ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН ПЛЮС. Откровенная поэтическая энциклопедия нашей жизни

АС Ватрушкин, 2018

Данная книга – уникальная произвольная переделка (ремейк) выдающегося произведения А.С. Пушкина. Её главным принципом и особенностью является использование в качестве основы первых строк всех строф оригинала, в результате чего был полностью переработан весь текст. При этом были сохранены ключевые сюжетные линии, структура и онегинская строфа первоисточника. В текст в переработанном виде включены восстановленные по пушкинским черновикам многочисленные пропущенные в печатной редакции места. Он дополнен написанными по тому же принципу самостоятельными четверостишиями, не имеющими отношения к фабуле романа и обыгрывающими самые разнообразные стороны окружающей действительности, а также некоторыми кусками, созданными «с нуля». Всё содержание произведения сильно актуализировано и характеризуется автором как откровенная поэтическая энциклопедия нашей жизни. Сочинение представляет собой очень увлекательное и забавное чтение, которое понравится каждому.

Глава вторая

1.

В деревне, где скучал Евгений,

Колхоза не было ещё

И рост бунтарских настроений

Все обсуждали лишь общо́.

Здесь жили при феодализме

И крепостном абсолютизме,

И сам народ не знал тогда,

Как быт изменят и когда.

Хозяин новый жил в усадьбе,

Не зная, чем себя занять

И как же на судьбу пенять,

Совсем не думая о свадьбе,

А лишь витая в облаках,

Как барышня в младых годах.

2.

Почтенный за́мок был построен

Сто сорок девять лет назад

И к юбилею перекроен

Как петербургский Летний сад:

Дворец, бассейн, фонтан, скульптуры,

Ограда фейковой культуры,

Фигуры чудищ и людей

Среди диковинных зверей.

А в комнатах полно портретов

Малоизвестных мастеров,

Намалевавших тьму холстов

Вождей, писателей, поэтов,

Прославивших прошедший век,

Растаявший, как вешний снег.

3.

Герой в покоях поселился,

Где дядя жил, как царь и бог,

И вёл финансы, но не спился,

Хоть стал в годах здоровьем плох.

От дяди во дворце осталось

И всё наследнику отда́лось,

Что нужно было старику,

Вдовцу, купцу, холостяку:

Диваны, стулья, стол и кресла,

Шкаф с батареей местных вин,

Фортовый лондонский камин,

Где холодами грел он чресла.

Теперь весь этот антураж

Освоил новый барин наш.

4.

Один среди своих владений,

Чтоб сбросить нудную хандру,

Посредством долгих размышлений

Решил затеять он игру.

Поклонник тайный якобизма

И прочего либерализма,

Он с крепостного мужика

Ярмо снял рабского быка,

Оставил лишь налог фискальный

И отучал деревню пить,

Заставив барство говорить,

Что этот дурень ненормальный,

Столичный странный пришлый сэр —

Французский révolutionnaire.

5.

Сначала все к нему езжали

Испить вина не по звонку,

Но только больше нагоняли

На парня мрачную тоску.

Когда же это всё достало

И более не умиляло,

Он объявил гостям бойкот,

Сбегая через чёрный ход,

Лишь только бы не видеть лица

Таких назойливых господ,

Не знающих других забот,

Кроме желанья веселиться,

Пока страдающий народ

Мозолью добывает МРОТ.

6.

В свою деревню в ту же пору

Боярин новый заглянул,

Подвергнуть строгому надзору

Труд управленческих акул.

Он звал себя Владимир Ленский,

Имел билет студента членский,

Поэт, философ, шахматист,

По взглядам антироялист.

Его все ФИО так похожи

На чьи-то, просто зуб даю!

Встряхну-ка память я свою!

В мозгу всплывают два вельможи:

Один — «слуга», другой речист,

Один был вождь, а тот — артист.

7.

От хладного разврата света,

Что так Онегина сдавил,

Владимир в образе эстета

Ещё совсем не пригубил.

