Коронаэкономика. Хроника экономических последствий пандемии 2020

А.С. Генкина

Сборник материалов об экономических и социальных последствиях, которые породила и продолжает порождать пандемия COVID-19, о том, как она повляла на рынки, на отдельные отрасли экономики и бизнеса, на поведение и мышление людей. Книга составлена из текстов, ранее опубликованных в деловом издании «Инвест-Форсайт». Среди вошедших в книгу публикаций – много авторских материалов представителей бизнеса, руководителей компаний, экономистов и других экспертов. Книга содержит нецензурную брань.

Пандемия и глобальные тренды развития

Коронаэкономика: Мир станет другим, но выживет

Март 16, 2020

Мы в новой реальности. Не сказать, чтобы она была очень уютной.

Население Земли — около 7,8 млрд человек. Если, предположительно, оно все станет жертвой пандемии со смертностью 3% — погибнет более 230 млн человек. Это почти в 20 раз больше, чем умерло землян с начала года. Это примерно 5-я страна в мире по количеству населения. Это все население Франции, Испании, Италии и Великобритании, вместе взятых.

Инфицировано было пока, к счастью, всего 0,0015% населения — это считая умерших и выздоровевших или «выздоровевших». Такая статистика несколько утешает. Как ни складывай большие цифры, выжившие будут в абсолютном большинстве. Но вот чтобы погребальный налог с человечества взят был с сотен тысяч человек, а не с миллиардов, мир принимает жесткие меры. И жизнь этих самых миллиардов круто меняется на глазах.

В этом году несколько миллиардов землян проведут по одному, а некоторые по несколько, двухнедельных сроков в положении хикикомори — добровольных или полудобровольных карантинных затворников. И если в Японии, где это движение зародилось, оно поначалу трактовалось всего лишь как одна из молодежных субкультур, то сейчас в глобальном масштабе это одна из наиболее популярных и вполне рациональных стратегий поведения экономических агентов. Первые приходящие в голову экономические последствия этого.

Со стороны спроса:

• изменение паттернов потребления в виде отказа от физического контакта с продавцом (онлайн-заказ продуктов, бесконтактная курьерская доставка потребтоваров);

• индивидуализация потребления прежде «групповых» товаров и услуг (онлайн-кинотеатры, киберспорт);

• ускорение замещения наличных всеми видами бесконтактных и дистанционных платежей;

• оживление спроса в специфических секторах (лекарства, медицинские изделия, антизомби-дома и т. д.).

Со стороны предложения:

• блокада, изоляция, автаркизация географических областей, стран и целых регионов;

• упадок, вплоть до полного коллапса, систем производства товаров и услуг, связанных с коллективным физическим присутствием работников;

• тромбирование, приостановление действия, разрушение логистических цепочек;

• разорения и банкротства в целом ряде отраслей (авиаперевозки, индустрия гостеприимства, ресторанный бизнес);

• прогнозирую беспрецедентный рост нагрузки на суды, государственные фонды медицинского страхования и страховой бизнес (что считать форс-мажором, где грань между прямыми и косвенными убытками, и кто за что платит?).

Со стороны государства:

• ощутимое снижение доходной базы бюджета;

• общественный заказ на резкую дигитализацию массовых госуслуг (онлайн-образование в Китае, заработавшее в масштабах полуторамиллиардной страны в полуторамесячный срок, будоражит воображение);

• публичные заседания органов госвласти («сессии парламента») наряду с другими традиционными формами совместного коллективного присутствия (церковная служба, матч на стадионе, заводской цех, концертный зал, университетская аудитория, зал для голосования и т.д., и т.п.) оказываются эпидемиологически небезупречными, и возникает общественный заказ на некую их технологическую модификацию (где альтернатива в виде приостановления работы — как минимум сильно хуже);

• пострадавшим налогоплательщикам нужна господдержка (ее формы могут быть весьма разнообразны: так, в Южной Корее это 20 000 тестов на коронавирус в день и развернутая государством сеть драйв-ин центров тестирования по стране, в Гонконге это прямые выплаты $9 млрд населению, беспрецедентные льготы по НДФЛ и налогу на прибыль и т.д.);

• новое рождение дирижизма в госуправлении в рамках мобилизационной экономики (ты, директор завода медпрепаратов, обязан по госзаказу обеспечить миллион доз вакцины к сентябрю, ты, хозяин ритейловой сети, не смей задирать цены на медицинские маски выше предписанных на этот месяц, вы, руководство авиакомпании, с завтрашнего дня вот в эти страны не летаете, и т.д.).

Со стороны рынка труда:

• похоже, «Юрьев день» закончился надолго, трудовые мигранты (а, скажем, в одном только Китае их внутри страны было более 220 миллионов человек!) «закреплены» за местами своего временного пребывания;

• структурная перестройка: привычный к дистанционке фрилансер не заметит перемены на своем виртуальном рабочем месте, тогда как продавец без привычного прилавка или рабочий без станка окажутся более уязвимы экономически, если медицинский локаут продлится.

