Между Полярной звездой и Полуденным Солнцем: Кафа в мировой торговле XIII–XV вв.

А. Г. Еманов, 2018

Предлагаемая книга являет собой попытку культурологического взгляда на сферу экономических отношений той эпохи, которую еще недавно называли торговой революцией, а сегодня склонны определять как эпоху коммерциализации и протоиндустриализации. Читатель найдет в ней сведения об особенностях обмена между Севером и Югом, становлении коммерческой техники, тех или иных товарных статьях, их реальном и ирреальном значениях в культурах того времени, новых типах деловых людей. Предназначается как историкам-специалистам, так и всем, интересующимся предысторией современной коммерции и бизнеса.

Глава I

Кафа на путях «из Варяг в Греки» и обратно

Выражение Нестора — «путь из варяг в греки» — стало литературной метафорой, приметой эпохи древнерусской героической саги. Думается, однако, что оно обладает достаточным историческим и культурным смыслом для описания явлений XIII–XV вв., когда утвердилась новая социополитическая реальность — Золотая Орда, как-будто бы занявшая то место, которое прежде занимала Византия, ибо при всех деформациях этого нового сосуществования жизненный уклад Руси, причем не только в его внутренней направленности, сохранил свою связь с никео-константинопольским культурным кругом^[219]. Вслед за «кыянами», паломниками, в Константинополь и еще дальше — в Святые Земли, колыбель христианства, этот путь проделывали русские клирики, как, например, игумен Даниил или Игнатий Смолнянин, имевшие случай оставить известия о своих путешествиях^[220], а еще чаще оставшиеся безмолвными торговые люди северных русских княжеств и земель, придавшие ему более широкое социальное звучание.

I. 1. Место Кафы в сообщениях между Севером и Югом

Вообще, путь «из варяг в греки» не сводим к какому-то одному маршруту, пусть и весьма интенсивному, будь то днепровский или донской. Он представляется широкой, зонной коммуникацией между Севером и Югом, в которой бассейн Черного моря с его исключительными навигационными возможностями занимал место своеобразного ускорителя, а Кафа являлась эпицентром.

Обозначенный путь с особой ролью незамерзающего черноморского порта Кафы^[221] недооценивается рядом историков^[222], отдающих предпочтение континентальному обмену, тогда как морские сообщения обладали колоссальными преимуществами в сравнении с сухопутными, позволяя перевозить в 100 раз больше груза, в 4–7 раз быстрее и с гораздо меньшими издержками^[223].

Предшествующие поколения исследователей^[224] не располагали возможностями оценить потенциал купечества как самой Кафы, так и северных стран, ориентированных на обмен с этим городом, осознать размах и географию торговых операций.

Следует подчеркнуть, что сторона «варягов», как условное обозначение Севера, получила в XIII–XV вв. значительное расширение с явным смещением от Балтики в сторону Приполярного Урала и Сибири. Не случайно, Альберто Кампензе в 1522–1523 гг. приводил расстояния от Новгорода до Устюга, Печоры и вогульского Зауралья как давно освоенные^[225]. При этом, Новгород, традиционный участник сообщений между «варягами» и «греками» предшествовавшего периода, отнюдь не устранился из этой сферы в XIII–XV вв., переориентировавшись на ближайшую Германию, как иногда полагают ^[226], но сохранил свою причастность к обмену между Севером и Югом, что находит свое подтверждение в поездках новгородских купцов в Кафу и через нее в Заморье^[227]. В еще большей степени контакты Новгорода с Кафой подтверждаются одновременным появлением новгородской гривны, платежного средства в виде слитка серебра весом около 200 г^[228], и кафского соммо^[229], абсолютно паритетного гривне.

Помимо Новгорода в торговле на рассматриваемых путях участвовали купцы из Коломны и Ярославля, Можайска и Дмитрова, Переяславля и Великого Устюга^[230], доходившие до Кафы и отплывавшие из ее порта в Царьград и Заморье. Но наибольшее значение приобрели Тверь, самый знаменитый представитель которой — Афанасий Никитин — оставил свидетельства о пребывании в Кафе ^[231], и Москва с ее «фрязскими» (иначе — итальянскими) и «сурожскими» (то есть из крымского города Сурожа, современного Судака) торговыми рядами, наполненными «кафимским» товаром^[232], с ее крымской тарной керамикой и денежной единицей, эквивалентной кафской^[233].

Движение товара с Севера, как позволяют заключить специальные исследования западнорусского, московского и кыпчацкого материала^[234], могло осуществляться по нескольким направлениям: “via tartarica sive moldavica” («татарскому или молдавскому пути»), днепровскому, донскому и волжскому.

Однако, применяемый мною метод нумизматического топографирования позволяет внести определенные коррективы в сложившиеся представления. Прежде всего, «виа тартарика» служила не только горизонтальному обмену Запад — Восток^[235], но и вертикальному, то есть обмену между северными и южными землями. Лежавшие к Северу земли Беларуси, Смоленщины и Прибалтики, входившие тогда в состав Великого княжества Литовского, несомненно, имели выход на «татарский путь» через Владимир Волынский и Каменец Подольский. Эта коммуникация находит отражение в особенностях денежного обращения этих областей, отличавшегося включениями акче и аспров Кафы, флоринов и венецианских дукатов, серебряных денариев Венеции и Южной Италии XIII–XV вв. ^[236] Еще более примечательно вторичное обращение в обозначенных землях кафских аспров, контрамаркированных штемпелем литовского князя, возможно, Витовта (1392–1430)^[237].

«Виа тартарика» проходила через Львов, имевший стабильные связи с Кафой^[238], Черновцы, Сучаву, Яссы; далее «татарская дорога» шла либо через Килию^[239] в устье Дуная, либо через Монкастро ^[240], называвшийся еще Аккерманом (ныне Белгород на Днестре). И в Килии, и в Монкастро существовали генуэзские колонии во главе с консулами, которые поддерживали регулярное морское сообщение с Кафой. Эти связи подтверждаются как нотариальными актами^[241], так и находками крымских и кафских монет в Дунайской дельте и в Белгороде Днестровском^[242]; определенно, следствием подобных контактов выступает эмблема генуэзского официала и перстень-печать с гербом Лигурийской республики, найденные в археологических раскопках Белгородской экспедиции^[243].

Днепровским путем пользовались торговые люди Новгородской и Псковской республик, Смоленска и Брянска. Одновременно к нему обращались купцы Московского княжества, несмотря на существование более короткого маршрута по Дону. Через Чернигов, округа которого отмечена находками аспров Кафы^[244], он выходил на Киев; еврейская община этого центра выделялась прочными связями с иудеями Кафы^[245]; свидетельством контактов между Киевом и Кафой выступают также находки кладов с генуэзскими и кафскими монетами ^[246]. Далее к югу этот путь шел на Черкассы, Таванский перевоз, потом либо — вниз по Днепру до Илличе (Олешье), где были генуэзский замок^[247]и фондако, связанный морской коммуникацией с Кафой^[248], либо — посуху на Перекоп и далее — через Карасу-Базар (Белогорск) и Солкат до Кафы. Этим маршрутом следовали товарищи Афанасия Никитина, доставившие записки о его путешествии в Москву^[249], и «жидовин» Захарий Скарья, поставлявший московскому государю драгоценности, права которого охранялись «златопечатной грамотой» Ивана III (1462–1505)^[250]. Этой, по словам Михалона Литвина, «древней, давно проложенной дорогой»^[251] пользовались, отправляясь не только в Московию или Новгород, но и еще дальше — в Данию и Швецию.

Донской путь, при всем скепсисе некоторых ученых, преувеличивавших фактор татарского риска^[252], был определяющим для торговой активности Москвы и самым коротким; для его преодоления требовалось 34–38 дней ^[253]. Он шел через Коломну, Рязань и Михайлов до Красивой Мечи, где купцы «клались в суда»; затем Доном спускались до Таны (Азов) и потом морем плыли до Кафы. Этим маршрутом в 1378 г. следовал небезызвестный Митяй, претендент на митрополичью кафедру; он «… поиде… с Москвы на Коломну, а с Коломны за Оку реку перевезеся к Рязани… и проидоша всю землю Рязанскую и приидоша в места Половечскаа, в пределы татарскиа и перешдше землю Татарскую, приидоша к морю Кафинскому и ту в корабль вседоша»^[254]. Впрочем, разыгравшаяся морская стихия не позволила продолжить путешествие до тех пор, пока изнуренный Митяй не умер и, подобно принесенному в жертву Ионе, не был снесен с корабля и предан погребению. Дальнейшее плавание до Константинополя поставило во главе миссии Пимена, вместо Митяя рукоположенного в митрополиты, но не признанного Дмитрием Донским^[255]. Известно, что он взял взаймы у генуэзцев Кафы 20000 соммо, потом долго выплачивавшихся московским князем в рублях^[256]. В массариях Кафы сохранилась запись 1382 г. о выдаче денег на приобретение вина, фруктов, сладостей, сахара по случаю приема Пимена, возвращавшегося из византийской столицы в Москву уже в качестве митрополита^[257]. Пережив княжескую опалу, в 1389 г. он вновь прошел донским путем, а затем морем из «Кафинского лимена» до Константинополя^[258], добиваясь восстановления митрополичьего сана. Не выплаченный к тому времени долг вызвал инцидент с итальянцами: «… въкладшеся въ корабль на устьи Дону под Оваком (Азаком — А.Е., современный Азов). И отступихом в море и бысть о полнощи кораблю стоящу на якорц и нъкотори оклеветаша ны в градъ и догнаша ны фрагове (итальянцы — А.Е.) въ сандалцехъ (на судах — А.Е.), и наскакаша корабль…»^[259].

Тот же путь был избран миссией иерусалимского патриарха в 1464 г. с тою же остановкой в Кафе, оказавшейся для патриарха последней: заболев дорогой, он умер в этом генуэзском городе ^[260].

Подлинным же нервом движения «из варяг в греки» стал в XIII–XV вв. волжский путь. Его наибольшая интенсивность в отличие от существующих оценок в историографии^[261] надежно подтверждается данными нумизматического топографирования^[262]. Возросшая значимость волжского пути должна находить объяснение, с одной стороны, в возникновении на Волге новых городов: прежде всего, вызывавшей изумление европейца столицы Золотой Орды — Сарая^[263] (низовья Волги), кроме того, Казани и Хаджитар-хана (современная Астрахань), возвысившихся в XV в. в центры ханств, с другой стороны, в открывшихся возможностях выхода в новый торгово-экономический домен — Сибирь.

В самом верховье Волги Ярославль стягивал к себе интересы Заонежья, Белозерья и Устюжанского края. Нижний Новгород, колония своего, более северного двойника, привлекал московское и новгородское купечество. Южнее лежала Казань, отмеченная находками аспров Кафы^[264].

Еще ниже размещалась столица Волжской Булгарии — Булгар, откуда тамошние купцы ездили на собачьих упряжках, по словам Ибн-Баттуты ^[265], в «страну мрака», то есть в почти неведомую Сибирь. Приехав на границу «мрака», купцы вели с местными жителями «немую торговлю», совершая обмен без контакта. «Югорский дорожник» конца XV в. называл множество путей через Уральские горы в Югру, как через центр Пермской епархии, так и через приполярные области^[266].

Далее к югу располагались золотоордынские города Гюлистан (Царевское городище около с. Царевского Волгоградской области), Старый и Hoвый Сараи (Селитренное городище Астраханской области)^[267], неподалеку от которого была налажена знаменитая Переволока на Дон ^[268].

Наконец, в самом низовье лежал Хаджитархан, откуда совершался переход по Кубанской долине через Маджар (ныне Прикумск)^[269], отмеченный монетными находками^[270], к Матреге (Тамань), либо Мапе (Анапа), либо Копе (станица Голубицкая в устье р. Кубани^[271]), генуэзским факториям, подчиненным Кафе и теснейшим образом с ней связанным.

То был излюбленный путь дипломатов различных вер и наречий^[272]. К ним охотно присоединялись купеческие компании, так называемые «котлы», доходившие до Крыма, о чем упоминалось в древнерусских документах: «… а как в Кафу придут, будет русаков пять — шесть в одном котле»^[273]. Им пользовался имевший торговые дела в Крыму татарин Некомат, богатый и влиятельный настолько, что мог добиться лишения ярлыка на великое княжение самого Дмитрия Донского^[274]. Им ходил скандально известный аферист фра Лодовико да Болонья; оставь он свои записки, историки располагали бы уникальными сведениями о передвижениях от Эфиопии до Москвы^[275].

Подобно «варягам» и «греки» как общее обозначение Юга должны были получить в XIII–XV вв. иное осмысление. Это было не только пространство Византии, но и представлявшая ее в 1204–1261 гг. Никея, а также возникшая в начале XIII в. Трапезундская империя, и, кроме того, сиропалестинские и египетские земли, входившие в 1250–1517 гг. в состав мамлюкского султаната, и даже больше — вся зона, примыкавшая с Востока к Средиземному морю, то есть то, что обозначалось тогда “Ultramare”, или «Заморье».