Он, из мечтателей мечтатель,

Был смысла жизни изыскатель,

В любовь и дружбу верил он

И ими не был удручён.

Не будем юного поэта

Разочаровывать пока.

Дай бог Евгения тоска

Его не выключит с рассвета,

Когда как будто невзначай

Не хочется скакать на чай.

8.

Он верил, что душа родная

Его ждёт где-то, как сестра:

Актриса, может, заводная,

А может, фрейлина двора;

Что все друзья, как мушкетёры,

Известные всем бузотёры

Атос, Портос и Арамис,

Искать не будут компромисс,

А вмиг свои достанут шпаги

И с криком: «Все за одного!» —

Хоть в сито превратят того,

Кто встанет на пути отваги,

А также честь заденет тех,

Кто знает клич: «Один за всех!»

9.

Негодованье, сожаленье,

Любовь, мечта, бравада, честь —

Всей массы чувств переплетенье

В его душе не перечесть.

Он был природным менестрелем

С всегда заполненным портфелем

Баллад, романсов, стансов, од,

От коих тащится народ.

И лира барда не молчала

Ни дня, ни часа, никогда

И, хоть ломалась иногда,

Затем надолго оживала,

Спать не давая молодца́м,

Деви́цам, матерям, отцам.

10.

Он пел любовь, любви послушный,

Он стал рабом земных страстей,

В мечтах своих был весь воздушный,

Пегас неведомых мастей.

Он воспевал Луну и небо,

Присущий им эффект плацебо,

Что дарит каждому юнцу

Мечтательность как чувств ловцу.

В свои всего лишь восемнадцать

Он не успел всерьёз познать,

Но брался смело воспевать,

Как старец глубоко за двадцать,

Разлуки смутную печаль,

Чуть видимую сквозь вуаль.

11.

В пустыне, где один Евгений

Был образованный, как он,

Средь деревенских поколений

Стихи лишь навевали сон.

Идиотизм крестьянской жизни

Рождал людей, что, словно слизни,

Уныло думали о том,

Как не остаться с полым ртом.

И все их скучные беседы,

Будь барин ты иль крепостной,

Вращались у земли родной.

Они все были домоседы.

Прочь поэтическую даль,

У них своя здесь пастораль!

12.

Богат, хорош собою, Ленский

Был очень лакомый кусок

Для хищниц в такт под танец венский,

Чтоб приготовить свой сачок.

Залезть в карман такой рыбёшки —

Мечта молоденькой бабёшки,

Дабы оставить без гроша

Влюбившегося малыша.

Наш лирик от затей подобных

Был чрезвычайно далеко

И в сети мог попасть легко

Очарования способных

Красавиц русских неземных,

Что в странах не сыскать иных.

13.

Но Ленский, не имев, конечно,

Идей отдать свой кошелёк,

С Онегиным сдружился спешно,

Ведь тот был не такой хорёк.

Они сошлись: пятак и пфенниг,

Футбол и регби, лом и веник.

Сошлись несхожие миры:

Мир эйфории, мир хандры.

Что можно ждать от этой дружбы,

Когда контакт катод — анод

Даёт нам PN-переход

И передатчику срок службы?

Что вдруг случайная искра́

Не доведёт их до добра.

14.

Но дружбы нет и той меж нами,

Одни сплошные миражи,

Мы налетаем, как цунами,

На вражеские рубежи.

Мы так стремимся в компаньоны,

Рабов похмелья легионы,

Что пойло дружбы пьём одно —

Лосьон с метилом как вино.

А наш Онегин одинокий

По снисхождению души

В полях затерянной глуши

Призрел поэта зов далёкий,

Припомнив, точно наяву,

Прогулки с Другом на Неву.

15.

Он слушал Ленского с улыбкой,

Но не смеялся до конца,

Чтоб так своей манерой гибкой

Никак не обижать юнца.

Он полагал, что возраст барда

(Ещё нет даже бакенбарда!)

