнулся я, спрятал Кирину руку под покрывало и отодвинулся от кровати вместе со стулом.

Лев минут десять устанавливал капельницы, после чего сделал укол. После укола Киру стало немного трясти, я жутко испугался и подскочил к кровати, но вскоре ее мышцы расслабились, и все улеглось.

— Что это, черт возьми, за дрянь? — раздраженно воскликнул я, мой жесткий взгляд впился в непроницаемое лицо Льва.

— Тебе лучше не знать! — чуть ухмыляясь, буркнул доктор мне в ответ.

— Позвольте, Лев Тимурович, мне самому решать что лучше, а что нет!

— Это яд, — тихо шепнул Лев. Мои брови метнулись к переносице: мне было прекрасно известно, что ни лекарства, ни яды, да практически ничего не действовало на организм семаргла или действовало, но так незначительно, точно в бочке воды ложку сахара растворить. Лев понял, что его ответ меня не удовлетворил, тяжело вздохнул и добавил:

— Это яд вампиров и оборотней.

— Ты шутишь? — изумился я. — Ей же больно!

— Только первое время, сам видел, сейчас, с Кирой все хорошо. Дело в том, что мы проводили некоторые опыты с ядом и выяснили, что если повысить концентрацию, то этот яд действует на семаргла как снотворное. Организм отключает все функции и все свои силы выбрасывает на борьбу с ядом. Так что, пока кровь не очистится от яда, Кира будет спать.

— Другого ничего придумать не могли? — возмутился я. У меня волосы на голове зашевелились, стоило мне услышать о вампирах. Одно дело, когда тебя кусают, а другое когда в кровь специально вливают яд.

— Да, я подумывал о наркотиках: кокаин, героин — но у них есть придел по дозировке, придельная концентрация не способна вызвать никакого эффекта на наш организм. На себе пробовал — лишь нос зачесался.

— Ты поэтому Киру оставил, чтобы снотворное свое проверить? — уже спокойнее спросил я.

— Да. У Киры очень сильные гены и мне думалось, что разработанное снотворное на яде вампиров не подействует, тогда я решил найти запасной вариант и прогадал.

— Извините меня за резкость, Лев Тимурович, просто я сегодня на нервах, но прошу впредь обходиться без яда.

— Ничего, Кирилл, сегодня все на нервах. А про снотворное еще поговорим, сможешь ее заставить питаться самостоятельно, а не через капельницы, тогда и не будет больше никакого яда.

Лев похлопал меня по плечу и вышел вон из палаты. Мои глаза беспокойно метнулись к Кире. Спокойная, неподвижная, бледная — словно из мрамора статуя. Я развернул свой стул и поставил спинкой к кровати, сел на него как на лошадь. Мои руки осторожно высунули ее кисть из-под одеяла, и я снова поднес ее руку к своему лицу, уткнулся носом в мягкую ладошку.

* * *

Меня окружала холодная вода — черная, тягучая, непроглядная. В душе затаился дикий, всепоглощающий страх. Мои глаза уловили слабое оранжевое сияние. Я инстинктивно поплыл к этому свечению и вскоре увидел то, чем было вызвано это свечение. Кира широко раскрытыми горящими глазами смотрел на меня, она улыбалась. Ее тело все быстрее и быстрее погружалось в водяную бездну. Она тонула. Я стремительно плыл следом за ней, но никак не мог догнать. Мои руки тянулись к ее телу, цеплялись за ее одежду, за пальцы, но скользкая ткань все время выскальзывала из моих рук, и Кира продолжала тонуть.

Жуткая паника охватила мой разум, сердце бешено загремело в груди. Перед глазами все потемнело, только слух по-прежнему улавливал стук сердца. Я проснулся и немного рассеянно осмотрел, тускло освещенную, палату: сразу вспомнились события минувших часов. Мой взгляд метнулся к Кире. Глаза ее были закрыты, но она не спала. От разрезов глаз по вискам стекали слезы. Губы поджаты, сдержанное дыхание — все это говорило о смятении ее чувств.

Ее тоненькая ручка чуть дрожала в моих ладонях: Кира не стала убирать руку, боясь разбудить меня — мне подумалось, что ей неприятны мои прикосновения. Я горько усмехнулся и осторожно уложил ее руку под покрывало.