I. 2. Структура северного экспорта

2.1. Торговля мехами

Чем располагал Север, что могло бы вызвать интерес традиционно богатого Юга? Прежде всего, редкой пушниной, почти не известной античной цивилизации. Только средневековое общество, во многом, благодаря тем самым «варягам», проложившим путь «в греки», открыло исключительную ценность мехов и придало им способность символически выражать особое благородство, отмечать военную доблесть и вообще принадлежность к той, или иной элитарной группе, разработав этикетные принципы использования мехов в одеяниях, в тогдашней моде вообще, в аристократической эмблематике и геральдике в соответствии с иерархическим положением и родовой, или квазиродовой принадлежностью.

Говоря о Кафе, изумленный испанский путешественник первой половины XV в. отмечал, что в этом городе «встречаются все известные в мире виды мехов и самого лучшего качества»^[276].

Высшее место здесь занимал, конечно же, мех соболя, особенно черный, с блестящим отливом, сравнимый по гладкости и нежности с шелком. Столь же высоко превозносился мех песца, «полярной лисицы», отличавшийся белоснежным тоном и еще более редким, голубоватым оттенком. Это был самый дорогой мех, ценившийся порой больше золота. Некоторые шкурки-одинцы с хвостами и лапками, с позолоченными и унизанными жемчугом коготками^[277] составляли целое сокровище. Такой мех подобал только коронованным особам и высшим иерархам. Он использовался для украшения ритуальных одежд и торжественных головных уборов, составлял орнамент фамильных щитов и играл особую роль в церемониях как знак благополучия и богатства. Признаваясь природным олицетворением Сатурна, соболий мех занял привилегированное положение в геральдике как обозначение черного цвета^[278]. Не случайно, соболь упоминался, как правило, в качестве дара дипломатических миссий, как например, к египетским султанам и турецким эмирам^[279], миланскому герцогу и венецианскому дожу^[280], римскому папе^[281] и другим правителям, и крайне редко встречается в частно-правовых актах горожан^[282].

Самое раннее обозначение соболя, если не считать туманного “σατυρ ον” Аристотеля, связанного с «Черным царством» Сатурна, или Кроноса, на Крайнем Севере, встречается в стихах рыцарей-певцов XII в., пораженных роскошью константинопольского двора, пышными одеяниями знати и щитами, украшенными изысканными орнаментами из мехов^[283]. Последний прием, определенно, позаимствован у варягов, использовавших отличающиеся по цвету шкуры и меха как различительный признак принадлежности к роду. Под термином “safireon” соболь описан Альбертом Великим († 1280), из-за чего соболий мех часто назывался «сапфировым»^[284]. Сам этот термин, на мой взгляд, восходит к этнониму «сабир» и его инозвучаниям — «сапыр», «савир», «сибыр» и другим, которым обозначались родственные уграм древнейшие обитатели Западной Сибири^[285]; именно там, в таежной зоне между Северным Уралом, Тавдой и Обью велся промысел на соболя^[286]. К тому же региону заставляет обратиться и другой термин, служивший для обозначения соболя, а именно:"zibillino”; он встречается в документах Кафы^[287] и является ни чем иным, как итальянской огласовкой топонима «Сибирь»^[288].

Не много уступал соболю и песцу горностаевый мех. Несмотря на почти повсеместное распространение, горностай не стал общедоступным. Он оставался атрибутом принадлежности к высшей знати. Белый мех горностая с характерным черным пучком на хвосте служил традиционным украшением императорских порфир и царственных шляп, окаймлением рукавов и воротов одежд, широко использовался в аллегорике гербов. Ассоциируясь с обладанием сеньориальной властью и внутренним духовным восхождением, равно воспеваемый европейскими трубадурами и арабскими шаирами, мех горностая послужил основой для особой геральдической фигуры — “ermellino”^[289]; она имела вид черного креста с шариками на его верхних концах и трехчастным основанием, который узнается на коронах и диадемах, распятиях и даже таро.

Особенно ценным почитался горностаевый мех северных областей — двинских земель, Печоры и Сибири^[290]; он был пушистее, глаже и более чистых тонов. Такие шкурки подносились поштучно в качестве почетного дара, но были шкурки и в связках на десятки и сотни. Так, в 1289 г. некий итальянец, Тоби де Терпи, намеревался вести из Кафы в Геную более 400 шкурок “ermerini”^[291]. Позднее, Бернардо де Манцодео, оставивший завещание в Кафе в 1344 г., участвовал в торговой сделке, связанной с реализацией на Кипре 625 горностаевых шкурок^[292]. Вообще, частные акты XIII–XV вв. заставляют думать, что горностаевые меха использовались не только в аристократической среде, но и в городской, не чуждой стремлению аноблироваться и обладать привилегиями нобиля в качестве члена муниципального совета или городского суда. В эпоху Ренессанса горностаевые меха получили более широкое признание в тогдашней моде как знак утонченного вкуса: меха даже вытеснили украшения из драгоценных металлов и камней, ставших казаться «варварскими».

Достаточно высокое место занимал беличий мех, при всех значительных масштабах его промысла и вывоза. Беличьи шкурки, особо искусной выделки с сохраненными головками и кисточкообразными ушками, с драгоценными камнями в глазницах и пышными хвостами были привилегией нобилитета. Они использовались для украшения рыцарских плащей и шлемов, орнаментирования штандартов и щитов. Известен беличий мотив в искусстве герольдов^[293]. Вместе с тем, белка с ее мистическими свойствами содействовать сохранению и умножению богатства особо почиталась среди представителей наиболее мобильных групп населения, возвышавшихся благодаря новым добродетелям, которым было суждено получить сакрализацию в реформаторских учениях. Поэтому беличья пушнина получила широкое распространение у горожан, как Запада, так и Востока. В самой Кафе, судя по документам XIV–XV вв.^[294], горожане широко пользовались одеждами, подбитыми беличьим мехом, с беличьим орнаментом на вороте, рукавах и подоле. Спрос на белку в городской среде нужно непременно учитывать, говоря о колоссальных объемах торговли подобным видом товара.

Белка промышлялась почти повсюду в Северо-Восточной Европе^[295]. Различались смоленская белка с ярко-рыжей окраской, что служило отличным индикатором в тогдашнем товароведении; белка североевропейских областей серого цвета; белка Поволжья и Печорского края с характерной черной спинкой; сибирская белка с длинным мехом, дававшая самые широкие шкурки^[296].

В 1289 г. Пьетро де Савиньон занял 25000 аспров с намерением купить в Кафе беличьи шкурки по цене 2,4 аспра за каждую и потом продать в Генуе^[297] со 100 % прибылью^[298]. Другой представитель Савиньонов тогда же заключил сделку на 1 миллиарий, то есть на одну тысячу беличьих шкурок, намереваясь реализовать их в Генуе^[299]. В обоих случаях речь шла о белке с черной спинкой, каковое качество передавалось итальянским словом “vaio”, по аналогии с цветом спелой оливы^[300].

В 1340–1341 гг. венецианец Николетто Гатта, действовавший в Тане и Кафе, отправлял в Венецию черных белок и меховые изделия из серых беличьих шкурок, покупавшихся в Копе и на Руси^[301]. В Кафу беличий мех поступал также из Россо (устье реки Миус), получившего в венецианских документах искаженное написание “Tosso”, и других пунктов Газарии^[302]. Кроме того, он привозился на кафский рынок через Солкат^[303]. “Vai volgari” и “vai bulgari”, то есть «булгарскую белку», определенно, везли волжским путем из Волжской Булгарии^[304].

Рис. 1. Галея.

Со второй половины XIV в. вывоз белки нарастал, подобно лавине. В 1354 г. корабль Лоренцо Челси доставил в Венецию 2826 шкурок рыжей и черной белки, 1800 шкурок “vai organini”, то есть сибирской белки, доставленной через караван-сараи Ургенча, и, кроме этого, еще 201 беличью спинку и 71 брюшко^[305]. Тогда же в Геную были доставлены 4000 белок ^[306]. В 1379 г. две навы^[307] везли на Запад различные меха Татарии и Московии^[308]. В 1388 г. в Лигурийскую республику привезено до 80000 шкурок, в 1392 г. — 500 карабий (1,2 миллиона штук) и 1 колло (91 килограмм). В 1394 г. в республику Сан Марко вывезено 200 карабий (480000 штук), 8 колло (728 килограммов) и 1 кентенарий (31,8 килограмма) подобной пушнины. В 1395 г. транспортировалось 1 колло (91 килограмм) «белки Таны» и 42 колло (3,8 тонн) «белки Кафы» ^[309]. В не меньших объемах белка вывозилась в Египет^[310].

Рис. 2. Галера. Зарисовка рельефа с надгробия дожа Венеции Франческо Фоскарини.

В эти годы экспорт пушнины, где индикация «белка Кафы» свидетельствует не только об ее продаже на кафском пушном рынке, но и о доработке местными скорняками, достиг своего апогея. В дальнейшем наблюдается сокращение вывоза мехов. В 1396 г. в Венецию было отправлено только 2 колло (182 килограмма) «белки Кафы»; в 1397 г. — 1 колло (91 килограмм). Тогда же в Геную вывезено 24 карабии (57600 штук) белки и других мехов. В 1401 г. в Венецию доставлен 1 колло (91 килограмм)^[311]. В 1424 г. в том же направлении везли 35000 шкурок^[312]. В целом, в конце XIV–XV вв. чаще встречались лишь поручения генуэзским купцам погрузить в Кафе меха без указания на их исполнение^[313]. Подобный спад связан с общим кризисом XIV–XV вв., сказавшимся на торговом обмене^[314].

Близкое с беличьими мехами место в международной торговле занимал мех куницы, считавшийся связками и, подобно белке, выступавший в роли денежного эквивалента, откуда появились названия средневековых монетно-весовых единиц на Руси — «веверица» и «куна»^[315]. Куница также имела значение в геральдике, в частности, французской^[316].

Различались лесная куница, темно-бурая с горлышком, окрашенным в красивый желтый цвет, и каменная куница, более светлая с белой грудкой^[317]. Первая промышлялась в средней, лесной полосе Руси, лучшей же почиталась скандинавская за ее особо пышный мех. Вторая добывалась в районе Урала, в Крыму и на Кавказе, а лучшей признавалась туркестанская^[318].

Уже упоминавшийся Николетто Гатта, прекрасно разбиравшийся в пушнине, покупал для своего компаньона в Венеции 132 шкурки лесных и 26 шкурок каменных куниц^[319]. «Куница Кафы» упоминалась, наряду с белкой, в документах конца XIV в.^[320] Не исключено, что такая тарификация связана с происхождением какой-то части каменных куниц из Крыма. Позднее, венецианский купец Джакомо Бадоэр, автор составленной в Константинополе «бухгалтерской книги» 1436–1440 гг., выказал заинтересованность в покупке мехов каменных и лесных куниц, совершив в связи с этим четыре торговые операции^[321].

Гораздо реже встречался мех бобра и выдры, довольно высоко ценившийся в тогдашней торговле. Образы и того, и другого животных принадлежали к аристократической геральдике: французы определенно предпочитали выдру, а бургунды — бобра^[322]. Бобер, кроме этого, воспринимался олицетворением возвышенных стремлений, готовности к самопожертвованию. Согласно Исидору Севильскому († 636), бобер, чувствуя приближение преследователей, жаждавших завладеть его шулятными яйцами, чудодейственным врачевательным средством, сам себя оскопил^[323]. Таким образом, он был тропологическим идеалом для человека, искавшего праведной жизни и готового отсечь от себя грех.

Ценность меха бобра и выдры определялись особой стойкостью, неподверженностью вытиранию, способностью вбирать влагу без ущерба для него самого; поэтому им даже прокладывали собольи шкуры, чтобы спасти от сырости; этот мех использовался для верхней одежды, на опушки шапок. Из волос хвоста приготавливались рисовальные кисти, а подшерсток шел на изготовление пуховых шляп. У бобра, помимо этого, ценилось содержимое семенных желез, применявшееся в целительной практике.

Ценность повышалась и от редкости распространения. Бобер обитал в воронежских реках, на Кубани, в болотах Полесья и по сибирским рекам^[324]. Выдра имела гораздо более широкий ареал обитания: реки Русской равнины вплоть до Полярного круга и Сибирь, но всюду редка^[325].

Бобер и выдра назывались в договоре 1290 г. между Генуей и Египтом как устойчивая статья экспорта, поступавшая, несомненно, из Северного Причерноморья. В нем оговаривалось, что доставлявшиеся в Александрию меха не подлежали налогообложению^[326]. Этот режим благоприятствования подтверждался соглашениями 1385 и 1431 гг.^[327]

Конечно же, пушная торговля не представима без меха лисы. Негативное аллегорическое осмысление образа этого хищника как дьявола с его хитростями и кознями, губящего виноградник, который встает со страниц средневековых бестиариев^[328], как будто, мало влиял на распространение лисьих мехов среди рыцарства и бюргерства. Напротив, в коллективной психологии, отразившейся, например, в «Романе о Лисе», усматривается склонность к апологии лисицы и ее качеств. Ей приписывались благородство манер и элегантность, гордость и независимость; лиса — воплощение тонкого ума, который позволяет обходить правила и запреты и, в конечном счете, одерживать верх над волком Изегрином, аллегорией аристократии. В восточных культурах лиса, не утрачивая указанных качеств, воспринималась стоявшей еще ближе к человеку: это существо — трикстер, магически помогающий человеку, способный принимать человеческий образ и даже вступать с ним в брачные отношения. Поэтому лисий мех, ярко-рыжий, черно-бурый или серый, стал достоянием горожан и той части неродовитого рыцарства, которое добилось этого звания личными заслугами и жаждало самоутверждения. Именно поэтому мех лисы — столь частый предмет торговых сделок и столь распространенный атрибут одежды как европейца, так и левантийца.

