Искренне

Ава Рид, 2020

Энди всегда мечтала переехать в большой город, где можно начать жизнь с чистого листа. Все идет по плану до тех пор… пока девушка не знакомится с Купером. Молчаливый симпатичный парень знает, как привлечь ее внимание, но всегда держится на расстоянии. Купер не всегда был таким замкнутым. Но один вечер кардинально изменил его жизнь: он не смог защитить свою семью. И теперь чувство вины постоянно преследует его, а страх потерять близкого человека превратил жизнь в кошмар. Энди намерена узнать, кто такой Купер на самом деле, во что бы то ни стало. Купер готов пойти на все, чтобы его боль не коснулась Энди. Однако вскоре каждый из них понимает: секреты оставляют глубокие раны. И даже молчание не может их скрыть…

3

Если в вашей жизни все вдруг стало подозрительно гладко, слишком гладко, то это, вероятно, лишь затишье перед бурей.

Энди

— Все в порядке, сестренка, — в сотый раз произнес Лукас. Мне впервые удалось связаться с ним с тех пор, как я приехала сюда пять дней назад.

— Ты уверен?

— Я не знаю, что еще сказать, чтобы ты поверила мне. О животных заботятся как надо, и они всем довольны, за исключением Фреда, но когда он бывает счастлив?

Я молча киваю, слушая его список. Да, так и есть. Фред — это наш толстый бездомный кот, который живет на улице вместе со скотом, у него всего шесть зубов и полтора уха, и он приходит на веранду, чтобы поесть или пожаловаться, прямо как настоящая дива.

— Я делаю домашнее задание, у папы каждый день на столе есть еда, и он от нее не отказывается.

— Приятно слышать.

Я нервно сглатываю и чувствую, как начинает кружиться голова и мне становится трудно дышать. Я пытаюсь прогнать комок, который застрял в моем горле, словно паразит, и быстро разрастается все больше и больше…

Было время, когда папа ел очень мало или даже совсем ничего, и штаны уже начали сваливаться с него. Это было, когда мама болела, и становилось все хуже… Болела она долго. Когда наш обеденный стол оказался полностью завален счетами, почти каждый второй из которых начинался со слова «Предупреждение», и когда доктор однажды сказал моему отцу в коридоре больницы, что он не знает, сможет ли мама когда-нибудь вернуться домой. Он думал, что мы этого не узнаем, но мы подслушивали. Я до сих пор отлично помню эти слова и тихие рыдания отца и жалею, что врач оказался прав.

— Он даже снова съел немного арахиса, — гордо хвастается Лукас, и я чувствую облегчение, которое наполняет меня, и я шумно выдыхаю.

Мама любила арахис. Значит, он больше не избегает воспоминаний о ней. Да и как это возможно? Мама везде в нашем доме. Я прямо вижу, как она стоит на кухне, готовит вкусную пасту, вижу, как она треплет Лукаса за уши, потому что он не слушается, и как она не спит возле нашей постели, потому что мы заболели или кому-то из нас снятся кошмары. И как она смотрит на папу, влюбленно и мечтательно, пока он не видит. Мама — это каждый уголок нашего ранчо, каждая тень, каждый лучик света, который проникает через окно. Это ее жизнь, ее мечта…

Нет. Это было мамино ранчо, ее жизнь и ее мечта. Но когда она ушла, мы продолжали чувствовать, что она все еще там, — и ужасно не только это само по себе, но и последствия.

Лукасу пришлось остаться на второй год, потому что «он слишком сильно переживал из-за мамы». Так сказала директор школы. Вспоминая об этом, я снова качаю головой. «Слишком много»? Как можно слишком много скорбеть? Если такое вообще бывает, то кто определяет нужное количество переживаний? Кто имеет на это право?

