Дело побежденного бронтозавра

АНОНИМУС, 2023

Во дворе собственного загородного дома убит молодой священник Георгий Вельяминов. Он не вел миссионерской деятельности и был известен только узкому кругу прихожан. Кому мог помешать отец Георгий? Орест Волин пытается найти ответ на этот вопрос и приступает к расследованию преступления. Тем временем генерал Воронцов расшифровывает новую порцию дневников Нестора Загорского. На этот раз они связаны с событиями 1904-1905 годов. Русско-японская война в самом разгаре. Нестор Загорский раскрывает в Санкт-Петербурге шпионскую сеть, которой руководит японский подданный Кэндзо Камакура. Камакура арестован. В ходе дальнейшего расследования всплывают любопытные детали, указывающие на связь Камакуры с представителем Польской социалистической партии капитаном Шиманским, который обладает секретными сведениями, способными нанести огромный урон России. Шиманский бежит из Петербурга. Загорский вместе с Ганцзалином отправляются на его поиски.

Глава третья. Быстрая смена караула

Вагон-ресторан был почти полон, так что Загорский с Ганцзалином не сразу нашли себе свободное место. Слева по ходу поезда располагались двухместные столики, справа — столики на четыре персоны.

— Где устроимся? — спросил Загорский у Ганцзалина.

— Здесь, — отвечал помощник и решительно указал на четырехместный столик справа.

Нестор Васильевич пожал плечами: на его взгляд, им вполне бы хватило двухместного.

— Вам бы хватило, а мне бы не хватило, — отрезал китаец и, пока господин не передумал, быстренько уселся за облюбованный стол. Статский советник, покачав головой, присоединился к помощнику.

Мягкие кожаные полукресла, накрахмаленные скатерти, белоснежные салфетки в салфетницах, вазы с цветами на столах — все выглядело чрезвычайно мирно, и никак нельзя было догадаться, что поезд следует прямым ходом в места, где люди убивали друг друга всеми возможными способами за идеи весьма туманные и отвлеченные, а большинству из них и вовсе чуждые и непонятные.

— Роскошно, — сказал Ганцзалин, внимательно оглядывая вагон-ресторан. — Интересно, солдаты, которые едут в нашем поезде, ходят сюда обедать?

— Боюсь тебя огорчить, друг мой, но, думаю, сюда не ходят даже офицеры, которые этих солдат сопровождают, — отвечал Загорский. — Большинству из них это просто не по карману — исключая высшее и старшее офицерство. Да никто и не пустит простого армейского служаку туда, где обедают господа из первого и второго классов.

Он открыл принесенное официантом меню и теперь рассеянно его просматривал. Потом хмыкнул.

— Впрочем, я не совсем прав. Война видна и тут. Из закусок подают разные бутерброды, в том числе с паюсной икрой, а также волованы, яйца, французский хлеб и сдобные булки. Из напитков — чай, кофе, воды, клюквенный квас и молоко. Горячее — щи, суп с курицей и консоме. Кроме того, селянка, бефстроганов, салат оливье, а также холодный ростбиф, ветчина и язык. Негусто, друг мой.

— Это вам все-таки не «Палкин», а вагон-ресторан, — проворчал помощник.

— На заграничных поездах в вагонах-ресторанах такого класса можно было закусить куда интереснее, — возразил Нестор Васильевич. — Говорю тебе, все дело в войне, рано или поздно она почувствуется всюду. Если, конечно, мы не прекратим ее в ближайшие же месяцы.

Ганцзалин пожал плечами: кто же ее прекратит? Японцы? Тогда зачем бы было ее затевать? Единственный способ прекратить войну — это выиграть ее.

— Или проиграть, — отвечал Нестор Васильевич. — Как ни печально, стоит рассматривать и такой вариант развития событий.

Помощник отвечал, что Россия не может проиграть Японии, это совершенно невозможно. Несопоставимы размеры, ресурсы — человеческие и финансовые. Отчизна их похожа на гигантского доисторического ящера, который разворачивается медленно, но уж если развернется, затопчет все вокруг.

