Пара совпадений

RiskyBiz, 2023

Несколько странных встреч знакомят девушку с потрёпанным жизнью мужчиной, и после пары неожиданных совпадений они вместе начинают расследование загадочного убийства, произошедшее полгода назад.

Глава 4. Панельная многоэтажка

Я проснулась от боли в спине. Всё-таки, сон на стуле — далеко не лучшее, до чего можно было додуматься. Когда я открыла глаза, было светло, а часы на подоконнике показывали шесть утра. Увидев на кровати мужчину, я на долю секунды испугалась, однако быстро смекнула, что это даже не моя квартира. Что ж, успокоила! Мой старый приятель спал, уткнувшись лицом в подушку — прямо как был, в пальто и шарфе.

Подойдя к кровати, я попробовала расшевелить его, однако результата это не дало. Пришлось собственноручно развязать шарф и стянуть расстёгнутое пальто с плеч. В комнате было свежо и прохладно — конечно, явно не для шарфа и пальто, но достаточно, чтобы захотелось закутаться в одеяло и сидеть на подоконнике с чашкой дымящегося чая. Что ж, а я, как дура, сижу в чужой квартире, занимаясь благотворительностью. Как будто мне без этого некому помогать!

Мама не одобряла мои ночные прогулки, однако давно привыкла к ним, так что я не переживала за то, что, проснувшись, она станет меня разыскивать. Тем более, что я скоро вернусь. Я потихоньку вышла из спальни, повесила пальто с шарфом на крючок у входа в квартиру и прошла на кухню. Здесь всё было таким же стареньким и высохшим — крошечный холодильник, плита, раковина из потрескавшейся керамики, маленький круглый столик с двумя задвинутыми за него стульями, старый ковёр на полу и окошко, занавешенное теми же белыми занавесками в цветок. Я присела на один из стульев и ещё раз внимательно оглядела комнату, словно надеясь выцепить из общей картины хоть какие-то черты проживающего здесь мужчины — всё безуспешно.

Любопытство взяло верх, и я решила заглянуть в пару кухонных шкафчиков — в них оказалось абсолютно пусто, так же, как и в холодильнике, в котором не обнаружилось ничего, кроме мёртвой мухи. Как она туда попала вообще? Складывалось впечатление, что здесь никто не живёт, причём уже довольно давно — в квартире царили чистота и порядок, однако толстый слой пыли на мебели и терпкий запах старости создавали атмосферу покинутого места.

Когда обитатель жилища проснулся, я сразу поняла это, услышав скрип старой кровати, и то, как, судорожно распахнув окно, он выворачивается наизнанку. Почему-то это рассмешило меня. Когда бледное тело показалось на пороге спальни, и огромные от удивления глаза уставились на меня, я рассмеялась в голос. Идиотский смех, вечно пробирает когда не надо!

— Какого хрена… — пробормотал мужчина себе под нос. Я всё смеялась и никак не могла остановиться. Уж не знаю, почему, но мой мозг воспринял вид этого нахмуренного и лохматого спросонья человека как нечто безумно забавное. — Нет, серьёзно! — Он был совсем сбит с толку. Я прекрасно понимала, что у него и так выдалось не лучшее утро, а тут ещё мой безудержный смех сыплет соль на рану, однако ничего не могла с собой поделать. — Откуда ты здесь взялась? Ты меня преследуешь?

Мужчина не кричал, говорил спокойно, ожидая, пока я успокоюсь, но по его лицу было видно, что он не помнит ничего из событий вчерашней ночи, и его это не на шутку напрягает.

— Если смех продлевает жизнь — ты бессмертная, — констатировал он, потирая глаза.

Мне было жутко стыдно. Преодолев себя, я всё же смогла остановить истерический смех и взглянуть на стоящего в дверном проёме. Хорошая, но старая одежда, аккуратные густые брови, неопрятная бородка и бакенбарды, тёмные волосы до плеч — спутанные и слегка вьющиеся. Настороженный взгляд, впалые щёки, выпирающие скулы, белое, словно бумага, лицо. Мне было просто ужас как стыдно.

