Карантино представляет. Отборное вирусное чтиво

Автор, пиши еще! (2020)

Что должен делать писатель, когда творится история? Конечно же, записывать, документировать, создавать хроники реальных событий. В этом сборнике правда перемешана с фантазией и выдумкой. Но каждый рассказ написан на основе реальности, в которой мы жили в период пандемии. «Автор, пиши еще!» — сообщество пишущих людей Вконтакте. Здесь проводятся писательские челленджи и марафоны. Участники пишут посты, рассказы и даже книги. Основатель и вдохновитель — Евгения Королёва, которая помогает начинающим авторам поверить в свое право писать.

Крик

Мирро Минце

vk.com/mirrominze

— Ну и дрянь! — мужчина почесал седую бороду, рассматривая плакат, подсвеченный ярким светом уличного фонаря. Внезапный ливень заставил его спрятаться под крышей картинной галереи.

— Ну и кто на такое пойдет? — воскликнул старик, проклиная орущее существо на фоне огненно-красного марева.

— Посетителей и правда нет, — ответил тихий голос из темноты. Старик поднял голову и увидел миниатюрную фигуру на лестнице музея. — Не хотите зайти?

— Это вы мне? — мужчина осмотрел себя с ног до головы: ботинки, перевязанные изолентой, дырявые джинсы, найденные утром на городской свалке. Люди всегда сторонились его, морщились, будто увидели таракана в тарелке супа.

— Здесь только я и картины, проходите, не бойтесь, — женщина улыбнулась.

Поднявшись наверх, старик почувствовал аромат сладкой выпечки, некогда встречавший его дома.

— Как вас зовут? — незнакомка улыбнулась. Теперь старик мог лучше разглядеть ее: серебряные кудряшки, бледное лицо, исчерченное множеством маленьких морщинок, полоска бесцветных губ.

— Нет у меня имени.

— Вот как! — незнакомка пожала плечами. — Как же тогда вас называть?

— А мне какое дело? Как хотите, так и зовите, — буркнул старик, откусив кусок хлеба

— Хорошо, тогда будете Эдвардом.

— Кем?

— Эдвард Мунк написал ту картину, которую вы рассматривали у дверей галереи.

— Ясно. Вас-то как величать?

— Надежда.

— Надежда, — ухмыльнулся старик. — Картина y вас страшная.

— Да это же только реклама! — женщина рассмеялась. — Картину я вам сейчас покажу.

Надежда зажгла свет в соседнем помещении и прошла внутрь. Старик нехотя поплелся следом. В центре стены висела та самая картина, только гораздо больше.

— Вы слышите его крик? — лицо женщины стало серьезным. — Это крик души художника, переполненный отчаянием и ужасом. Крик, который никто не слышит, но ощущает каждый.

Сумасшедшая, подумал старик. Картина отталкивала, вызывала тревогу, но он не мог разобрать почему. Фыркнув, старик заключил:

— Знаете что, Надежда, я ничего в этой вашей живописи не понимаю, так что спасибо, но мне домой пора.

— Приходите снова, Эдвард, — Надежда завернула кусок хлеба в лист газеты и подала старику. — Я всегда здесь.

Эдвард вернулся через три дня, а затем через неделю. Надежды не было. Проклиная все на свете, старик сорвал со стены тот самый плакат. Внутри оказалась записка:

«Дорогой Эдвард, выходить на улицу стало опасно, а меня подкосила странная хворь. Приходите по адресу…».

Сердце забилось чаще. Эдвард почти бежал, но ноги не слушались: за все эти годы старик разучился куда-либо торопиться. Сорвав несколько желтых цветков, он позвонил в дверь дома, указанного в письме.

Надежда вышла не сразу. Закутавшись в пальто, она едва дошла до лавочки. Под карими глазами появились фиолетовые синяки, а бескровные губы дрожали от холода.

— Расскажите мне о себе, Эдвард. У вас есть семья?

— Дочь у меня есть, — старик нахмурился, потупив глаза. — Но она и не знает о том, что я жив.

— Жестоко, — Надежда нахмурилась.

— Ну не мог я сказать ей, что мать померла, дом сгорел, понимаешь? Мне лучше было тогда умереть, — Эдвард обхватил голову руками. — Возможно, когда-нибудь я восстановлю документы, на работу устроюсь и тогда…

— Мой друг, — Надежда осторожно взяла Эдварда за руку. — Никогда не откладывай жизнь на завтра, оно может не наступить.

Прошла неделя с тех пор, как Эдвард впервые пришел к этому дому. Теперь они разговаривали каждую ночь, правда, Надежде лучше не становилось. Она уверяла, что это простуда, приходящая каждую весну, словно по расписанию. Иногда под камнем у лавочки женщина оставляла письма: «Дорогой Эдвард, сегодня не выйду, очень устала» или «Подойди к моему балкону, сегодня ужинаем при свечах».

Увидев очередной клочок бумаги под камнем, старик улыбнулся: «Все пишет, нет бы выйти да сказать!». Эдвард уложил букет на лавочку и принялся читать.

«Дорогой Эдуард! Не удивляйся, я узнала твое настоящее имя и связалась с дочерью. Прости, но это все, что я могу сделать для тебя. Надежда»

Старик оцепенел. Происходящее показалось дурным сном в предрассветный час, бессмыслицей, бредом. На ватных ногах он подошел к ее дому и нажал на кнопку звонка. Тишина. Отогнав от себя дурное предчувствие, Эдвард обошел дом и, встав на булыжник, заглянул в окно. Надежда лежала на полу, корчась от боли и жадно хватая воздух. Ее глаза казались пустыми, а руки застыли на горле. На миг старику показалось, что женщина пытается сорвать кожу, чтобы сделать вдох.

Эдвард свалился c камня. Не помня себя, он побежал по улице. Никого. Он стучался в двери и окна, умоляя Бога послать хоть одну душу в этот проклятый мир. Увидев на улице человека, он побежал со всех ног и чуть не сбил его: «Вызовите скорую, женщине плохо!»

Толчок в грудь, и старик упал на землю. Бессмысленно. Надежда умирает здесь, в нескольких метрах от него, совершенно одна. Взглянув на розоватое предрассветное небо, Эдвард схватился за голову и отчаянно закричал…

Старик проснулся на лавочке, когда санитары зашли в дом. Он не испытывал ни боли, ни страха, лишь пустоту. Вскоре ее вынесли. Безжизненное тело, упакованное в черный пакет, не имело ничего общего с той кареглазой хохотушкой. Сгорбившись, не разбирая дороги от слез, старик побрел по дороге. Его остановил до боли знакомый голос, где-то позади раздался крик:

— Папа!