Дневник прожигателя жизни

А.Волоска, 2018

Действие романа повествует о взрослении столичного выпускника и переходе во взрослую жизнь: первое предательство, первая работа, первая любовь, первый секс. Метания души в поисках себя: философия жизни одним днем постоянно воюет с угрызениями совести. Содержит нецензурную брань.

II

Палата, в которой мне придется провести около месяца, представляет собой комнату с одной койкой, причем комната не маленькая — видно, что рассчитана на двоих, а то и на троих человек, но стараниями моего папы она превратилась в одноместную палату. Уборная расположена в самой комнате — унитаз, раковина и душевая кабина. Как-то летом мы поехали с мамой на три недели в подмосковный дом отдыха. Так вот эта палата очень сильно напоминает мне номера в этом доме отдыха. Единственное, но существенное отличие — комната вся белая. Даже туалет-душевая выложена белой плиткой. Да и вместо мягкой приятной кровати спать сейчас приходиться на койке с тонким поролоновым матрасом. Рядом с койкой тумбочка. Еще есть стенной шкаф с проволочными вешалками-плечиками и стул.

Потом, как буду ходить нормально, без боли, да и как на людях смогу показаться без ужаса для них, схожу на экскурсию по больнице — осознаю, что давления этих четырех стен я долго не вынесу.

Медсестра, которая ухаживает за мной, готов поспорить на мой завтрак (к которому я сегодня даже не притронулся — ну совсем не вызвала аппетита у меня эта геркулесовая каша) — это студентка старших курсов, оформленная здесь на практику. Стройная фигура, привлекательное лицо, с нежными руками — когда меняет бинты на глазу, одно ее прикосновение к голове вызывает легкую приятную дрожь. От ее волос, собранных в хвостик, приятно пахнет весенним лесом. Ее раскрывающиеся тоненькие ярко-накрашенные красной помадой губы лихорадочно будоражат мою фантазию. Но из них вылетает «готов?» или «завтрак», а не желаемое «Иди уже ко мне, дорогой». А что со мной происходит, когда она перевязывает мое тело! И при этой процедуре мой взор устремлен только в одну точку, от которой просто невозможно взгляд отвести, — на ее полного второго размера грудь в белом лифчике, которую она демонстрирует незастегиванием трех верхних пуговиц костюма. Уверен, она долгое время будет являться мне в эротических фантазиях. Может, попросить ее поиграть с моим младшим другом? Интересно, вот как бы она отреагировала на такую просьбу о помощи? Гляди, повезет — поймет, что правая рука-то с переломанными пальцами не в рабочем состоянии, а я как-никак молодой парень, усыхающий по сексуальной разрядке.

Пока еще даже имени ее не узнал, но, как вылечусь, стану красивым и прекрасным, обязательно познакомлюсь с ней. Хотя бы узнаю ее имя. И, если смелости хватит, спрошу «как дела?» или «как прошли выходные?», а если уж совсем страх потерять, то почему бы и не попросить придти ко мне вечером чаю попить, поболтать.

Папа приехал на следующий же день в первой половине дня. В дверях в палату он столкнулся с уходящей медсестрой, которая сделала мне укол обезболивающего. В отличие от вчерашнего дня сегодня папа был в халате.

— Как ты? — сухо спросил он, садясь на край моей кушетки. — Лучше?

— Даже не знаю. Вроде, хорошо.

Он взял меня за руку.

— Мама только к утру уснуть смогла. Плакала всю ночь. — И после паузы добавил. — Я, как сам понимаешь, тоже не о сне думал.

— Понимаю. На меня сейчас смотреть зрелище не из приятных.

— Да. — Он начал ладонью массировать свой лоб. — Мне сегодня следователь звонил.

— И чего этот Виктор хотел?

— Я думаю, ты знаешь. Он высказал мне свои впечатления о вчерашнем визите к тебе. Ничего не хочешь мне сказать об этом?

— Он считает, что я что-то умалчиваю? — виновато спросил я.

В ответ лишь кивок.

— Пап, — я сжал его руку, — поверь, я знаю, что делаю. Так нужно. Мне нужно.

— Надеюсь, — он слегка улыбнулся, — ты не собираешься в Бэтмена играть?

— Нет, пап. Я не собираюсь устраивать ни самосуд, ни чего-либо вообще предпринимать.

— А чего ты хочешь добиться, скрывая истину?

— Я хочу исчезнуть. — Увидев на лице отца непонимание и даже небольшую тревогу, что мной и ожидалось, но я продолжил. — Не хочу больше видеть, и чтобы меня видели, все люди, с которыми я был знаком. Кроме тебя и мамы, разумеется.

— А школа?

— Ну, мне все равно здесь валяться до ЕГЭ, а экзамены — уверен, ты придумаешь, как обойти эту систему, чтобы не со своим классом сдавать.

— Ясно.

— Кто-нибудь знает, что я здесь?

— Я никому не говорил. Директору по телефону только сказал, что ты в больнице, и минимум две недели тебя точно не будет. Не говорил ни что с тобой, ни в какой больнице. Но, учитывая, что Виктор и к ней наведывался, скорее всего, она уже все знает. И, кстати, желала тебе скорейшего выздоровления.

— Спасибо. — Сказал я, хотя мне было абсолютно все равно.

— Мама, вроде, тоже ничего не говорила. Но я передам ей твою просьбу, сразу, как выйду из палаты. И Виктору скажу. Но все равно хотелось бы знать, что у тебя на уме.

— Не беспокойся. Еще раз говорю, что я знаю, что делаю.

— Искренне хочется в это верить. Тебе нужно что-нибудь? Ты извини, что с пустыми руками. Перекусить мы тебе и так принесли вчера много всего — и половины, наверное, не съел. А из вещей, даже не знаю, что и нужно.

— Хорошо, что ты спросил. Записывай. — Я улыбнулся во весь рот, намекая, что список не будет коротким.