Мои челюсти сжались: я безумно злился на себя из-за своей растерянности. Мне так и не удалось ничего придумать, чтобы помочь Кире. Я совсем не знал, что ей говорить, если она станет спрашивать меня о чем-то.

— Зачем? — сдерживая рыдания, простонала Кира.

В этом — «Зачем?» слышалось столько боли и горя, словно вся горечь мира сосредоточилось в одном этом стоне. Мне стало не по себе, горло засаднило, а на лбу выступила испарина. Конечно, я сразу понял, что она подразумевала под этим вопросом. Но сказать ей правду я не мог. У меня не имелось на это право: Кира не поймет меня — только не сейчас! Мне нечего было ей сказать и, поэтому, оставалось лишь молчать.

Не дождавшись ответа, Кира чуть поерзала на кровати и широко открыла глаза. Ее голова приподнялась, и наши взгляды встретились.

— Почему вы не дали мне умереть? Зачем вы спасли меня? — спросила Кира, ее голос звучал очень тихо еле слышно, но сердито.

— Ты должна жить! — уклонился я от ответа.

— Зачем? — тихо всхлипнула Кира, и ее голова упала на подушку: бледное лицо исказилось гримасой боли, а тело затряслось от сдерживаемых рыданий.

«Снова это — зачем!» — мысленно рассердился я. Все было бы куда проще, если бы я знал что отвечать. Мне хотелось кричать, о том, что она должна жить только потому, что я люблю ее! Что она должна жить, а иначе я не смогу жить без нее в этом мире! Но я молчал — для нее мои слова и чувства не являлись стоящим аргументом…

Моя рука невольно легла на ее голову, и я стал успокаивающе поглаживать ее волосы. Мне трудно было смотреть на то, как Кира страдает, внутри все переворачивалось, к глазам подступали слезы. Я часто задышал, чтобы утихомирить свое волнение, мне не хотелось, чтобы Кира видела мои слезы — мужчине не свойственно плакать. Кира открыла глаза и минуту смотрела на меня ненавистным взглядом, скинула со своей головы мою руки и отвернулась, поджав под себя ноги.

— Кира, ты должна жить, — мягко уговаривал ее я.

— Влад умер и я вместе с ним. Без него нет больше смысла жить, — рыдая, воскликнула Кира, — Я хочу умереть, а вы не даете.

— Это не выход, — мягко возразил я. Кира повернула ко мне голову. — Ты не думала, что ты никогда не встретишься с ним там, — демонстративно показал я пальцем на потолок.

— Там нет ничего, — огрызнулась Кира.

— Думаю, что тебе бессмысленно лишать себя жизни и возможности на отмщение, — менторским голосом заявил я. У меня в голове возник грандиозная идея, чтобы Киру заставить снова жить, ей надо найти смысл своего существование. А чем — месть не повод для существования?!

— Мне это совсем не нужно, — нерешительно пробормотала Кира и украдкой посмотрела на меня. В ее глазах поселилось сомнение, и именно это мне в данный момент и было нужно.

— Не спиши с выводами — подожди, сначала представь себе, как убийца Влада получает по заслугам, — поучительно предложил я — снова «включил» преподавателя. Со мной, порой, бывало, стоило обзавестись внимательным слушателем, и я начинал вести себя и говорить как учитель.

Кира ничего не ответила, но ее лицо больше не искажалось от боли и горя. Она была немного смущена моими словами. Со смерти Влада прошел всего-навсего месяц — а как говориться — время лечит. И пусть в душе Киры глубокая пропасть, но и она когда-нибудь затянется, просто надо ей чуточку помочь и не дать упасть в эту пропасть самой…

— И, что, ты, предлагаешь? — надтреснутым голосом спросила меня Кира, немного обдумав мои слова.

— Сперва — поставить тебя на ноги! — усмехнулся я.

— А дальше? — мой слух уловил в нетерпеливом вопросе нотки любопытства. Я мысленно ликовал: Кира заинтересовалась моим предложением. И сейчас это было самым главным.