— В том-то и дело — когда еще он развернется, этот ящер, — отвечал Загорский. — Пока он будет разворачиваться, ему откусят хвост и погрызут ноги. На войне надо действовать не просто отважно, этого у наших солдат хватает, на войне надо действовать быстро и точно. А с этим, как видишь, у нас большие трудности. Нет, конечно, как бы ни складывалась ситуация, японцы не захватят Россию и не принудят ее к капитуляции. Однако они смогут серьезно потрепать наши войска на Дальнем Востоке. Чем, собственно, они сейчас и заняты.

— Чего желаете-с? — подскочивший официант наклонился к Загорскому, которого безошибочно определил главным в компании.

Нестор Васильевич посмотрел на него, прищурив глаз, и отвечал:

— Сказать откровенно, я бы желал, чтобы государь император и японский микадо как можно скорее договорились и заключили мир. Есть у вас возможность исполнить это мое желание прямо сейчас?

Официант от неожиданности потерял дар речи и только нерешительно топтался возле столика, не зная, как вести себя в столь сложном и двусмысленном случае.

— Очевидно, возможности такой вы не имеете, — заключил Загорский. — А раз так, дайте нам два бутерброда с икрой, чаю, салат оливье и две порции ростбифа.

— И квасу, пожалуйста, — добавил Ганцзалин.

Официант кивнул и исчез.

— Квасу? — удивился Загорский. — Намекаешь на свой патриотизм?

— Не намекаю, а прямо говорю, — проворчал Ганцзалин. — Сейчас такое время, когда русские, китайцы и все остальные должны сплотиться вокруг императорского трона и дать по морде японским мордам.

— Звучит несколько брутально, но особенных возражений не вызывает, — кивнул Нестор Васильевич.

После того как согласие по главным вопросам бытия было достигнуто, оба собеседника ненадолго умолкли, ожидая, когда официант принесет заказанное. Однако насладиться ужином в одиночестве им так и не удалось. Дверь вагона-ресторана открылась, и на пороге показалась барышня, одетая в серую амазонку. Заметив, что лицо хозяина неуловимым образом изменилось, китаец обернулся на дверь и замер.

— Я же говорил — знакомый голос, — безмятежно заметил Загорский.

Хотя Ганцзалин и Нестор Васильевич ранее видели эту барышню всего только раз, да и то совсем в другом костюме, они безошибочно ее узнали. Ниспадавшие из-под охотничьей шляпки глянцево-черные волосы, круглое лицо, большие темные миндалевидные глаза, чуть вздернутый очаровательный носик, слегка припухлые губы, с которых вот-вот должна была сорваться улыбка, газовый шарфик на шее, который, судя по всему, прикрывал недавно полученный порез. На них глядела невеста Камакуры-сенсея — в этом не могло быть никакого сомнения. К слову сказать, за спиной у нее маячил тот самый шатен, которого Ганцзалин заподозрил в шпионаже в пользу неизвестно какой державы.

Увидев Загорского, мадемуазель Алабышева, так и не ставшая госпожой Камакуровой, захлопала ресницами. На губах у нее возникла неуверенная улыбка, она на миг застыла на месте, видимо не зная, как поступить. Шатен выглянул из-за ее спины и внимательно осмотрел вагон-ресторан, видимо пытаясь понять, что ее так обеспокоило.

— Похоже, мы своим появлением поставили барышню в неудобное положение, — тихонько проговорил статский советник.

— Это она нас поставила, — пробурчал Ганцзалин. — Лично я никуда отсюда не уйду, пока не поужинаю.

— Благородный муж не должен стеснять даму, — с легким укором заметил статский советник.

— Благородный муж объелся груш, — парировал помощник. — Это во-первых. А во-вторых, Конфуций много говорил о мужчинах, но мало о дамах. Он говорил, что женщина — это низкий человек: если приблизишь ее, она сядет тебе на голову.

— Конфуций был сыном своего патриархального времени, — вздохнул Нестор Васильевич. — Сегодня, я думаю, он бы изменил свое мнение о женщинах.