Лукас был, конечно, совершенно выбит из колеи. Мы вместе. Я чуть не завалила выпускные экзамены, потому что мне приходилось заботиться не только о маме, но и о Лукасе, и о папе, и в какой-то момент я почувствовала, что если опущу руки, то ничто уже не сбережет нашу семью. Даже Джун, которая продолжала помогать на ранчо и всегда поддерживала меня, причем на ее оценках это никак не отразилось — в отличие от моих. Папа бросил работу учителем и посвятил все свое время маме и работе на ранчо. Что было с финансами? Ну, я посмотрела на деньги, отложенные на мое обучение в колледже, и сделала выбор между беззаботной студенческой жизнью и спасением своей матери. Решение было несложным. К сожалению, я не получила ни того ни другого…

Я негромко прочищаю горло и возвращаюсь к разговору.

— Где сейчас папа?

— Внизу со Стивом, они хотят отвести скот на другое пастбище.

— Хорошо. Скажи ему, что я звонила и что у меня все в порядке, что я скучаю по нему и он должен беречь себя, и…

— Энди! — Лукас прерывает меня. — Я передам. Все в порядке. Мы сыты, здоровы, а насчет белья…

— Почему ты запнулся? Что там насчет белья?

— Алло? Ты слышишь меня? Кррр… Крччхх… Я еду через тоннель, тут очень плохо ловит связь.

— Я звоню тебе на домашний, — укоризненно отвечаю я.

— Вот блин! — ругается он. — Да так, ерунда. Уверен, это могло случиться и с тобой! Никакой катастрофы, просто папе нужны новые белые рубашки и носки…

Последнее предложение он бормочет возмущенно и виновато одновременно. На моих губах появляется улыбка.

— Ты не разделил перед стиркой белье, — догадываюсь я и сразу слышу его недовольное мычание. Лукас всегда пытается помогать, чем может. К сожалению, обычно у него это не так хорошо выходит.

— Честно говоря, это не моя вина. Папа кидает свои вещи вперемешку, и стирка одежды всегда была для меня загадкой, понимаешь? Это загадка!

Теперь я ничего не могу поделать и начинаю громко смеяться.

— Смейся, смейся. Еще мой любимый свитер подойдет теперь разве что Эдди. Такой отстой…

Эдди — это папин маленький поросенок. Теперь я уже едва могу дышать от смеха.

— Пожалуйста, пришли мне фото, если когда-нибудь сможешь нацепить его на Эдди!

Я слышу, как брат фыркает от возмущения. Уверена, что при этом он показывает мне язык.

— Я скучаю по вам, — признаюсь я.

— Тебя нет всего несколько дней. Мы справляемся. Кроме того, Тим и Стив рядом и помогают нам. Как и всегда.

— Я знаю.

— И эта твоя папка! — Я почти вижу, как он закатывает глаза.

— Если бы ты заглянул в нее, то мог бы сейчас носить свой свитер.

— Забавно! Папка настолько толстая, что ее даже трудно закрыть. Я никогда не видел так много инструкций в одной стопке. Надеюсь, ты не указала там, когда нам разрешено пользоваться туалетом или что-нибудь подобное.

— Не борзей!

Теперь он смеется.

— Я переставил специи на кухне.

Я расширяю глаза от ужаса.

— Ну ты и чудовище!

— У нас все хорошо, Энди. И я правда все передам папе. Не волнуйся и береги себя, хорошо?

— Конечно. Вы тоже.

— Угу. До скорого.

— Подожди! Ты же не переставил банки со специями в самом деле?

— Кто знает… кто знает…

Я слышу подлую ухмылку в его голосе.

— Лукас! Скажи, что ты этого не делал. Я серьезно.

Пип-пип-пип…

Конец разговора. Он просто повесил трубку. Он никогда не делал так раньше, но в свои прекрасные пятнадцать становится все более дерзким. Я искренне надеюсь, что специи по-прежнему стоят на своих местах, хорошенько отсортированные.

Довольная разговором с братом, я улыбаюсь своему мобильнику и смотрю на часы, прежде чем отложить телефон в сторону. Я жду Джун, которая встала довольно поздно и, вероятно, была пока в душе.