Со стороны прав человека: не до жиру, быть бы живу. Тотальная идентификация личности как благо и спасение. Отслеживание ее траектории перемещения и контактов ради наших же детей и стариков. Временное ограничение ее свободы передвижения в изоляторах временного содержания… Приостановка свободы собраний… Борьба с паникерами и фейковыми информстрашилками… Я, правда, не уверен, что каждый из этих шагов, взятых поодиночке, не полезен и даже не необходим. Но я вижу и яму, куда свалится общество в результате уверенной и логичной траектории этих шагов! Это не специфически российская проблематика. У мира в целом нет суперспособностей и мегамудрости, чтобы оптимально решить некоторые юридико-этические проблемы, преподнесенные новой реальностью. Ограничусь тремя известными кейсами.

США принимают решение эвакуировать с круизного лайнера своих граждан, выразивших на то свое согласие. Все эвакуируемые — условно чистые. Поскольку всех пассажиров с подтвержденным диагнозом уже увезли на берег, в японский госпиталь. В момент, когда вся группа уже в аэропорту и должна заводиться в автобус и отвозиться непосредственно к самолету, приходят свежие анализы. В составе группы — 14 человек с диагнозом. Что дальше? Дальше, насколько знаю по американским СМИ, два часа в закрытом автобусе сидит вся группа, в Вашингтоне идет жаркая рубка, карантинное ведомство, не в силах переубедить чиновников, снимает свою подпись под общим коммюнике, чиновники настаивают: ввозим в страну всех. Не извещая остальных пассажиров, за пластиковой перегородкой в самолете перевозят и 14 бедолаг. На родине у двоих еще и диагноз не подтвердился.

В крупном американском мегаполисе местные врачи (наверно, это неважно, но обратил внимание на типично китайскую фамилию одного из них) еще в начале февраля просят начальство (у нас это был бы городской департамент здравоохранения): позвольте нам перепроверить анализы больных гриппом за последний месяц на коронавирус. Запрос вылеживается. Врачи их инициативно начинают перепроверять и находят множество случаев «мискодинга»: ошибочно был диагностирован грипп вместо коронавируса. Это сильно меняет картину и, по идее, должно повлиять на формирование системы мероприятий в масштабах всего многомиллионного города. Но как раз в это время приходит ответ из департамента врачам. Смысл ответа: не смейте перепроверять, а если начали — прекратите. Пациенты не давали согласия на этот вид тестирования (подтекст — их адвокаты затаскают депздрав по судам).

В Южной Корее мобильное приложение сообщает о новых выявленных кейсах заражения с кратким описанием территориальных признаков и перемещений пациента. Их персональные данные не сообщаются, но публичные чаты, возникающие после каждого такого случая, пестрят желающими получить фото или точный адрес лица. Стал публичным случай одной женщины, фамилию которой обнародовал лично мэр ее городка. Она через «Фейсбук» попросила не распространять эту информацию.

«Какбычегоневышлисты» — это ведь наш, советский поэт Евгений Евтушенко такое слово придумал? И дурно понятую «честь мундира» иностранные чиновники (во втором кейсе) порой не менее рьяно готовы защищать… Если б не ценой человеческих жизней… Причем как в морально-этическом, так и в сугубо экономическом аспекте проблемы. Так ведь и толпа из третьего кейса, орущая «распни его», не имеет географической и временной привязки.

Мы, слава Богу, пока что все с Вами живы, уважаемый читатель. Давайте научимся и в новой реальности вести себя адекватно, не теряя человеческий облик и трезвый ум. Этика и экономика созидания, а не разрушения — прежде всего.

Мы продолжим следить за событиями. Берегите себя!

Артем Генкин, профессор,доктор экономических наук, президент АНО «Центр защиты вкладчиков и инвесторов», учредитель СМИ «Инвест-Форсайт»

Коронавирус изменит мировую экономику навсегда

Март 1, 2020

Коронавирус задает нам вопросы, но не дает ответов. Недостаток информации, несоответствие одних фактов другим порождают конспирологические теории происхождения этого вируса. Я не являюсь сторонником конспирологии и предпочитаю рассуждать в рамках известных фактов, существующей объективной реальности и наиболее вероятных последствий для мировой экономики и общества.

Да, остается множество вопросов и сомнений. Мы не знаем, почему на десятки тысяч случаев заражения вирусом в Китае приходятся сотни случаев на весь остальной мир. Скорее всего, мы не знаем реальных цифр заражения вирусом и в самом Китае, потому что целые провинции с десятками миллионов живущих там людей изолированы от всего мира. Мы пока не знаем, обладает ли вирус расовой или национальной избирательностью. И мы не знаем, когда эпидемию удастся победить. Но мы все хотим этого и как можно скорее!

Возвращаясь к экономическим последствиям, нужно отметить, что коронавирус уже стал триггером ускорения антиглобализационных процессов, идущих в мировой экономике. Мы не будем давать оценку, плохо это или хорошо: давайте посмотрим на объективную динамику. Что происходит сейчас, к чему это ведет и как отразится на России.

