Просчёт Финикийцев

Lizage, 2021

История в духе голливудского триллера начала двухтысячных. Энди, американский подросток из пригорода, умеет угадывать пароли любой сложности и читать зашифрованные тексты. Ещё библейский мудрец сказал: кто умножает знания – умножает проблемы, да и секреты у большинства людей банальны, как растворимый кофе. Энди скрывает свои умения, готовясь прожить скучную взрослую жизнь с приличной работой, депрессией и ипотекой.Но однажды появляется Карла, красивая женщина с тёмным прошлым, и просит Энди найти человека, которого ей нужно убить. В попытках разобраться, что натворил тот человек, и на кого работает Карла, Энди получает шанс необратимо изменить наш мир, раскрыв человечеству тайное знание древних финикийцев.

Часть первая — Падение в холодную воду

Пролог

Исправительное заведение для несовершеннолетних,

Нью Джерси,

Октябрь 2005

Здравствуй, Карла!

Знаю, ты не получишь ни одного из моих писем, а если и получишь, вряд ли позаботишься прочесть. Впервые с младшей школы я корябаю буквы на бумаге. Мне запретили подходить к компьютеру на десять лет. Они все еще боятся, что я зашифрую какую-нибудь базу данных и потребую выкупа, либо снова поснимаю деньги со счетов, хозяева которых давно покоятся в земле.

Они ничего не знают об истинном устройстве мира… Хотя, тут одно из двух: либо я участвую в какой-то хитровыделанной игре, где нужно найти правильные ответы чтобы выйти на новый уровень, либо никаких финикийцев больше не существует, а я выдумал эту историю с древними богами, бесконечным информационным хранилищем, таинственной монетой и парнем из Бейрута, который так некстати ее откопал. Так или иначе, я ни о чем не жалею и не собираюсь ничего менять.

В целом, здесь не так уж и плохо. Еда повкуснее, чем дома. Не знаю, правда, как нужно стараться, чтобы готовить хуже моей маман. Впервые в жизни я сплю по восемь часов в сутки. Поначалу приходилось тяжело без потока ерунды, который я привык читать по ночам с экрана, но ко всему можно привыкнуть.

Я набрал пятнадцать фунтов веса. Знаю, пятнадцать — это смешно, когда качаешься, как заведенный, семь вечеров в неделю. Парни поначалу прикалывались, говорили что я безнадежен. Особенно Тарек, сосед по комнате. Он младше меня на год, ниже на полголовы, и издалека выглядит, как мечта старшеклассницы. Только вот физиономия у него подкачала. Он страшноват даже для участия в боях без правил, если ты спросишь меня.

Год назад Тарек ограбил заправку ради двух тысяч долларов и попался, пытаясь уйти. Он озверел, когда узнал, что я сделал полмиллиона, просидев несколько ночей за компом. Остальное, пожалуй, и вовсе не уложится в картину его мира.

В целом, мы с ним ладим. Я отвлекаю охрану, когда он торгует во дворе сигаретами. Он подстраховывает, когда я жму штангу от груди. А по утрам мы сортируем в прачечной белье. Отдельно простыни, отдельно полотенца. По-своему боремся с энтропией. Никто не хочет этим заниматься — все, у кого есть выбор, предпочитают подметать территорию. Только Тарек вечно нарывается на наказания, а мне не важно, что делать. Он брезгует прикасаться к простыням, ведь парни по ночам занимаются известно чем, а нам загружать это в машину. Но мне все равно пофиг.

Говорят, один сперматозоид содержит тридцать семь мегабайтов информации. А выхлоп спермы — несколько терабайтов. Какой бред только не пишут в интернете. Когда я взламывал сервера и вычищал из общего доступа то, что люди хотели скрыть, бывало куда противней. А здесь всего лишь нереализованный потенциал человечества, оказавшийся в водостоке. И славно, что так. Мир и без того слишком тесен и неоправданно жесток.

