Держи меня за руку / DMZR

Loafer83, 2022

Есении всего четырнадцать, а в ее медкарточке уже страшным бельмом горит смертельный диагноз. За пределами прошлой, «добольничной» жизни пришлось оставить заводную подругу, целую юность, любимого папу и собственную надежду. Теперь – все совсем другое, траурно-белое: бесконечные обследования, неутешительные слова врачей, холодная сердитость однообразного пейзажа за все тем же однообразным стеклом. Чтобы ухватиться за ускользающую ниточку понятной реальности, Есения начинает писать дневник, в котором оставляет всю свою боль, тоску и тревогу. Комментарий Редакции: Бесконечно тяжелая и вместе с тем – по-легкому юная книга о личной трагедии и настоящей боли, а еще о том, что найти в себе смелость не сдаться – это уже большая победа. К книге прилагается музыкальная сценография в формате pdf. Доступна для скачивания после покупки книги.

Глава 8. Капсула

Пластиковые стены, я проверяла, сначала думала, что стекло, пришлось поцарапать вилкой. Прозрачные настолько, чтобы видеть мой силуэт, что я делаю. Если подойти вплотную, то можно заглянуть внутрь, увидеть меня. Здесь много камер, они выхватывают каждый сантиметр моей капсулы, но они слепы, пока слепы. Перед тем, как включить их, меня предупреждают, спрашивают и ждут, пока я буду готова. Я верю им, не думаю о том, что они могут мне врать, что постоянно следят за мной, что я делаю, как я ем, сплю, хожу в туалет. Какие у меня могут быть перед ними секреты?

Туалет здесь отдельная тема, как у космонавтов, вакуумный, всё, что я наделаю, за пару секунд высасывается в никуда, как мне кажется. Иногда я думаю, что через эту небольшую дырку можно сбежать отсюда на свободу, пускай и придётся лазить по канализации — это лучше, чем стерильная капсула.

Я ничего не делаю, в основном сплю, пока без сновидений, что странно, но замечаю, что сплю каждый день всё больше, просыпаюсь дико голодная, в боксе меня всегда ждёт еда, разноцветная каша, которую и жевать не надо, перемолото в такую пыль, что кажется всасывание начинается прямо во рту. Жаль, что здесь нет душа, но это и хорошо, я бы точно грохнулась, разбила голову, сил дойти до туалета не так много. Когда я слишком долго засиживаюсь в туалете, меня спрашивают, никак не могу понять, где эти динамики, а где микрофоны, и если я не отзываюсь, то включают камеру. Один раз я потеряла сознание на унитазе, свалилась на пол. В капсулу вошли медсёстры, все в костюмах химзащиты или что-то вроде этого, мне так Дима объяснил, о нём расскажу дальше. От этих костюмов так воняет антисептиком и другой химией, они мокрые, только что из бокса, где их нещадно поливали из шлангов или трубок, не знаю, как там всё устроено. Ни одна инфекция, даже маленькая бактерия или другой микробик или гриб не должны попасть в мою капсулу, я теперь голая и беззащитная, и мир может легко сожрать меня, в буквальном смысле, сожрать.

Мне сделали операцию по пересадке костного мозга. Сначала облучили так, что я потеряла сознание, Дима объяснил, что это так убили во мне всё: и хорошее, и плохое. Ничего не помню, это был даже не сон, а полное забытьё. Помню, как меня увозили на облучение и следующий вздох, открываю глаза, и я в этой капсуле. В зале таких капсул десять, но нас всего двое — я и Дима. Здесь нет интернета, нет связи, Дима шутит, что мы под землёй, в огромном и многоэтажном бункере, возможно, он и прав. А мне кажется, что мы в космосе, летим в невиданные дали, а как долетим, так нас и выпустят на свободу. Представляю себе это и засыпаю, и так легко, чёрный космос вокруг, вдали блестят бесконечно далёкие звёзды, нет ни жизни, ни смерти здесь, потому что нет времени.

Очень переживаю за папу, мне ничего не говорят о нём, точнее врут, я чувствую это в их голосах, когда они заверяют меня, что всё у него хорошо, и он поправляется. А почему он должен поправляться? Разве он болен? Мне не отвечают, а связи нет, хорошо ещё, что разрешили взять планшет, сутки вымачивали его в каком-то растворе, потом сушили. Стараюсь не думать о плохом, перечитываю скаченные статьи про взятие у донора костного мозга, примеряю на себя, не на папу, все эти иглы, аппараты, кибернетические руки роботов хирургов, и мне совсем не страшно, за себя, я же в космосе, ни жива, ни мертва.