Отец достал свой телефон и взглядом дал понять, что готов записывать.

— Первое, что нужно, мои учебники, чтобы готовиться к экзаменам, и пару толстых тетрадей, и ручек штуки три. Мой iPod с зарядкой — где-то на столе у меня в комнате валяются. Книги привези: Артура Хейли, Ремарк, Набокова — его американский период не читал еще. Чака Паланика привези — обязательно «Невидимки» не забудь.

— Ты же говорил, что дважды уже читал.

— И в третий раз прочитаю. И Гришема — я у него только «Фирму» прочитать успел. Вроде, это все.

— Всегда приятно осознавать, что у сына неплохой литературный вкус. За некоторыми исключениями. Учитывая, что молодежь сейчас вообще практически ничего не читает. Это все? Может, тебе ноутбук привести? А телефон?

— Ноутбук мне совсем уж ни к чему. А телефон мне зачем?

— Хотя бы, что нам с мамой звонить тебе. Или сам, если что понадобиться, позвонишь.

— Что-нибудь дешевое купите тогда.

— Хорошо. Вечером заеду домой все соберу. Попрошу сейчас маму, чтобы из одежды тебе что-нибудь собрала.

— Спасибо.

— Слушай! — его осенило. — Тапочки, зубная щетка, дезодорант и еще что-нибудь из повседневной необходимости тоже ведь нужно!

— Ну, да. Как-то я не подумал.

— И мы с мамой вчера, когда сюда ехали, даже не подумали об этом. Привезем.

Мы посмотрели еще друг на друга несколько секунд, и он встал.

— Я поеду, мне на работу нужно. А вечером приедем с мамой. Привезу все, что просил.

— Буду ждать.

— Давай, сынок. Поправляйся скорее.

— Пап, — я очень сильно сжал его кисть, — спасибо тебе большое, что не лезешь с нотациями и не задаешь лишних вопросов.

— Ты уже взрослый. Сам про все расскажешь, как посчитаешь нужным.

Он потрепал мне волосы, встал и вышел. Как же сильно он хотел верить, что его сын уже и вправду взрослый и принимает верные решения.

Вечером папа приехал вместе с мамой. В руке у папы была сумка с вещами, которые я у него просил.

Первым делом, после ухода родителей, схватил одну из тетрадок и на обложке толстыми буквами написал «НИКИ».

Из дневника «НИКИ». 4 мая 2010 года.

Я лежу в больнице, в которой очнулся вчера. Меня зовут Ники. Мне 17 лет. Я в хлам избитый.

Бориса, на глазах у его друзей, один мудак и пятеро братков вывезли в багажнике и долго били. Лицо превратили в месиво. Сломали ребра. Даже на лицо нассали. Теперь Бориса больше нет. Он умер вместе с дружбой с людьми, с которыми он бок о бок прожил ни один год.

Но есть я, Ники, который собирается выйти из больницы, сдать экзамены в школе, поступить в институт. Не знаю, как мне жить, стараясь постоянно не попадаться на глаза моим знакомым, но я решил начать все по-новому, и от этого решения не отступлюсь.

Пока еще никак не могу оценить мое впечатление от проживания в больнице. Поначалу единственным развлечением дня было посещение моей палаты медсестрой. Сейчас у меня есть книги, игры в телефоне, и плеер с 64 Гб музыки. Обязательно надо будет попросить папу привести мне колонки для него.

Не могу объективно оценить сейчас свое душевное состояние, но одно могу сказать с уверенностью — у меня нет ни капли сожаления. Не знаю, откуда у меня это, но в какой-то степени испытываю даже немного радости. Будут новые друзья, будет новое окружение, будет новый я. Новый и совсем другой.

Следующие двадцать пять дней я провел, не выпуская из головы вопрос «Как же заключенные проводят в тюрьме по два года, по пять, по десять, по двадцать лет?». Серьезно — изоляция это страшная вещь. После пяти дней стало появляться ощущение, и с каждым днем оно становилось все сильнее и сильнее, что стены начинают сужаться.

Все время мне что-то кололи, давали пить таблетки, какие-то мази втирали — и все это делала почти всегда одна и та же медсестра. Я прозвал ее Мальвина (хотя сходства с подружкой Буратино нет никакого). Настоящего имени ее я не знал, и до конца моего пребывания в больнице так и не узнал, не смотря на все мое желание познакомиться с ней. Она лет на пять старше меня и сногсшибательная — у нее и без меня куча поклонников. А я-то ей к чему? Уверен, ей ежедневно поступает по двадцать предложений сходить на свидание, попить кофе, провести вечер, а, может, и руки и сердца от пациентов-извращенцев, которые, делая ей эти предложения, раздевают ее глазами и представляют, как во всяких немыслимых позах занимаются с ней сексом. И в два раза больше таких же предложений она получает от коллег, знакомых, сокурсников и случайных прохожих на улице. Так что, я лишний — это точно.

На пятый день пребывания, ни у кого ничего не спрашивая, не интересуясь о возможных последствиях поступка, вышел из палаты. Вальяжно прошелся по коридору, рассматривая таблички на палатах и кабинетах. Вызвал лифт, обратив внимание на табличку с цифрой «7» рядом (получается, я на седьмом этаже). Зайдя в кабину лифта, недолго думая, нажал кнопку первого этажа. Внизу будничная дневная суета. Посетители бегают со своими картами и направлениями на лечение, врачи носятся туда и обратно с видом, что каждая секунда замедления может стоить пациенту жизни.

По буклету, взятому мною на рецепции, — у девушек за стойкой был удивленный взгляд, увидев меня, — понял, что нахожусь я в больнице, в которой у моего папы страховка от работы. Я удивлен — сотрудников МИДа (и других сотрудников такого плана серьезных организаций) должны кормить хорошо. Не говорю, что еда не съедобная, но могло быть и лучше. Иногда приносят такое, что от одного вида аппетит пропадает. Наверное, из-за этого родители и привозят каждый день что-то съестное. Как-никак папа не последнюю должность занимает у себя — могли бы ему и посерьезней медицинские учреждения включить в страховой полис.