Десятки лет мировая экономика развивалась по пути глобализации. Стирались границы и таможенные барьеры, развивались транснациональные компании, во все уголки мира из США и Европы экспортировались единые культурные ценности. Пик процессов глобализации наступил вместе с распространением интернета и ростом популярности социальных сетей. Вместе с тем менялась роль стран в мире. И если западный мир взял на себя интеллектуально-культурную роль, то Азии было отведено место общемировой фабрики, где ключевую позицию занял Китай.

Но за последние двадцать лет отношение Китая к своей роли изменилось. Страна с богатым культурным наследием сейчас уже не только общемировая фабрика, но и интеллектуальный центр. Китай ведет избирательную политику по допуску западных компаний на свой рынок. Например, полностью запретил доступ западным интернет-компаниям и социальным сетям, развивая свои. И это не вписывается в глобализационную стратегию западного мира.

Придя к власти, Дональд Трамп (президент США) провозгласил Китай чуть ли не основным врагом американского капитализма. Он обвинил китайские компании в воровстве высоких технологий, поставил диагноз китаезависимости американской экономике и провозгласил путь на восстановление американской промышленности и производства. Сложно представить, как США сможет это сделать: возвращение вредных производств, отсутствие необходимых кадров, высокая стоимость труда. Но вектор антиглобализации задан. Аналогичные процессы происходят в Европе. Brexit — Великобритания вышла из Евросоюза. Изоляция России за счет санкционного процесса. Маховик глобализации начал раскручиваться в обратную сторону.

И вот коронавирус — остановка общемировой фабрики, закрытие границ. Сколько продержится мир без айфонов и одежды из Китая? Apple уже заявил о проблемах. Но Apple — не единственная компания, заявившая об этом: остановлены и многие другие производства, нарушены поставки готовой техники и комплектующих. Да, мы все надеемся, что это временное явление. Но согласитесь, это очень тревожный знак. И сильный довод в поддержку антиглобализационных процессов.

Коронавирус будет побежден. Но до него были птичий и свиной грипп, и никто не знает, что ждет еще. Готов ли мир жить под страхом очередной остановки общемировой фабрики (Китая)? Или выберет путь диверсификации производства? Мне кажется, последний вариант наиболее вероятен и лучше всего укладывается в обозначенный в последнее время общемировой тренд. По сути, мир пойдет путем локализации производства на национальных территориях, хотя сделать это будет очень непросто. Мир ждет новая экономика. А все новое, как известно, хорошо забытое старое.

Для России текущая реальность превращает лозунг по импортозамещению в насущную необходимость. Россия уже сталкивалась с этой проблемой в своем недавнем прошлом (при развале СССР). И данный опыт позволит пройти эти процессы более эффективно.

Совсем свежий пример. Сбербанк буквально только что сообщил о выпуске новой телеприставки — умещающегося на ладони высокотехнологичного многофункционального гаджета с искусственным интеллектом, со встроенным в пульт управления микрофоном. Однако вместе с новостью о выведении нового продукта на рынок было сообщено, что производство налажено в Китае, и ожидаются проблемы с поставками из-за коронавируса. Часть приставок уже поставлена, часть заблокирована на складах в Китае, а само производство остановлено и неизвестно, когда возобновится.

Возникает вопрос, почему производство данного устройства не налажено в России? Почему когда предприятиям ВПК/ОПК поставлена задача нарастить производство гражданской продукции до 20%, а в перспективе — до 50%, Сбербанк размещает производство в Китае? На данном примере импортозамещение не сработало.

Иными словами, ситуация в Китае, возникшая в связи с коронавирусом, — это еще один «флажок» российской экономике: необходимо развивать импортозамещение, развивать собственное производство.

Антиглобализация экономики — общемировой тренд. И коронавирус стал триггером ускорения этой тенденции.

Эдуард Ланчев, независимый эксперт

Постглобальная экономика на фоне коронавируса

Март 25, 2020

Было бы ошибкой сводить все происходящее в глобальной экономике только к влиянию факторов последнего времени, в частности — пандемии коронавируса и попыток обозначить новые параметры игры на глобальном валютном и энергетическом рынке. Равно как ошибкой будет недооценивать это влияние, в особенности в том, что касается среднесрочных последствий пандемии и мер, спланированно или инстинктивно принимавшихся для противодействия ей.

Последнее особенно важно, ибо ситуация форс-мажора позволила целому ряду стран, прежде всего США, Китаю и некоторым, но далеко не всем странам ЕС, выйти за рамки рутинного регулирования экономических и политических процессов.

Крайне показательным было задействование президентом США Дональдом Трампом Закона о военном производстве от 1950 года, существенно расширяющего полномочия федеральных властей в отношении бизнеса, прямо или косвенно задействованного в производстве товаров, связанных с безопасностью страны. Ситуация вокруг коронавируса дала возможность Трампу прямо использовать административный механизм выхода из политического кризиса, оказавшегося неразрешимым в рамках классического для США взаимодействия институтов. Но эффект подобного выхода за рамки политической «обыденности» может быть существенно более долгосрочным.