— Извини, — жалобно улыбнулась я, пожав плечами. — У меня иногда такое случается.

Мужчина кивнул, поджав губы.

— И всё-таки, — нахмурился он, — что ты здесь делаешь?

Пришлось подавить очередной дурацкий приступ смеха. Эта ситуация казалась мне комичной.

— Тебе нужна была помощь, и мне пришлось проводить тебя до дома. А потом ты попросил меня остаться.

Глаза моего собеседника на мгновение округлились, и он тут же нахмурился вновь.

— Не помню, чтобы происходило нечто подобное.

— Ты плакал!

— Что?

— Рыдал, сидя на скамейке в лесу, и просил меня помочь тебе.

На этом спор был закончен. Мужчина тяжело вздохнул, на пару секунд прикрыв глаза, а затем поднял усталый взгляд на меня.

— Я был не в себе. Прости меня. Пожалуйста, отправляйся домой.

Такой исход событий меня совсем не устраивал. Раз уж решила помочь — то помогу до конца. Иначе я не могу. И иногда просто ненавижу себя за это.

— И это всё? Это вместо благодарности? — Я обиженно скрестила руки на груди.

Мужчина снова долго тёр глаза, а затем взглянул на меня.

— Слушай, спасибо тебе, правда. Но, серьёзно, мне больше ничего от тебя не нужно. И помощь мне не нужна.

Последние слова прозвучали совсем неубедительно. Встав с удобного старенького стульчика, я пожала плечами и направилась к двери. Я накинула лёгкое пальто, обвязала шею шарфом, потому что это летнее утро выдалось катастрофически холодным, и, не сказав ни слова, вышла из квартиры, заметив, уходя, как потерянно и убийственно печально смотрит молча мне вслед взгляд пары светлых глаз.

Выйдя из дома, который оказался старой панельной многоэтажкой, я направилась в ближайший ларёк и купила немного еды. Я жутко злилась на себя за то, что трачу своё и так очень ограниченное свободное время воскресного дня на помощь едва знакомому мне человеку, который, ко всему прочему, ещё и отказывается от моей помощи. Иногда я чувствовала себя маленькой девочкой, сующей нос не в свои дела, забывая, что мне уже полгода как двадцать лет.

Но для меня это не было какой-то игрой, для меня это была возможность бросить вызов несправедливому миру, доказать всем, на что способна искренняя доброта и протянутая рука помощи. Слишком наивно и по-детски? Возможно. Однако подобные ярлыки никогда меня не останавливали — скорее к сожалению, чем к счастью.

Вернувшись к панельной многоэтажке с набитым продуктами пакетом еды, я позвонила в домофон, введя номер квартиры, который ранее предусмотрительно запомнила. Гудок звучал за гудком, и я уж было решила, что мне не откроют, как вдруг из динамика донёсся хриплый голос:

— Да?

— Это я. — Даже не видя человека на том конце, я точно знала, что закатил глаза. — Открывай. Я не уйду.

Спустя пару секунд раздумий, дверь послушно поддалась, позволив мне зайти внутрь. Поднявшись на этаж, я обнаружила на пороге квартиры мужчину, смотрящего на меня усталым взглядом. Заметив большой пакет в моей руке, он нахмурился, а затем его левая бровь медленно поднялась вверх, выражая удивление. Слабая улыбка мелькнула в уголке его рта.

— Ты не отстанешь, да? — усмехнувшись, спросил он, хотя и так прекрасно знал ответ.

Я кивнула. Мужчине пришлось впустить меня. Тепло квартиры приятно окутало тело после холодного утра на улице, и я с наслаждением стянула с шеи колючий шарф.

— Приведи себя в порядок, а то выглядишь так, словно тебя корова облизала. — Я сняла пальто и, повесив его на крючок в прихожей, прошла на кухню.

Хозяин дома пробурчал нечто нечленораздельное, выразив таким образом покорное смирение, и скрылся в ванной комнате.