Ему способен всё простить

И что нельзя того винить

За романтизм и за наивность,

Сентиментальность и восторг

(Об этом неуместен торг),

За молодую примитивность

Во взглядах на людской порок —

Поймёт, когда наступит срок!

16.

Меж ими всё рождало споры,

Но к дракам вовсе не вело,

Мировоззренческие ссоры

Впервые видело село.

И физике от них досталось,

Как той, похоже, не мечталось,

И математики цена

Была для них подтверждена.

Им в химию пришлось внедриться

И астрономию задеть,

Сольфеджио немного спеть,

В историю чуть углубиться.

В итоге весь спектр бытия

Объят был так от А до Я.

17.

Но чаще занимали страсти

Места в беседах молодых,

В словах Онегина — отчасти,

У Ленского — аж на двоих.

Евгений с опытом бесценным

Предстал наставником отменным,

И ученик с открытым ртом

Внимал ему своим умом.

Но в общем всё сводилось к мненью

У рассуждавших визави:

Блажен здесь всяк в своей любви,

Пока подвергнут он волненью

И может слёзы проливать

Или от счастия сиять.

18.

Когда прибегнем мы под знамя

Пенсионерского житья,

Мы в сердце обнаружим пламя

Для курсов кройки и шитья.

Но больше всех нам интересны

Теперь лишь темы, что не пресны,

То бишь клубничный адюльтер,

Чем полн эфирный интерьер.

О нём вещают нам с экранов

И каждый день, и каждый час

Во всех деталях, без прикрас

Для нас, российских телеманов,

Гордон, Малахов, тёток ряд.

Ну что с них взять — пусть говорят!

19.

Зато и пламенная младость

Всем людям на Земле дана,

Чтоб эту ветреную сладость

Другим поведать и сполна.

А если ты ещё писатель,

Клейма поэта соискатель,

То у тебя один лишь путь —

Скажи об этом, не забудь.

И Ленский всласть заговорил.

Онегин слушал, слушал, слушал

И всё рассказанное кушал,

Дверь в царство грёз приотворил.

Рассказ был явно не дурён,

А бард вполне себе умён.

20.

Ах, он любил, как в наши лéта

Так любят только чудаки,

Как лишь Ромео и Джульетта

Желали сердца и руки.

Совсем по-книжному, по-детски,

По-комсомольски, по-советски,

Как в стародавни времена

Любить учила нас страна.

Так платонически до срока,

С фантазиями и в мечтах,

С парениями в облаках,

С разлукой горькой издалёка.

И томно ждал, когда же вновь

Своей он Ольге даст любовь.

21.

Чуть отрок, Ольгою пленённый,

Крадучись, не спросясь отца,

К ней путь он торил потаённый,

Встречал у заднего крыльца.

Им было только по тринадцать,

Родня ждала по восемнадцать,

Когда б взаимно их отдать,

Чтобы на свадьбе погулять.

Ну а пока они резвились,

Играли в прятки целый день,

Тень наводили на плетень

И так в усладу веселились.

А как за то на них пенять?

Они боярская ведь рать!

22.

Она поэту подарила

Жучка, букашку, артишок,

Его тем самым вдохновила

На первый в жизни свой стишок.

Сперва писал он про животных,

Про флору, комаров болотных,

Потом пришла к нему напасть

Петь человеческую страсть.

Уединяясь под луною,

Дорожку лунную торя́,

Под лунным светом фонаря

К луне стремился он душою,

Чтоб ей негромко рассказать

Про Ольги всю деви́чью стать:

23.

Всегда скромна, всегда послушна

И на душе ни грамма зла,

К округе всей великодушна,

Но с ухажёрами смела;

Её все формы налитые,

В спираль кудряшки завитые,

Змеи́нка вздёрнутой губы,

Глаза, как яхонт, голубы…

Такой портрет, не скрытый маской,

Писать, наверное, бы мог

Один да Винчи (не Ван Гог!)

Своей непревзойдённой краской.

Пусть Ольга только подрастёт,

Мужской журнал её найдёт!

24.