Коронавирус выступает в качестве не столько катализатора, сколько фокуса глобальных трансформаций. Катализатором скорее стал вопрос о перестройке мирового рынка углеводородов, перешедшего в результате решения России, носившего в том числе политический характер, из эволюционного и предсказуемого режима в форсированный и малопредсказуемый. Что доказало реально колоссальный «вес» глобальной углеводородной индустрии как главного источника рентного капитала и инвестиционных ресурсов. Но коронавирус стал фокусом для практического преломления всех основных социально-экономических тенденций позднеглобального мира, инструментом легализации накопленной потребности в изменениях.

Определяющим фактором трансформаций стало время, резко «сжавшееся» по сравнению с периодом зрелой глобализации, в особенности в том, что касается способности тех или иных структур, в том числе надгосударственных, к принятию кризисных политических решений. Вероятно, сжавшийся темп времени будет долгосрочной частью новой геоэкономической реальности.

Позднеглобальный мир созрел к использованию радикальных средств выхода из системы противоречий, сложившейся перед началом пандемии. Система противоречий характеризовалась сосуществованием двух параллельных тенденций: с одной стороны, мы наблюдали попытки усиления влияния национальных государств в противовес различным транснациональным структурам на фоне полной стагнации наднациональных (глобальных и региональных) политических и экономических институтов. С другой стороны, очевидной становилась невозможность развития в национальных рамках, сформулированных и сформированных, иногда силовым путем, после 1991 года и не только в постсоветской Евразии. Накануне начала эпидемии коронавируса в мире не осталось ни одного относительно самодостаточного в экономическом плане государства, не исключая США и Китая, имевших, несмотря на статус доминирующих игроков в глобальной экономике, большое число политически и социально значимых уязвимостей.

Россия, обладая потенциалом самодостаточности в социальных аспектах развития, а также активно прорабатывая возможности инвестиционной самодостаточности, не обладала подобным потенциалом ни по одному из важнейших направлений экономического и технологического развития, что и показали события 2018—2019 годов, связанные с введением США новых волн санкций в отношении нашей страны.

Думается, что на уровне среднесрочных тенденций мы вряд ли столкнемся с последствиями пандемии коронавируса в чистом виде. Исключение будет составлять болезненная трансформация социальных институтов, в том числе связанных с глобальными системными связями, что может оказаться крайне болезненным и экономически, поскольку целый ряд таких институтов был плотно встроен в экономические системы не только отдельных стран, но целых макрорегионов.

Туризм, профессиональный («зрительский» и «спонсорский») спорт, значительная часть индустрии досуга как минимум в ряде случаев являлись системообразующими компонентами региональных и национальных экономических систем, дополняя включенность отдельных элементов национальных экономик в глобализированные промышленные цепочки. Такая ситуация характерна для Средиземноморья, ряда регионов Юго-Восточной Азии, отчасти Центральной Америки. В меньшей степени это затрагивает Восточную Азию и «старую» Европу.

В подобных случаях трансформации могут принять долгосрочный и крайне социально болезненный характер, в процессе которого традиционные общественные и политические институты могут быть замещены новыми, не исключено, что привнесенными извне. В остальных регионах мы будем наблюдать ускоренную перестройку национальных и региональных хозяйственных систем, в которой пандемия будет играть вспомогательную роль как инструмент политической легализации не всегда экономически оправданных решений. Основа процессов трансформации будет сформирована на чисто экономических факторах, связанных с изживанием потенциала «инвестиционной» модели глобализации и обострением конкуренции национальных экономических «ядер» крупных экономических систем.

Для России в среднесрочной перспективе принципиальной задачей становится преодоление несамодостаточности российской экономики в новом геоэкономическом и технологическом контексте. Несамодостаточность может быть преодолена через завязывание на себя наиболее значимых технологических и сервисных узлов как минимум в северо-восточной части Евразии и Прикаспии при условии сохранения внутренней геоэкономической и политической связности пространства России. Вопрос в том, что пространственные и количественные параметры этой связности (размеры необходимой территории и количество населения, вовлеченного в экономическую систему) пока не представляются очевидными. Принцип расчетов по количеству «потребителей», характерный для глобализирующейся экономики, вряд ли может сейчас рассматриваться как полностью адекватный.

В условиях нынешнего кризиса, носящего ярко выраженный социальный характер, становится неизбежным глубокий пересмотр принципов оценки эффективности экономической деятельности, что в первую очередь коснется крупнейших ТНК, вынужденных форсированно вводить автоматизированные и роботизированные системы, что неминуемо будет иметь серьезные социальные последствия. Но это же поставит вопрос о принципиально иной методике оценки эффективности деятельности государств, фактической демонетаризации критериев развития, переходе на качественные параметры.

Выделим пять блоков долгосрочных стратегических аспектов влияния на глобальную политику и экономику, окончательно отфиксированных пандемией коронавируса, но не являющихся только ее результатом, что значит, эти новые тенденции не обнулятся после того, как пандемия будет формально завершена.