Вновь, словно впервые, я поразилась пустоте на кухне, а затем принялась за дело. Я набрала из под крана воды в небольшой старый чайничек, и, когда он закипел, заварила две кружки чая; нарезала хрустящий багет, ветчину и сыр, — тонкими ломтиками — уложила бутерброды на противень и поставила в духовку. Порезала пару небольших яблок и разложила их на блюдце. Мне самой ужасно хотелось есть, поэтому, закончив с нарезкой, я уселась на корточки возле полупрозрачной дверцы духовки и уставилась на подогревающиеся внутри бутерброды.

Приятный запах ветчины и плавленного сыра окутал кухню, и когда мужчина вышел из душа, уверена — от этого запаха у него закружилась голова. Сейчас, в большой домашней футболке и широких тканевых шортах, с мокрыми взъерошенными волосами, он уже не казался таким серьёзным и хмурым, и даже его лицо немного приобрело цвет, хотя огромные мешки под глазами выдавали несовместимую с жизнью усталость.

Медленно, словно с трудом, он добрался до графина и опустошил залпом два стакана воды. Затем, приблизившись к столу, присел на один из стареньких стульев и уставился пустым взглядом в скатерть. Когда аппетитно пахнущая еда была готова, я достала противень из духовки и разложила бутерброды на большой тарелке. Поставив тарелку в середину стола рядом с блюдцем яблочных долек и двумя кружками, я села на стул с противоположной стороны круглого столика и отхлебнула уже немного остывший чай. Взяв один бутерброд, я с наслаждением вкусила это невероятно сладостное сочетание багета, сыра и ветчины — такое простое, но безоговорочно идеальное.

Мужчина даже не притронулся к еде. Его задумчивый взгляд был прикован с тарелке — в нём плескалась непонятная мне тревога, словно тысячи переживаний вихрем вертелись в его голове.

— Они с ветчиной? — Его голос от чего-то дрогнул.

— С ветчиной, — ответила я, уплетая уже второй бутерброд. — Ешь.

Он точно спятил. Почему он смотрит на это блюдо так, словно это гора украденных золотых слитков на тарелке?

Осторожно, словно боясь испортить, мужчина взял бутерброд и откусил крошечный кусочек. Два светлых глаза уставились на меня.

— Моя жена готовила такие же. — Его жалобный взгляд не отпускал мой, недоумевающий. Он явно пытался что-то этим сказать, однако я не понимала, что именно. — Один в один такие же.

— Это обыкновенные горячие бутерброды, они всегда у всех одинаковые. — Я пожала плечами, продолжая есть, но взгляд по прежнему не отпускал меня.

— Не говори так. У меня никогда не получалось повторить этот вкус.

— Ну и что? Разве получалось хуже? Ни за что не поверю, что тебе удалось испортить бутерброды.

Расправившись с одним, мужчина приступил к оставшимся бутербродам, вкушая их не спеша, но с таким удовольствием, словно не ел уже пару недель, а я радовалась, что хоть кто-то оказался доволен моей стряпнёй. Лицо мужчины во время еды имело очень неоднозначное выражение — что-то между неземным блаженством и печалью, вперемешку с искренним восхищением. Что ж, это была весьма неожиданная реакция на моё фирменное блюдо, которое мама всегда называла «плевок на противень».

Когда хозяин дома опустошил тарелку, из его груди вырвался прерывистый вздох, словно он только что пробежал стометровку.

— А теперь рассказывай, — потребовала я.

Светлые глаза недоумевающе уставились на меня.

— Чего?

— Рассказывай, что у тебя такого приключилось. — Я скрестила руки на груди и сделала важный вид.

Мужчина фыркнул, закатив глаза.

— Да что ты привязалась, а? Какое тебе вообще дело до того, что происходит в жизни чужого человека?

— Не знаю, — честно ответила я. — Иногда я сама себе поражаюсь. А кое-кому не помешало бы поменьше пить и ныть каждому проходящему мимо о том, как ему плохо!