Перед стендом, где я изучал услуги, предоставляемыми клиникой (как они себя сами называли), убедил себя в одном — медицина это бизнес. И те, кто держат этот бизнес, желают нам не здоровья, а чтобы мы чаще болели, а их подчиненные врачи, видимо имея с этого свою долю, назначают как можно больше обследований, курсов лечений и тому подобного, многое из которого, уверен, этим пациентам и не нужно.

Не знаю, откуда она взялась — как из-под земли выросла, — но я услышал ее божественный голос.

— А ты что тут делаешь?! — грозно произнесла Мальвина.

— Ааа… хм…, — стоило, конечно, сказать «тебя жду», но не смог, — гуляю.

— Гуляет он! Тебе еще дня три строгого лежачего режима надо точно!

«С тобой бы я с удовольствие проводил время в лежачем режиме», — подумал я. В фильме «Достучаться до небес» один из главных героев (которого играл Тиль Швайгер) проводил время в больнице с таким настроем, который был сейчас у меня. Но у меня духу не хватит выставить это настроение на показ. Поэтому я, ничего не ответив, пошел к лифту и вернулся в палату.

Родители навещали меня каждый день без исключения. Приезжали вдвоем по вечерам. Бывало еще, папа заедет перед работой утром на пять минут, или мама могла заехать днем, но вечером обязательно приезжали вместе. С каждым днем мне становилось все лучше, и это отражалось на их настроении. Со временем я перестал их видеть подавленными и безрадостными, наоборот — много улыбались, шутили и рассказывали какие-нибудь смешные истории.

Но слова матери, которые она произнесла при очередном своем дневном визите, радости мне не доставили. Мне было абсолютно неприятно — даже противно — услышать, что некоторые мои одноклассники и другие «друзья» звонят домой, а один раз заходили и интересовались: одни спрашивали, куда я пропал, другие — как мое здоровье. «Куда я подевался», скорее всего, интересовались те, кто не учился со мной в школе и не знали о происшедшем, а про здоровье — одноклассники (директор видимо рассказала классному руководителю, а та — всему классу). Мама молодец — говорила, что со мной все нормально, а на их желание навестить отвечала, что я лежу в закрытой клинике, куда посещение разрешено только близким родственникам.

Не знаю, как бы я вел себя в подобной ситуации на месте родителей, но они меня, честное слово, заколебали. Каждый день одни и те же вопросы, темы разговоров практически не менялись, а больше всего что доставало — они звонили по два-три раза на дню и во время телефонных разговоров задавали все те же «Как ты себя чувствуешь?», «Все ли хорошо?» и «Нужно ли тебе чего привести завтра?». С каждым днем от этой заботы тошнило все больше и больше в геометрической прогрессии.

Время тянулось катастрофически медленно. Я готовился к экзаменам, читал книги, слушал музыку и иногда записывал свои мысли в личный дневник. Если посмотреть, чем другие пациенты занимаются, то все банально: книги, ноутбуки, просмотр фильмов, телефоны — у них есть все необходимое, чтобы убить время, которое им тут назначили провести.

Не смотря на то, что каждое утро я уже ждал вечера, чтобы проснуться утром и опять ждать окончания дня — настольно невыносимым и долгим мне казалось время, проводимое здесь, — двадцать пятый день настал, как мне сейчас кажется, быстро. Еще неделю назад родители с радостью сказали мне, что, по словам главврача, ровно через семь дней меня можно забирать отсюда домой. По мне, так можно было вообще меня выписывать еще задолго до этого, но врачи, делая вид, что за моим выздоровлением необходимо беспрерывное наблюдение, старались как можно денег выкачать из страховой компании за мое пребывание здесь.

Складывая в сумку iPod и музыкальные колонки, я еще не подозревал, что в следующий раз, как включу дома Ника Кейва, тут же его выключу — его музыка, как ничто другое, с первых нот будет напоминать мне о времени, проведенном в этой больнице, и вообще о том, что со мной произошло.

Из дневника «НИКИ». 31 мая 2010 года.

Даже не знаю, где хуже — дома или в клинике. Решеток на окнах нет, да и строгих охранников с электрошоком у дери не видно, но все равно ощущение, что сидишь взаперти. Выписался два дня назад. Из дома ни разу не вышел, боясь увидеть кого-нибудь из старых знакомых. Да и к чему мне вообще куда-то выходить? Единственное для меня занятие сейчас — подготовка к ЕГЭ. Большое спасибо моему папе. Он устроил так, что сдавать экзамены буду не со своим классом, а с учениками другой школы. Не знаю, чего это ему стоило, но я безгранично благодарен ему за это. И еще благодарен ему за беговую дорожку, которая сейчас стоит в моей комнате. Это было одно из желаний, которое я высказал, находясь в больнице. Вторым желанием было, — но он его отклонил со словами «Нет. И это не обсуждается», — мой переезд в другой район. Ну и третье, о чем я попросил его, это найти мне хоть какую работу. Он сказал, что посмотрит, что с этим можно сделать.

Я в полном унынии. Хочется НЕ БЫТЬ.

Поиграть бы в баскетбол. Как поеду сдавать первый экзамен, посмотрю, что есть из площадок в том районе. Мне очень не хватает любимой игры. А еще не хватает общения. Хочу общаться, но кроме как с родителями, общаться не с кем. Через пару месяцев должен еще двоюродный брат приехать, но этого еще дождаться надо. Это папин племянник. Ему 25 лет. Работает в филиале крупной компании, а сейчас его с повышением переводят в Москву. Видел его всего трижды, и он очень мне нравится. Он может африканским аборигенам продать песок, а эскимосам — снег. Он просто ас в продажах. Его клиенты и слова не успевают вставить, как, сами того не понимая, подписывают с ним контракт на пару десятков миллионов. Уболтать он может любого. Жду не дождусь, когда он приедет. Во-первых, с ним безумно интересно, во-вторых — за счет компании он будет снимать квартиру, и в моих планах перебраться к нему жить. Тогда хоть смогу на улицу выходить без опасения, что столкнусь с кем-нибудь из прошлой жизни.