Я часто думаю о тебе, Карла. Мне ведь нужно о ком-то думать. Представляю тебя на острове посреди океана. Знаю, у тебя все хорошо. Ты живешь в маленьком отеле у пляжа, завтракаешь фруктовым салатом, пьешь вермут и кокосовый сок. С тобой флиртуют парни с комплекцией Тарека и лицами голливудских актеров на вторых ролях, но у них нет никакого шанса. Ты засыпаешь ранним вечером одна, тебе не хочется пускать посторонних в свою комнату и в тот полулегальный уголок мироздания, где существуем только ты и я.

Уверен, перед сном ты тоже думаешь обо мне, и где-то там, в мечтах, мы всегда будем вместе. Нам не нужны чужие люди, их одобрение и порицание, не нужны сотовые антенны, роутеры и электронные адреса, все эти терабайты мусора, налипающего вокруг простых и вечных истин.

Я собирался рассказать совсем о другом, но скоро погасят свет, а меня тянет на грошовую философию. Я люблю тебя, Карла, и любил всегда. Задолго до того, как встретил, как услышал твое настоящее имя. Пожалуй, это самое важное, что я знаю о мире, в котором живу.

Глава 1

Они задавали кучу вопросов, и просто так, и на детекторе лжи. Про банковскую систему и базы данных. Про Джея, Райзмана, моего отца, даже про Большого Жозе, помнишь того придурка? Только про Ауада они не знают ничего, будто его никогда и не существовало.

Иногда я думаю, а что, если двадцать лет назад Ауад не полез бы раскапывать древние развалины в глубокой заднице мира? Я сейчас учился бы в колледже и умирал от скуки. Не встретил бы тебя, не узнал о суффетах, не попал в тюрьму, где чувствую себя в тысячу раз свободнее, чем мог бы, не трогай Ауад чертов финикийский курган. Хотя, рано или поздно я бы все равно на чем-нибудь спалился. От судьбы не спрячешься в благополучном пригороде, уютном офисе и комфортном оцифрованном мире.

Психолог, с которым меня заставляют разговаривать, посоветовала писать эти письма, хотя я прекрасно понимаю, что ты их никогда не прочтешь. Сказала, это поможет разобраться. Взглянуть со стороны. Словно ты умер и лежишь на полу со стеклянными глазами, пока народ копошится вокруг, пытаясь тебя оживить, и одновременно паришь под потолком.

Я часто просыпаюсь до звонка и слышу, как Тарек читает утреннюю молитву, повернувшись задом к условному западу. Переворачиваюсь, рискуя свалиться с верхней полки, и засыпаю снова. Мне снится, будто я падаю в холодную воду чужого, враждебного моря, погружаюсь все глубже и глубже, и некому меня спасти.

Мишель, психологиня, в общем, неплохая тетка. Я догадался, кто она на самом деле, но продолжаю притворяться лохом. Ей лет тридцать, может, чуть больше. У нее маленькие руки с тонкими запястьями и умиротворяющий тихий голос. Она редко встает с кресла, а если нужно что-то взять, ездит по кабинету на колесиках.

— Расскажи мне о детстве, — говорит Мишель, глядя доброжелательно, но строго, как ветхозаветный Саваоф.

— О детстве? Оно было настолько скучное, что даже штатный психолог уснет, пока я дойду до сути.

Она говорит, что именно за это ей платят, и улыбается. Я улыбаюсь в ответ и пытаюсь прикинуть, есть ли что-нибудь интересное у нее в компе. Ворошу воспоминания в поисках того дня, когда понял, что это умеют не все.

Довольно долго я думал, что угадывание скрытой информации — такой нехитрый навык, вроде подтирания задницы или катания на велосипеде. Я правда не понимал, зачем люди набирают странные сочетания букв и цифр в окошке, когда хотят проверить электронную почту. Читал любые письма и сообщения, словно они адресованы мне. Кодовые замки, номера кредитных карт, телефоны девчонок, пусть никогда и не решился бы позвонить ни одной из них. Если бы мог, охотно променял бы эту сомнительную сверхспособность на нескольких настоящих друзей.

Мишель интересуется моими отношениями с матерью. Это действительно важно? Нормальные такие отношения, говорю: она разыгрывает мелодраму, я делаю вид, что меня это не касается. Она вздыхает, что мне давно пора задуматься о будущем. Я молча иду в комнату и весь вечер играю онлайн с другими неудачниками, не выясняя, кто они и где живут.