Он упоминался в «Искусстве торговли» Франческо Пеголотти первой половины XIV в., в главе, посвященной состоянию рынка Кафы^[329], в нотариальных актах 1371, 1381–1382 гг.^[330], в деловых письмах. В частности, небезызвестный Николетто Гатта обнаруживал не только умение отличать разные сорта меха белки, куницы и лисы, но еще и знакомство с литературой: он назвал 100 лисьих шкур, поступивших, несомненно, из Руси, не иначе, как “bolpe de Rens”^[331], то есть «Лис Ренар», не без аллюзии на эпический персонаж.

Лиса, с примечательным определением — «русская», что связано с указанием на рыжий, почти красный цвет меха, была названа в таможенных регламентациях Мехмеда 11(1451–1481) как товар, поступавший морем в Босфорскую столицу ^[332]. Упоминалась она и в генуэзских документах конца XV в.^[333]

Известным спросом пользовался мех рыси за его пятнистую красивую окраску. Это животное со времен Плиния сравнивалось с волком и в средневековых документах называлось "lupus cervierus”^[334]. Ему приписывались магические качества: считалось, что рысь обладала способностью видеть сквозь стены, а моча рыси затвердевала и превращалась в драгоценный камень «лигуриус»^[335]. Промышлялась рысь в лесной зоне Руси и отчасти на Кавказе^[336]. Ее мех встречался на торговых площадях Кафы, как утверждается в книге Пеголотти^[337]. Он же упоминался в документах Константинопольской таможни^[338]. Рысьи «черева» вывозились в Заморье и Турцию^[339]. В самой Кафе продавались верхние одежды, подбитые мехом рыси^[340].

Некоторое экспортное значение имел заячий мех. В частности, Бернардо де Манцодео отправлял в 40-е гг. XIV в. из Кафы на Кипр верхнюю одежду из заячьих спинок и брюшек^[341].

Кроме того, встречались единичные упоминания сурка, ягненка и даже волка, но только в первом случае в связи с дальней торговлей в Средиземноморье^[342], в других же случаях в связи с бытованием в городской повседневной жизни^[343].

Есть совершенно экзотическое упоминание шкуры белого медведя, «царя полярных стран», доставленной в Египет^[344]. Промысел на белого медведя велся на островах Северного Ледовитого океана, чаще всего, на островах Карского моря, расположенных рядом с Ямалом и Таймыром.

Наконец, частные акты приводили достаточно неопределенные термины, обозначавшие пушнину разного качества и разного уровня обработки: “pelles” — кожи с шерстью; “pennes” — куски кожи с поднятым мехом, грунтованные и аппретированные; “forratura” — шерсть; “pelliparia” — выделанные пушные шкурки; “pellicia” — готовый к использованию мех, нередко обозначение и самого мехового изделия^[345].

Кафа как крупнейший рынок мехов, посредничавший между Севером и Югом, была одновременно средоточием сложной деятельности по оценке и сортировке пушнины, ее выделке и доработке и, в конечном счете, по производству скорняжных изделий. К этой деятельности имели отношение сообщества кафских скорняков (pelliparii), наиболее многочисленных и активных в городе, а также портных (guarnerii), шивших пальто и плащи на меховой подбивке (guarnacia, varnacia). Поэтому обозначение «мех Кафы» было не столько указанием места вывоза, сколько результатом определенного тарифицирования после известной скорняжной доработки, что должно было сопровождаться приложением клейма кафских меховщиков — сансеров.

Торговля мехами давала невиданные прибыли, не сопоставимые с доходами от левантийской торговли. При ничтожной цене пушнины на рынке Кафы, когда горностаевая шкурка стоила 5–6 аспров, а дюжина белок — 12 аспров, вывоз в стоимостном выражении достигал десятков миллионов, превращаясь в миллиарды на рынке Генуи. И Лигурийская республика с ее сверх-банком Сан Джорджо не случайно опережала прочие города Европы по темпам накопления капитала^[346]. Профессор Субхи Лабиб^[347] прав, говоря, что Генуя лишилась половины своего громадного флота, чтобы добиться доминирующего положения в вывозе русских мехов из Кафы во все части Средиземноморского мира.

2. 2. Экзотические товары Севера

Однако роскошные «сапфировые» меха были далеко не единственным северным товаром, имевшим значение в дальней торговле с Югом. Воображение южан, привыкших ко многим диковинам, поражали присылавшиеся порой живые звери и птицы.

Особенно ценились красные кречеты и белые соколы, составлявшие утеху аристократии. Сложилось особое искусство соколиной охоты, которому посвящались ученые трактаты, как например, трактат сицилийского короля и императора Фридриха II Гогенштауфена (1212–1250)^[348]. Ему посвящались произведения восточных поэтов и художников. Возникли особые школы сокольничих. Но мало кто знает, что предмет глубокомысленной рефлексии интеллектуалов и развлечений знати имел северное происхождение. Сокол не случайно ассоциировался с символикой северного и южного ветров, первого — губительного, как вторжение дьявола, второго — живительного, как благоволения Бога. Он и был посланцем Севера, которому южный воздух дал новую жизнь^[349].

Отлов сокола и кречета велся на Северном и Приполярном Урале^[350]. Птицу везли десятками в особых клетках, в сопровождении специального сокольничего, со всеми атрибутами его искусства — кожаным клобучком, которым закрывали голову и глаза, сильцем с обножей, надетой на лапку, толстой перчаткой и птичьим чучелом — приманкой.

Уже документы конца XIII в. сообщают о поездке генуэзского купца со специально нанятым сокольничим в Тебриз, ко двору ильхана Аргуна (1284–1291)^[351]. Цель поездки не трудно предположить. Во второй половине XV в. в Кафу привозил кречетов Семен Хозников, приходивший с московским караваном по волжскому торговому пути. С тою же целью приезжал туда Заккария Гизольфи ^[352]. Из Кафы соколы и кречеты отвозились в Заморье. Они славились в Константинополе^[353] и Мекке^[354]. Их с нетерпением ждали в Египте^[355] и Италии^[356]. Для отбора лучших боевых птиц миланский герцог специально посылал в Москву знатоков этого дела^[357].

Драгоценным товаром Севера почитался моржовый бивень, называвшийся в средневековых русских текстах «рыбьим зубом»^[358]. Он ценился едва ли не дороже слоновой кости и оплачивался золотом. Из него делали державные посохи и скипетры, имевшие аналогию с «мировым древом», основой богоустановленного порядка. Он служил для украшения престолов и царственных тронов, материализуя идею незыблемости монаршей власти и закона. В эпоху Возрождения моржовая кость стала материалом мастеров-косторезов и ювелиров. Ее можно встретить в качестве орнаментальных накладок на оружии и ларцах, в качестве женских украшений и предметов культа. Трудно помыслить, что добывался моржовый бивень морскими охотниками во льдах, за Полярным кругом, у побережий островов Вайгач и Новой Земли^[359], что именно оттуда происходили самые крупные бивни, длиной 50–90 сантиметров и весом 3–6 килограммов. Из Крыма моржовую кость чаще везли в качестве почетного дара сиятельным особам, но иногда она составляла предмет частной торговли ^[360]. Упоминался этот товар также и в турецких документах конца XV в.^[361]

2. 3. Вывоз кож

Как бы не эпатировали воображение сообщения о северных редкостях, самые устойчивые и растущие прибыли давали все же не они. Если все выше указанные виды товаров были объектом единичных торговых операций, то знаменитые шкуры и кожи самой разнообразной выделки составляли предмет десятков и сотен соглашений. Фигура Кожемяки должна бы стать символом русских не как героя-воителя, но как непревзойденного мастера, которому подвластна любая кожа. Здесь историк соприкасается с навсегда утраченным пластом русской культуры, оставившим загадочные, почти не постижимые термины. Всемирной славой пользовалась Русь в изготовлении «юфти», или «юхти», тонко выделанной кожи красного цвета, именовавшейся в источниках «русской»^[362]. Пользовались высоким спросом «мостовая юфть», то есть неокрашенная; «ролдуга» — искуснейше выделанная цветная замша; «гзы» — особым образом обработанный задок конской шкуры, или «ирха» — дубленая овечья и козья кожа^[363].

Производились они в Ярославле и Костроме, Москве и Муроме, Нижнем Новгороде и Казани^[364]. Большими партиями кожи отправлялись в Кафу, что дало повод составителям «Руководств по торговле» говорить о продаже в том городе, «коровьих и конских кож, сырых и обработанных, в огромном количестве»^[365]. Едва ли права исследовательница Мария Фехнер, полагая, что готовая кожевенная продукция вывозилась, прежде всего, в юго-восточные страны^[366]. Западные партнеры с той же энергией использовали средиземноморские коммуникации для вывоза из Крыма русской юфти. Известны документы из семейного архива Соранцо, по которым только в одном из венецианских магазинов этого рода находилось юфти на 1900 дукатов (около 80000 аспров), происходившей, несомненно, из Северного Причерноморья, где Соранцо имели постоянных торговых представителей^[367]. Партия юфти, доставленная Черным морем в Константинополь, фигурировала в счетах Джакомо Бадоэра как предназначавшаяся для последующей транспортировки в Венецию^[368]. В качестве постоянной статьи торговли, проходившей через Босфор, юфть приводилась в постановлениях первых турецких султанов^[369].

Отнюдь не в доставках раритетных товаров, нередко имевших форму сеньориального заказа, но в многократно повторявшихся сделках с кожами совершенствовалась коммерческая техника. Здесь, как в калейдоскопе, «морские товарищества» (societas maris) сменялись «комендой» (accomendacio), продажа в кредит (mutuum) — фрахтом (naulum), заём (emptio) — вексельным обменом (cambium). Один вступал в морское товарищество, чтобы часть совместного капитала использовать в своем ремесле, например, сапожном (socius stans), а часть предоставить трактатору (socius tractans) для ведения морской торговли^[370]. Другой заключал коменду и, выступая в роли кредитора (commendator), вкладывал в нее свой капитал или товар, как ту же кожевенную продукцию, чтобы его компаньон — торговец (accomendatarius), прилагая свои способности, доставил этот товар для продажи в Византию или Италию. Третий покупал шкуры и кожи в кредит с отсрочкой платежа до будущей Пасхи, реализуя их на свой страх и риск. Четвертый брал заём в виде некоторой суммы и товара, отдавая залог и обязуясь возвратить авансированные деньги нередко в другом месте и в другой монете^[371].

Все эти многочисленные сделки совершались в генуэзской лоджии Кафы в присутствии нотариев, сансеров — посредников и свидетелей. То был прообраз будущей биржи. Здесь в XIV в. устраивались аукционы, на которых кожи и самые разнообразные кожевенные изделия — от колчанов и щитов до ремней — занимали не последнее место^[372].

Для вывоза кож фрахтовались целые суда, часто в складчину. Так, только на одной наве в 1290 г. предполагалось отправить из кафского порта в Геную 296–380 милиариев (182 тонны) кож^[373]. А количество сделок, связанных с торговлей кожами, было оформлено только одним нотарием за 1289–1290 гг. — 25^[374]. Многочисленные торговые агенты отправлялись из Кафы для закупок кож в соседний Солкат^[375] и Чембало (современная Балаклава), в Сан Джорджо и Пеше (Бейсукский лиман) на Таманском полуострове, в Россо и Тану^[376].

В Кафе товар сортировался, доводился до кондиции, иногда подвергаясь обработке занимавшими целую улицу кожевниками (corigiarii) и сапожниками (callegarii), затем группировался в оптовые партии. Три четверти кож экспортировалось в Геную. Как правило, это были невыделанные бычьи шкуры, служившие сырьем лигурийским ремесленникам^[377]. Другим адресатом была Венеция^[378]. Небольшая часть отправлялась в Константинополь^[379]. Иногда кожевенную продукцию везли в Испанию^[380] и на Левант^[381].

Помимо бычьих и конских кож встречались бараньи и козлиные, окрашенные в зеленый цвет^[382]. Упоминался каракуль — астракан, выделывавшийся в татарских городах на Нижней Волге. Небезызвестный Джакомо Баддоэр, ведший дела в столице Византии, покупал в Кафе бараньи шкуры с белой шерстью^[383].

Стоимость необработанных бычьих шкур составляла на рынке Кафы в конце XIII в. 70 аспров за один кантарий (47,65 килограммов). Продажная цена в Генуе повышалась до 119 аспров, то есть на 70 %. Из них нужно вычесть 5 % на фрахтовые и налоговые издержки^[384]. Прибыльность получалась, как будто, ниже в сравнении с торговлей мехами, но зато вывоз кож и шкур был сопряжен с меньшим риском и с более быстрой оборачиваемостью капиталов из-за крупномасштабных оптовых поставок.