Вчера, впервые встав на беговую дорожку, включил Ника Кейва и Гриндерман, но не прошло и минуты, как сменил музыку.

Ник Кейв был основным автором саундтрека моей прошлой жизни, и я не могу оставаться спокойным, когда слушаю его.

Но ничего — у меня есть еще Reamonn, 30 seconds to mars, Mars Volta и другие интересные исполнители, которые я могу слушать беспрерывно.

Так что, пока Ник-дорогой мой-Кейв. Пока, до лучших времен.

Музыка для меня — это все. Без музыки я не могу. Если мне скажут, что на необитаемый остров я могу взять только одну вещь, я, не раздумывая, возьму свой iPod. Недавно на уроке биологии от скуки набросал на последней странице тетрадки текст, который очень удачно лег бы на хорошие минуса. И последней строчкой текста было: «И пока играет музыка в моем плеере, я буду жить».

Заметил, слишком много я пишу в свой дневник. Наверное, остальные люди все же меньше пишут. Причем, сейчас на бумагу мало кто выкладывает свои мысли — для этого в наше время все заводят «ЖЖ».

Только что сравнил себя с главным героем фильма «Дневник баскетболиста», Дмиммом Кэрролом, которого блистательно сыграл Леонардо ди Каприо. Не знаю, какой мотив заводить дневник был у Джимма, а у меня — убить время, я пишу от скуки.

Звонить некому, не с кем поболтать, не с кем пойти поиграть в баскетбол, не с кем переписываться в инете. Сначала думал даже из социальных сетей свой аккаунт удалить, но передумал. Интересно будет заглянуть туда через пять лет и посмотреть, что за все это время мне писали, так сказать, друзья.

Папа нашел мне работу. В крупную известную компанию. Экономист-ассистент департамент по развитию. Папин друг начальник этого департамента. Обязанность одна — выполнение всевозможных поручений сотрудников департамента. Эти поручения требуют минимум умственных способностей и максимальную расположенность к рутиной работе. Проще говоря, быть мальчиком на побегушках. Сканировать, заполнять бланки, делать звонки, заказывать авиабилеты и гостиницы для командировок и всякая остальная ерунда. Знаю, что и дня не продержусь на этом поприще.

Вернувшись с собеседования, сказал папе: «Позвони своему другу и скажи, что я у него работать не буду». Как только пришел на собеседование, сразу возникла неприязнь к возможной будущей работе. Человек пятьдесят сидят стол к столу, даже без перегородок, как в аквариуме. Ужас. Даже не аквариум, а муравейник. И выполнять поручения этого планктона? — нет уж, увольте.

— А кем же ты хочешь тогда работать? У тебя ни образования, ни опыта — поверь, большего ты и не получишь.

— Пап, я же не из-за денег на работу хочу устроиться, а чтобы чем-то себя занять. Побыть шестеренкой в корпоративной машине я еще успею, а сейчас хочу что-нибудь по душе найти. — Ответил я и пошел к себе в комнату.

Каждое празднование моего дня рождения наводит на меня грусть. В день моего рождения я не думаю о том, что я с возрастом приобретаю, а наоборот — думаю о том, что теряю, взрослея: беззаботность, отстраненность от жестоких реалий жизни, веселые школьные каникулы, безграничность детской фантазии, чистая детская влюбленность, — этот список ежегодных потерь можно продолжать долго.

Сегодня мне «стукнуло» восемнадцать. И в мыслях я уже попрощался с той жизнью, когда меня ничего не заботило и не беспокоило, когда все проблемы можно было свалить на плечи родителей. Все это кончилось. Теперь только я в ответе за то, что я делаю.

— Что тебе подарить на совершеннолетие? — недели две назад папа спросил меня.

Папа стоял в дверном проеме, а я сидел за компьютером спиной к нему.

— Ничего. — Не раздумывая, ответил я.

— Ну, Боря, есть же что-нибудь, чего тебе сильно хотелось бы?

— Ты знаешь, что мне хочется и незачем спрашивать. — Конечно, я намекал на желание убраться в другую часть города. — Прости, если ответ грубо прозвучал.

Меня раздражает папина манера влезать ко мне в душу и показывать, что не прочь изменить в лучшую сторону мою нынешнюю незавидную жизнь. И я знаю, что для этого он готов исполнить каждое мое «хочу», конечно, в пределах разумного. Самолет я бы от него не получил, а вот машину могу просить свободно — сто процентов купит. Думаю, это была бы какая-нибудь поддержанная недорогая иномарка. Да, папа купил бы, надеясь, что это принесет радости в мою жизнь, но не хочу обманывать его — ничего бы не изменилось. Я бы точно так же, как и сейчас, проклинал бы свою жизнь и так же сидел бы часами за компьютером в интернете или готовился бы к вступительным экзаменам.

Единственное, что могло бы меня утешить — это переезд в другой район или… смерть. Другого не хотелось.

— Подарок для тебя уже есть, — продолжил Папа, — но это из того, что тебе нужно, а не…

— Чего?! — Разгорячился я и развернулся лицом к отцу. — Прошу все-таки не решать за меня, что мне нужно, а что нет. Мне нужно лишь одно, и ты это знаешь — свалить отсюда. — Тему смерти я опустил. Мы это уже обсуждали, и папа надеяться, что после того разговора я об этом перестал думать. — Да! К черту из этого района! Как можно дальше отсюда!

— Всему свое время.

В то время как я еле сдерживал себя, чтобы не накричать на него, у папы ни одна нотка в голосе не изменилась.