— А что мы будем делать дальше, ты узнаешь, когда наберешь свой прежний вес, — уверенно заявил я и, не оборачиваясь, зашагал к двери. Сегодня для Киры я сделал все что смог, и лучше ее оставить на некоторое время одну, чтобы она все хорошо обдумала. Теперь я был уверен в том, что с помощью жажды мести нам удастся заставить ее жить дальше. А дальше будет видно…

* * *

В коридоре, прямо у самого выхода из медицинского отделения я столкнулся с братом Киры. Сережа выглядел подавленным и вымученным, похудевшим: под глазами темные круги, щеки впали, в данный момент он практически ничем ни отличался от сестры, разница заключалась лишь в росте. Мне показалось, что он немного подрос с последней нашей встречи, сейчас он был выше меня, хотя раньше у нас был один рост — метр девяносто два.

— Здравствуйте, Кирилл Константинович, — почему-то шепотом поздоровался со мной Сергей.

— Здравствуй, Сергей — дома меня можно называть просто по имени. Не то чувствую себя стариком, — усмехнулся я. Его глаза заметались: видно было, что парень волновался за сестру, и я поспешил его успокоить: — С Кирой все хорошо.

— Да, спасибо, мне уже известно, что произошло. Сегодня ходил в патруль и пропустил все веселье, как обычно, — мрачновато пошутил Сергей, а затем добавил: — Кирилл, спасибо тебе, что спас ее, ведь она — все, что у меня осталось от семьи. Не знаю, как бы я потом жил без нее.

— Не стоит благодарности, теперь мы одна семья и для меня она, что родная, — радушно заявил я и дружески похлопал Сережу по плечу, при этом усиленно гнал из своей головы ненавистные мысли о смерти Киры.

— Она спит?

— Нет, ты можешь ее навестить, уверен, она будет рада видеть тебя, мне кажется, что на некоторое время она перестанет желать себе смерти, — с надеждой предположил я и широкими шагами зашагал к выходу. На моих губах сияла счастливая улыбка.

У лифта я взглянул на часы, следовало еще поговорить с отцом обсудить кое-какие вопросы. Два часа ночи конечно не предел для отца, но на меня внезапно навалилась такая невыносимая усталость, словно я не спал несколько недель кряду. Даже часочек дремы в палате у Киры не помог восстановить силы. И поэтому поход к отцу мне пришлось отложить и отправиться отдыхать: завтра мне нужно было выглядеть в отличной форме, перед Кирой хотелось предстать свежим, отдохнувшим и выбритым — так сказать: «в самом лучшем свете».

Я подошел к двери, ключи торчали из замочной скважины. Мою квартиру прибрали, багаж разложили, на столе стоял поднос с ужином. С величайшим наслаждением мой нос вдыхал в легкие аромат Дарьиной стряпни, в животе тут же заурчало. Как же хорошо вновь оказаться дома, в Москве, в окружении родных и близких. Скинув с себя ботинки, я мигом пошел в душ: быстро побрился, помылся и отправился в спальню, прихватив с собой из зала поднос с едой.

В спальне стояла микроволновая печка, мне пришлось ею обзавестись, когда приехала Кира. Но с завтрашнего дня она больше не понадобится. Сегодня у меня начинается определенно другая жизнь.

Печка трижды пропищала, и я достал тарелку с пловом. Божественная еда стремительно перекочевала с тарелки в пустой желудок. Меня снова потянула в сон. Я убрал пустую тарелку на пол, выключил ночник, откинулся на подушки и живо уснул.

* * *

Утром, ни свет, ни заря, меня разбудил — Linkin Park. Я резко поднялся с подушки: отвык за два месяца от своей прежней жизни и напрочь забыл, что на телевизоре стоял будильник. Включился музыкальный канал. Сегодня к моему удивлению совсем ничего не снилось, и я чувствовал себя бодро, поэтому быстро вылез из постели и протанцевал до ванной комнаты.

Душ взбодрил еще сильнее: меня всего так и распирали радостные эмоции — энергия бурлила в по всему организму. Я в полный голос подпевал Сергею Лазареву и пританцовывал под новый хит Димы Билана. Я вообще очень любил музыку, какой бы она не была, и кто бы ее ни исполнял. В гардеробной комнате, я отыскал джинсы, легкий пуловер, принес их в зал и бросил на диван. Как раз на экране пела Настя Каменски и Потап.