— Ничего бы он не изменил, — возразил китаец. — Может, высказывался бы поосторожнее. Кому охота, чтобы бешеная феминистка ткнула тебя зонтиком в глаз?

Статский советник начал было говорить, что у Ганцзалина устаревшее представление о феминистках и об их бешенстве, но тут же и умолк. Стало ясно, что барышня Алабышева решила все же подойти к их столику. Возле нее ужом вился официант, пытавшийся сказать, что мест пока нет и лучше бы барышне прийти чуть позже, но она шла вперед решительно, словно и вовсе его не замечала. Спутник ее, которому, очевидно, официант надоел, просто отодвинул того в сторону и шел следом за барышней.

— Здравствуйте, господа, — сказала мадемуазель Алабышева, подходя к столику.

Загорский поднялся из-за стола и поприветствовал ее самым сердечным образом. Ганцзалин лишь привстал со своего места и скроил физиономию, которую при известном усилии воображения можно было бы счесть любезной.

Загорский тем временем перевел взгляд на спутника барышни. Теперь можно было рассмотреть его во всех подробностях. Это был мужчина лет тридцати, светлый шатен, роста скорее среднего, чем высокого, бритый, но с небольшими бачками, голубыми с поволокой глазами, прямым носом и тонкими, как будто все время поджатыми губами. Одет он был в штатское, но выправка выдавала в нем военного.

Алабышева представила его Загорскому как своего старинного друга, Павла Петровича Белоусова.

— А это вот господин Загорский, он спас мне жизнь, — несколько сбивчиво заявила Алабышева.

— Ей-богу, Анастасия Михайловна, вы преувеличиваете мои скромные заслуги, — засмеялся статский советник, подавая руку Белоусову.

Китайцу показалось, что, когда Алабышева назвала фамилию статского советника, глаза нового знакомого как-то странно вспыхнули. Правда, они тут же и погасли, так что вполне возможно, что он ошибся. Впрочем, некоторая видимая настороженность в повадке Белоусова все же сохранялась.

Нестор Васильевич с присущим ему дружелюбием пригласил Алабышеву и ее спутника присоединиться к нему и его помощнику. Снова позвали официанта, уточнили заказ, и наконец пришло время светских разговоров.

Выразив искреннее восхищение не по-сентябрьски теплой погодой, статский советник поинтересовался, какими судьбами оказалась мадемуазель Алабышева в поезде, следующем в военный Владивосток.

— Надеюсь, вы не завербовались сестрой милосердия, — сказал он озабоченно, — нынче это весьма опасное занятие, хоть и весьма патриотическое.

Барышня и спутник ее обменялись молниеносными взглядами, которых, похоже, статский советник ухитрился не заметить.

— Нет, — отвечала Анастасия Михайловна, — на такой решительный шаг моего патриотизма недостало. Я, собственно, и не во Владивосток еду, а в родное поместье, в Уфу.

— А господин Белоусов, очевидно, вас сопровождает, — благожелательно подсказал Нестор Васильевич.

Алабышева неожиданно улыбнулась. Она знает, о чем думает Загорский: только-только расстроилась ее свадьба, а с ней рядом уже новый кавалер. Не слишком ли быстрая смена караула? Однако все это лишь видимость. На самом деле, как уже говорилось, они с Павлом Петровичем всего лишь старинные друзья…

— Ну, откровенно говоря, я хотел быть для Анастасии Михайловны чем-то большим, чем просто друг, — с улыбкой проговорил Белоусов. — Но, увы, я не в ее вкусе. Вероятно, я слишком брутален и недостаточно похож на японца.

— Ах, Павел, перестаньте! — Алабышева хлопнула его по руке и принужденно засмеялась.

Ганцзалин посмотрел на хозяина, и Загорский в глазах его прочел: а этот Белоусов неплохо ведет свою игру. Нестор Васильевич слегка поднял брови — хорошо бы еще знать, что это за игра такая.

— Ну а вы, господин статский советник, для чего едете во Владивосток — по личным делам или по службе? — полюбопытствовал Белоусов.