2. 4. Воск

Другой важной статьей северного экспорта был воск, что осталось без должного внимания исследователей южнорусской торговли^[385]. Воск, блестящий, залитый в формы, или упакованный кусками в ткань, подкрашенный в привлекавшие глаз тона, поступал в Кафу из бортнических угодий Смоленщины, из воскобойных центров Пскова и Новгорода, из богатых пчеловодческих областей Поволжья^[386].

Итальянские «Праттика дела меркатура», неизменно, называли воск на одном из первых мест среди товаров, которые можно было с выгодой закупать в Кафе^[387]. И их авторы знали, что писали. Воск пользовался громадным спросом и не только потому, что из него делалось единственное тогда средство освещения — восковые свечи, не только потому, что без него немыслимо храмовое действо, или некоторые ремесленные операции, например, энкаустика, но и потому, что он стал важнейшим компонентом технологии вощения в бумажном производстве, стремительно распространявшемся в XIII в. по всей Европе и имевшем значение ничуть не меньшее, чем промышленная революция.

Вывоз воска из Кафы в Геную, поблизости от которой находилась одна из первых и самых знаменитых бумажных мастерских — Фабриано, достиг в конце XIII в. колоссальных объемов. Только по актам нотария Ламберто ди Самбучето, работавшего в Кафе в 1289–1290 гг., в направлении Лигурии было отправлено воска на 11000000 аспров^[388]. Помимо Генуи, воск вывозился в Венецию^[389], в города Средиземноморской Франции и Испании^[390]. Более того, воск отправляли в Восточное Средиземноморье — в Дамаск и Александрию^[391], что несправедливо игнорировалось историками торговли с Востоком^[392].

Среди воскобойной продукции, вывозившейся из Кафы, обращают на себя внимание сорта воска, обозначавшиеся как «воск Кафы» и «воск Газарии» (“cere de Caffa”, “cere de Gazaria”). Подобная индикация должна находить объяснение в той роли, которую играла Кафа в концентрации значительных партий воска. Именно там проводилась дополнительная очистка и пробойка, так как воск, по замечанию Пеголотти, далеко не всегда отличался чистотой и блеском, а порой был просто подделкой^[393]. Там осуществлялась сортировка и упаковка товара, что удостоверялось штемпелем кафских сансеров из числа ремесленников, имевших дело с воском, например, изготовителей свечей (candellerii), фигурировавших в нотариальных актах^[394].

В конце XIII в. воск вывозился полными навами, крупнейшими судами, грузоподъемностью до 500 тонн^[395]. В конце XIV–XV вв. наблюдалось уменьшение объема сделок. В актах кафского нотария Никколо Беллиньяно 1381–1382 гг. значился контракт о транспортировке 155 кантариев (7,3 тонн) воска до Перы, с последующим вывозом в Геную^[396]. В 30-е годы XV в. из девяти сделок о поставках воска в Венецию с перевалкой в Константинополе шесть касались незначительных партий, не превышавших 120 килограммов^[397]. Отчасти это объяснялось конкуренцией «воска Загори», происходившего из Болгарии и превосходившего по качеству тот, что вывозился из Кафы^[398]. Отчасти подобный спад был следствием известной «демократизации капитала», вызванной вовлечением местного купечества в международный обмен, сделки которого не всегда оформлялись нотариально^[399].

Если говорить о прибыльности торговли воском, то можно привести мнение профессора Мишеля Баляра, согласно которому она составляла 21 %^[400]. Но возможны и иные расчеты. Стоимость очищенного, блестящего воска в Кафе составляла 252 аспра за кантарий (47,65 килограммов). Рыночная цена в Генуе достигала 10 лир за кантарий, или 380 аспров, давая прибыль 50 %. Эта величина должна быть уменьшена на транспортные издержки, обычно не превышавшие 5 %. С другой стороны, расчеты по контрактам о вывозе воска почти всегда сопровождались вексельными операциями, позволявшими извлекать дополнительные проценты на разнице курсов.

2. 5. Красители

Предшествующие историки^[401] не оставили упоминаний и о такой статье вывоза на Юг, как русские красители. Красители были двух видов. Прежде всего, это — кермес, универсальный краситель, получаемый из выделений древесного червя^[402]. Кермес в соединении с кислотой давал желтый цвет; соединенный с щелочью становился фиолетовым; под воздействием глиноземной протравы приобретал алый цвет; от соприкосновения с медной протравой и винным камнем начинал обладать зеленым тоном; смешанный с медным купоросом чернел^[403]. Такое богатство цветовой гаммы открывало широкие возможности использования кермеса в текстильном производстве, переживавшем в Европе XIII–XV вв. интенсивный подъем. Собирался этот краситель на Северо-Западе русских земель. Доставлялся в Кафу, оттуда транспортировался морем в Константинополь и еще далее — в Италию.

Известно, что Бадоэр заключал сделки на поставки «русского кермеса». Однажды он получил 469 ливр (149 килограммов) красителя, упакованного в мешках^[404]. Не раз кермес упоминался и в других итальянских документах ^[405].

Другим видом красителя была киноварь, то есть сульфид ртути, образующийся в гидротермальных почвах вместе с кварцем и кальцитами^[406]. Самые значительные ее месторождения находились на Украине и использовались с давних времен. Вероятнее всего, киноварь, но не кошениль, как иногда считают^[407], должно подразумевать под «красящими зернами», вывозившимися из русских земель. Польский хронист Матвей Меховский в начале XVI в. писал: «Вся земля Русская дает красящие зерна, которые родятся в чрезвычайном изобилии и которые с давних пор вывозились в итальянские города — Геную и Флоренцию»^[408].

Киноварь, игравшая особую роль в эзотерических знаниях алхимиков, получила, может быть, даже большее распространение как краситель вплоть до изобретения анилина. Наряду с использованием в текстильной индустрии, киноварь применялась для изготовления акварельных и масляных красок, находивших возросший спрос в эпоху Ренессанса. Наконец, она служила ценным целительным средством.

2. 6. Ремесленная продукция Севера

Большинство исследователей склонно рассматривать Север только как сторону, служившую поставщиком сырья^[409], что не совсем справедливо. Приведенный выше материал позволяет убедиться в том, что Север поставлял не только пушнину, но и меховые изделия, шитые из спинок или брюшек. Кроме того, с Севера вывозились не только сырые кожи и шкуры, но и отличной выделки, например, юфть.

К сказанному нужно добавить «русский текстиль». Речь идет не о «русском сендале», упомянутом в старофранцузском стихотворном «Романе об Александре», вызвавшем удивление специалистов^[410], ибо известно, что на Руси не производилось шелковых материй, но лишь через нее распространялась какая-то часть левантийских тканей из шелка, в частности, сендала. Речь идет о фактах вывоза «русского полотна», пока еще не получивших признания. Оно упоминалось в «Куманском кодексе» начала XIV в., составленном в Кафе^[411], как один из распространенных в южных землях товаров. О «широких русских полотнах», доставлявшихся в Кафу и направлявшихся в Заморье, содержались сведения в генуэзских документах XV в.^[412] То есть текстильная продукция Руси, прежде всего, льняная, производившаяся во многих русских городах, имела определенное экспортное значение и отправлялась в направлении к Черному морю и оттуда еще дальше, как в восточные, так и в западные страны. Этим замечанием можно завершить характеристику того, что вывозилось «из варяг в греки».

I. 3. Структура южного импорта

3.1. Металлы и изделия из металлов

Логика дальнейшего исследования требует столь же детализированного анализа товарной структуры южного импорта.

Из всех возможных предпочтений, например, тех, которые главным стимулом торговых отношений в XIII–XV вв. считают текстиль^[413], я склонен поставить на первое место среди южных товаров металлы и металлические изделия, как пользовавшиеся активным спросом в северных землях. Дело в том, что русский Север XIII–XV вв., вплоть до освоения Урала, был беден железом и лишен собственных месторождений золота и серебра ^[414], чем был вызван затяжной «безмонетный период», преодоленный ввозом монеты из Византии, Багдадского халифата и других стран^[415]. Вывоз же драгоценных металлов из ближайших Германии, Чехии и Молдавии подлежал постоянным запретам^[416]. И русские купцы отправлялись в Константинополь и Заморье отнюдь не за тканями, но за металлами и звонкой золотой и серебряной монетой.

Золото представляло, пожалуй, исходный интерес. Будучи аллегорическим замещением Солнца, оно оказывалось символом солнечного, источающего свет Юга, подобно тому, как символом «черного» Севера был соболь в его сатурновом инопонимании. В славянском мире, как впрочем, в западных, или восточных культурах, утвердилось представление о золоте как едином принципе идеального миростроительства, как инобытии высшей духовной энергии — огня, лишенного свойства сжигать, но изливавшего мягкое, духовное свечение. Византийская трактовка золота как символа вечного, невидимого мира укоренилась в русском сознании и нашла выражение в православном идеале красоты^[417].

Именно поэтому большая часть импортированного золота не исчезла бесследно в кошелях купцов, но воплотилась в золотых куполах, золоченых интерьерах храмов и золотом фоне икон. Но даже и за пределами религиозного культа золото находило весьма отличавшееся от современного назначение. Как духоносное средство золото могло избавлять от самых тяжких заболеваний сердца и проказы. «Питьевое золото» (aurum potabile) спасительно влияло на светлую желчь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

219

Meyendorf J. Byzantium and the Rise of Russia. — Cambridge: UP, 1981; Мейендорф И. Византия и Московская Русь. — Париж: Имка Пресс, 1990.

220

Хождение Игнатия Смолнянина // ПС. — С.-Пб., 1887. — T.IV. — Вып. III. — С. 3–27; Majeska G. Russian Travelers to Constantinople in the Forteenth and Fifteenth Centuries. — Washington, 1984. Книга хожений. Записки русских путешественников XI–XV вв. / Сост., подготовка текста, перевод Н.И. Прокофьева. — М., 1984. — С. 277–285; Маджеска Дж. Русско-византийские отношения в 1240–1453 гг.: паломники, дипломаты, купцы // Из истории русской культуры. Киевская и Московская Русь. — М., 2002. — Т.П. — Кн.1. — С. 358–373; Малето Е. И. Историко-географические представления средневековой Руси (по материалам хождений XII–XV вв.) // Вопросы истории естествознания и техники. — М.,2007. — № 4. — С. 3–29.

221

Ср., болгарская исследовательница Е. Тодорова констатировала неблагоприятность навигационных условий кафинского порта в зимнее время: Тодорова Е. Северное побережье Черного моря в период позднего средневековья: (историко-географическое исследование) // История СССР. — М., 1989. — № 1. — С. 180–181.

222

Хорошкевич А.Л. Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV–XV вв. — М., 1963; Она же. Русское государство в системе международных отношений конца XV — начала XVI вв. — М.: Наука, 1980; Шаркова И.С. Заметки о русско-итальянских отношениях XV — первой трети XVI вв. // СВ. — М., 1971. — Вып. XXXIV. — С. 201–212; Она же. Россия и Италия: торговые отношения XV — первой половины XVIII вв. — Л.: Наука, 1981; Risaliti R.Е evoluzione dei rapporti tra Г Italia e la Slavia Orientale: (Italia — Russia nel quattrocento) // Annali del dipartimento di studi dell’ Europe orientale. — Napoli, 1984. — N2-3. — P. 9–16; Рыбина E. A. Торговля средневекового Новгорода: Историко-археологические очерки. — Великий Новгород, 2001.

223

Ohler N. Reisen im Mittelalter. — München, 1986. — S.35, 55.

224

Мурзакевич H.M. История генуэзских поселений в Крыму. — Одесса, 1837; Караулов г. О торговом значении Феодосии в древности и Средние века // Одесский вестник. — Одесса, 1859. — № 8. — С. 512–514; Врун Ф.К. О поселениях итальянских в Газарии // Труды I археологического съезда. — М., 1869. — ТЛЕ — С. 365–403; Кун М. Исследования о генуэзских владениях на Крымском полуострове // Русский архив. — М., 1876. — ТЛ; Лагорио Ф. Четыре эпохи из жизни Феодосии // ЗООИД. — Одесса, 1889. — T.XV; Кулаковский Ю. Прошлое Тавриды. — Киев, 1906; Зевакин Е.С., Пенчко Н.А. Очерки по истории генуэзских колоний на Западном Кавказе в XIII–XV вв. // ИЗ. — М., 1938. — ТЛИ. — С. 72–129; Старокадомская М.К. Очерки истории социально-экономических отношений в итальянских колонияхXIII–XV в.: автореф. дисс….к.и.н. — М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1950; Гольдшмидт И.А. Каффа — генуэзская колония в Крыму в конце XIII — первой половине XV вв.: автореф. дисс….к.и.н. — М.: МГУ, 1952; Чиперис А.М. Социально-экономическое положение и классовая борьба в генуэзских колониях Крыма в XIV–XV вв.: автореф. дисс….к.и.н. — М.: МГПИ им. В.И. Потемкина, 1953; Бадян В.В., Чиперис А.М. Торговля Каффы в XIV–XV вв. // Феодальная Таврика. — Киев: Наукова думка, 1974. — С. 174–189.

225

Lettera ď Alberto Campense intorno le cose di Moscovia // Ramusio, Gian-Battista. Delle navigazioni e viaggi. — Venetiis, 1558. — Vol.II. — P.127 (“Usezug”, “Pezorani”, “Vahulzrani”).