— Ты меня не хочешь, не хочешь, — подпевал я Насте и одновременно пытался натянуть на себя джинсы. Я поскользнулся на пульте и завалился на диван, усмехнулся и допел фразу из песни: — А ты сердце мое не разбивай на куски.

Сидя на диване, я натянул на себя джинсы и снова вскочил на ноги, стал двигаться в такт музыке: мелодия была такая заводная, что невозможно усидеть. Да и вообще сегодня со мной что-то было не так, наверное, я был немного возбужден из-за предстоящей встречи с Кирой.

Вскоре песня кончилась, началась реклама. Я переключил на другой канал, в углу телевизора показалось время: семь утра, а за окном темно, как ночью. Итак, Дарья уже давно встала и приготовила завтрак. Мне пришла в голову идея заскочить на кухню и отнести завтрак Кире.

Я выключил телевизор и вышел из квартиры. Бегом спустился вниз, боясь, что кто-то сможет меня опередить. В столовой в это время было довольно людно. Собрались в основном старшие, студенты обычно не завтракали: у них не хватало на это время из-за московских пробок, они и так всегда опаздывали на занятия в институт.

— Всем привет, — поприветствовал я Павла, Тимура, отца и еще десяток родственников.

— Привет, — почти хором отозвались едоки, немного удивившись моему явлению в столовую.

Отец кивнул головой и уже хотел отложить свою газету в сторону, но я объяснил, что на минутку и шустро прошмыгнул на кухню. Дарья стояла у плиты, держа в руке чайник.

— Привет, дорогая, — поздоровался я с кухаркой и поцеловал ее в мягкую щеку.

— Кирилл, ты ли это? — изумилась старая женщина, чуть не выронив из рук чайник. — Как же я давно тебя не видела, надеюсь, что ты больше не будешь прятаться от меня в своей квартире?

— Никто и не прятался, — усмехнулся я, — работа, хлопоты, понимаешь Дарья?

— Ты меня не обманывай — я все знаю, — угрюмо заявила кухарка, и я поспешил сменить тему, чтобы не нарваться на ненужные и несвоевременные упреки.

— Ты накормишь меня или будешь морить голодом?

— Конечно, — смягчилась Дарья, и на ее губах засияла улыбка, а затем она шустро для своих габаритов засуетилась и стала накладывать завтрак в тарелку.

— Дарья, скажи Кира уже ела сегодня? — сдерживая свое нетерпение, спросил я кухарку.

— Нет, я как раз Соню послала к ней, узнать, будет ли, она сегодня есть, — вымученно вздохнула Дарья и, поджав нижнюю губу, отвернулась от меня.

— Будет, обещаю, так что собери и ей завтрак, поставь все на один поднос, и я сам все отнесу.

— С огромным удовольствием, — весело воскликнула Дарья и улыбнулась: ее глаза засветились искренней радостью.

С подносом как официант я гордо шагал через столовую, чувствовал себя спортсменом несущим олимпийский огонь через весь город, и предвкушал завтрак с возлюбленной.

— Ты куда собрался? — вопрос отца остановил меня у самого выхода из столовой.

— Пойду Киру кормить, — ответил я и тихо рассмеялся.

— Надеюсь, что ты обойдешься без крайностей, — шутя, предостерег меня отец.

— Какие могут быть крайности, это же тебе ни питательный раствор, по венам свиные отбивные не прогонишь.

— С тебя станица, — поддразнил меня отец, — порой мне кажется, что ты горы свернуть можешь, если тебе это будет угодно.

Я фыркнул и зашагал дальше, в голове как раз нарисовалась картина, как я силком впихиваю в рот Киры свиные отбивные и проталкиваю их круглой картофелиной. Меня разобрал смех, и до пятого этажа все никак не удавалось успокоиться, так что к Кире в палату я ворвался с раздирающий рот улыбкой.

— Привет, — громко поздоровался я с угрюмой Кирой и поставил ей на колени поднос с едой, взял с него свою тарелку и плюхнулся на стул.

— Здравствуйте, — вяло поздоровалась Кира.

— Ешь! — велел я, и сам стал аппетитно закидывать вилкой себе в рот картофель.