Просыпаюсь. Глаза открываются не сразу, система видит, что я пробуждаюсь, и включает свет, не сразу, постепенно усиливая яркость. Каждой капсулой управляет свой робот, моего зовут DI52530RK, я называю его Дирком, он не против. Неплохой, весёлый, для робота, киберорганизм, программа, с ним проще, чем с врачами или другими людьми, он честен. Дирк и познакомил меня с Димой, когда мне вернули планшет, сконнектил нас с его капсулой, там робота зовут Ненси, его так Дима назвал. Мы можем выбрать голос, характер, пол робота, мне предлагали много на выбор, но я выбрала самого первого, у него голос не похож на человеческий, смешной такой, как из старых фильмов про космические путешествия.

Дирк прибавляет свет, и я открываю глаза. Поднимаю перед собой руки, они тонкие, прозрачные, не вижу своих вен, мышц, только кости и кожа, сквозь которую просачивается жёлтый тёплый свет. В аквариуме, конечно же, это не аквариум, там нет воды, но очень похож, копошатся два мышонка. Мы похожи, голые перед враждебным окружающим миром, мышата рождаются стерильными, и умрут первыми, если кто-то или что-то занесёт сюда инфекцию. Это жестоко, мне не хочется, чтобы они умерли.

Встаю, меня шатает после сна, так будет ещё долго, это определили врачи. А мне кажется, что навсегда. Я редко вспоминаю себя прошлую, как я бегала на лыжах, что-то выигрывала, совсем немного, какая-то другая, чужая и нелепая жизнь. Подхожу к аквариуму, мышата просятся на руки, беру их, глажу, играю, разрешаю полазить по своей кровати. Чищу их аквариум, хорошо, что они гадят в одном месте, иду в туалет, делаю свои дела, умываюсь, вытираюсь салфетками. Я особо не пачкаюсь, нет бактерий, никаких других микробов, меня прилично обработали, убили всю живую флору на мне, я сама стерильна, как этот унитаз.

Планшет дрожит от входящих сообщений, Дирк доложил Диме, что я проснулась. У нас не совпадают графики, Дима пытается подогнать себя под меня. Ему скоро спать, поэтому беру планшет и сажусь на кровать, мышата рядом, с интересом смотрят в экран.

Дима старше меня, ему семнадцать лет, осенью будет восемнадцать. Он сразу потребовал меня прислать фотографию, я отказалась, зачем снимать себя, чего он не видел в моём полутрупе? Он понял, что я не сделаю этого, и прислал свою в капсуле. Тощий, высокий парень, такой же лысый, как и я, в такой же точно пижаме, одни глаза на лице, кожа сильно обтянула череп, брови выпали, ресниц нет, но глаза живые, весёлые, смеющиеся.

Дима: «Это я, ты, уверен, точно такая же. Не надо себя бояться. Вот, это я был таким и буду».

Он прислал свою фотографию до больницы. Трудно узнать в этом скелете высокого полноватого очкарика с копной тёмных, слегка отдающих рыжиной волос. Он улыбался, и по улыбке я узнала его. Как подло меняет болезнь человека, не оставляя ничего от него, только глаза и тень улыбки, не всю, лишь малую тень.

Дима: «Вот таким я буду, когда выберусь отсюда! Пришли себя, какой ты будешь, когда выздоровеешь? А ты точно выздоровеешь, я точно знаю!».

Я: «Откуда у тебя такая уверенность?».

Дима: «У меня есть информатор. Я попросил Ненси, чтобы она подкатила к Дирку, они сходили на свидание, поёрзали в таблице маршрутизации, и он проболтался».

Я не всё поняла, что он имел в виду, что за таблица, какая ещё маршрутизация, но смеялась долго, а ещё дольше выбирала фотографию, какой бы я хотела стать, когда выйду отсюда. На планшете были почти все мои фотографии, и ни одна не нравилась мне, какие-то они были не такие, глупые, натянутые. Самые хорошие были детские, но не стану же я опять маленькой девочкой. Я решилась и отправила одну из последних фотографий. Меня сняла Машка на тренировке, я как раз прибежала с пятнашки. Мне было жарко, я сняла шапку, глаза блестели от азарта, я обогнала мальчишек, щёки розовые, уши красные, коса выбилась и болтается на груди, чёлка растрёпанная — чучело, так бы сказала моя бабушка. Пускай и чучело, но на этой фотографии я улыбалась, искренне, радуясь этому солнечному морозному дню, своей маленькой, но победе, натянутым, забитым мышцам, ноги болели, но это было приятно. Впервые я увидела, что была очень красивой, нет, я буду такой, я точно отсюда выйду живой.