— Я не говорил, что еду во Владивосток, — заметил статский советник, — но догадка ваша верна: мы с помощником едем именно туда, причем по делам служебным.

— И в каком же качестве вы туда направляетесь? — Вид у Белоусова был самый простодушный.

Алабышева метнула быстрый испуганный взгляд на Загорского.

— Я дипломат, — любезно отвечал Нестор Васильевич.

— Вот как? — удивился Белоусов. — Я-то полагал, что, когда говорят пушки, дипломаты молчат.

— Это не совсем так, — покачал головой Загорский. — Просто, когда говорят пушки, голос дипломатии не так хорошо слышен. Однако, уверяю вас, он становится очень весомым — особенно когда положение на фронте делается тяжелым. Настоящее занятие дипломата именно в том и состоит, чтобы заставить пушки молчать.

Белоусов покивал: да, это совершенно справедливо. Впрочем, что касается его, то он больше рассчитывает на убедительность пушек. Сейчас он проводит Анастасию Михайловну до дома и намерен сам отправиться на фронт добровольцем.

— Какова же ваша военная специальность? — полюбопытствовал Нестор Васильевич.

— Я инженер, — отвечал Белоусов, — эта специальность универсальная.

— Тогда вас, скорее всего, отправят в Порт-Артур, — заметил Загорский. — Сейчас инженеры нужны там не меньше, чем артиллеристы. А может быть, и больше.

Белоусов кивнул. Он слышал, что укрепления в Порт-Артуре не в лучшем состоянии. Ими уже после начала боевых действий всерьез занялись инженер Рашевский и генерал Кондратенко. Однако за несколько месяцев все равно не сделаешь то, что требует по меньшей мере нескольких лет. Кроме того, Порт-Артур — в тесной осаде, и пробраться туда через японские полчища совершенно невозможно.

— Опыт подсказывает мне, что для человека, поставившего перед собой по-настоящему большую цель, невозможного мало, — улыбнулся Загорский.

Беседа продолжалась под оливье, ростбиф и ветчину.

— Как тут уютно! — воскликнула мадемуазель Алабышева, осматривая вагон-ресторан. — Ни за что не подумаешь, что где-то далеко идет война.

Мужчины промолчали, один только Ганцзалин заметил, что война идет не так уж и далеко — всего через две недели езды они окажутся на театре военных действий.

— А что вы будете делать во Владивостоке? — поинтересовалась Алабышева. — Неужели войдете в сношение с японцами?

Загорский коротко заметил, что, если понадобится прекратить войну, он войдет в сношение хоть с самим чертом. Однако все дело в том, что в конфликте, кроме Японии и России, есть и другие заинтересованные стороны, с которыми, вероятно, и придется иметь дело.

— Что же это за стороны такие? — с любопытством осведомилась Анастасия Михайловна.

— С нашей стороны — Франция, с японской — Британия и Соединенные Штаты, — отвечал статский советник. — Правда, от Франции нам тут толку как от козла молока, ну, разве что моральная поддержка. Все-таки она слишком далеко от места событий.

Белоусов удивился: а Америка и Британия не слишком далеко?

— Видимо, недостаточно, — мрачно сказал Загорский. — Дальность тут определяется не расстоянием, а готовностью вмешаться в конфликт. Так вот, у англосаксов такая готовность имеется, а у наших друзей-галлов — нет. К тому же еще до начала войны французы заявили, что наш с ними союз относится только к европейским делам. Хотя, конечно, усилением Японии они тоже недовольны.

— А немцы? — с интересом спросил Белоусов. — Чью сторону занимают немцы?

Статский советник отвечал, что, насколько можно судить по газетам, в Германии на этот счет нет единого мнения. Формально она соблюдает нейтралитет. Говорят, правда, что император Вильгельм Второй благоволит России и пишет своему «кузену Ники» письма поддержки…

— Это поистине братская поддержка, — кивнула Анастасия.

Нестор Васильевич поморщился. Есть основания полагать, что родственные чувства тут ни при чем. Вильгельм еще до войны науськивал русского императора на Японию.

— Науськивал? — изумился Белоусов. — Какая странная у вас лексика применительно к коронованным особам.