— Мне не хочется, — огрызнулась Кира. Моя вилка замерла в воздухе, а глаза метнулись к бледному и худому лицу Киры. Мне тут же захотелось воплотить свои недавние мысли в жизнь. Сегодня она казалась еще худее, чем вчера.

— Тогда, я ухожу и не стану ничего тебе рассказывать, — раздраженно заявил я и поднялся со стула.

— Это не честно, я всю ночь не спала, думала о нашем разговоре, — возмутилась Кира.

— Не честно лишать себя жизни, когда ты даже не знаешь, какую цену за нее заплатила твоя мать, — холодно возразил я.

— А ты знаешь?! — проворчала Кира, ее щеки при этом забавно порозовели.

— Знаю! — признался я, но не стал вдаваться в подробности. Одно время мне хотелось стать врачом. И Лев Тимурович протащил меня по всем хирургическим отделениям, и без родильного отделения тогда не обошлось. Не знаю, для чего он это сделал, то ли проверял мои нервы, то ли издевался, но именно роддом стал для меня последней каплей. Я перехотел становиться врачом и поступил в другой институт.

Кира смущенно опустила голову, а я сел обратно на кресло и напомнил ей про наш вечерний уговор:

— Кира, мы с тобой договорились, поставить тебя на ноги. Как же ты сможешь отомстить Змею, если даже с кровати встать не в силах. Не думаешь же ты, что он приползет к тебе сам и скончается у твоих ног?

Кира резко подняла голову и обожгла меня своим взглядом. Мне казалось, что если бы у нее хватило сил, то она действительно прожгла бы меня своим огненным взором. В ответ на ее гнев я лишь улыбнулся и пожал плечами. Кира поджала губы взяла в руку вилку и стала ковырять картошку и свиную отбивную.

Я обратно сел на стул, у меня же совсем пропал аппетит: Кира с таким отвращением ковыряла мясо и клала его в рот, что казалось у нее в тарелке лежит не свинина, а тараканы. И все же мне пришлось заставить себя съесть завтрак, не хотелось, чтобы у Киры появился повод отказаться от принесенной мной еды.

— Все! — вымученно воскликнула Кира через некоторое время, приподняла тарелку, показав, что она выполнила часть своего уговора.

— Вот и отлично, а теперь запей все это чаем, — похвалил я ее и убрал почти нетронутую тарелку на маленькую тумбочку. Кира послушно выпила чай, и ее серые глаза снова стали меня любопытно буравить.

— Я уже все съела! — сердито пробормотала Кира и поджала губы.

— Это очень замечательно! — улыбнулся я и поднялся со стула, взял свою тарелку и Кирину и зашагал к выходу.

— Куда вы? — растерянно окликнула меня Кира.

— Как куда, — наиграно изумился я, медленно поворачивая свой корпус, каждое мое движение было спланировано наперед, своим невозмутимым поведением и легким пренебрежением к Кире, я хотел лишь возбудить в ней интерес. — У меня уйма дел, в отличие от некоторых мне надо идти в институт, сегодня у меня лекция на третьем курсе.

— А как же наш уговор? — нахмурилась Кира еще сильнее.

— Какой уговор? — в изумлении приподнял я левую бровь.

— Вы обещали рассказать, что мы будем делать дальше, если я буду, есть, — чуть сдерживая злобу, вскричала Кира. Меня это стало забавлять: в ее неземных глазах загорелись дьявольские огоньки. Все же это было куда лучше, чем безжизненное тело под капельницами.

— Нет, Кира, я обещал рассказать тебе только тогда, когда ты снова станешь похожа на человека, а не на приведение. Так что все в твоих руках: чем быстрее ты придешь в норму, тем быстрее узнаешь, что мы будем делать дальше, — доходчиво объяснил я, специально не говоря ей ничего конкретного.

Кире нечего было возразить против моего заявления, ведь она прекрасно помнила наш разговор. Да и я не собирался ей уступать, пока она не станет прежней Кирой, которую я увидел и полюбил, она не сможет добиться от меня ни единого слова. Конечно, моя любовь к ней не стала меньше из-за того что Кира выглядела как суповой набор, но видеть ее в таком раздавленном состоянии я не мог: мое сердце каждый раз обливалось кровью. Да и честно признаться сам еще ничего не придумал.