— Чушь какая, я таким не занимаюсь.

— Уверен? Ты помнишь нашу первую встречу? Чуть меньше полугода назад, зимой, в лесу.

— Не помню.

— В том-то и дело.

Из груди моего собеседника вырвался тяжкий, протяжный вздох.

— Пойду покурю.

Под мои возмущённые возгласы он поднялся со стула и вышел на балкон, который до этого момента оставался мной незамеченным — старую стеклянную дверь закрывали белые занавески. Изнутри дверь не запиралась, так что скрыться от меня бедолаге не удалось, и, переступив порог, я оказалась на холодном открытом балконе. Выглядел он, мягко говоря, страшно — голые бетонные стены, на полу какие-то плиточные обломки, а по углам и под потолком — сплошь паутина. Неприятный колючий ветер выл в ушах, и единственное достоинство таких погодных условий состояло в том, что ветер выдувал отсюда подвальный запах сырого бетона.

Дрожащими руками вытащив из пачки сигарету, мой отказывающийся от диалога собеседник кое-как поджёг её валявшейся на подоконнике зажигалкой, которая никак не хотела извергать из себя огонёк. Красная точка замелькала на краешке сигареты, выпуская полупрозрачный дым. Нацепив стоящие у порога тапочки, я пробралась на балкон, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на какой-нибудь осколок. Мужчина же, словно не чувствуя, стоял босиком прямо на битых плитах, и меня в очередной раз начали терзать сомнения.

Я делала всё, что могла, однако как я могла быть уверена в том, что справлюсь со всей тяжестью навалившейся на человека беды? Кто я, в действительности, такая, чтобы брать на себя ответственность за чужие проблемы?

Мне вдруг стало невыносимо тоскливо, и я впервые за последние несколько часов вспомнила о собственных проблемах. В один миг на меня со всей тяжестью обрушилось моё нескончаемое одиночество, тревога за мать и переживания о собственном абсолютно неясном будущем. Я вспомнила слова отца, которые он произнёс, уходя, сразу после того несчастного случая, — таким холодным тоном, который я не забуду, наверное, никогда.

«Прости, милая, но я не могу обременять себя твоим недугом до конца жизни. Ты же сама понимаешь. Ты бы поступила так же.»

Какая она тебе «милая», если ты вот так запросто отказываешься от всего, что вы вместе так долго строили?! Нет! Мама ни за что не поступила бы так, как поступил он. На протяжение всей моей жизни их любовь была для меня примером для подражания, пока я не узнала, что один в этой паре — конченный подонок. Мне кажется, слова отца ранили маму сильнее, чем её неизлечимая травма, полученная в тот злополучный день, когда она лишилась способности ходить. И я всем сердцем ненавидела его за это. С тех пор он ни разу не навестил нас, не позвонил и даже не написал смс. Но не думаю, что мне и маме это было нужно.

На работе дела обстояли немного лучше. Я работала журналистом, писала статьи для местных журналов и информационных сайтов, однако последние полгода получала жалкие копейки, так как для приличной зарплаты нужно было работать куда больше, чем позволяла мне сложившаяся в моей семье ситуация. Со здоровьем у матери не ладилось, и, хоть она и справлялась сама, врачи всё же не рекомендовали надолго оставлять её одну. Словом, работа была для меня своего рода отдушиной, коротким глотком свежего воздуха среди беспросветной рутины.

Друзья потихоньку устраивали свою жизнь, получали образование, работали без сна и отдыха, добивались успеха, заводили собственные семьи и — понятное дело — им было не до старой подруги, с которой они вместе провели все школьные и студенческие годы. Я никогда их не винила, — очень сложно общаться с человеком, который сам от себя не зависит, — но, конечно, было безумно обидно, просто до ужаса. С каждым днём моё одиночество всё росло, а тревога за будущее превращалась в тягостную безнадёжность, затмевающую собой все планы, амбиции, давние мечты.

Кажется, я начинала понимать свою тягу лезть в чужую жизнь. Так я переставала зацикливаться на своей.