— Какое время? По-твоему, оно еще не наступило? Да неужели ты не видишь, как я живу здесь? И можно ли вообще это затворничество от всего и от всех назвать жизнью?! — Слезы отчаяния накатились на глаза, и я развернулся к компьютеру.

— Ты же говорил, знаешь, что делаешь. Помнишь, тогда в больнице?

Мне пришлось лишь промолчать. Нечего было на это ему ответить. Я знаю, что делаю, но не ожидал, что это одиночество будет морально так тяжело выносить.

— Не унывай — все будет хорошо. — Сказал папа и ушел.

Не унывай — все будет хорошо.

Не унывай — все будет хорошо.

Не унывай — все будет хорошо.

Не унывай — все будет хорошо.

Не унывай — все будет хорошо.

Не унывай — все будет хорошо.

…все будет хорошо.

…все будет хорошо.

…все будет хорошо.

…все будет хорошо.

…все будет хорошо.

…все будет хорошо.

Последние слова папы, перед тем как он с внешней стороны закрыл дверь, миллион раз пронеслись у меня в голове.

А хорошо могло бы быть и сейчас. Если бы у меня сейчас в руке был пистолет, все было бы как нельзя лучше.

Интересно, какая была бы первая мысль у родителей, когда бы увидели они размазанные по стенам мозги своего сына?

Я открыл свой дневник и начал писать:

Когда на душе одиночество и пустота,

Когда ясный солнечный день — серость,

Когда уныние не проходит день ото дня,

Когда лирика и романтика — мерзость,

Когда этой точки не видно дна,

Когда от боли в груди хочется выть,

Когда все окружающее — ерунда,

Понимаешь, что больше нет смысла жить.

И вот настало мое совершеннолетие. Проснувшись, целый час валялся в кровати, уткнувшись в потолок, с ужасом представляя, как я иду в ванну умыться, и мама наскакивает на меня с радостным криком, обнимает, целует… Сколько можно?! Не хочу и не буду вставать с постели. Хотел было включить радио, но передумал — родители поняли бы, что я уже не сплю и через какое-то время вошли бы уже, будучи не в силах ждать, чтобы поздравить меня. Как обычно размышлял, что жизнь моя ничтожна, и не знаю, сколько бы еще пролежал лежать, если бы папа не постучал в дверь.

— Борис, просыпайся. Слышишь? Уже двадцать минут первого. Вставай.

Но эти слова пронеслись как-то мимо меня. Я даже не посмотрел в сторону двери. И не посмотрел я в ту сторону даже десять минут спустя, когда дверь открылась, и периферическим зрением я заметил недовольное лицо отца.

— Ты вставать собираешься? У нас не так много времени. Даю тебе пятнадцать минут, чтобы ты стоял у двери готовый к выходу.

— К выходу куда? — Хотел я спросить, но на пороге комнаты уже никого не было.

Если папа говорит «надо», значит надо. Надо собираться и надеяться, что мы не в ресторан собираемся идти, хотя для ресторана что-то время раннее. Разозлить моего папу сложно, но возможно, и делать этого не советую.

Беспроводные наушники — лучшее изобретение человека. Можно находиться в доме и заниматься чем угодно, и все под музыку, не мешая ни родителям, ни соседям. Пробуждался и чистил зубы я под «A beautiful lie» 30 seconds to mars, а одевался под их же «Hurricane».

Проходя мимо моей комнаты, мама лишь зашла чмокнуть в щечку и сказать «С Днем Рождения, дорогой». И все. Наверное, тоже поняла, что сегодня я ступил на следующую ступень взросления — хватит этих нежностей, обнимашек, глупых пожеланий и другого проявления родительской ласки, будто мне все еще восемь лет.

— Первый экзамен у тебя послезавтра, а до конца каникул осталось еще полтора месяца. Может, махнуть тебе в Египет, Турцию, Эмираты или еще куда-нибудь, Хорватию, например, или на Кипр? — спросил папа ведя меня в неизвестное пока что мне место.

— Нет, пап. Спасибо. Не стоит. И если мы сейчас с тобой идем в туристическое агентство, типа ты решил мне в виде подарка отдых на море организовать, то лучше прямо сейчас развернемся домой.

— Мы идем не в туристическое агентство, но об отдыхе ты подумай. До новогодних праздников никуда не съездишь. А может и вообще только в феврале в каникулы будет такая возможность.

Я не стал в ответ ничего комментировать.

Хорошо, что мы идем куда-то, а не на машине едем — значит, не так далеко. А папе только повод дай пешком лишний раз пройтись — никогда не откажется.

Если честно, мне уже надоело ощущать на себе это желание родителей улучшить мое жалкое существование. И сейчас, когда мы идем непонятно куда, папа в очередной раз завел эту пластинку, думая, что отдых на море пошел бы мне на пользу.

— Пап, у меня к тебе такой вопрос — а куда мы идем?

— Решить одну твою проблему.

— Мою проблему? — надеюсь, он не к психиатру меня ведет. — Мы идем смотреть квартиру для переезда?

А кто знает, что у папы в голове? Может, я угадал.

— Нет, сын. Другую проблему. И это, должен сказать, еще и моя проблема тоже.

— Блин, ты можешь….

На тебе подзатыльник!

— Не в деревне, следи за языком. Я тебе еще пару минут назад «типа» простил. Еще раз повторяю — у моего сына не должны быть такие слова в лексиконе.

— Прости. Но ты расскажи, куда это мы потащились в мой день рождения.

— Вот именно. Сегодня у тебя день рождения, и мы идем тебе за подарком.

— Ты же говорил о какой-то проблеме.

— Идти еще две минуты. Придем, узнаешь.

И через эти две минуты передо мной открылась дверь в Военкомат.