Первое. Пандемия ускорила кризис мировой торговли и промышленной транснациональности, а фактически принцип мирового разделения труда в промышленности. Эти тенденции сформировались задолго до формального начала пандемии, но она отфиксировала новые подходы к управлению уже не только цепями поставок и логистикой, но и в целом — технологическим развитием государств и макрорегионов. Более того, можно говорить о том, что целый ряд макрорегионов (например, «Большая Европа» или даже «Старая Европа», а также «Большой Ближний Восток») фактически перестал существовать. В этих условиях ключевым интегрирующим фактором глобальной экономики становятся транснациональные компании, значение которых как инструментов организации хозяйственной деятельности будет, вероятно, среднесрочно расти.

Пандемия спровоцировала кризис, а в ряде случаев коллапс прежних принципов технологического разделения труда и в целом — распределенной экономики. Но возникшая ситуация не является кризисом глобализированного американоцентричного инвестиционного пространства. Этот кризис с коронавирусом не связан, более того, в определенной степени пандемией будет смягчен, если только не произойдет коллапса американской финансовой системы. С относительной стабилизацией эпидемиологической ситуации этот аспект глобальных экономических противоречий никуда не уйдет.

Главный вопрос состоит в принципиальной невозможности поддержания регионализированных и тем более национализированных промышленных систем в условиях сохранения глобальных, а по сути американоцентричных инвестиционных потоков.

Показательны попытки США в последние полгода запустить новую волну борьбы с «альтернативными» по отношению к «базовой» американоцентричной системе глобальных финансов системами платежей и расчетов. Уже в процессе кризиса мы наблюдаем попытки «зачистки» рынка криптовалют.

Одним из наиболее непредсказуемых моментов для развития глобальной экономики может выступить национализация денег, результатом чего может стать фактическое, а в перспективе и формальное дезавуирование принципа «глобальной резервной валюты» и переход к иным резервным инструментам. Инвестиционная американоцентричность в условиях распада глобализированных торговых и технологических цепочек будет означать нарастающую качественную деградацию глобальной промышленности и особенно — социального стандарта.

Второе. Коллапс межнациональных и наднациональных политических институтов, создающий долгосрочный вакуум регулятивности в экономике и политике. Пандемия коронавируса и последовавшие за паникой административные решения зафиксировали полный коллапс международного экономического и социально-экономического права. Вероятнее всего, мир будет в обозримой перспективе (до 10 лет, как минимум в ближайшие 3—5 лет) действовать в условиях слабых, а возможно — полностью отсутствующих механизмов международного политического и экономического права, включая торговые отношения. Это ставит на повестку дня необходимость форсированной национализации правовых аспектов российской экономики и перевод всех процессов по разрешению экономических споров исключительно в национальную юрисдикцию.

Нынешний кризисный всплеск в финансовом секторе произошел в ситуации полного коллапса глобальной экономической регулятивности. Ни один из глобальных экономических институтов не мог считаться дееспособным уже до момента начала нынешней волны кризиса. Едва ли можно рассчитывать на восстановление дееспособности в нынешних условиях и даже после окончания пика кризиса.

Если в сфере глобального политического и гуманитарного регулирования мы еще можем надеяться на восстановление в относительно близкой перспективе хотя бы отдельных элементов регулятивности, то в экономической сфере это пока выглядит совершенно невероятным на глобальном уровне, а на региональном потребует существенных затрат организационных ресурсов и политической воли.

Для России наиболее важной задачей становится восстановление управляемого и защищенного от внешнего воздействия правового режима на пространстве Евразии. Это требует, как минимум, отхода от ранее считавшейся незыблемой модели ограничения интеграционных процессов только экономикой. Регулятивность не может быть восстановлена только на базе экономических договоренностей, поскольку эпидемия коронавируса создала риски как социального, так и политического характера.

Третье. Эффективность государственного управления становится решающим фактором глобальной конкуренции. Хотя внешне коронавирус в основном затрагивает системы текущего управления, в действительности он еще раз обострил вопрос о необходимости стратегического контура национального управления. Там, где он есть — Китай, США, в известной степени Россия, — последствия переживаются гораздо более мягко. Там, где доминирующую роль играли различные наднациональные и региональные структуры (например, в ЕС), ситуация развивается существенно в более негативном ключе. Проблема состоит в том, что это требует формирования, особенно в крупных государствах, двухконтурной системы управления, когда контур кризисного управления отделен от контура текущего управления и обладает самостоятельными ресурсными и финансово-инвестиционными возможностями.

Задействование Трампом систем управления на базе FEMA (Federal emergency management agency — расширенный американский аналог российского МЧС) и введение в действие архаического Закона о военном производстве 1950 года, неадаптированного к условиям глобализированных технологических цепочек и постиндустриального общества, однозначно свидетельствует о критических уязвимостях систем государственного управления.

Эффективное сочетание различных «контуров» государственного управления становится важнейшим фактором конкуренций «образов будущего», что справедливо считается основой развития многополярного постглобалистского мира. Но это требует глубочайшего переосмысления всех принципов государственного управления, закладывавшихся в основу постсоветской российской государственности и возврата к принципу среднесрочного планирования как основе развития.