— Расскажи о своем доме, — просит Мишель.

«Вы ведь все равно не отстанете?»

Вслух я говорю «Окей».

Три этажа, участок, задний двор, газонокосилка, белый типовой забор. В гостиной телевизор, тридцать восемь дюймов, ковер от стены до стены, цветы в вазе. Мебель под старину, с пластиковым покрытием. Два дивана, цвета кофе с молоком, с ногами не забираться. Картин нет, фотографий тоже, все в альбомах глубоко под стеклом. Чем пахнет? Едой, бесконечно готовящейся на кухне. Ароматизатором для ковра. И тоской. И нудными семейными тайнами, плотно закрытыми в жестяной банке из-под печенья.

— Я вырос в северном Джерси, — говорю я ей, — в городке, название которого записано у вас в файле, но я буду заслуженно называть его Посреди-Нигде.

Наш дом недалеко от торгового центра, нас не заливает каждую весну речной водой. Семья вполне себе благополучная, есть деньги на отдых во Флориде, подарки к праздникам, частную еврейскую школу и маменькин шопинг. У нас даже отец каждый день возвращается с работы домой. Я имею в виду его материальную оболочку. Братьев и сестер нет, собак и кошек тоже. И никаких странностей, кроме меня самого.

Мишель откладывает в сторону блокнот и ручку.

— Послушай, — говорит она, — если защита не убедит присяжных в том, что ты не можешь нести ответственности за свои действия, через полгода ты окажешься в федеральной тюрьме, где будешь гнить годами. Расскажи мне что-нибудь существенное. О домашнем насилии, детских травмах. Что-нибудь, за что можно уцепиться. Было такое?

— Нет, — говорю, — не было.

После дурацкой тюремной стрижки (Карла, ты обязана это увидеть!) у меня постоянно мерзнут уши. Даже когда жарко я, как последний кретин, хожу в черной шерстяной шапке. И норовлю опустить ее пониже, до бровей. А когда задают бестактные вопросы, так и вообще натянуть до подбородка.

— Меня выгнали из школы, — говорю я, — из частной еврейской школы, за которую предки платили кучу денег.

— И как это оправдывает твои дальнейшие поступки?

— Никак. Но в тот день, когда меня выгнали из школы, все и началось.

— Что началось?

Убейте меня, я не знаю, как это объяснить.

После полуторачасовой беседы в кабинете директора, когда маман в третий раз чем-то пригрозила, а директор и консультант в пятый раз не испугались, стало очевидно, что матч не закончится в нашу пользу. Мы вышли на парковку — маман в расстроенных чувствах, а я спокойный, как золотая рыба в кабинете адвоката. Мешала лишь картонная коробка с вещами, которые пришлось забрать из шкафчика. Я плюхнул ее в багажник маменькиного минивана, взял велосипед и укатил в сторону торгового центра.

Директор сказал, что в полицию они не обратятся, и это уже огромное одолжение. А я, между прочим, доучился почти до экзаменов, и поступил бы осенью в колледж, если бы не эта дурацкая история.

Как объяснить им, что я никогда не видел экзаменационные анкеты, которые кто-то распространил по классу, взломав школьную сеть? Ведь я не входил в круг друзей того, кто это сделал, просто потому что никогда не входил в круг ничьих друзей, не считая Джея Коэна, но о нем позже. В любой школе свои неписанные законы, о которых учителя и директор не имеют представления.

Так вот, я ехал в торговый центр, стараясь держаться середины улицы, чтобы разозлить как можно больше водителей. Когда на душе погано, этой поганостью хочется щедро поделиться с людьми.

Просидев два часа в фуд-корте, выпил ведро апельсинового сока, сжевал гамбургер и понаблюдал, как люди сменяются за столиками, как говорят о деньгах, политике, проблемах в семье и отморозке, который занял их парковочное место. Было не то, чтобы грустно, скорее странно ощущать себя выбившимся, пусть ненадолго, из раскатанного графика жизни, заготовленного мне родителями, генами и незримыми силами, управляющими мирозданием.