Впервые за несколько недель в моей жизни произошло что-то поистине значительное. У меня действительно поднялось настроение. Я лишь, где следовало, поставил свою подпись, и теперь, когда мы с папой шли домой, у меня в заднем кармане лежал военный билет. Для полного счастья осталось поступить в институт. Что будет для папы сюрпризом.

Еще летом перед одиннадцатым классом папа поинтересовался, в какой ВУЗ я собираюсь поступать и нет ли у меня желания пойти в МГИМО. Я знал, что в Институте международных отношений, если папа замолвит за меня словечко, мне не составит труда стать студентом. Не то, что я был горд, просто хотел показать родителям, что проживу в этом мире и без их помощи, что я уже самостоятелен и сам буду пробиваться через жизненные трудности, поэтому решил поступать в этот МГИМО своими силами. Раньше я еще и друзьям хотел показать, что в любой престижный ВУЗ на бесплатное отделение поступить можно без взяток и блата. Но сейчас это позерство перед кем-то меня уже не волнует.

Восемь утра. Через час ехать на работу. Все же двух дней мне хватило, чтобы возненавидеть ее, а два дня выходных показались мне отдыхом лучшим, чем две недели на курорте на море.

С успехом поступив в институт, на следующий же день после зачисления начал ездить по собеседованиям в поисках работы. Две недели я безуспешно пытался стать продавцом в магазине электроники, консультантом в салоне мобильных телефонов, ассистентом в продюсерском центре, торговым представителем. Я искал любую работу, которая не подразумевает просиживание штанов с понедельника по пятницу с девяти до шести. К отцу за помощью в поиске работы не обращался — он ясно дал мне понять, что эта идея ему не нравится. И вот только к концу июля нашел ее — долгожданную работу. Устроился уже было в элитный ресторан помощником повара, но в первый рабочий день, только успел зайти, мне выдали черную рубашку и известили, что я буду помощником бармена. Если не хочу — могу развернуться и уходить. Но я согласился. Конечно, натирать до блеска бокалы, нарезать фрукты, делать свежевыжатые соки, бегать постоянно на склад, следить за наличием всего необходимого в баре, протирать барную стойку, таскать с мойки мытую посуду — это не верх моих способностей, да и никаких других эмоций, кроме отвращения, эта работы у меня не вызывала, но все же это была работа, на которой я мог проводить время, надеюсь, что с пользой, а не убивать его, сидя дома или в офисе.

До того, как устроиться на работу, я только и занимался, что смотрел фильмы и сериалы, читал книги, бегал на беговой дорожке и эллипсоидном тренажере. Несколько раз сходил с родителями в ресторан, а больше не выходил из дома, кроме как в кинотеатр сходил однажды, но все же боязнь и нежелание встречи с кем-то из знакомых мне лиц заставляет сидеть меня в четырех стенах. В личном дневнике последняя запись датирована днем сдачи последнего ЕГЭ — настолько пустое уничтожение времени, что нет даже эмоций, которые можно было бы описать на бумаге.

Войдя на кухню, к моему удивлению обнаружил, что папа не спал — он сидел на кухне. Обычно он просыпается только в девять утра, если на работе нет срочных дел, но тогда его дома в такое время не бывает уже. У него иногда бывает бессонница, но в этом случае он целую ночь смотрит киноклассику, а сейчас телевизор выключен, и папа сидит перед пустой чашкой.

Не знаю, что у него стряслось, но этот момент был как нельзя кстати, чтобы известить его о том, что я поступил в МГИМО, а не в Плешку, как он с мамой думают.

— Доброе утро, — сказал я, включив чайник, который после нажатия на кнопку загорелся зеленым светом.

— Доброе. Чайник горячий — недавно кипел.

— Угу, — вырвалось у меня, и я заварил себе зеленый чай. — Недавно проснулся?

— Примерно час назад.

— Вид у тебя тревожный.

— Ты доволен своей работой?

— Если честно, нет. Но об этом мы уже два раза говорили, и я знаю, что ты хочешь, чтобы я ушел из этого ресторана, и, по-твоему, это чистой воды эксплуатация. Но я останусь там и не хочу возобновлять этот разговор.

— Я действительно не хочу, чтобы ты там работал. И нигде вообще. У тебя учеба должна быть на первом месте. — После некоторой паузы, поняв, что я ничего ему на это говорить не собираюсь, продолжил. — Но не из-за этого я плохо спал. Мне хотелось поговорить о своей работе.

— Только не говори, что тебя уволили — это невозможно.

— Это возможно, но у меня сейчас другое положение. Абсолютно противоположное. Мне предложили место в посольстве Франции.

— Неужели тебе нужен мой совет?! Соглашайся, не думая.

— В таких вещах я ни у кого не прошу совета, а все решаю сам. Но иногда мне нужно согласие семьи. Мама обеими руками «за».

— Я тоже не против. О чем речь вообще?!

— Все не так просто. Я уже сказал, что согласен занять место, но мне же придется уехать минимум на два года.

— И? — я не понимал, что его так беспокоит.

— Ты поедешь? — после минутной выдержки с надеждой на согласие спросил он.

Теперь понятно, что его мучило. Он и без моего ответа знал, что я откажусь. И, видно, мысль, что они оставят своего сына, по их мнению не готового к самостоятельной жизни совсем одного, не давала ему никакого покоя. Это можно понять. Уверен, всякому небезразлична жизнь своего ребенка, и оставлять его один на один с взрослой жизнью — не легкий поступок.

— Нет, — без промедления последовал мой ответ. И не разу за всю жизнь я не пожалел, что сказал это.

— Ты можешь там учиться. — Его тон выдавал уверенность в том, что я все равно откажусь, как бы он меня не уговаривал.

— Не тянет меня что-то к этим «лягушатникам», — с улыбкой сказал я.

— С сентября я уже начинаю работать там. У тебя еще есть время подумать.

— Нет, правда, мне и здесь неплохо.

— А вот мама готова уже сейчас собрать чемоданы. Она весь всегда хотела уехать из этой страны. Говорит, жаль, что только на два года.