226

Хорошкевич А.Л. Торговля Великого Новгорода в XIV–XV вв. — М., 1963. Hennig R. Der nordeuropäische Pelzhandel in den alteren Perioden der Geschichte // VJSSWG. — Stuttgart, 1930. — Bd.XXIII. — NI. — S.l-25.

227

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством (1487–1533) / Изд. подгот. Г.Ф. Карпов // СИРИО. — С.-Пб., 1882. — T.XXXV. — С.23; Сыроечковский В.Е. Гости-сурожане. — М.; Л.: Огиз, 1935. — С.42.

228

Топография кладов серебряных и золотых слитков / Сост. А.А. Ильин. — Пг.: Госиздат, 1921; Die Silber — und Goldbarren des russischen Mittelalters / Herausg. von N. Bauer // NZ. — Wien, 1929. — Bd.LXII. — S.77-120; 1931. — Bd.LXIV. — S.61-100.

229

Крамаровский М.Г. Клад серебряных платежных слитков Старого Крыма и золотоордынские сумы // СГЭ. — Л., 1980. — T.XLV. — С. 68–72; Evans A. Notes and Documents: some Coinage Systems of the XIV Century // Journal of Economic and Business History. — 1931. — N3. — P. 481–496; Мыц В. Л. Sommo в денежном обращении генуэзской Газарии (по материалам алуштинского клада 1990 г.) // Херсонесский сборник. — Севастополь, 1999. — Вып. Х. — С. 379–398. Несмотря на отмечаемое автором противостояние между монголами и итальянскими торговыми республиками в 1343–1346 гг. и осаду Кафы ханом Джанибеком, торговая коммуникация Кафы с Востоком не прекращалась; альтернативой заблокированному сухопутному маршруту через Солкат, степи Крыма, стали служить выходы на шелковый путь через кавказские порты, см.: Notizie da Caffa / A cura di R. Morozzo della Rocca / / Studi in onore di A. Fanfani. — Milano, 1962. — Vol.III. — P. 265–295; Lettere di mercanti a Pignol Zucchello (1336–1350) / A cura di R. Morozzo della Rocca. — Venezia: Il comitato ed., 1957.

230

Сыроечковский B.E. Гости-сурожане. — M.; Л.: Огиз, 1935. — C.42–44.

231

Никитин, Афанасий. Хожение за три моря / Изд. подгот. Я.С. Лурье и Л.С. Семенов. — Л.: Наука, 1986. — С.17, 30.

232

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Ногайскою ордами и с Турцией (1474–1505) / Изд. подгот. Г.Ф. Карпов // СИРИО. — С.-Пб., 1884. — T.XLI. — № 1–3, 10, 13, 19–20, 22, 29; Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством (1487–1533) / Изд. подгот. Г.Ф. Карпов // СИРИО. — С.-Пб., 1882. — T.XXXV. — № 2, 7.

233

Векслер А., Мельникова А. Московские клады. — М.: Моек, рабочий, 1973. — С.72.

234

Фехнер М В. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI в. // ТГИМ. — М., 1952. — Вып. ХХТ — С. 3–139; Сыроечковский В.Е. Пути и условия сношений Москвы с Крымом на рубеже XVI в. // Изв. АН СССР. Отд. общ. наук. — М., 1932. — № 3. — С. 193–237; Тихомиров М.Н. Пути из России в Византию в XIV–XV вв. // ВО. — М., 1961; Котляр Н.Ф. Левантийская торговля Львова XIV–XV вв. // НЭ. — Киев, 1966. — T.VI. — С. 135–148; Костакэл В. Русско-украинско-молдавские связи в XIV–XV вв. // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. — М., 1972; Котляр Н.Ф. Левантийская торговля Львова XIV–XV вв. // НЭ. — Киев, 1966. — T.VI. — С. 135–148; Ernst N. Beziehungen Moskaus zu den Krim-tataren unter Iwan III. — B., 1911; Nistor J. Die auswärtigen Handelsbeziehungen der Moldau im XIV, XV und XVI Jh. — Gotha: F. A. Perthes, 1911; Panaitescu P. La route commerciale de la Pologne à la Mer Noire au Moyen Âge // Rivista istorica Romana. — Bucureçti, 1933. — N3. — P. 172–193; Malowist M. Les routes du commerce et les marchandises du Levant dans la vie de la Pologne au bas Moyen Âge // Travaux du VI colloque internationale d’histoire maritime. — P.: S.E.V.P., 1970. — P. 157–175.

235

Cp.: Успенский Ф.И. Движение из Центральной Азии в Европу и обратно в XIII–XV вв. // ВВ. — М., 1949. — Т.II. — С. 257–275; Dubiecki M. Kaffa, osada genueńska i ej stosunek do Polski w XV wieku // Przegląd Powszechny. — 1886. — T.XII. — N34. — P. 56–64, 216–227; Kutrzeba S. Handel polski ze wschodem w wiekach średnich // PP. — 1903. — T.XXXVII. — N4. — P. 190–219, 462–496; 1903. — T.XXXVIII. — N1. — P. 512–537; Levicki S. Les marches de Lwow du XIV au XVIII siècles. — Lwow, 1921; Charewiczowa L. Handel sredniowieznego Lwowa. — Lwow, 1925.

236

АИИМК. ФЛ.Оп.1. — Д № 82; Археологическая карта Волынской губернии / Сост. В.Б. Антонович // Труды XI археологического съезда. — М., 1901. — T.I. — С.22, 58, 74, 81; Археологическая карта Подольской губернии / Сост. Е.Н. Сецинский // Труды XI археологического съезда. — М., 1901. — T.I. — С.207, 273,321.

237

Numizmatyka Litewska wieków średnich / Ed. M. Gumowski. — Krakow, 1920. — № 50; Soboleva N. Należy prazsky grosu na u zemi SSR // Sbornik narodniho muzea w Praze. — P., 1970. — T.XXIV. — N3-4. — № 142.

238

Котляр Н.Ф. Левантийская торговля Львова XIV–XV вв. // НЭ. — Киев, 1966. — T.VI. — С. 135–148; Charewiczowa L. Handel sredniowieznego Lwowa. — Lwow, 1925; Malowist М. Kaffa — kolonia genueńska na Krymie i problem wschodni w latach 1453–1475. — Warszawa, 1947; Andreescu S. Autor de la derniere phase des rapports entre Moldavie et Gênes // RRH. — Bucarest, 1982. — N2. — P. 257–282.

239

Notai genovesi in Oltremare. Atti rogati a Chilia da Antonio di Ponzo (1360–1361) / A cura di G. Pistarino. — Genova; Bordighera, 1971; Gênes et l’ Outre-Mer. T.II. Actes de Kilia du notaire Antonio di Ponzo (1360) / Ed. par M. Balard. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1980; Papacostea S. De Vicina à Kilia: byzantins et génois aux bouches du Danube au XIV siècle // RESEE. — Bucarest, 1978. — An.XVI. — N1. — P. 65–79.

240

Nistor J. Die auswärtigen Handelsbeziehungen der Moldau im XIV, XV und XVI Jh. — Gotha: F.A. Perthes, 1911; Nistor J. Handel und Wandel in der Moldau bis zum Ende des XVI Jh. — Tschernowitz, 1912. Vicina. T.EL Contributions à l’ histoire de Cetatea-Alba aux XIII et XIV siècles / Ed. par G. Bratianu // BSHAR. — Bucarest, 1927. — T.XIII. — P. 1–7; Bratianu G. Recherches sur Vicina et Cetatea Alba. — Cluj: Université de Cluj, 1935; Gênes et l’ Outre-Mer. T.I. Les actes de Caffa du notaire Lamberto di Sambuceto 1289–1290 / Ed. par M. Balard. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1973. — № 569.

241

Notai genovesi in Oltremare. Atti rogati a Chilia da Antonio di Ponzo (1360–1361)/A cura di G. Pistarino. — Genova; Bordighera, 1971; Gênes et l’ Outre-Mer. Т.II. Actes de Kilia du notaire Antonio di Ponzo (1360) / Ed. par M. Balard. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1980.

242

АИИМК. ФЛ.Оп.1. — Д.№ 9. — Л.63; Григорьев В. Монеты джучидов, генуэзцев и Гиреев, битые на Таврическом полуострове // ЗООИД. — Одесса, 1844. — T.I. — С.301; Iliescu О. Monede tatareçti din secolele XIII–XV // Studi §i cercetari de numismatica. — Bucureçti, 1960. — Vol.III. — № 13.

243

Кравченко А. А. Средневековый Белгород-на-Днестре (конец XIII–XIV вв.). — Киев: Наукова думка, 1986. — С.89.

244

Znaleziska monet z XIV–XVIII w. na obsarze Ukraińskiej SRR / Ed. N. Kotlar. — Wroclaw: Ossolineum, 1975. — № 85.

245

Произведения западного художественного ремесла в Восточной Европе (X–XIV вв.): [свод археологических памятников] / Сост. В.П. Даркевич. — М.: Наука, 1966. — С.69; Огородников В.И. Иван III и зарубежные евреи // Сборник статей в честь Д.А. Корсакова. — Казань, 1913. — С. 52–75.

246

Монетные клады Киевской губернии до первой четверти XV в. / Сост. B. С. Данилевич / / Труды IX археологического съезда. — М., 1897. — T.I. — C. 260–265; Znaleziska monet z XIV–XVIII w. na obsarze Ukraińskiej SRR / Ed. N. Kotlar. — Wroclaw: Ossolineum, 1975. — № 98.

247

Барабанов O.H. Судебное дело Бруноро Сальваиго (Каффа, 1454 г.): опыт историко-юридического исследования // Причерноморье в Средние века. — М.: МГУ, 1995. — Вып. И. — С. 20–36.

248

Notes et extraits pour servir à l’ histoire des croisades au XV siècle / Pub. par N. Jorga // ROL. — P., 1900. — T.V. — P.38.

249

Семенов Л. C. Путешествие Афанасия Никитина. — M.: Наука, 1980. — С.4.

250

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Ногайскою ордами и с Турцией (1474–1505) / Изд. подгот. Г.Ф. Карпов / / СИРИО. — С.-Пб., 1884. — T.XLI. — № 10, 19; Голейзовский Н. Дионисий и его современники // Искусство. — М., 1980. — № 6. — С. 57–60.

251

Lituanus, Martinus. De moribus tartarorum. — Basiliae, 1515. — P.35; cp.: Литвин Михалон. О нравах татар, литовцев и москвитян / Пер. В. И. Матузовой. — М., 1994. — С. 99–100: «Киев изобилует также и заморскими товарами. Ведь каких только каменьев, шелковых [одежд], вытканных золотом, шелков, курений, благовоний, шафрана, перца и прочих пряностей ни доставляют из Азии, Персии, Индии, Аравии, Сирии на север, в Московию, Псков, Новгород, Швецию, Данию, не каким иным более надежным, более прямым и более проторенным путем, но именно этим, древним и весьма наезженным, ведущим из Понта Эвксинского, то есть от города Каффы, через ворота Таврики и Тованский перевоз на Борисфене, а оттуда в Киев. Ведь имеют обыкновение ходить туда чужеземные купцы, большей частью в тысячу числом, собравшись в группы, называемые караваны (korovani), со многими нагруженными повозками и навьюченными верблюдами».

252

Эрнст Н.Л. Конфликт Ивана III с генуэзской Каффой // ИТУАК. — Симферополь, 1927. — T.I(LVIII). — С. 167–181; Скржинская Е.Ч. Кто были Ралевы, послы Ивана III в Италии: (к истории итало-русских связей в XV в.) // Проблемы истории международных отношений. — Л., 1972. — С. 267–287; Беляева С.А. Южнорусские земли во второй половине XIII–XIV вв. — Киев: Наукова думка, 1982; Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. — М.: Наука, 1985; Ernst N. Beziehungen Moskaus zu den Krimtataren unter Iwan III. — B., 1911.

253

Majeska G. Russian Travelers to Constantinople in the Forteenth and Fifteenth Centuries. — Washington, 1984. — P. 402–403.

254

ПСРЛ. — M., 1965. — T.VIII. — C.30–32; Там же. — T.XI–XII. — C.39.

255

Там же.

256

ПСРЛ. — M., 1965. — Т.ХХШ. — С.123.

257

Notes et extraits pour servir à l’ histoire des croisades au XV siècle / Pub. par N. Jorga // ROL. — P., 1896–1900. — T.V. — P.39.

258

Черменский П. H. «Хождение» митрополита Пимена (XIV в.) как источник по исторической географии Подонья // Известия АН СССР. Серия географическая. — М., 1970. — № 5. — С. 95–99; Цыбин М. В. Археологический комментарий к «Пименову хождению в Царьград» // Средневековая археология Поволжья: материалы и исследования по археологии Поволжья: сб. статей. — Йошкар-Ола, 2009. — Вып.4.

259

ПСРЛ. — М., 1965. — T.XI–XII. — С. 96–97; Хождение Игнатия Смолнянина //ПС. — С.-Пб., 1887. — T.IV. — Вып. III. — С.4.

260

Сыроечковский В.Е. Пути и условия сношений Москвы с Крымом на рубеже XVI в. // Изв. АН СССР. Отд. общ. наук. — М., 1932. — № 3. — С.207.