Из коридора доносятся шумы и звуки, радостный смех, многочисленные шаги и стук дверей. Новый семестр начнется буквально через неделю, и первые студенты уже возвращаются после каникул или приезжают впервые, как я.

Пока я меняю позу — скрещенные ноги уже онемели и их покалывает, тянусь к ручке, которую я заранее достала из сумки и взяла с собой на диван вместе с блокнотом. Когда я открываю его, мои планы, списки и рассуждения по поводу учебы и Сиэтла обрушиваются на меня. Дома у меня остались десятки тетрадей и блокнотов разных размеров и цветов, разложенных по коробкам, и все они заполнены от первой до последней странички. Они — часть моей жизни, часть меня.

Мне всегда нравилось записывать все: мысли, желания, мечты, планы, списки покупок, какие-то отдельные пометки, которые я сама потом не всегда могу расшифровать… Да, мне это нравится, но, если честно, это своего рода вынужденная мера. Из-за страха забыть или упустить что-то, который слишком велик. Вообще-то это еще не вся беда. В моей голове все должно быть разложено по полочкам, проанализировано и отсортировано, должно иметь объяснение и быть приведено в систему. Мои критерии — просто и эффективно. Поначалу это может звучать неплохо, но когда эти «просто» и «эффективно», с моей точки зрения, вдруг сталкиваются с идеями других людей, то появляются трудности. К сожалению, это касается не только заметок и списков дел, но и всех других областей моей жизни.

За последние несколько лет ситуация стала лучше. Благодаря Джун я чаще могу расслабиться и успокоиться, но все равно никак не могу преодолеть себя. Я понимаю, что это скорее нервный тик, чем вредная привычка, почти что невроз, но я уже привыкла, можно жить и так. Это не особенно беспокоит, ни в чем меня не ограничивает и не мешает жить дальше. Пока я никому не причиняю вреда, делая то, что хорошо для меня, то это, в принципе, не имеет никакого значения. Ну и что, что полотенца в ванной должны, на мой взгляд, висеть в определенном порядке, а специи на кухне обязательно следует расставлять не по алфавиту, а по частоте использования?.. Я страдальчески кривлю рот перед тем, как мысленно рассмеяться, потому что мне нужно снова поговорить с Лукасом.

Боже, пожалуйста, пусть он изучит мою папку.

А еще… это напоминает мне о маме. Она была похожа на меня. Нет, вернее, я похожа на нее в этом вопросе.

Я резко отбрасываю блокнот и ручку, так и не записав ничего полезного, и встаю с дивана, потому что не хочу снова думать об этом тяжелом времени. Я хочу развеяться и отвлечься, поэтому наконец поправляю свечи на столе, чтобы они соответствовали друг другу по размеру и не стояли беспорядочно. Затем я прохожу мимо комода, начинаю тихонько напевать, переставляя декоративные статуэтки и безделушки на нем, затем принимаюсь за полку красного дерева, стоящую у окна. Я вытаскиваю диски с фильмами и книги, чтобы отсортировать их по темам, а также по размеру и внешнему виду. Уборка и наведение порядка, создание системы — вот во что я могу уйти с головой, в чем я могу раствориться. Иногда я даже делаю это подсознательно, и мне это нравится. Это помогает мне быть в хорошем настроении, в гармонии. Вероятно, по этой причине, когда я добираюсь до нижнего ряда полок и сижу перед ними на полу со скрещенными ногами, то не сразу замечаю, что кто-то вошел в комнату.

— Что ты там делаешь? — доносится чей-то незнакомый голос, и, вздрогнув от ужаса, я перестаю листать и бросаю журнал, который спасла из застрявшего положения между стеной и полкой, и поворачиваю голову. На пороге стоит какая-то девушка, дверь за ней открыта. Судя по большому чемодану рядом с ней, это, наверное, соседка Джун. Разве она не должна была вернуться лишь через несколько дней?

— Привет! Сара… правильно? — мягко спрашиваю я с улыбкой, поднимаясь на ноги, чтобы поприветствовать ее.