Четвертое. Эпидемия коронавируса обозначила завершение эпохи социальной и социально-экономической мобильности, игравшей роль одной из основ глобализации в том виде, как мы ее знали и как нам она подавалась идеологами постглобального мира. Вероятно, этот аспект является наиболее недооцененным, но и наиболее долгосрочным, поскольку он затрагивает не только чисто социальный аспект глобализации и ее «ядра» — постглобального мира, но и целый ряд важнейших экономических оснований глобализации, в частности сам факт наднациональности систем управления важнейшими экономическими процессами и функционирование важнейших экономических систем.

«Яппи-интернационал», глобализированное сообщество «успешных профессионалов-управленцев», по факту охватывавший топ-менеджеров транснациональных компаний, выбравших космополитический образ жизни и траекторию развития, в действительности играл очень значительную роль не только в формировании социальных пространств, но и как экономическая категория, определявшая «горизонт мечты» для стран, пытавшихся осуществлять догоняющее социальное развитие стран и значимых социальных групп. В целом ряде стран, включая большинство т. н. «новых индустриальных стран», именно в расчете на эту категорию формировалась перспективная социальная инфраструктура.

Кризис социальной мобильности, однако, в современных условиях может носить многоуровневый и многоаспектный характер, поскольку затрагивает слишком широкие слои населения не только в коллапсирующих странах, но и там, где имели место попытки осуществления догоняющей глобализации. В этих условиях объективно будет возникать запрос на новые идеологические основания, причем конкурирующие, для глобальной и национальных идентичностей, что может также создать существенные социальные риски.

Пятое. Возникают элементы операционной реальности безлюдной, как минимум малолюдной и бесконтактной, экономики. Отметим, что целый ряд аспектов этой потенциально «безлюдной» экономики был апробирован уже на поздних фазах развития классической глобализации, когда происходила глубокая алгоритмизация и виртуализация целого ряда отраслей: логистики, финансов, систем социального управления, что сопровождалось массовыми сокращениями. Десоциализация экономики лишает своей основы базовый драйвер развития глобализации в ее целостном социально-экономическом и политическом понимании: опора на механизм роста за счет потребления, под который подстраиваются все иные структурные элементы, включая развитие технологий. Постпандемический мир приходит к кризису одноразовости в потреблении и ускоренного оборота потребительских товаров, что будет иметь существенные социальные и даже идеологические последствия.

Одновременно неизбежен кризис концепции социального иждивенчества, в наиболее полном виде выраженной в идее минимального (базового) гарантированного дохода, основанного, безусловно, на сниженном социальном стандарте, но, с другой стороны, и на убыстрении амортизации товаров, их одноразовости и совместном использовании. Последнее попадает под удар хотя бы по гигиеническим соображениям. В условиях кризиса социально иждивенческие слои становятся не просто наиболее уязвимой категорией общества, но потенциально одной из наиболее агрессивных и деструктивных.

Наиболее чувствительными являются не кратко — и даже не долгосрочные последствия таких процессов, а эффект долгосрочного деклассирования, то есть выдавливание значительных групп биологически активного населения из сферы социально-полезной экономической деятельности. В посткризисной экономике возникает запрос не на потребителя, квалифицированного или нет, потенциал которого как центрального звена в социальном развитии будет и далее сокращаться по объективным и субъективным причинам, а на «творца», что противоречит всему укладу модели капитализма, строившейся в рамках глобализации.

Это повышает уже не только философскую, а политическую значимость осмысления нового мира и понимания особенностей его развития, что становится важнейшим требованием к политической, да и экономической элите.

Дмитрий Евстафьев, профессор факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики

Кондратьевские волны, кризис и коронавирус

Мир меняется, и мы меняемся вместе с ним. Большинство диванных политологов переквалифицировались в диванные вирусологи. При этом в будущее они боятся заглядывать, ведь кажется, что дальше станет хуже. Всякая современная аналитика сводится к тому, что мир необратимо изменился, что глобализации и классическому капитализму приходит конец, что пора учить китайский и т. п. Тем не менее, как показывает исторический опыт, любой социальный процесс, особенно на переломе эпох, содержит в себе не только негативные тенденции. Всегда есть и позитив, который поначалу неочевиден.

Неизбежный кризис

Футурологи знают, что именно в периоды кризисов предсказывать будущее легко, потому что изменения касаются всех и становятся хорошо видны границы допустимого, которые общество готово переступить ради решения больших проблем. Что мы наблюдаем сегодня? Мир отправлен в добровольно-принудительную «самоизоляцию». Пока — до начала лета, но действие ограничений может затянуться. Часть гражданских свобод отменена. Всякая активность, не связанная непосредственно с выживанием и сохранностью государственного управления, искусственно снижена до минимума.