261

Там же. — С. 194, 197; Семенов Л.С. Путешествие Афанасия Никитина. — М.: Наука, 1980. — С. 19–20.

262

Лебедев В. П., Клоков В. Б. Иноземные монеты XII–XV вв. на золотоордынских городищах Поволжья // Великий Волжский путь: история формирования и развития. Материалы круглого стола «Великий Волжский путь и Волжская Булгария» и международ. науч. — практ. конф. «Великий Волжский путь» (Казань — Астрахань — Казань, 6-16 августа 2001 г.). — Казань, 2002. — Ч.П. — С. 263–276.

263

Rubruk, Wilelmus. Itinerarium // RVM. — P., 1839. — T.IV. — P.249; Якубовский А.Ю. Столица Золотой Орды — Сарай Берке. — Л., 1932. Местоположение г. Сарай («Дворец»), о котором пишет Рубрук, неизвестно. Археологам известен более поздний г. Сарай (Селитернное городище в Астраханской области), основанный ханом Узбеком (1312–1341). Начало городской жизни в нем фиксируется нумизматическими материалами: самые ранние массовые серебряные монеты городского денежного обращения — данга хана Узбека; массовое же обращение медных монет здесь началось с 30-х гг. XIV в., см.: Лебедев В. П. Судьба города Сарая XIII в. Факты, вопросы, версии, гипотезы // Труды Международных нумизматических конференций. Монеты и денежное обращение в Монгольских государствах XIII–XV веков. М., 2005. С. 17. Дискуссию, см.: Пачкалов А. В. О местоположении Сарая (первой столицы Золотой Орды) // Археологiя та Єтнологiя Схiдної Європи: Матерiали i дослiдження. Мiжнародний конгрес. Крок молодi у XXI столiття (24–27 квiтня 2002 р.). — Одеса, 2002. — Т.З. — С.177; Он же. К вопросу об имени золотоордынского города, находившегося на месте Красноярского городища в дельте Волги // Археология Нижнего Поволжья: проблемы, поиски, открытия: материалы III Междунар. Нижневолжской археологии, конф. (Астрахань, 18–21 октября 2010 г.). — Астрахань, 2010. — С. 332–340; Васильев Д. В. К вопросу о локализации первой столицы Золотой Орды на Красноярском городище // Вопросы истории и археологии Западного Казахстана. — Уральск, 2009. — Вып.9. — № 1. — . 165–176; Он же. К вопросу о местоположении первой столицы Золотой Орды // Золотоордынское наследие. Материалы международ. науч. конф. «Политическая и социально-экономическая история Золотой Орды (XIII–XV вв.)» (17 марта 2009 г.). — Казань, 2009. — Вып.1. — С. 436–444.

264

АИИМК. Ф.1. Оп.1. — 1893. — Д.№ 170. — Л.4–5; Клады джучидских монет / Сост. Г.А. Федоров-Давыдов // НЭ. — М., 1960. — T.I. — № 195.

265

Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды: извлечения из сочинений арабских / Пер. с араб. В.Г. Тизенеаузена. — М., 1884. — T.I. — С.297.

266

Герберштейн, Сигизмунд. Записки о Московии. — М.: МГУ, 1988. — С. 156–161; Герберштейн, Сигизмунд. Записки о Московии / лат. и нем. тексты, рус. пер. с лат. А.И. Малеина и А.В. Назаренко, с ранненововерхненем. А.В. Назаренко: в 2-х т. — М.: Памятники исторической мысли, 2008. — Т.1. — С. 365–377; Т.2. — С. 431–432, примеч. 622–623.

267

О локализации золотоордынских городов, см.: Евстратов И. В. О золотоордынских городах, находившихся на местах Селитренного и Царевского городищ: Опыт использования монетного материала для локализации средневековых городов Поволжья // Эпоха бронзы и раннего железного века в истории древних племен южнорусских степей. Материалы международ. науч. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения П. Д. Рау (1897–1997). — Саратов, 1997. — 4.2. — С. 88–118; Варваровский Ю. Е. К вопросу о «теории двух Сараев» и локализации города Гюлистана // Археологические вести. — СПб., 2000. — № 7. — С. 251–265; Рудаков B. Г. Вопрос о существовании двух Сараев и проблема локализации Гюлистана // Ученые записки («Гыйльми язмалар») Татарского гос. гуманитарного института. — Казань, 1999. — Вып.7. — С. 92–120; Он же. К вопросу о двух столицах в Золотой Орде и местоположении города Гюлистана // Научное наследие А. П. Смирнова и современные проблемы археологии Волго-Камья: материалы науч. конф. / Труды ГИМ. — Вып.122. — М., 2000. — С. 305–323; Гончаров Е. Ю. Старый и Новый Сарай — столица Золотой Орды (новый взгляд на известные источники) // Степи Европы в эпоху средневековья: Сб. науч. статей. — Донецк, 2000. — Т.1. — С. 345–350; Крамаровский М. Г. Город, дворец и городские доминанты в Золотой Орде // Золотая Орда. История и культура. Каталог выставки. — СПб., 2005. — С. 111; Григорьев А. П. Историческая география Золотой Орды: местоположение городов, их наименования // Тюркологический сборник 2006. — М., 2007. — С. 153–165; Пигарёв Е. М. Красноярское городище (или снова о двух золотоордынских столицах) // Археология восточно-европейской степи. — Саратов, 2013. — Вып.10. — C. 428–433; Волков И. В. Столицы Золотой Орды во внешних источниках // Научное наследие А. П. Смирнова и современные проблемы археологии Волго-Камья. Труды ГИМ. — Вып.122. — М., 2000. — С. 324–339; Волков И. В. Источники о двух столицах Золотой Орды // Город и степь в контактной евро-азиатской зоне: тез. докл. III Международ. науч. конф., посвящ. 75-летию со дня рождения Г. А. Федорова-Давыдова. — М., 2006. — С. 119–120.

268

Annali di geografia / A cura di G. Gräberg // Scureria la vecchia. — Genova, 1802. — T.II. — NLXXXIV. — P.289; Rubruk, Wilelmus. Itinerarium // RVM. — P., 1839. — T.IV. — P.249; Егоров B.JI. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. — М.: Наука, 1985. — С.53.

269

Там же. — С.122.

270

Находки джучидских монет / Пуб. Г.А. Федорова-Давыдова // НЭ. — М., 1963. — T.IV. — № 522.

271

Волков И.В. О возможностях локализации Копы (Копарио — Ло Konna) // Древности Кубани. — Краснодар, 1998. — Вып.12. — С. 14–42.

272

Ramusio, Gian-Battista. Delle navigazioni e viaggi. — Venetiis, 1558. — Vol. II. — Р.126–131; Барбаро, Иосафат. [Путешествие в Тану] // Барбаро и Контарини о России: к истории итало-русских связей в XV в. / Пер. со староит., ввод. статьи, коммент. Е. Ч. Скржинской. — Л.: Наука, 1971. — С.113–187; Контарини, Амброджо. Путешествие в Персию // Там же. — С.188–234.

273

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Ногайскою ордами и с Турцией (1474–1505) / Изд. подгот. Г.Ф. Карпов // СИРИО. — С.-Пб., 1884. — Т.XLI. — С.155, 162.

274

Васильевский В.Г. Житие Стефана Сурожского // Труды. — Пг., 1915. — Т.III. — С.CCII.

275

Nuovi documenti su fr. Lodovico da Bologna / A cura di A. Bargellesi Severi // AFH. — Firenze, 1976. — T.LXIX. — P.3–22.

276

Tafur, Pero. Andancas е viajes рог diversas partes del mondo avidos (1435–1439) // Libros raros. — Madrid, 1874. — T.VIII. — P.I. — P.163; cp.: «… а на самой этой земле есть все виды мехов, самые дешевые в мире», см.: Перо Тафур. Странствия и путешествия / Пер., предисл. и коммент. Л. К. Масиэля Санчеса. — М.,2006. — С. 163.

277

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством (1487–1533) / Изд. подгот. Г.Ф. Карпов // СИРИО. — С.-Пб., 1882. — T.XXXV. — С.333.

278

Tribolati F. Grammatica araldica. — Milano: Hoepli, 1887. — P.23.

279

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Ногайскою ордами и с Турцией (1474–1505) / Изд. подгот. Г.Ф. Карпов // СИРИО. — С.-Пб., 1884. — T.XLI. — С.105, 106, 121, 194, 219, 220, 420; Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды: извлечения из сочинений арабских / Пер. с араб. В.Г. Тизенгаузена. — М., 1884. — T.I. — С.264; Карпов С.П. Итальянские морские республики и Южное Причерноморье в XIII–XV вв.: проблемы торговли. — М.: МГУ, 1990. — С. 153.

280

Барбаро, Иосафат. [Путешествие в Тану] // Барбаро и Контарини о России: к истории итало-русских связей в XV в. / Пер. со староит., ввод, статьи, коммент. Е.Ч. Скржинской. — Л.: Наука, 1971. — С. 15; Barbiéri G. Milano е Mosca nel politica del Rinascimento. — Bari: Adriatica, 1957. — P. 19–21.

281

Джовио, Паоло. Книга о московитском посольстве / Пер. со староит. А.И. Малеина // Все народы едины суть. — М., 1987. — С.487.

282

Notai genovesi in Oltremare. Atti rogati a Caffa e a Licostomo (sec. XIV) / A cura di G. P. Balbi e 5. Raiteri. — Genova; Bordighera, 1973. — № 40; Genova. Mediterraneo. Mar Nero (sec. XIII–XV) / A cura di L. Balletto. — Genova; Bordighera, 1976. — P.217; Documenti per la storia economica dei secoli XIII–XVI / A cura di F. Melis. — Firenze: L. Olschki, 1972. — P. 190.

283

Tribolati F. Grammatica araldica. — Milano: Hoepli, 1887. — P.23. Cp. «Роман о Трое» Бенуа де Сент-Моро, где в горностаевые и собольи меха облачен мифический греческий король, отец Медеи, см.: Матузова В. И. Английские средневековые источники, IX–XIII вв.: Тексты, перевод, комментарий. — М., 1979. — С. 235, 241.

284

Житков Б.М. О происхождении слова «соболь» // Бюллетень Московского общества использования природы. Отд. биол. — М., 1940. — T.XIX. — № 3–4. — С. 131–136. Перепечатано: Житков Б. М. О происхождении слова «соболь» // Избр. труды. — Т.2: Промысловые животные. — Киров, 2012. — С. 449–454.

285

Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. — М.: Наука, 1990. — С. 81–82.

286

Герберштейн, Сигизмунд. Записки о Московии. — М.: МГУ, 1988. — С.157, сл.; Герберштейн, Сигизмунд. Записки о Московии / лат. и нем. тексты, рус. пер. с лат. А.И. Малеина и А.В. Назаренко, с ранненововерхненем. А.В. Назаренко: в 2-х т. — М.: Памятники исторической мысли, 2008. — Т.1. — С. 366–369 (zabellini; Zöbl).

287

Еманов А.Г. Русско-итальянские экономические связи в XIII–XV вв. // Общественно-политическая жизнь дореволюционной России. — Тюмень, 1990. — С. 37–39.

288

Migliorini В., Duro A. Prontuario etimologico della lingua italiana. — Torino; Paravia, 1950. — P. 627–628.

289

Tribolati F. Grammatica araldica.

290

Polo, Marco. II Millione / A cura di M. Malvano. — Torino: G. Einaudi, 1982. — §CCXVI.

291

Gênes et l’ Outre-Mer. T.I. Ees actes de Caffa du notaire Eamberto di Sambuceto 1289–1290 / Ed. par M. Balard. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1973. — № 357.

292

Notai genovesi in Oltremare. Atti rogati a Caffa e a Licostomo (sec. XIV) / A cura di G.P. Balbi e S. Raiteri. — Genova; Bordighera, 1973. — № 15.

293

Tribolati F. Grammatica araldica. — P.22.

294

Due lettere inédite sugli eventi del Cembalo e di Sorchati in Crimea nel 1434 / A cura di A. Agosto // ASLSP. NS. — Genova, 1976. — Vol.XVII. — Fasc.IL — № 22; Genova. Mediterraneo. Mar Nero (sec. XIII–XV) / A cura di L. Balletto. — Genova; Bordighera, 1976. — P. 215–219, 225–226; Карпов С.П. Итальянские морские республики и Южное Причерноморье в XIII–XV вв.: проблемы торговли. — М.: МГУ, 1990. — С. 152–154.

295

Polo, Marco. Il Millione / A cura di M. Malvano. — Torino: G. Einaudi, 1982. — §CCXVII; Rubruk, Wilelmus. Itinerarium // RVM. — P., 1839. — T.IV. — P.215, 231.

296

Еманов А.Г. Система торговых связей Кафы в XIII–XV вв.: дисс….к.и.н. — Л.: ЛГУ, 1986. — С. 77–79.

297

Gênes et l’ Outre-Mer. TJ, Les actes de Caffa du notaire Lamberto di Sambuceto 1289–1290 / Ed. par M. Balard. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1973. — № 53.

298

Balard M. La Romanie Génoise (XII — début du XV siècle). — Gênes; Rome, 1978. — Vol.IL — P.740 (vai).