Аттестат частной школы, приличный колледж, работа в айти, хорошая еврейская девушка. Или не еврейская, что расстроило бы маменьку, но не смертельно. Дом в пригороде, трое детей, миниван, собака, любовница, кризис среднего возраста, пенсия, похороны, ад… Не зря ведь сказано в Библии: рабами были мы у фараона в Египте.

Но сейчас мне семнадцать, я сижу и жую непонятно что, умудрившись слить кучу денег, которую родоки вложили в мое обучение, забить на аттестат, который мог бы без труда получить, смотрю на грудь девчонки за стойкой и пытаюсь почувствовать себя хоть капельку виноватым.

Джей Коэн, мой лучший, а точнее, единственный друг, написал, что есть работа. Это значит, что нужно взломать некую сеть, либо сервер, где хранится информация, которая там быть не должна. Кто решил, что не должна? А тот, кто согласен заплатить Джею, чтобы она оттуда исчезла.

Я делал это вовсе не из интереса или тщеславия. Мне никогда не пришло бы в голову искать уязвимости, чтобы сообщить о них админам в обмен на предложение о работе. Я делал это ради небольших денег, которые Джей приносил в мятом конверте, а также для того, чтобы у меня оставался хоть один не виртуальный друг.

Я думал об этом, сидя за липким столиком, рассматривал рекламу фильмов, идущих в кинотеатре этажом выше, и отчего-то вспомнил, как однажды водил в кино фотомодель. Мишель, конечно, думает, что я ей вру, но это чистая правда.

Девушку звали Ванессой, она была высокой блондинкой, зачем-то выкрашенной в темный цвет. Позже она уехала из Джерси покорять мир. Джей приходился ей то ли дальним родственником, то ли знакомым знакомых. Бывший бойфренд Ванессы оказался доморощенным хакером и слил в сеть видео с ноутбука, который она опрометчиво оставила открытым. К счастью, файлы не успели разлететься. За одну ночь я почистил комп того парня и полузаконный сервер в Аризоне, куда он не от большого ума их выложил. Возможно, была и другая копия, но я оставил ему сообщение с советом удалить ее самостоятельно. Кроме модели, у него нашлось столько всего интересного, в первую очередь для федералов, что бедняга пожалел о том, что вообще подключался той ночью к сети. А утром Ванесса попросила Джея познакомить ее со спасителем, то есть со мной.

Честно говоря, я стеснялся идти. Никогда не умел принимать благодарности. Но Джею идея понравилась.

«Розита!» — настукивал он в мессенджере, — «Ты ведь в жизни не общался с девкой. Своди ее на фильм, угости ведерком попкорна, тебе нечего терять, чувак»

«Ну его нафиг, мне лень. И кстати, у меня есть нормальное имя.»

«Не будь задротом, Розита», — посоветовал он и отключился.

Ванесса написала первая. Сказала, что будет рада провести вечер в моей нечеловечески интересной компании. По правде, видюх было две. На первой она кривлялась перед зеркалом под музыку и швыряла лифчик через комнату, словно в толпу фанатов со сцены. На второй, которую парень не успел выложить в сеть, красотка заточила половину торта, запила водкой, и не особо эстетично блеванула в унитаз. Но я не собирался ей об этом рассказывать.

Я надел единственную рубашку, специально купленную маман для тех редких случаев, когда мне нужно презентабельно выглядеть. Простоял полчаса под горячим душем, чтобы, не приведи мироздание, она не решила, что от меня воняет. И даже побрился, хотя бритье занимает почетное место в списке вещей, которые я ненавижу.

Фильм она выбрала сама, что-то с маньяками и расчлененкой. Сказала, ее это возбуждает. Она говорила много, в основном о себе, фэшн-бизнесе, и о том, какие все вокруг подлые и меркантильные. После фильма мы сидели в ее джипе. Несмотря на отопление, меня прошибал холодный пот и очень хотелось высморкаться, но не было салфетки.