На это у меня не нашлось чего сказать, и папа продолжил:

— На прошлой неделе в одну из ночей, когда никак не мог заснуть, я посмотрел два фильма. Первый о том, как молодая пара хочет уехать из Штатов в Гоа, а во втором один парень весь фильм только и хочет, что из Англии выехать куда-нибудь.

— Хорошо там, где нас нет. Не буду говорить, что в России все хорошо, но меня и здесь устраивает.

— Ладно. Тогда скажу маме, что ты остаешься.

— Да. И пусть она не лезет ко мне на счет этого. Будет как всегда: «Ну, может, все же поедешь? Может, передумаешь? Там будет лучше». Ну, и тому подобное. Скажи, что я не еду, и это окончательно решение.

— Скажу. Я пойду, прилягу. Может, еще получится на часик вздремнуть.

— Подожди. Я хотел сказать кое-что. — Не пойму почему, но как начал говорить, я почувствовал угрызение совести. — Я не поступил в ГУУ. И даже не пытался туда поступить.

— Я знаю, — спокойно ответил папа, — МГИМО тоже хороший выбор.

Несколько секунд я удивленно смотрел на его ухмыляющееся лицо, и мы синхронно засмеялись в голос.

— Откуда… как…, — начал бормотать я.

— Почти сразу, как ты подал туда документы, мне позвонил знакомый профессор поинтересоваться, не мой ли ты сын, или это лишь совпадение фамилии и отчества. Но не волнуйся, я не прикладывал ни малейших усилий для твоего поступления. Ты молодец, Боря. — Он встал, похлопал меня по плечу, а перед уходом сказал. — Спасибо, что у меня есть повод гордиться своим сыном.

Переполненный положительными эмоциями я решил до работы еще двадцать минут побегать.

Вчерашний день изменил все мое представление о работе бармена. Если раньше я думал, что, отработав на нынешнем месте, больше никогда не займусь чем-то подобным, что не хочу быть прислугой у богатых господ, то сейчас мое мнение об этой профессии совсем другое.

Наши работодатели платят нам смешные деньги, а вот гости взамен на хорошее настроение готовы давать гораздо больше. И помимо чаевых получаешь чувство удовлетворенности от работы, понимаешь, что не зря проснулся и в душном метро поехал на работу. С материальным вознаграждением от гостя получаешь еще и убежденность, что ты кому-то нужен. И я определенно знаю, что, как только уйду из этого ресторана, набравшись опыта, буду искать другое заведение, чтобы обязательно с контактной барной стойкой, в котором буду работать и дарить посетителям хорошее настроение.

До вчерашнего дня я был мальчиком на побегушках. Кроме как заварить чай или приготовить кофе, мне больше ничего не было дозволено из реальной работы бармена (хоть и выучил всю рецептуру коктейлей). Ну, иногда, в моменты большой загрузки гостей, я еще и наливал крепкие алкогольные напитки. Мне была ненавистна это работа, и я ждал с нетерпением окончания лета, чтобы придти к папе и сказать «Ты прав — учеба важнее». Он бы с радостью принял новость о прекращении моего, как он думает, рабства но придется лишить его такого удовольствия — его сын будет продолжать работать и, что главное, получать от работы удовольствия.

Вчера я взглянул на эту профессию по-другому. Точнее, мне ее показали с другой стороны.

В начале недели посетителей в ресторане не так много, а если сказать правильно, совсем мало — до вечера пара столов только занятых. Да еще и погода ветреная и пасмурная — вечером желающих поужинать на летней террасе, из-за которой и приходили почти все посетители в наш ресторан, было намного меньше обычного.

Работали бармен Сергей и помощник, то есть я. В середине дня к Сергею пришла его девушка, и они уже целый час стояли на лестнице служебного помещения. Как раз в это время все и произошло. В ресторан пришел один видный чиновник с женой заказывать банкет. Обсудив все с менеджером, гости ждали, пока он сидел в офисе и оформлял заявку на проведение мероприятия. Чтобы как-то скоротать время ожидания, эти двое направились ко мне. Так как барная стойка была не контактная, стульев за ней не было, и гостям пришлось стоять. Один из официантов, забеспокоившись о том, что я, возможно, не смогу качественно их обслужить, побежал за барменом и встрял в ссору Сергея со своей барышней. На предложение официанта, не хочет ли он вернуться за рабочее место, Сергей злобно послал его, сказав «Там есть Ник, он уже все умеет, он справиться», и продолжил выяснение отношений с девушкой.

— Добрый день, — сказал я своим гостям (надеюсь, что без видимой тревоги).

— Здравствуйте, — с улыбкой ответила женщина, положив сумочку на стойку.

— Добрый, — ответил мужчина.

— Выпьете что-нибудь? — спросил я, полный надежд, что они закажут минеральной воды, а я тогда спрошу «Какую предпочитаете, с газом или без?», на что мне ответят… Да, все равно, что они ответят. Я дам им воды, и на этом все пусть кончится.

— Да, выпьем. — «По ящику он выглядит совсем другим», — подумал я. — Сделай нам, пожалуйста, по «Маргарите».

— Мне клубничную. С ледяной горкой.

— Даме клубничную.

— И можно у Вас пепельницу попросить? — спросила она, доставая сигарету, и я поставил перед ней пепельницу и поднес к сигарете зажигалку. — Спасибо.

Теоретически я знал всю коктейльную карту, но на практике я в жизни не делал ни одного коктейля. Пытался собраться мыслями, но кроме как о том, как бы не облажаться, ни о чем думать не мог. Трясущимися руками приготовил бокалы. Теперь надо вспомнить, чего и сколько надо лить. «Соберись, тряпка» — приказывал я сам себе. Сначала надо сделать «Клубничную Маргариту», все же девушкам надо делать в первую очередь. В блендер засыпал льда, бросил клубники и влил нужные компоненты. «А руки-то трясутся. Соберись, я сказал!» Первые коктейль готов. Сказав «прошу», подал его девушке. Затем, я сделал второй.