Но по ее второму взгляду, когда я подхожу к ней ближе, понимаю, что, возможно, она мне не рада. Мои шаги замедляются, и я чувствую себя менее уверенно.

Вытянув руки по швам и смерив меня холодным взглядом, она держится на приличном расстоянии от меня. Что, Джун ничего ей не сказала?

— Прошу прощения, я жду Джун. Меня зовут Энди, — объясняю я, но не протягиваю Саре руку, как собиралась изначально.

Учитывая то, как она выглядит, как поджимает губы и смотрит на меня, как ее скулы выделяются на фоне плотно зачесанных назад и завязанных в косу волос, она, вероятно, в любом случае не ответила бы на этот жест.

Ни улыбки, ни приветствия, ни чего-то типа: «О, ты Энди! Приятно познакомиться». Это заставляет меня нервничать, но еще больше меня это злит. Мне не нравится, когда люди откровенно, даже не поздоровавшись, начинают вести себя невежливо.

Моя недавняя надежда на то, что Джун преувеличила свою неприязнь к Саре и исказила ее описание, незамедлительно рушится — пока что та не вызывает у меня ни малейшей симпатии.

Поскольку она все еще молчит, продолжая сверлить меня взглядом, я начинаю диалог снова:

— Как я уже сказала, я жду Джун.

Мне становится действительно некомфортно. Ладони начинают потеть, и я разминаю пальцы, чтобы хоть чем-то занять себя.

— Я поняла это, — отчетливо произносит она. — Я знаю, кто ты. Джун сказала, что ты приедешь. Я имела в виду — что ты делаешь там, на полке?

Я следую взглядом к полке, туда, где прибиралась последние полчаса, и мгновенно понимаю, о чем идет речь.

— Я смотрела книги, — уклончиво отвечаю я. Это не ложь, но и не вся правда.

— Ты все раскидала, — заявляет она, и тон ее голоса не обещает ничего хорошего.

— Раскидала?! — Она шутит? На полке царил такой же беспорядок, как у Лукаса под кроватью. — Но я…

Мне хочется объяснить ей, почему я это сделала, и убедить, что теперь все можно найти, даже те вещи, о которых они, вероятно, даже не знали. Но я не успеваю ничего сказать, потому что Сара оставляет свой чемодан, подходит ко мне и немедленно прерывает меня:

— Это не твоя полка, Энди, не твои книги, не твои фильмы и… — Она оглядывается по сторонам. — Черт возьми, свечи, вазы и журналы тоже не твои.

Она громко отчитывает меня язвительным и высокомерным тоном, и я слишком озадачена этим, чтобы как-то возразить. Не то чтобы я была особенно сообразительна в подобных ситуациях, но то, как она разговаривает со мной, полностью лишает меня дара речи, несмотря на то, как сильно мне хотелось бы дать ей отпор. Как я уже упоминала, подходящие реплики всегда приходят ко мне гораздо позже — в отличие от Джун, которой всегда есть что ответить сразу, — и в этом я ей крайне завидую.

— Чтобы было понятно: ты здесь не живешь. Тебе нельзя ничего трогать и передвигать.

— Ты серьезно?

К сожалению, слова доносятся не из моего рта, как бы я этого ни хотела, они принадлежат довольно рассерженной Джун, которая незаметно появилась в дверном проеме с банными принадлежностями под мышкой, в бирюзовом тюрбане из полотенца на голове, уже одетая и накрашенная, но все еще в розовых плюшевых тапочках.

Сара резко вздрагивает, прежде чем повернуться к Джун, которая подходит и встает рядом со мной. Я виновато смотрю на подругу, поджав губы. Если бы она дала нам немного больше времени, то мне обязательно пришла бы в голову какая-нибудь хорошая фраза, которую я смогла бы донести до Сары. Да, обязательно…

— Ты, как я понимаю, вернулась домой не больше двух минут назад, и вместо того, чтобы вести себя как нормальный человек, строишь из себя надменную суку! — продолжает Джун, что только злит Сару еще больше, и она прищуривается.