Статский советник пожал плечами. Хорошо, если ему так больше нравится, пусть будет не науськивал, а подстрекал или подговаривал. Суть дела от этого не меняется: немецкий кайзер хотел этой войны и всеми силами ей способствовал.

Алабышева смотрела на Загорского с удивлением — но зачем это Германии?

— Вероятно, извечная немецкая привычка делить людей по национальному и расовому признаку. Стало известно, что на секретном докладе германского посланника в Японии кайзер собственноручно начертал следующее: «Русские защищают интересы и преобладание белой расы против возрастающего засилья желтой. Поэтому наши симпатии должны быть на стороне России».

Белоусов засмеялся. Вероятно, чтобы добраться до секретного доклада германского посланника, нашей разведке пришлось напрячь все силы? Нестор Васильевич покачал головой — вовсе нет. Когда речь идет о приятных вещах, их не прячут. Искать доклад не понадобилось: среди немцев нашлись люди, которые донесли до русских мнение своего императора.

— Тут важнее не это, — заметил статский советник. — Важнее сам подход кайзера, его националистическая позиция и убежденность в том, что белая раса стоит над всеми остальными.

— Но это ведь вещь, само собой разумеющаяся, — удивился Белоусов.

— Это для нас она само собой разумеется, а для японцев, китайцев, индийцев это вовсе не так очевидно, — тон у Загорского сделался сухим. — Наше пренебрежительное отношение к японцам как к макакам привело к тому, что мы проигрываем сражение за сражением. Мир меняется, и мы должны научиться жить на равных с другими народами и расами. В противном случае мы как народ потеряем то, что имеем сейчас.

При этих словах Анастасия как-то странно поглядела на статского советника. Белоусов несколько секунд тоже глядел на него с удивлением, но потом на лице его мелькнула тень догадки.

— Понимаю, — кивнул он, — вы так говорите, чтобы не обидеть вашего помощника.

— Я никого не хочу обидеть, даже вас, — отвечал статский советник, вставая из-за стола. — Засим позвольте откланяться, нас ждут дела.

Он положил на стол пятирублевую ассигнацию, слегка поклонился барышне и двинулся к выходу. За ним, ядовито ухмыляясь, следовал Ганцзалин.

Спустя минуту они были уже в своем купе.

— Ну как тебе нынешняя внезапная встреча? — полюбопытствовал Загорский, едва только за ними закрылась дверь, надежно отделившая их от коридора.

— Никогда бы не подумал, что мадемуазель Алабышева — шпионка, — протянул Ганцзалин, почесав подбородок.

Нестор Васильевич с неудовольствием заметил, что война повлияла на помощника самым неприятным образом — он всюду видит шпионов.

— А что — не так? — вскинулся китаец. — По-вашему, она не шпионка?

— Ну, разумеется, шпионка, — пожал плечами статский советник. — Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы это заметить.

Озадаченный Ганцзалин почесал уже не подбородок, а кончик своего китайского носа и осведомился, что же они теперь будут делать?

— Ничего не будем, — отвечал господин, — будем ехать, как ехали, в сторону Владивостока.

И, вытащив из пухлой папки газетную вырезку, углубился в чтение. Помощник поглядел на него с превеликим изумлением. Как это — ничего? Рядом с ними японская шпионка, а они ничего не предпримут? Может быть, хотя бы организовать за ней наблюдение?

— Никакого наблюдения, — буркнул Загорский, не отрываясь от статьи. — Это не наше дело.

Каждое новое слово статского советника повергало китайца во все большее изумление. Они едут на театр военных действий организовывать контрразведку и как ни в чем не бывало пропустят туда же японскую шпионку? Он понимает, господин никогда не говорит всего даже ему, но это, кажется, такой случай, который можно было бы разъяснить… Впрочем, как ему угодно. Пусть сюда явятся хоть все японские шпионы — лично он, Ганцзалин, пальцем о палец не ударит, чтобы их схватить. Непонятно только, к чему тогда были все разговоры про патриотизм?