Отправила и затаила дыхание, что он скажет, а сама щёлкала со своей фотографии на его, туда-сюда. Мне нравились такие парни, с умными глазами, пускай и полноватые, мне это не мешало. Я не думала о сексе, нет, неправда, думала, но отложила этот вопрос до окончания школы, не раньше. Мне хотелось общаться, может, немного пообниматься, целоваться, но больше всего общаться, гулять, разговаривать, чтобы парень умел меня рассмешить, и я видела, что Дима умел, нет, умеет, он же жив и будет жить!

Дима: «Ты очень красивая, и тебе очень идёт твоё имя! Ты же в сентябре родилась?».

Я: «Да, 27».

Дима: «А я в ноябре, 11. А сколько тебе лет? 15?».

Я: «А зачем тебе?».

Дима: «Просто хочу знать, что в этом такого?».

Я подумала, что веду себя, как дурра. Что такого в моём возрасте, что я хочу скрыть? Машка старалась быть старше, вела себя так, одно время я старалась походить на неё, как много раз в своей короткой жизни я пыталась быть кем-то другим, а сколько раз была собой? Я задумалась и долго не отвечала, Дима принял это на свой счёт.

Дима: «Я тебя обидел? Если да, то извини, не хотел».

Я: «Нет, я просто задумалась. Мне пока 14, но скоро 15, маленькая».

Дима: «Не такая и маленькая. А мне 17. Я в тебя уже влюбился, разрешаешь?».

Меня рассмешил его вопрос, никогда ещё парни мне такого не говорили, я их мало интересовала, грудей же нет. Я написала, что могу сделать ему больно, чтобы он был осторожен со мной и ещё какую-то чушь, запонтовалась. Мне стало стыдно, я всё стёрла, ничего не отправив. Гадостно, мерзко, неужели это я такая?

Я: «Почему ты меня об этом спрашиваешь? Разве я могу запретить?».

Дима: «Не знаю, просто спросил. А вдруг тебе это неприятно?»

Я: «Как ты можешь в меня влюбиться? Ты же совсем меня не знаешь?».

Дима: «А для этого не надо знать человека, достаточно один раз увидеть, я уверен, что не разочаруюсь».

Я: «Ты такой уверенный, я не такая. Ты мне тоже понравился, но не придумывай, может, ты мне не понравишься вживую».

Дима: «Всё может быть, не исключаю этого».

Я: «А у тебя есть девушка?».

Дима: «Была, до больницы».

Я: «Прости, я не хотела».

Дима: «Ты не виновата, она тоже. У нас и так не особо ладилось».

Я: «А у меня ещё не было парня».

Я покраснела, но было уже поздно, сообщение я отправила. Стала быстро набирать оправдательный текст, как-то глупо пошутить, но буквы разъезжались перед глазами, ничего почти не видела, поэтому отложила планшет и легла, мучительно переживая свою глупость. Дима ответил, я не сразу решилась прочитать, не знаю, чего, но чего-то боялась.

Дима: «О, так я первый в очереди! Шутка))))))».

Я: «Я тебя записала, не переживай!».

Сколько уже дней прошло, как мы начали общаться, недель, может месяц. Не знаю, время потеряло для меня ценность, и я принципиально не смотрю в календарь, часы начнут отбивать моё время тогда, когда я выйду отсюда, когда меня освободят, вырвут из томительного плена молчаливого холодного пламени, сжигавшего изнутри. Я не отправила ему свои записи, побоялась, решила показать на свободе, чтобы вместе почитать, посмеяться над моей наивностью, не вовремя повзрослевшего подростка. Перечитываю, критикую, хочу подправить, переписать и бью себя по рукам, мне кажется, я об этом уже писала, вот, уже начинаю повторяться.

Оказывается, другие капсулы не пусты, в них тоже находятся больные, но они без сознания, некоторые в коме. Не хочу быть такой, стать такой, иногда кажется, что лечение помогает, а порой становится хуже, могу весь день не вставать после капельниц. У меня катетеры на обеих руках, капельницы устанавливают в боксы, автомат продувает линию, вакуумирует и в мою кровь течёт бесцветный раствор, иногда он жёлтый, немного голубой. Дима лежит здесь дольше меня, у него уже третий цикл, а мне обещали два.