Что касается меня, то я тем временем мысленно болею за лучшую подругу, чувствуя себя девочкой-чирлидером, танцующей с помпонами в ее поддержку. В то же время с другой стороны на сцену выходит моя совесть и почему-то хочет защитить Сару. Я тихонько вздыхаю. Наверное, потому что она кое в чем права — я не живу здесь, это не моя комната. И не мои вещи.

— Наверняка она не имела в виду ничего плохого — я с трудом верю, что говорю это, но не могу иначе.

— Ах, нет? Значит, она не была грубой и неприветливой?

Судя по тону, с которым Джун задает мне этот риторический вопрос, Сара ведет себя так нередко и, видимо, даже по отношению к ней. Они разгневанно смотрят друг на друга, и если представить их персонажами мультфильма, то сейчас их глаза загорелись бы красными огнями и они, вероятно, пулялись бы лазерными лучами.

— Я начала прибираться здесь, — добавляю я, но Джун и так знает, о чем я говорю. Она отводит взгляд от своей соседки и осматривает помещение, в котором мы находимся.

— Ну и? Комната выглядит немного иначе, но я не вижу никакой новой мебели или чего-либо, что ты выбросила или сломала. Так что нет никаких причин вести себя как дерьмо.

Теперь она снова смотрит на Сару.

— Она здесь только гостья, не более того. Помни это! Может быть, тебе стоит объяснить ей это еще раз. Гости, как правило, не наводят порядок в чужих домах.

— А хозяева этих домов, как правило, не такие резкие и невежливые, как ты! — энергично парирует Джун. Что бы я сейчас ни сказала, ее уже не остановить. Энди-чирлидер внутри меня так же победила мою совесть, вытеснив ее из поля зрения, и теперь радостно взрывала конфетти-хлопушки.

Давай, Джун! Вперед, вперед, вперед!

— Энди находится тут, потому что я этого хочу, и я тоже здесь живу. Она ничего не сломала, все журналы принадлежат мне, а диски с фильмами, как и большинство книг, были принесены из библиотеки. Твои личные вещи никто не трогал. Ой, подожди-ка, никто и не смог бы, ведь ты заперла дверь! А эта комната настолько же моя, как и твоя. Точнее, она вообще не наша, Сара! Она принадлежит, блин, администрации общежития. Так что прекрати вести себя как ребенок, найди в себе хоть немного доброты и человечности и хоть раз сделай вид, что для тебя важно что-то, кроме тебя самой.

Никто больше не произносит ни слова. Я едва смею дышать. И пока Сара, сердито фыркнув, берет чемодан и толкает его к своей комнате, пристально смотрит на меня, будто я была тараканом, которого она не прикончила первым ударом, но которого она определенно собирается добить со второго раза. Однако я выдерживаю ее взгляд, вместо того чтобы опустить глаза.

После того как Сара скрывается у себя за дверью, Джун смотрит на меня в замешательстве. Она закрывает входную дверь, чтобы другие студенты больше не заглядывали время от времени посмотреть, что тут у нас происходит, и затем утаскивает меня в свою комнату. Здесь нас окружают приятные пастельные тона.

— Я не должна была трогать ваши вещи, это действительно не моя полка. Мне жаль… Я не хотела, чтобы из-за меня тебе снова пришлось ругаться с ней. Но, слушай, ты была права! Она та еще стерва.

— Что? Энди! Я посмотрела на тебя так, потому что не понимаю, как Сара могла так мерзко вести себя с тобой! Иногда я просто отказываюсь верить, насколько отвратительной она может быть. — Джун делает несколько глубоких вдохов и выдохов и бросает сумку для банных принадлежностей на свою широкую двуспальную кровать, застеленную пушистым пледом. — Я не хотела так шуметь, я знаю, как сильно ты ненавидишь, когда люди повышают голос и ругаются, но другого пути у нас нет. Мы даже не можем смотреть друг на друга без злости. Последние несколько месяцев она ведет себя как настоящая тварь, я больше не могу этого выносить.