Очевидно, что экономика значительно просядет, откатившись по многим показателям на двадцать или более лет. Чтобы сохранить остатки резервов, некоторым странам и корпорациям придётся прибегнуть к дефолту по внешним долговым обязательствам. Массовые банкротства станут повседневным явлением. В очередной раз наберут популярность левые идеи, однако социалисты и коммунисты быстро уступят место на «протестных площадках» националистам, которые апеллируют к более простым способам решения проблем. На окраинах наиболее пострадавших государств усилится сепаратизм, который породит впечатляющий «парад суверенитетов» и череду региональных войн. Резко вырастет цифровой сектор мировой экономики. Наличные деньги и бумажные документы станут анахронизмами. Увеличится значение системы социальных рейтингов, что снизит приватность граждан до уровня тоталитарных образцов.

Все эти последствия развития кризиса представляются неизбежными, но особенность нашего времени в том, что он разразился бы в любом случае — весной или осенью 2020 года.

Любой, кто активно интересуется футурологией, раньше или позже сталкивается с теорией «длинных волн» Кондратьева, которая обладает зримой прогностической функцией. Впервые гипотезу о существовании полувековых циклов в развитии капиталистической экономики российский учёный Николай Дмитриевич Кондратьев выдвинул в работе «Мировое хозяйство и его конъюнктуры во время и после войны» (1922). Затем он развил свои соображения в теорию, основанную на эмпирическом анализе, результаты которого изложены, например, в книге «Большие циклы конъюнктуры. Доклады и их обсуждение в Институте экономики» (1928).

Теория Н. Д. Кондратьева

Если излагать её упрощённо, то Кондратьев установил, что историю развития капитализма можно разделить на периоды, между которыми происходят мощнейшие кризисы. В своих работах учёный выделил три периода (или цикла): 1789—1849, 1849—1896, 1896—194? годы (до завершения третьего он не дожил). При этом они состоят из двух фаз: «повышательной» и «понижательной».

Кондратьев определил несколько процессов, которые типичны для фаз, — «эмпирических правильностей». Среди прочего он указал, что в самом начале «повышательной» фазы происходит глубокое изменение жизни капиталистического общества, которому предшествуют значительные научно-технические нововведения. В «повышательной» фазе первого цикла ими стали развитие текстильной промышленности и производство чугуна, второго — строительство сети железных дорог, позволивших освоить новые территории и преобразовать сельское хозяйство, третьего — широкое внедрение электричества, радио и телефона.

Перспективу очередного подъёма Кондратьев видел в автомобильной промышленности. Сегодня мы знаем, что он был прав: начиная с середины 1940-х годов, то есть на «повышательной» фазе четвёртого цикла, двигатели внутреннего сгорания уверенно захватили все сферы, а нефть стала «кровью» цивилизации, обеспечивая не только транспортные, но энергетические нужды.

Больше того, на наших глазах произошла и научно-техническая революция «повышательной» фазы пятого цикла (1990-е годы): она была отмечена бурным развитием электроники, вычислительной, лазерной и телекоммуникационной техники. Благодаря ей появились предметы быта, без которых мы сегодня уже не представляем себе комфортное существование: мобильные телефоны, персональные компьютеры, информационные сети, системы глобального позиционирования.

К сожалению, всякая «повышательная» фаза неизбежно сменяется «понижательной», что обычно сопровождается войнами и революциями, а завершается масштабным кризисом, который в свою очередь тоже может продолжаться несколько лет. Если говорить о ХХ веке, то «понижательные» фазы пришлись на 1920—1945 и 1966—1985 годы. При этом в историю вошла Великая Депрессия, которая началась осенью 1929 года и последствия которой ощущались целое десятилетие. Менее известен Структурный экономический кризис, грянувший весной 1971 года и продолжавшийся шесть лет; он сопровождался крахом Бреттон-Вудской системы и Нефтяным кризисом, которые сильно повлияли на Западный мир.

Как показывает практика, глобальный кризис начинается за пятнадцать лет (плюс-минус год) до завершения «понижательной» фазы, и всё это время мировая экономика падает, а после достижения «дна» переходит в «повышательную» фазу. Если экстраполировать опыт прошлого века на современность, получается, что пятый цикл, который мы переживаем, начался примерно в 1985 году и завершится в 2034—2035 годах. При этом кризис должен был начаться в 2020 году.

Смена фаз

Надо сказать, что теория Кондратьева не считается общепринятой; её критикуют без малого столетие, но преимущественно за периодизацию циклов; само их существование не ставится под сомнение. Поэтому много споров вызвал финансовый кризис осени 2008 года, спровоцированный «сдуванием пузыря» ипотечного кредитования в США. Мировая банковская система стала разваливаться, что живо напоминало эпоху Великой Депрессии. Поскольку кризис проявился раньше «расчётного» времени, многие заговорили о том, что «кондратьевские» циклы сокращаются. Следовательно, устойчивый рост начнётся уже во втором десятилетии XXI века.