299

Gênes et l’ Outre-Mer. T.I. Les actes de Caffa du notaire Lamberto di Sambuceto 1289–1290 / Ed. par M. Balard. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1973. — № 132.

300

Prati A. Etimologie venete. — Venezia, 1968. — P. 1025.

301

Lettere di mercanti a Pignol Zucchello (1336–1350) / A cura di R. Morozzo della Rocca. — Venezia: Il comitato ed., 1957. — № 3–6 (veri; varnaca de sgrixa; veri de la Colpe; veri de la Ruga).

302

Notizie da Caffa / A cura di R. Morozzo della Rocca / / Studi in onore di A. Fanfani. — Milano, 1962. — Vol.III. — P.291.

303

Imposicio Officii Gazariae / A cura di L. Sauli / / HPM. — Torino, 1838. — T.II. — Col. 305.

304

La pratica della mercatura scritta da Giovanni di Antonio da Uzzano nel 1442 / A cura di G. Pagnini della Ventura // Della Décima a delle altre gravezze imposte dal commune di Firenze. — Lisbona; Lucca, 1766. — Vol.IV. — P.60.

305

Delort R. Le commerce des fourrures en Occident à la fin du Moyen Âge (vers 1300 — vers 1450). — Rome: École française de Rome, 1978–1980. — Vol.II. — P.953.

306

Heers J. Il commercio nel Mediterraneo alla fine del secolo XIV nei primi anni del XV // ASI. — Firenze, 1955. — An.CXIII. — N2. — P.168.

307

Комментарий к слову нава: Из ярлыка 1333 г., выданного ханом Узбеком через посла Андреа Дзено венецианским купцам Таны (золотоордынский Азак), известно, что в этот порт приходят два типа венецианских кораблей — двухмачтовые и одномачтовые: «Item, de naui de duabus cabijs, et de naui de una cabia, secundum priorem consuetudinem debeant dare, diximus…» «Также, с кораблей с двумя мачтами и с кораблей с одной мачтой по прежнему обычаю должны платить, мы повелели…». В XIII–XIV вв. не только венецианский торговый флот, но и все Средиземноморье знали только два типа кораблей: неф (наву) (высокие борта, округлая форма, повышенная вместимость трюмов, две или три мачты с квадратными парусами, сравнительная тихоходность) и галеру (галею) (низкие борта, узкая вытянутая форма, одна мачта с треугольным «латинским» парусом, незначительная вместимость, сравнительная быстроходность), см.: Григорьев А. П., Григорьев В. П. Коллекция золотоордынских документов XIV века из Венеции: Источниковедческое исследование. — СПб., 2002. — С. 23–24; Фионова Н. А. Венецианское кораблестроение в XIII–XIV вв. //Из истории социально-экономического и политического развития стран Западной Европы в XI–XVII вв. — Горький, 1970. — С. 28–44; Фрейденберг М. М. На каких кораблях плавали далматинцы? (К истории средневекового судоходства у южных славян) // Страны Средиземноморья в эпоху феодализма. — Горький, 1973. — Вып.1. — С. 94–110. Изображение одномачтовой галеры с опущенными веслами можно видеть на чаше XIV в. из собрания Херсонесского музея-заповедника, см.: Наследие византийского Херсона. — Севастополь; Остин, 2011. — С.383. — № 452.

308

Memorias historicas sobre la marina, commercio y artes de la antigua ciudad de Barcelona / Ed. A. De Сартапц и de Monpalau. — Barcelona, 1961–1963. — Voll. — P.269.

309

Delort R. Le commerce des fourrures en Occident à la fin du Moyen Âge (vers 1300 — vers 1450). — Rome:École française de Rome, 1978–1980. — Vol.II. — P.1006.

310

Darrag A. E Égypte sous le règne de Barsbay 825–841 / 1422–1438. — Damas: Institut français de Damas, 1961. — P.319.

311

Delort R. Le commerce des fourrures en Occident à la fin du Moyen Âge (vers 1300 — vers 1450). — Rome: École française de Rome, 1978–1980. — Vol.II. — P. 1007–1008.

312

Documenti per la storia economica dei secoli XIII–XVI / A cura di F. Melis. — Firenze: L. Olschki, 1972. — № 32.

313

Régestes des délibérations du sénat de Venise concernant la Romanie / Pub. par F. Thiriet. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1959. — Т.II. — № 974; Heers J. Gênes au XV siècle: activité économique et problements sociaux. — P.: S.E.V.P.E.N., 1961. — P.370.

314

Kedar B. Z. Mercanti in crisi a Venezia пеГ 300. — Roma: Juvence, 1981; Карпов С.П. Кризис середины XIV в.: недооцененный поворот? // Византия между Западом и Востоком. Опыт исторической характеристики. — С.-Пб., 1999. — С. 220–239.

315

Потин В.М. Монеты. Клады. Коллекции. — С.-Пб., 1993. — С. 109.

316

Tribolati F. Grammatica araldica. — Milano: Hoepli, 1887.

317

Ottogalli A. Dizionario russo-italiano di pelliceria. — Trieste, 1983. — P.35, 75.

318

Заболоцкий-Десятовский А.П. Хозяйственно-статистический атлас Европейской России. — С.-Пб., 1851.

319

Lettere di mercanti a Pignol Zucchello (1336–1350) / A cura di R. Morozzo della Rocca. — Venezia: Il comitato ed., 1957. — № 4, 6 (martori; foine).

320

Delort R. Le commerce des fourrures en Occident à la fin du Moyen Âge (vers 1300 — vers 1450). — Rome: École française de Rome, 1978–1980. — Vol.II. — P. 1006–1008.

321

Il libro dei conti di Giacomo Badoer / A cura di U. Dorini e T. Bertelè. — Roma, 1956. — P.136, 140, 206, 386.

322

Tribolati F. Grammatica araldica. — Milano: Hoepli, 1887.

323

Муратова К. Средневековый бестиарий. — М.: Искусство, 1984. — С.85.

324

Заболоцкий-Десятовский А.П. Хозяйственно-статистический атлас Европейской России. — С.-Пб., 1851.

325

Там же.

326

Imposicio Officii Gazariae / A cura di L. Sauli // HPM. — Torino, 1838. — T.II. — Col.244a — 245a (bevaris; luciis).

327

Darrag A. E Égypte sous le règne de Barsbay 825–841 / 1422–1438. — Damas: Institut français de Damas, 1961. — P.319.

328

Муратова К. Средневековый бестиарий. — M.: Искусство, 1984. — С.81.

329

La pratica della mercatura di Francesco Balducci Pegolotti / Ed. by A. Evans. — Cambridge Mass.: The Medieval Academy of America, 1936. — P.24.

330

Studi e documenti su Genova e l’ Oltremare / A cura di G. Airaldi. — Genova; Bordighera, 1974. — № 22, 35; Genova. Mediterraneo. Mar Nero (sec. XIII–XV) / A cura di L. Balletto. — Genova; Bordighera, 1976. — P. 215–219, 225–226; Карпов С.П. Итальянские морские республики и Южное Причерноморье в XIII–XV вв.: проблемы торговли. — М.: МГУ, 1990. — С. 153.

331

Lettere di mercanti a Pignol Zucchello (1336–1350) / A cura di R. Morozzo della Rocca. — Venezia: Il comitato ed., 1957. — Loc. cit.

332

Les actes des premiers sultans conservés dans les manuscrits turcs de la Bibliothèque Nationale à Paris / Pub. par N. Beldiceanu. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1960. — T.I. — P.118.

333

Agosto A. Orientamento sulle fonti documentarie dell’ Archivio di Stato di Genova per la storia dei genovesi nella Russia méridionale // Atti del convegno storico italo-sovietico e della tavola rotonda. — Genova, 1982. — P.379.

334

Battisti C., Alessio G. Dizionario etimologico italiano. — Firenze, 1975. — Vol.III. — P.2289.

335

Муратова К. Средневековый бестиарий. — M.: Искусство, 1984. — С.120.

336

Заболоцкий-Десятовский А.П. Хозяйственно-статистический атлас Европейской России. — С.-Пб., 1851.

337

La pratica della mercatura di Francesco Balducci Pegolotti / Ed. by A. Evans. — Cambridge Mass.: The Medieval Academy of America, 1936. — P.24.

338

Les actes des premiers sultans conservés dans les manuscrits turcs de la Bibliothèque Nationale à Paris / Pub. par N. Beldiceanu. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1960.—T.I. — P.118.

339

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Ногайскою ордами и с Турцией (1474–1505) / Изд. подгот. Г.Ф. Карпов // СИРИО. — С.-Пб., 1884. — T.XLI. — С.226, 405, 406, 409.

340

Genova. Mediterraneo. Mar Nero (sec. XIII–XV) / A cura di L. Balletto. — Genova; Bordighera, 1976. — P.226.

341

Notai genovesi in Oltremare. Atti rogati a Caffa e a Licostomo (sec. XIV) / A cura di G.P. Balbi e 5. Raiteri. — Genova; Bordighera, 1973. — N15 (gurnaihias dossiorum leporis; guarnaihias ventris leporis).

342

Heers J. Il commercio nel Mediterraneo alla fine del secolo XIV nei primi anni del XV // ASI. — Firenze, 1955. — An.CXIII. — N2. — P.170.

343

Studi e documenti su Genova e l’ Oltremare / A cura di G. Airaldi. — Genova; Bordighera, 1974. — P.63.

344

Darrag A. E Égypte sous le règne de Barsbay 825–841 / 1422–1438. — Damas: Institut français de Damas, 1961. — P.319.

345

Delort R. Le commerce des fourrures en Occident à la fin du Moyen Âge (vers 1300 — vers 1450). — Rome: École française de Rome, 1978–1980. — Vol.I. — P. 9–13.

346

Рутенбург В.И. Итальянский город от раннего средневековья до Возрождения. — Л.: Наука, 1987. — С. 55–71.

347

Labib S. Handelsgeschichte Ägyptens im Spätmittelalter (1171–1517). — Wiesbaden: F. Steiner, 1965. — S.331–332.

348

Воскобойников О. С. Эмпиризм в «Книге об искусстве соколиной охоты» Фридриха II: к вопросу о рецепции аристотелевской натурфилософии в I половине XIII века // Homo historicus. К 80-летию со дня рождения Ю. Л. Бессмертного. — T.I. — М., 2003. — С. 452–479.

349

Муратова К. Средневековый бестиарий.—М.: Искусство, 1984. — С. 148–149.

350

Герберштейн, Сигизмунд. Записки о Московии. — М.: МГУ, 1988. — С. 161; Герберштейн, Сигизмунд. Записки о Московии / лат. и нем. тексты, рус. пер. с лат. А.И. Малеина и А.В. Назаренко, с ранненововерхненем. А.В. Назаренко: в 2-х т. — М.: Памятники исторической мысли, 2008. — Т.1. — С.377 (gerofalcones; geerfalcken); Джовио, Паоло. Книга о московитском посольстве / Пер. со староит. А.И. Малеина / / Все народы едины суть. — М., 1987. — С.490.

351

Gênes et l’ Outre-Mer. T.I. Les actes de Caffa du notaire Lamberto di Sambuceto 1289–1290 / Ed. par AL Balard. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1973. — N513 (îalconerius).

352

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Ногайскою ордами и с Турцией (1474–1505) / Изд. подгот. Г.Ф. Карпов // СИРИО. — С.-Пб., 1884. — T.XLI. — С.106, 220, 270, 286.

353

Heyd W. Geschichte des Levantehandels im Mittelalter. — Stuttgart, 1879. — Bd.II. — S.391.

354

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Ногайскою ордами и с Турцией (1474–1505) / Изд. подгот. Г.Ф. Карпов // СИРИО. — С.-Пб., 1884. — T.XLL — С.174, 274.

355

Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды: извлечения из сочинений арабских / Пер. с араб. В.Г. Тизенваузена. — М., 1884. — T.I. — С.441: «… прибыли послы хана Токтамыша, сына Узбека… При них подарки их, как то: семь соколов из хищных птиц».

356

Barbiéri G. Milano е Mosca nel politica del Rinascimento. — Bari: Adriatica, 1957. — P.40.

357

Ibid. P. 39–40 (uccillatores).

358

Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.). — М.: Русс, яз., 1990. — ТЛИ. — С. 404–405.

359

Герберштейн, Сигизмунд. Записки о Московии. — М.: МГУ, 1988. — С.157, 204; Герберштейн, Сигизмунд. Записки о Московии / лат. и нем. тексты, рус. пер. с лат. А.И. Малеина и А.В. Назаренко, с ранненововерхненем. А.В. Назаренко: в 2-х т. — М.: Памятники исторической мысли, 2008. — Т.1. — С. 276–277 (albi longi dentes animalium, quae ipsi mors appellant).

360

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Ногайскою ордами и с Турцией (1474–1505) / Изд. подгот. Г.Ф. Карпов // СИРИО. — С.-Пб., 1884. — T.XLI. — С.297, 392, 405, 406.

361

Les actes des premiers sultans conservés dans les manuscrits turcs de la Bibliothèque Nationale à Paris / Pub. par N. Beldiceanu. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1960. — T.I. — P.117.

362

Ibid.