Не скажу, что могу понять ее — как, впрочем, и саму Сару, — независимо от того, как вела себя ее соседка. Кроме того, я вынуждена признать, что Джун не хочет смотреть правде в лицо. Я действительно не живу здесь, и сейчас я все еще понятия не имею, куда мне податься со всей моей одеждой, книгами и другими вещами. Проблема не в ней, не в Саре, не в уборке, а в том, что у меня нет никаких иных вариантов.

— Джун? — Как будто зная, что последует за этим, она уворачивается от моего взгляда и начинает бесцельно водить какой-то безделушкой влево-вправо по своему совершенно заваленному письменному столу, который в основном служит ей туалетным столиком. Независимо от того, как часто я буду наводить на нем порядок, на следующий день он будет выглядеть снова так же. Так было всегда, даже у нас дома. — Давай сходим поедим куда-нибудь и поищем комнату или квартиру для меня, прежде чем я пойду на свое собрание. Чем раньше мы начнем, тем лучше. Нет смысла откладывать.

Конечно, в течение последних нескольких недель я изо всех сил старалась найти что-то еще из дома, но безрезультатно. Все приличные квартиры и комнаты исчезали довольно быстро, либо были слишком дорогими, или же оттуда до Харбор-Хилл можно было добраться только на автобусе или поезде и не меньше чем за три часа. Тем не менее, хочу я этого или нет, доступная цена — это критерий номер один в моем списке. Следующим по важности будет местоположение жилья, так чтобы дорога до университета на автобусе занимала не больше двух часов.

Я делаю несколько шагов, преодолевая короткое расстояние между нами, и обнимаю Джун со спины.

— Ты должна жить здесь, Энди. Таков был наш план. Нам надо держаться вместе, — почти шепотом бормочет она, и по голосу я слышу, как сильно она этого хочет. Точнее, я и без того знаю это наверняка, потому что сама хотела бы, чтобы все сложилось таким образом. Но некоторым вещам не суждено сбыться. А другим вещам просто требуется больше времени.

Но мы сделаем все возможное.

* * *

Джун никогда не скрывала, что ей не нравится Сара, но я не знала, насколько сильно они не выносят друг друга. Моя лучшая подруга, вероятно, намеренно не хотела этого, потому что понимала, что в противном случае я бы никогда не согласилась остаться с ними на неопределенный срок. Я думала, что это были обычные разногласия, незначительные претензии, но почему-то сейчас я не могла избавиться от ощущения, что между ними развилось нечто гораздо большее, чем обычная неприязнь. В конце концов, такой глубинный гнев и раздражение должны были иметь какое-то основание.

Не сейчас. Позже я расспрошу ее об этом. Но теперь мне надо полностью посвятить себя тому, ради чего мы пришли сюда.

Ноутбук Джун стоит на столе между нами, развернутый по диагонали, так что мы обе хорошо видим рекламные объявления, которые отображаются на экране.

Две комнаты, в подвале, без окон — звучит жутко.

Одна спальня, ванная комната и кухня — все в одном. Я нахмурилась.

— Как они это себе представляют? Я имею в виду, разве кто-то может пользоваться туалетом и готовить одновременно? — спрашиваю я у Джун в перерыве между глотками горячего шоколада, и ей приходится быть осторожной, чтобы не поперхнуться и не выплеснуть кофе на стол.

— Как насчет этого предложения? — Я указываю на объявление ниже.

— Подожди, сейчас посмотрим.

Джун высовывает язык. Виден лишь его кончик, и кажется, будто она его при этом немного подкручивает. Она всегда так делает, когда концентрируется на чем-то.

— На другой стороне залива, и… ого!

— Более двух тысяч долларов, — шепчу я. — Две просторные и светлые комнаты, недалеко от университета.

— Мы знали, что тут недешево, но… — Джун не заканчивает фразу, но это необязательно.