На этом фоне даже начались дискуссии о грядущей научно-технической революции, которая в очередной раз изменит мир на «повышательной» фазе цикла. В качестве примера можно привести речь американского президента Барака Обамы, произнесённую 27 апреля 2009 года на ежегодном собрании Американской национальной академии наук:

«В такой трудный момент находятся те, кто говорит, что мы не можем позволить себе инвестировать в науку, что поддержка исследований — это что-то вроде роскоши в то время, когда приходится ограничивать себя лишь самым необходимым. Я категорически не согласен с этим. Сегодня наука больше, чем когда-либо раньше, нужна для нашего благосостояния, нашей безопасности, нашего здоровья, сохранения нашей окружающей среды и нашего качества жизни. <…> Мы будем выделять более трёх процентов ВВП на исследования и разработки. Мы не просто достигнем, мы превысим уровень времён космической гонки, вкладывая средства в фундаментальные и прикладные исследования, создавая новые стимулы для частных инноваций, поддерживая прорывы в энергетике и медицине, и улучшая математическое и естественнонаучное образование. Это — крупнейшее вложение в научные исследования и инновации в американской истории. Только подумайте, чего мы сможем достичь благодаря этому: солнечные батареи, дешёвые, как краска; „зелёные“ здания, сами производящие всю энергию, которую потребляют; компьютерные программы, занятия с которыми столь же эффективны, как индивидуальные занятия с учителем; протезы, настолько совершенные, что с их помощью можно будет снова играть на пианино; расширение границ человеческого знания о себе и мире вокруг нас. Мы можем это сделать».

Однако, как указывают современные аналитики, в ходе «преждевременного» кризиса не произошло значительных структурных изменений в мировом экономическом укладе. Правительства развитых стран оказали беспрецедентную поддержку банковскому сектору, что позволило удержать волну банкротств и рецессию. Естественный ход событий, определяемый строгой цикличностью, оказался нарушен. И кризис приобрёл затяжной характер. Например, в октябре 2018 года эксперты Международного валютного фонда отмечали:

«Действия в рамках экономической политики, предпринятые за прошедшее десятилетие, повысили спрос и предотвратили худшие результаты с ещё большим падением объёма производства и занятости. Реформа системы финансового регулирования также сделала банковский сектор более надёжным. Однако некоторые из этих мер политики имели существенные побочные эффекты. Длительный период сверхнизких ставок в странах с развитой экономикой способствует нарастанию финансовых факторов уязвимости, особенно за пределами регулируемого банковского сектора. Значительное накопление государственного долга и сокращение бюджетных резервов во многих странах указывают на острую необходимость восстановления этих мер защиты для подготовки к следующему спаду».

Хотя формулировки выглядят обтекаемыми, эксперты давали понять: скоро начнётся новый кризис — куда более серьёзный, чем предыдущий, в связи с тем, что возможности купировать его тяжёлые последствия для «реального» сектора экономики теперь ограничены. За спасение банков десять лет назад придётся заплатить сокращением товарооборота и деловой активности, массовой безработицей и катастрофическим падением уровня жизни.

И вот новый кризис грянул! Хотя, если оперировать теорией Кондратьева, то можно утверждать: ничего нового в нём нет — просто процесс падения мировой экономики удалось на некоторое время затормозить.

Так ли уже черен «черный лебедь»?

Сегодня в моде рассуждения, будто бы кризис спровоцирован пандемией коронавирусной инфекции COVID-19. Её даже называют «чёрным лебедем» — непредсказуемым событием, которое, согласно Нассиму Талебу, разрушает сложившийся порядок вещей. Но достаточно вспомнить, что весной 2009 года, когда ещё бушевал «преждевременный» финансовый кризис, началась пандемия «свиного» гриппа A/H1N1 с достаточно высокой летальностью, но при этом никто не решился ввести столь строгие карантинные меры, какие мы наблюдаем ныне.

Складывается впечатление, что пандемия COVID-19 используется как возможность для решения накопившихся экономических проблем под предлогом «наступления форс-мажорных обстоятельств».

В действительности ситуация сложнее и интереснее. Знаменитый писатель Стивен Кинг в жутковатой апокалипсической повести «Туман» (The Mist, 1980) сформулировал очень верную мысль: «Если людей пугать достаточно сильно и достаточно долго, они пойдут за любым, кто пообещает спасение». Кризис когда-нибудь закончится, однако выгодоприобретателями на очередной «повышательной» фазе станут те, кто сумеет найти «спасение» — новый объект для приложения созидательных сил цивилизации. Вторая мировая война превратила примитивные бензиновые моторы в колоссальную индустрию. Третья мировая война, которую по традиции называют «холодной», превратила громоздкие вычислительные машины в безграничный рынок информационных услуг. Возможно, мы входим в четвёртую мировую войну, которая превратит робкие биотехнологические эксперименты по изменению человеческой природы в промышленную отрасль с высокой инвестиционной ёмкостью.

Как при любой войне, будут не только победители, но и побеждённые, и жертвы. Тогда-то нам всем и понадобятся бытовые навыки, которые формируются под воздействием карантинных мер. Придётся привыкнуть к медицинским респираторам, защитным костюмам, санитайзерам, социальной дистанции, обучению через интернет и различным ограничениям в правах. Зато через пару десятилетий нас ожидаёт мир, в котором высокие медицинские технологии, исцеляющие инвалидов, замедляющие старение и расширяющие человеческие способности, станут доступны всем и каждому. Дожить бы…

Антон Первушин