— Патриотизм — патриотизмом, шпионы — шпионами, — отвечал Нестор Васильевич, беря очередную вырезку. — Не тот патриот, кто видит всюду шпионов, а тот патриот, кто различает, где польза для отечества, а где вред. Ты, Ганцзалин, верно определил род занятий мадемуазель Алабышевой, но совершенно неверно определил характер ее интересов. Почему ты решил, что она японская шпионка?

Помощник только руками развел. Алабышева — невеста японского шпиона, и какой же она еще может быть шпионкой, как не японской?

— Ты, кажется, забыл, что господин Камакура едва не зарезал ее, — заметил Загорский, вытаскивая из кармана карандаш и ставя еле заметный знак на полях заинтересовавшей его статьи. — Согласись, это выглядело довольно странно, если считать, что они оба японские шпионы.

Однако Ганцзалин полагал, что ничего тут странного нет. Камакура просто боялся, что барышня не выдержит допроса и выдаст их обоих. Потому он и решил ее убить.

На это статский советник отвечал вполне резонно, что, если бы японец хотел убить барышню, он бы убил ее, благо возможности у него для этого имелись. Однако он просто прикрывался ей, чтобы сбежать. Но все равно, Ганцзалина стоит похвалить за его приметливость. Правда, он, как в свое время доктор Ватсон, перепутал и поставил минус там, где следовало поставить плюс. Анастасия действительно шпионка, вот только шпионка она не японская, а русская.

— Хотите сказать, что это наша контрразведка приставила ее следить за Камакурой?

— Нет, разумеется. Но после того как японца арестовали, с барышней имел подробный разговор глава разведочного — или, точнее, контрразведочного — управления полковник Лавров. Тебе это неизвестно, но это известно мне. Исходя из этого, легко сопоставить два факта: разговор с Лавровым и поездка во Владивосток. Мадемуазель Алабышева была завербована. Это тем более очевидно, что вместе с ней едет жандармский офицер.

Ганцзалин задумался. Судя по выправке и кривоватым ногам, Белоусов скорее кавалерист. Загорский согласился, что так оно, вероятно, и есть, и ничего в этом нет удивительного. Известно, что многие жандармы — бывшие армейские офицеры, которые проштрафились перед начальством или карьера их почему-то не удалась. В жандармах, таким образом, у них есть возможность выслужиться гораздо быстрее, чем в армии.

— Они едут в одном купе, — заметил Ганцзалин. — Что, у полковника Лаврова не нашлось денег, чтобы расселить барышню и мужчину по разным помещениям?

— Так надежнее и безопаснее, — отвечал Загорский. — Семейная или просто романтическая пара вызывает меньше интереса, чем одинокая женщина и одинокий мужчина.

— Нам она сказала, что они просто друзья, — хмыкнул помощник.

— Но как это было сказано! Анастасия Михайловна намекнула, что они давно знакомы, а Белоусов заметил, что желал бы быть для нее чем-то большим. Они не хотели, чтобы мы поверили в рассказы о дружбе, они хотели, чтобы мы тоже приняли их за любовников. В противном случае действительно возникает вопрос, что это они делают в одном купе?

Ганцзалин нахмурился. Ладно, пусть так. Но зачем же Алабышева нужна нашей контрразведке, да еще и на фронте?

— Японская разведка наверняка знает, что она невеста Камакуры. Ей доверия больше, чем любому русскому человеку. Может быть, она везет им какое-то послание или важные сведения от своего жениха. Полагаю, что ее задача — втереться в доверие к японцам и действовать по обстоятельствам.

— Но ведь она не училась разведке! — опешил Ганцзалин.

— И не надо, — отвечал Нестор Васильевич. — Кто-кто, а ты должен знать, что женщины — прирожденные актрисы и прирожденные разведчицы, такова уж их природа. Им шпионить легче, чем кому бы то ни было. В Европе — из-за избыточного джентльменства, в Японии — потому что там женщин в грош не ставят. Одним словом, Лавров ее завербовал и правильно сделал. Ну а мы с тобой в это дело лезть не будем, у нас своих забот хватает.

И он углубился в чтение газетных вырезок.