Эта квартира одна из самых простых, без излишеств… — пугающая мысль пронзает мою голову, и волна отчаяния охватывает меня. Пока Джун прокручивает список предложений и объявлений о поиске соседей по комнате, у меня появляется неприятное чувство в животе. Может, надо было подождать? Стоило не торопиться, остаться дома еще на год и найти там работу, чтобы отложить больше денег?

Неужели я не справлюсь?

— Спальня, кухня, небольшая ванная комната. Всего полчаса на автобусе и довольно дешево, — оценивает Джун.

Она открывает фотографии, и они смотрятся неплохо — не слишком тесно, зато опрятно и чисто, для меня было бы абсолютно достаточно. Я уже готова обрадоваться, пока не читаю описание.

— Договор аренды должен быть подписан минимум на два года. — Я разочарованно потираю рукой шею и глубоко вздыхаю. — Сохрани это объявление. Если мы не найдем ничего другого в ближайшие дни, я вернусь к нему. Это лучше, чем ничего.

— Ты уже подала заявку на место в общежитии на следующий семестр?

Я киваю.

— Да, подала. Будем надеяться, что ее одобрят.

Если нет… Тогда я не смогу полностью закончить учебу без дорогостоящего кредита. А мама всегда говорила, что тратить деньги, которые тебе не принадлежат, — это крайняя мера. Уж никак не первый и, конечно, не самый лучший вариант. Квартира с последнего объявления достаточно дешевая, но если бы мне пришлось остаться там на два года, несмотря на то что вместо этого можно было бы получить комнату в общежитии, которая стоит намного дешевле…

— Все будет хорошо, — смело говорит мне Джун и ласково толкает меня в бок. — Лучше подумай о том, как не потерять работу в баре, на которую ты только что устроилась.

— Спасибо, я и так уже вся в предвкушении, — бормочу я, от чего она только смеется. — Да, ты можешь смеяться! Тебе не придется стоять там и смотреть в лицо своему боссу, которого твоя лучшая подруга облила алкоголем. Еще раз спасибо.

— Он наверняка давно забыл об этом. А сейчас с меня хватит! — Джун энергично захлопывает крышку ноутбука. — Мы найдем тебе что-нибудь. Если не сегодня, то завтра или на следующей неделе.

— Джун, — тихо протестую я. Будет лучше, если мы не станем откладывать этот вопрос.

— Давай сделаем перерыв, — просит она, и я соглашаюсь. Поищу еще потом сама. — А пока ты поживешь у нас, как договаривались. Если Сара снова начнет возникать, я поговорю с ней, в конце концов, ты теперь будешь спать в моей комнате, а не на «нашей общей площади», как она это называет. Ничего, переживет как-нибудь.

— Надеюсь. Если что, я могла бы провести первые несколько дней в мотеле или чем-то подобном, но… так я сразу потратила бы приличную часть оставшихся денег, которые нужны мне для учебы и арендной платы за первый месяц…

Мне и так стыдно, что у меня есть эти деньги. Такая глупость… Джун сразу понимает, что происходит в моей голове.

— Энди! Прекрати. Твой отец будет в порядке, а Лукас — тем более. Сейчас ты должна позаботиться о себе. А в остальном: ты ничего не могла изменить.

— Знаю.

Но от этого мне не легче. Я скучаю по маме.

Я не говорила Джун, что от моих сбережений на колледж почти ничего не осталось. В любом случае она, вероятно, догадывается сама, поскольку у нее есть особое чутье на подобные вещи и она знает, что в нашей семье происходило в последние годы, ведь она была с нами. Но если бы я сказала вслух, это стало бы более реальным, более страшным. И я не хочу этого.

Джун делает еще глоток кофе и слегка морщит лоб.

— А когда тебе нужно идти на это служебное собрание?

Мы обе смотрим на часы, и я едва могу сдержать крик. Я отчаянно вскакиваю и в панике хватаю свой рюкзак.