363

Фасмер M. Этимологический словарь русского языка. — М.: Прогресс, 1986–1987. — Т.П. — С. 139.

364

Фехнер М. В. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI в. // ТГИМ. — М., 1952. — Вып. ХХГ — С. 64–65.

365

Points de vue sur relations économiques des occidentaux avec les pays d’Orient au Moyen Âge / Pub. par R. H. Bautier / / Travaux du VI colloque internationale d’histoire maritime. — P.: S.E.V.P., 1970. — P.315; El libro di mercatantie et usanze de’ paesi / A cura di F. Borlandi. — Torino: S. Lattes & C°, 1936. — P.75; La pratica della mercatura di Francesco Balducci Pegolotti / Ed. by A. Evans. — Cambridge Mass.: The Medieval Academy of America, 1936. — P.24.

366

Фехнер М.В. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI в. // ТГИМ. — М., 1952. — Вып. ХХТ — С. 5–6.

367

Luzzatto G. Studi di storia economica veneziana. — Padova, 1954. — P.158.

368

Il libro dei conti di Giacomo Badoer / A cura di U. Dorini e T. Bertelè. — Roma, 1956. — P. 534–535.

369

Les actes des premiers sultans conservés dans les manuscrits turcs de la Bibliothèque Nationale à Paris / Pub. par N. Beldiceanu. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1960. — T.I. — P. 117–118.

370

Actes des notaires génoises de Pera et de Caffa de la fin du treizième siècle (1281–1290) / Pub. par G. Bràtianu. — Bucarest, 1927. — N262.

371

Карпов С.П. Контракт коменды в итальянской торговле в Южном Причерноморье XIII–XV вв. // ВВ. — М., 1987. — T.XLVIII. — С. 23–32; Balard М. La Romanie Génoise (XII — début du XV siècle). — Gênes; Rome, 1978. — P. 591–645.

372

Studi e documenti su Genova e l’ Oltremare / A cura di G. Airaldi. — Genova; Bordighera, 1974. — N22; Genova. Mediterraneo. Mar Nero (sec. XIII–XV) / A cura di L. Balletto. — Genova; Bordighera, 1976. — P. 218–221.

373

Gênes et l’ Outre-Mer. T.I. Les actes de Caffa du notaire Lamberto di Sambuceto 1289–1290 / Ed. par M. Balard. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1973. — N671.

374

Еманов AT. Русско-итальянские экономические связи в XIII–XV вв. // Общественно-политическая жизнь дореволюционной России. — Тюмень, 1990. — С.39.

375

Imposicio Officii Gazariae / A cura di L. Sauli / / МНР. — Augustae Taurinorum, 1838. — Т.II. — Col.409.

376

Notizie da Caffa / A cura di R. Morozzo della Rocca // Studi in onore di A. Fanfani. — Milano, 1962. — Vol.III. — P.290.

377

Gênes et l’ Outre-Mer. T.I. Les actes de Caffa du notaire Lamberto di Sambuceto 1289–1290 / Ed. par M. Balard. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1973. — N242, 263, 666, 671,858 (corii crudi).

378

Documenti per la storia economica dei secoli XIII–XVI / A cura di F. Melis. — Firenze: L. Olschki, 1972. — N32.

379

Gênes et l’ Outre-Mer. T.I. Les actes de Caffa du notaire Lamberto di Sambuceto 1289–1290 / Ed. par M. Balard. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1973. — N740.

380

Memorias historicas sobre la marina, commercio y artes de la antigua ciudad de Barcelona / Ed. A. De Capmanu и de Monpalau. — Barcelona, 1961–1963. — Vol.IL — P.269.

381

Bratianu G. Recherches sur la commerce génois dans la Mer Noire au treiziéme siècle. — P., 1929. — P.242; DarragA. E Égypte sous le règne de Barsbay 825–841 / 1422–1438. — Damas: Institut français de Damas, 1961. — P.319.

382

Gênes et l’ Outre-Mer. T.I. Les actes de Caffa du notaire Lamberto di Sambuceto 1289–1290 / Ed. par AL Balard. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1973. — N371, 870, 893, 895.

383

Il libro dei conti di Giacomo Badoer / A cura di U. Dorini e T. Bertelè. — Roma, 1956. — P.565.

384

Balard M. La Romanie Génoise (XII — début du XV siècle). — Gênes; Rome, 1978. — P.738–739.

385

Сыроечковский B. E. Гости-сурожане. — M.; JL: Огиз, 1935; Фехнер M.B. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI в. // ТГИМ. — М., 1952. — Вып. ХХТ — С. 3–139; Ernst N. Beziehungen Moskaus zu den Krim-tataren unter Iwan III. — B., 1911.

386

Еманов А Г. Система торговых связей Кафы в XIII–XV вв.: дисс….к.и.н. — Л.: ЛГУ, 1986. — С.81, сл.

387

Points de vue sur relations économiques des occidentaux avec les pays d’Orient au Moyen Âge / Pub. par R. H. Bautier // Travaux du VI colloque internationale d’histoire maritime. — P.: S. E. V. P., 1970. — P. 315

388

Еманов A.Г. Русско-итальянские экономические связи в XIII–XV вв. // Общественно-политическая жизнь дореволюционной России. — Тюмень, 1990. — С.37.

389

Régestes des délibérations du sénat de Venise concernant la Romanie / Pub. par E. Thiriet. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1961. — T.III. — N2349.

390

Memorias historicas sobre la marina, commercio y artes de la antigua ciudad de Barcelona / Ed. A. De Capmany y de Monpalau. — Barcelona, 1963. — Vol.II. — P.269; La France en Orient au XIV siècle: expédition du maréchal Boucicaut / Ed. par /. Delaville le Roulx. — P.: E. Thorin, 1886. — Vol.I. — P. 106.

391

Documenti per la storia economica dei secoli XIII–XVI / A cura di E. Melis. — Firenze: L. Olschki, 1972. — N298, 312, 318; Gjuzelev V. Du commerce génois dans les terres bulgares durante le XIV siècle // BHR. — Sofia, 1979. — An.VII. — N4. — P. 42–43.

392

Сыроечковский B.E. Гости-сурожане. — M.; Л.: Огиз, 1935; Фехнер M.B. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI в. // ТГИМ. — М., 1952. — Вып. ХХГ — С. 3–139; Malowist М. Kaffa w drugiej połowie XV wiku. — Warszawa, 1939.

393

La pratica della mercatura di Francesco Balducci Pegolotti / Ed. by A. Evans. — Cambridge Mass.: The Medieval Academy of America, 1936. — P.43.

394

Studi e documenti su Genova e l’ Oltremare / A cura di G. Airaldi. — Genova; Bordighera, 1974. — N27, 28, 32, 34.

395

Еманов А.Г. Морской транспорт: его владельцы и наниматели (Черноморский бассейн XIII–XV вв.) // Международные отношения в бассейне Черного моря в древности и Средние века: Тез. — Старочеркасская; Ростов-на-Дону, 1990. — С. 43–45.

396

Studi е documenti su Genova е Г Oltremare / A cura di G. Airaldi. — Genova; Bordighera, 1974. — N7.

397

Il libro dei conti di Giacomo Badoer / A cura di U. Dorini e T. Bertelè. — Roma, 1956. — P.188, 384, 454, 493, 505, 615, 633.

398

Gjuzelev V. Du commerce génois dans les terres bulgares durante le XIV siècle // BHR. — Sofia, 1979. — An.VII. — N4. — P. 36–58.

399

Еманов А.Г. Система торговых связей Кафы в XIII–XV вв.: дисс….к.и.н. — Л.: ЛГУ, 1986. — С.86, сл.

400

Balard М. La Romanie Génoise (XII — début du XV siècle). — Gênes; Rome, 1978. — P.736.

401

Сыроечковский B.E. Гости-сурожане. — М.;Л.:Огиз, 1935; Фехнер M.B. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI в. // ТГИМ. — М., 1952. — Вып. XXI. — С. 3–139; Тихомиров М.Н. Пути из России в Византию в XIV–XV вв. // ВО. — М., 1961. — С.3-33.

402

Кермес или дубовый червец (Coccus ilicis) — насекомое семейства чернецовых, в которых содержится красильное вещество (из него приготовляют красную краску кармин). В античности этот краситель добывали из насекомых, живущих на особой разновидности кустарникового дуба (Ilex или Quercus coccifera), растущего в теплых местах Европы, см.: Плиний Старший. Естествознание. Об искусстве / Пер. с лат., предисл. и прим. Г. А. Тароняна. — М., 1994. — С.484. В Средние века кермес добывали на Кавказе; кермес обитал на одном из видов ивы. Считают, что слово кирмиз тюркского происхождения; через персидский и арабский языки оно перешло в европейские в форме kermes, см.: Абу Рейхан Биру ни. Избранные произведения. T.IV: Фармакогнозия в медицине (Китаб ас-сайдана фи-т-тибб) / Исслед., перевод, прим, и указ. У. И. Каримова. — Ташкент, 1973. — § 443. Так называемый русский кермес собирают с растения Arctostaphylos uva-ursi (толокнянка обыкновенная, кустарник семейства вересковые). Армянский кермес добывали из насекомых Porphyrophora hamelu, живущих на корнях злаковых растений Араратской долины.

403

Возникновение и развитие химии с древнейших времен до XVII в. — М., 1980. — С. 16.

404

Il libro dei conti di Giacomo Badoer / A cura di U. Dorini e T. Bertelè. — Roma, 1956. — P.182, 183, 230, 477 (cremexe rosesco).

405

Documenti per la storia economica dei secoli XIII–XVI / A cura di F. Melis. — Firenze: L. Olschki, 1972. — N194; Régestes des délibérations du sénat de Venise concernant la Romanie / Pub. par F. Thiriet. — P.; La Haye: Mouton & C°, 1961. — T.IIL — N2349; Codice diplomatico delle colonie Tauro — Liguri durante la signoria dell’ Ufficcio di S. Giorgio / A cura di A. Vigna // ASLSP. — Genova, 1868. — Vol. VI. — P.586.

406

Возникновение и развитие химии с древнейших времен до XVII в. — М., 1980. — С.212.

407

Malowist М. Kaffa — kolonia genueńska na Krymie i problem wschodni w latach 1453–1475. — Warszawa, 1947. — P.90.

408

[Miechów, Mathias, de]. Tractatus de duabus Sarmatiis Asiana et Europeana et de contentis in eis. — Cracoviae, 1517. — Fol.172: «Abundant tota terra Russiae granis tinctorum, quae copiosissime excrescunt, et cum priscis temporibus ad Jenuam et Florentiam urbes Italicis importarentur»; Panaitescu P. La route commerciale de la Pologne à la Mer Noire au Moyen Âge // Rivista istorica Romana. — Bucureçti, 1933. — N3. — P. 191 (granis tinctorum). «Земля Русская» — Червонная Русь, Западная Украина, в XIV–XV вв. входила в состав Польши. Ср., перевод С.А. Анненского: «Русская земля повсюду изобилует красящими растениями, в массе там встречающимися, но тогда как в прежнее время их вывозили оттуда в итальянские города Геную и Флоренцию, теперь лишь небольшую часть их собирают, и почти все напрасно гибнет несобранным» (Матвей Меховский. Трактат о двух Сарматиях. / Введ., пер. и коммент. С. А. Аннинского. — М.; Л., 1936. — С. 96).

409

Delort R. Le commerce des fourrures en Occident à la fin du Moyen Âge (vers 1300 — vers 1450). — Rome: École française de Rome, 1978–1980. — Vol.I–II; Hocquet J.C. Le sel et la fortune de Venise: voiliers et commerce en Mediterranée 1200–1650. — Lille: Université de Lille, 1982. — Vol.I–IL

410

Francisque M. Recherches sur le commerce, la fabrication et usage des étoffes de soie, d’or et d’argent. — P., 1852. — T.I. — P.209, 314.

411

Codex Cumanicus / Ed. K. Grenbeck. — Kobenhavn: Levin & Munksgaard, 1936. — Fol.47r.

412

Musso G G. Nuove ricerche d’Archivio su Genova e l’ Europa Centroorientale neir ultimo medioevo // RSI. — Napoli. — An.LXXXIII. — N2. — P. 133 (panni larghi Russie).

413

Laurent H. La draperie des pays-bas en France et dans les pays Méditerranéens (XII–XV ésiècles). — P.: E. Droz, 1935; Baratter E. Histoire du commerce de Marseille. — P., 1951; Ashtor E. Levant Trade in the later Middle Ages. — Princeton; N.Y.: UP, 1983; Idem. East-West Trade in the medieval Mediterranean. — L.: Variorum, 1986;

414

Джовио, Паоло. Книга о московитском посольстве / Пер. со староит. А.И. Малеина / / Все народы едины суть. — М., 1987. — С.496.

415

Потин В.М. Древняя Русь и европейские государства в X–XIII вв.: историко-нумизматический очерк. — Л.: Сов. художник, 1968.

416

Nistor /. Handel und Wandel in der Moldau bis zum Ende des XVI Jh. — Tschernowitz, 1912. — S.4.

417

Icona: volto del mistero. — Milano: La casa Matriona, 1991. — P. 41–46. Cp.: Аверинцев С. С. Золото в системе символов ранневизантийской культуры // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. Западная Европа. Искусство и культура. М., 1973.