Сложив руки на пыльном подоконнике, я уткнулась в них лицом. Кому я сумею помочь, если даже себе помочь не в состоянии? Холодный ветер ласково трепал мои волосы, будто убаюкивал, погружал в сон — тревожный и бессмысленный.

— А с тобой что приключилось?

Я вздрогнула, услышав неожиданно прозвучавший басовитый голос. Ну надо же, кое-кто соизволил обратить на меня внимание!

— Какая-то нечестная игра получается, — обиженно буркнула я, не поднимая головы.

Мужчина усмехнулся. Эта его усмешка действовала мне на нервы. Он будто бы злорадствовал, насмехался над моим бессилием, словно я была для него каким-то идиотским развлечением. Как будто бы все мои слова, вся моя поддержка и попытки помочь — лишь жалкое зрелище.

— Представь себе особняк на окраине города, уютный деревянный дом в подлеске. — Вдруг произнёс он, задумчиво вглядываясь вдаль. — Вид из окна — просто сказочный. Кругом деревья, клумбы со всевозможными цветами, выложенные дорогой плиткой тропинки, пара небольших декоративных озёр с золотыми рыбками — словно в парке.

Я представила себе эту картину. Мне вполне даже понравилось то, что я увидела в своей голове.

— Представь, что ты просыпаешься утром в мягкой бархатной постели, а с кухни доносится аромат горячих бутербродов с ветчиной. Представь, как, с наслаждением потягиваясь, ты проходишь на кухню, и крошечная девчонка, шлёпая босыми ножками по паркету, бежит к тебе в объятия. Представь, ты крепко обнимаешь её, а затем идёшь целовать любимую женщину, подарившую тебе это счастье. И вы все вместе садитесь за стол, и завтракаете, такой простой едой, в таком роскошном месте, и думаете, что впереди у вас ещё целая вечность этого неземного, нечеловеческого счастья.

Я подняла голову и взглянула на говорившего, жадно слушая его речь. Мужчина затянулся, а затем прерывисто выдохнул в утреннюю прохладу. Густой дым несколько секунд клубился в воздухе, прежде чем раствориться и исчезнуть из виду. Запах сигарет пропитал каждую молекулу этого места, но я не ощущала его — все чувства разом отключились, обратившись в слух.

— Представь, ты едешь на любимую работу, чтобы, возвратившись домой после трудного дня, снова обнять жену и дочь и поговорить с ними за ужином по душам обо всём на свете, и вот так, день за днём, думать о том, какое же это счастье — быть живым.

Взгляд светлых глаз выражал абсолютную пустоту. Мне стало необъяснимо тревожно, даже сердце забилось быстрее. Говоривший, как нарочно, вновь сделал долгую паузу, держа меня в неприятном напряжении.

— Представь, что твой рабочий день прерывает неожиданный звонок. Ты берёшь трубку и слышишь мольбу о помощи. Бросив дела, ты прыгаешь в машину и со всей скоростью летишь по трассе, обгоняя других, и вскоре оказываешься дома. Поднимаешь заряженный пистолет, выставив его перед собой, врываешься внутрь. И, представь, прямо тут, у твоих ног, на пороге — те, кого ты любишь больше жизни. В живых осталась только наша горничная — она и позвонила мне, сообщить, что произошло. Я вызвал скорую, у женщины была серьёзная травма позвоночника — видимо, её столкнули с лестницы, у которой я её и нашёл. К счастью, она выжила, и после рассказала мне, что произошло. В дом ворвались люди, их было несколько, число точно неизвестно. Каким-то неизвестным мне способом они отключили систему сигнализации, выбили окна, вынесли всё, что могли, и устранили тех, кто им мешал. И скрылись. Просто исчезли. Полгода прошло, — не маленький срок — а этих людей так и не нашли.