Наши капсулы оказались далеко, мы пытались разглядеть друг друга, я прижималась к стенке, махала руками и ничего не видела, сплошной туман, как ни старался Дима. Он решил, что увидел меня, мою тень, но я не верю, ему показалось. Вроде и находимся рядом, в десятке шагов, а не можем даже увидеть друг друга. Когда Дима долго не писал, я начинала скучать, волноваться, писала ему, всякую чушь, не буду переписывать сюда, просто глупости одной девчонки, я же всё ещё девчонка, неопытная, стеснительная и наивная. Я очень хочу его увидеть и поцеловать, я так решила, в щёку, не больше. И пусть он мне не понравится, а если я ему не понравлюсь? От этих вопросов и мечтаний я стала долго не засыпать, всё представляла себе, просчитывала, конструировала диалоги и целовала. Наверное, это действие препаратов, но мне кажется, что я это уже сделала.

Дима пишет мне целые письма, они тоже ни о чём, но читать интересно. Оказывается, он киберспортсмен, даже на соревнования ездил, занимали четвёртое место по Доте. Похож на задрота, но на весёлого, он умеет меня рассмешить. Аудиосообщения не отправляем, договорились сразу, чтобы не насиловать друг друга. Я расхрабрилась настолько, что отправила ему селфи в туалете, ох и страшная я стала, а он всё твердит, что нет, что сразу узнал меня. Ещё бы, кто же ему пришлёт здесь фотку, если не я J и всё равно верю ему.

Ему тоже очень нравится эта песня, которую мне прислал папа. Дима знает много другой музыки, которую я никогда не слушала. Особенно меня впечатлила песня Lunen «Покажите солнце», я слушала её раз сто, и каждый раз плакала, шептала слова за детьми:

«Покажите солнце, мы дети тумана,

Покажите солнце, улыбнёмся ему!

Покажите солнце в мире самообмана,

Или мы покажем вам нашу тьму!»

Господи, какую дрянь я слушала до этого, в чём честно созналась Диме, а он не стал осуждать, прислал пару треков сладких мальчиков, эти песни наводили на меня скуку, а сейчас я смогла расслышать их, они показались мне совсем неглупыми:

«Мир одинаков для тебя и меня,

Нет в нём ничего — ни добра, ни огня,

Годен лишь тот, кто дойдёт до конца

И не наденет парик подлеца.

Ростом он мал, умом не очень силён,

Выше стоит всех честный поклон,

Маму забудет он навсегда,

Мамою станет ему наша земля.

Жизнь проживёт не впустую, по делу,

Сможет сломить, разрушить систему

Жизни невзрачной, богатой и подлой,

А в конце он умрёт — живой и свободный!»

Или другая песня, слова иные, а смысл похож, много песен об одном и том же, о свободе, о совести, подлости, чести, о лжи:

«Меняется бит, ты в клубе стоишь,

Меняется хит, ты в клубе тусишь,

Меняется свет, тебя уносит рассвет,

Меняется день, а тебя уже нет.

Ты совесть решила пустить на колеса,

Ты разум решила залить лавандосом,

Ты себя отдала за простые утехи,

Твоё тело красиво, твои мысли о грехе.

Нет больше тебя в этом свете,

Забыла о матери, о братишке малом,

Что ждёт тебя в сумрачном доме,

Боится отца, боится побоев.

Ты предала всех, растоптала себя,

Найди своё тело среди стада зверья.

Очнись, оттолкни, сдвинь свои ноги,

Беги, убегай, твой путь сегодня свободен.

Домой, пока сумрачный час не настал,

Братишку спасай, спаси и отца,

От злобы негаснущей, от чёрной воды,

Спаси свою маму — для них мир — это ты!»

В этих песнях не было модного бита, под них не хотелось двигаться, крутить попой, кривляться, у меня и не получалось, на всех дискотеках быстро сдавалась и уходила в тень, боялась, что все смотрят на меня. И это было неправдой, смотрели на других девчонок, которым было что показать, что обнажить, пока учителя не видят.

Начался второй цикл, вводят иммунитет, иммуноглобулины и другие микротела, накачивают меня, как куклу, лопну скоро. Кровь через день фильтруют или обрабатывают, вены так гудят, что хоть вой, долго не могу уснуть. И Дима молчит, вот уже третий день, из-за него я стала смотреть на календарь, Дирк ничего не говорит, но и не врёт, не отмалчивается, гундося одно и то же, что он не вправе передавать мне эту информацию.

Последнее, что я получила от Димы, слова были перепутаны, он отправлял по строкам, я чувствовала, как ему было тяжело это писать:

«Капсула смерти вокруг нас с тобою,

Капсула жизни вне стен этого морга,

В нём нас с тобой живьём похоронят,

Чтобы воскресли мы тайно, свободно.

Нет в этой жизни ничего,

Нет в этой смерти ужасного тоже,

Счастлив я был, раз увидев тебя,

С мыслью, с любовью я стану свободен…»