Её сестра звалась Татьяна,

Чьё имя есть в календаре,

Латинское, но без изъяна,

А именины в январе.

Конечно, лучше бы Оксана,

Олеся, Юля иль Снежана,

Но вот такие имена

Тогда не ведала страна.

А что предложит заграница?

Совсем не милые Мадлен,

Матильда, Хельда иль Марлен

(То ли актриса, то ль певица).

Похоже, тут ни дать ни взять,

Не лучше ли к своим опять?

25.

Итак, она звалась Татьяной.

Как в доме старшая сестра,

Ходила в обуви сафьянной,

С серёжками из серебра.

Не скажем, что была красива

Иль на худой конец смазлива,

Ведь старшая не может дочь

Быть младшей копией точь-в-точь.

Хоть не была она принцессой

И салки отвергала в крик,

Зато читала много книг

И стать мечтала баронессой.

Кто ж из невест не заражён

Желаньем дёрнуть за кордон?

26.

Задумчивость, её подруга,

Вила́сь над ней, как фимиам,

Пока вся детская округа

Устраивала шум и гам.

Меланхоличная натура,

Оригинальная фигура

Порой с зари до темноты

Ждала свершения мечты.

Хотя бы куклу нарядила

И песню на ночь спела ей,

Чтоб та уснула поскорей,

А утром платьице ей сшила,

Как делают принцессы все,

Купаясь в созданной красе!

27.

Но кукол даже в эти годы

Малявка не хотела знать,

Она любила эпизоды

Из страшных сказок смаковать.

О том, как серенький волчишко

Без спросу заходил в домишко

И бабушку готов был съесть,

Предложена была бы честь.

Или про то, как он к козлятам

Ломился хитро вечерком,

Чтоб там сожрать их всем гуртом.

Урок всем маленьким ребятам:

Не открывайте сами дверь,

Когда в крыльцо стучится зверь!

28.

Она любила на балконе

Встречать ревущую грозу,

Когда в шальном аттракционе

Включают молнии фрезу,

И ветер по селу гуляет,

И ливень ямы наполняет,

И быстро наступает ночь,

И день спешит убраться прочь.

Зимой во время лютой стужи

Она садилась у окна

И, сценою поражена,

Смотрела, как на льду из лужи

Воробышки, собравшись в круг,

Клюют всё, что кидают с рук.

29.

Ей рано нравились романы

Тех европейских мастеров,

Кем упивались книгоманы

От девочек до стариков,

Но только не её папаша.

Наоборот, её мамаша

Досугом длительным своим

Из долгих лет и долгих зим

Взапой читала все новеллы,

Что привозили из столиц

Для развлечения девиц,

Особенно все те разделы,

В которых мерзкий аморал

Простых бедняжек обижал.

30.

Она любила Ричардсона,

Его Клариссу, Харриéт,

Хвалила Чарльза Грандисона,

А сэра Ловеласа — нет.

Все эти слёзные сюжеты

Так тонко были им воспеты,

Что даже сам Жан-Жак Руссо,

Чей бюст отлит мадам Тюссо,

Такой же труд потом затеял,

Создав роман на радость всем.

На мать Татьяны между тем

Он чувства давние навеял,

Когда она была юна

И в офицера влюблена.

31.

Как он, она была одета,

Похожий стиль, похожий вкус,

Она — от блещущего света,

Он — словно истовый француз.

Они хотели пожениться,

Создать семью и удалиться

Для жизни в дальний гарнизон.

Но этот странный моветон

Совсем расстраивал все планы

Родни невесты, и её

Другому óтдали. Житьё

В деревне, где козлы, бараны,

Коровы, яйца, кобели,

В привычку барыни вошли.

32.

Привычка усладила горе,

Жена забыла жениха

И мужа полюбила вскоре,

Точно свинарка пастуха.

Весь сельский быт ей был по нраву.

В угоду крепостному праву

Она порядки завела,

Отняв у мужа все дела.