Холодный ветер вдруг стих, будто специально, погрузив всё вокруг в абсолютную тишину, но мне стало так холодно, словно лето в один миг сменилось морозной зимой. Я взглянула на мужчину, ища в его лице хоть какие-то чувства, но не увидела ничего. Безумная тоска сжала в тисках сердце, мне захотелось обнять этого человека, утешить его, подбодрить. Но я не стала. Я не смогла бы вылечить то, что умерло. И ему это вряд ли нужно.

— Когда это случилось? — осторожно спросила я, глядя туда же, куда и он — в пустоту.

— Восьмого декабря, днём. И той же ночью я окончательно убедился в том, что всё потерял. Когда я вызвал скорую, врачи сказали, что моя дочь ещё жива. Однако помочь ей так и не успели. Я отчётливо помню тот момент, я всё время смотрел на часы, это была ночь, 3:45. Врачи пытались меня успокоить, пока я крушил больницу, а потом вкололи успокоительное и попросили ехать домой, но домой я вернуться не смог, потому что ещё издалека увидел столб дыма, и стоило мне подъехать к дому, всё, что я там обнаружил, — огромная груда догорающих досок и пожарные машины, борющиеся с огнём. Дом сгорел. Сгорело всё, что мы с женой вместе строили несколько лет. Я бросил работу и переехал сюда. Эту квартиру мы с моим старым другом купили ещё в студенчестве и жили тут все годы учёбы, а потом выросли, обзавелись деньгами и купили дома получше этой старой квартирки. Но ключи оставили, на память, и иногда приезжали сюда, чтобы встретиться, как раньше, и обсудить пролетевшие годы. Тут совсем неплохо. Очень даже неплохо…

Глубоко задумавшись, я уже несколько минут подряд чесала левый висок. Парочка странных совпадений никак не давали мне покоя после услышанного.

— Моя мама работала горничной в одном большом особняке на окраине города и восьмого декабря получила серьёзную травму позвоночника. Но она не рассказывала мне, что произошло в тот день.

Во взгляде мужчины промелькнуло нечто похожее на заинтересованность.

— Думаешь, это могла быть она?

— Не знаю. — Я в недоумении пожала плечами.

— Есть фото? — неожиданно попросил мой собеседник, и я залезла в телефон.

За последние полгода у меня не было ни одной фотографии с матерью, хотя раньше она сама постоянно просила меня запечатлеть нас вместе, на память. Отмотав немного дальше, я наконец наткнулась на фото, сделанное этой осенью. На нём мы с мамой стоим рядом на набережной, сзади нас — чистое лазурное озеро, над нами — ясное тёплое небо. Я помню тот день.

С раннего утра мы гуляли по той набережной, ели сладкую вату и пили какао, а потом попросили прохожего нас сфотографировать. Мама потом в шутку ругалась, утверждая, что получилась на фотографии слишком старой, а я, смеясь, уверяла её, что фото вышло отличным. Приятное тепло разлилось по телу, стоило мне погрузиться мыслями в тот солнечный день.

— Это она. — Я и не заметила, что мужчина смотрит через моё плечо в экран телефона. Его глаза округлились от удивления. — Чёрт побери, это и вправду она!

Я удивилась не меньше.

— И что теперь? Хочешь увидеться с ней?

— Не думаю… — Мой собеседник нахмурился. — Скорее нет, чем да. Я помню её как отличную женщину, но… слишком смешанные чувства. Не уверен, что хочу вспоминать прошлое.

— А разве ты не вспоминаешь прошлое круглыми сутками? По-моему, в этом как раз и заключается твоя проблема.

Взгляд светлых глаз, прищурившись, уставился на меня.

— Не надо делать вид, будто знаешь лучше меня, что происходит в моей голове.

— Я и не делаю вид. Я просто знаю, о чём ты постоянно говоришь, когда напьёшься, и это позволяет мне делать кое-какие выводы.

Мужчина тяжко вздохнул, осознавая, что вновь проигал. Складывалось впечатление, что последние несколько месяцев после трагедии прошли для него как сон, который он помнил мутными обрывками и никак не мог проснуться.

— Иногда я жалею, что когда-то был так счастлив. Не будь у меня всего этого, не было бы так больно это терять.