Гости смаковали коктейли, а я, вспомнив правило, что если бармен стоит без работы, то или он лентяй или уже пьян (у бармена всегда есть работа), принялся натирать бокалы. «Бармен должен не только как робот выполнять заказы, а еще и быть хорошим собеседником», — как-то сказал мне директор, но сейчас эта пара обсуждала что-то между собой и лесть к ним с вопросами «ни о чем», чтобы найти тему для обсуждения, было бы лишним.

Менеджер принес копию заявки заказчикам, и перед уходом, когда гардеробщик помогал женщине одеться, мужчина с улыбкой, покручивая пустой бокал за ножку, сказал мне:

— Это, видимо, была очень вкусная «Маргарита». Очень редко моя жена не ворчит, что бармен безрукий осел — то алкоголь один, то водянистая, то сплошной лед, или еще что не так.

— Спасибо, — ответил я на это, — мне очень приятно это слышать.

— Думаю, ты много добьешься на этом поприще. Я даже уверен в этом. Главное, не опускай руки.

— Спасибо, — еще раз сказал я — больше ничего не нашел что ответить на это.

— Спасибо, до свидания, — сказала его жена, уходя.

— Счастливо. Удачи тебе, — он положил мне на стойку бумажку и пошел за женой.

Пятьдесят долларов. Он оставил мне пятьдесят долларов! Это четверть моей зарплаты! Это он не за выпивку заплатил, а именно так он оценил мою работу! Конечно же, я убрал банкноту в карман и ничего не сказал Сергею. Бармены давали мне всего десять процентов от суммы, что им дают официанты, и эти пятьдесят баксов я имею полное право оставить себе.

И даже если бы он оставил сто рублей — дело не в деньгах. Эти двое благодарны мне за то, что я сделал все красиво (во всех смыслах этого слова), сделал так, чтобы им было приятным ожидание менеджера.

На следующей неделе он снова пришел — отмечать день рождение супруги, — и все: менеджер, оба бармена и официанты — все, кто видел, рты раскрыли, когда он подошел к стойке, увидев меня, чтобы пожать руку и спросить, как у меня дела.

Прокручивая в голове все прелести работы бармена, я ехал в пивной ресторан, который находится недалеко от папиной работы. Папа позвонил мне и сказал, чтобы я подъезжал — у него есть ко мне разговор, который вечера не подождет. Как бы мне не хотелось выходить из дома, я поехал.

В этом месте я не в первый раз и сел за столик, за которым мы обычно сидим с папой. Ждать его пришлось пятнадцать минут.

— Что же ты мне не позвонил сказать, что ты уже приехал? — спросил он, присаживаясь.

— Когда ты позвонил и сказал, чтобы я сюда приезжал, думал, что ты уже здесь.

Мы заказали по кружке пива и тарелку немецких колбасок.

— Ни от каких дел не отвлек тебя, позвав сюда?

— Нет. Ты же знаешь, что мне только повод дай свалить куда-нибудь в выходной, — с лишней издевкой ответил я.

— Как раз об этом я и хочу с тобой поговорить.

— А я об этом не хочу.

— Ты меня не понял. Я не собираюсь упрекать тебя в том, что ты не общаешься со своими бывшими друзьями и избегаешь встречи с ними. Наоборот, хочу предложить один вариант.

— И что такого, что не могло дождаться твоего возвращения с работы?

— У тебя сейчас два дня выходных, которые ты проведешь не дома за телевизором и компьютером.

— И какими делами ты меня нагрузишь?

— В следующий четверг мы с мамой улетаем во Францию…

— Знаю.

— Не перебивай. Во-первых, я не люблю, когда меня перебивают, и, во-вторых, у меня сейчас мало времени. Так вот, мы улетаем, а тебе здесь на что-то надо будет жить. Само собой, твоей зарплаты тебе не хватит. Только не подумай, что мы от тебя отказываемся из-за того, что ты не согласился с нами лететь. Если откажешься от моего предложения, я буду высылать тебе деньги, но уверен, ты согласишься. — Он внимательно посмотрел на меня и продолжил. — Думаю, квартиры с четырьмя комнатами тебе будет многовато, согласен?

— Согласен.

— Я помозговал и подумал, что если нашу квартиру сдавать, а ты будешь снимать «однушку», денег тебе хватит, даже более чем.

Он был прав, что я не откажусь. Эта затея мне очень нравилась, и я дождаться не могу, когда съеду.

— Тут даже вопросов нет, — сказал я, — конечно, я согласен.

— Я так и думал. Поэтому нашел тех, кто ее снимет, а тебе остается только найти квартиру для съема и открыть счет в банке.

— Зачем мне счет в банке, — не понял я.

— Снимать у нас квартиру будет одно рекламное агентство для своих компьютерных дизайнеров, их трое. Платят хорошо. До следующего четверга они оплатят сразу до конца года, а до конца ноября — еще за полгода. И деньги поступят на твой счет. Знаю, что ты парень не дурак и сразу все тратить не будешь. И будет лучше, если деньги за твою съемную квартиру ты также оплатишь вперед за несколько месяцев, но не сразу — может, тебе там не понравиться, и ты снимешь другую. Если, не дай Бог, что случится, и тебе понадобятся еще деньги, я их тебе переведу. Так что завтра же иди в банк открывать себе счет. Лучше в тот же банк, что и у меня.

— Хорошо.

— И с сегодняшнего дня ищи квартиру. Вот визитка риелтора.

Отлично! Теперь мне не придется, возвращаясь поздно вечером с работы или направляясь по каким-нибудь делам, обходить места, где я мог бы встретить кого-нибудь из знакомых и проклинать эти «два через два» выходные, которые, как сказал папа, я просиживаю за компьютером и за телевизором, просматривая фильм за фильмом.