Но чуть не стала Салтычихой,

Забрав над сельским миром власть,

И в этом испытала страсть.

Бывает то же и с крольчихой,

Что возле выводка сидит,

За каждым кроликом следит.

33.

Бывало, писывала кровью

На псарне спины крепостных,

Как всадник хлещет не с любовью

Тугие крупы пристяжных.

С годами сердце подобрело,

Она решила, что не дело

Своих кормильцев грубо сечь,

Достаточно лишь зло пресечь,

Дав пару раз по лбу служанкам,

Дабы готовили обед

Из супа, риса и котлет

На зависть городским мещанкам.

На то служанки нам даны,

Чтобы умели печь блины.

34.

Но муж её любил сердечно

И закрывал на всё глаза,

Давал ей денег бесконечно,

Не нажимал на тормоза.

Они так жили не тужили,

Всю жизнь хозяйству посвятили,

Как говорится, муж-жена —

Одна в деревне сатана.

Как и положено, знакомство

Они водили с тем, кто есть,

Чтобы отдать соседям честь

И, кстати, показать потомство.

Так испокон заведено,

Так будет — то-то и оно.

35.

Они хранили в жизни мирной

Войны прошедшей багажи,

У них на площади обширной

Нарыты были блиндажи.

Они достались им в наследство

Через французское посредство

В момент похода на Москву

Армады маршала Даву́.

Хранились там снаряды, ружья,

Три бочки пороха, фитиль.

Ну как же это сдать в утиль —

Тащили всё аж из Прибужья!

Чтоб не бояться нам войны,

Готовиться мы к ней должны!

36.

И так они старели оба

И постарели наконец,

Но счастье их любви до гроба

Однажды оборвал Творец.

Супруг скончался спозаранку,

Забрав в гроб саблю-иностранку,

Что обронил в тот злой мороз

Французский тонущий обоз.

С таким трофеем похоронен

Солдат Суворова был в склеп.

Делил он честно ратный хлеб

С полком, и не был флаг уронен.

От Измаила и до Альп

Снимал со всех врагов он скальп.

37.

Своим пенатам возвращённый

После учёных долгих лет,

Владимир Ленский, поражённый,

Узнал, что многих больше нет.

Некрополь посетив семейный,

Он памятник нашёл трофейный

С той самой саблей, и в ответ

Подумал про себя поэт:

«Увы, мой тесть потенциальный,

Как жаль, что больше нет тебя!

Я думал тайно про себя,

Что я уже твой зять реальный.

Но всё же обещаю я,

Что выйдет Ольга за меня».

38.

И там же надписью печальной

Он удостоил предков прах,

Что под плитой мемориальной

Лежат, его скрывая страх.

Как рано все они уходят,

Детей до загса не доводят,

И не увидеть им внучат,

Что на всю улицу кричат.

И возраст их совсем не дряхлый,

Чтоб отправляться в вечный путь,

Зачем же вянуть как-нибудь,

Как сорванный цветочек чахлый!

Сын божий, жить ты должен век,

Тебе ведь имя — Человек!

39.

Покамест упивайтесь ею,

Второй главою баловства,

Вдогонку ей, коль я сумею,

И третья прилетит глава.

И так неспешно шаг за шагом,

С большим или не очень лагом

Я завершу свой долгий бег

При помощи библиотек.

И под конец, быть может, выйдет

Из глубины словесных руд

Какой-нибудь забавный труд,

С которым вся печаль изы́йдет.

И вкусу он не навредит,

И памяти не осквернит.

40.

И чьё-нибудь он сердце тронет,

И тем я буду поощрён,

Что, если вдруг оно застонет,

Ему чуть-чуть поможет он.

А кто-то, может, посмеётся,

От смеха даже надорвётся

Или хихикнет просто так

И скажет: «Во даёт, чувак!»

Но будут и такие тоже,

Кого ничто не прошибёт

И кто поставит незачёт,

Промолвив: «Что я вижу, Боже!»

Ну что ж, на то и Пушкин он,

Что не создать его нам клон.