Меня тянуло сбежать, вернуться домой, до полного отупения уйти в игру, где если и убьют, то по-честному, внятно, не прикасаясь к твоей щеке длинными тонкими пальцами с маникюром цвета выброшенной на берег рыбы. В такие места, где все хоть и обрыдло, зато знакомо и привычно. Четыре стены, экран, наушники, телевизор в гостиной и молоко в холодильнике. И никаких моделей на заднем сиденье. Я должен был поцеловать ее, но не смог, и завтра все узнают об этом из ее блога. Удалить это из сети, конечно, не проблема, но сначала придется прочесть.

Я отрыл дверь, впуская в духоту салона осенний ветер с каплями дождя. Свобода, темная улица без тротуара с летящими в лицо бурыми листьями, начинающаяся простуда и бесконечная ночь впереди. Когда Ванесса развернулась и уехала, обиженно мигнув фарами, я высморкался в рукав. Вот такая у меня получилась сопливая история.

Глава 2

Джей написал, что я могу подруливать ближе к вечеру, предки опять уехали на выходные. Я удалил пятнадцать сообщений от маман, где она требовала быть дома к шести, потому что у нас гости, а отец опять задерживается на работе. И ни слова о школе. Похоже, у нас в семье новая запретная тема.

Я добрался до Джея в сумерках, предварительно накрутив кругов по городу, чтобы убить время. Мы сыграли в стритбол на заднем дворе. Это было вроде традиции. Даже результат был предсказуем: Джей всегда первым набирал одиннадцать баллов, и не важно, кто стартовал. Играл он не особо деликатно, норовил в наглую оттереть меня от кольца. Препираться с ним из-за этого казалось мелочным.

Джей был старше меня на два года. В колледж он не поступил, вместо этого подрабатывал в техподдержке у одного из мобильных провайдеров и ненавидел свою работу чуть более чем люто. Он был рыжим в самом дурном смысле слова: говорил всегда громче, чем требуется, считал свое мнение единственно верным, и в целом напоминал углекислый газ своей склонностью заполнять все доступное физическое и информационное пространство.

Идея заработать денег за счет лохов, жаждущих уничтожить информацию, которую сами по глупости слили в сеть, принадлежала исключительно ему. Он не знал, как именно я делаю это. Людям вроде Джея необязательно становиться специалистами. Им достаточно по-своему, по-рыжему убедить собеседника в собственном наикрутейшем профессионализме. Чтобы такие, как я, тихо выполняли работу. Но я не возражал. Мне нравилось с тусоваться с Джеем, кроме тех дней, когда его заносило на поворотах, а кого на этом свете ни разу никуда не занесло?

После предсказуемой спортивной победы Джей становился добродушным. Мы засели в гостиной, врубив фильм про маньяка с кучей кровищи, открыли по банке пива и стали ждать заказанную пиццу.

— Ты кислый какой-то, Розита, — сказал он, — проблемы?

Я мысленно сосчитал до десяти. Пообещал себе когда-нибудь дать Джею в нос за эту многократную издевательскую «Розиту».

— Из школы выгнали, — сказал я.

— Так тебе и надо. За что?

— Помнишь Нейта Уайта? Он взломал школьную сеть и скачал экзаменационные анкеты. А они подумали на меня. Джей покивал головой.

— С предками Уайта никто связываться не будет, это да. Хреново, чувак, быть козлом отпущения.

Мы сидели некоторое время молча, наблюдая, как главный маньяк, которого уже полтора часа ловит полиция, распиливает очередную жертву бензопилой.

— Трахнуться тебе надо, Розита, — сказал Джей задумчиво, — сразу снимет всю эту, как ее… Ну, меланхолию.

Мы слопали огромную пиццу на двоих и раскурили косячок, устроившись в давно не стриженной траве на заднем дворе его дома. Косить лужайку было обязанностью Джея, на которую он забивал ровно до третьего предупреждения городских властей. Джею позвонила его девушка, и он долго болтал с ней, прикрыв трубку ладонью.

А я смотрел на темное небо и думал о главной трагедии бытия. Что, собственно мешает человеку стать счастливым? Лицемерие социума? Потребность работать в поте лица, чтобы оплатить счета и купить тачку, как у соседа? Или тот факт, что тебя никто не любит? Ты ведь тоже не любишь никого, а значит, у вас с окружающим миром стабильный враждебный нейтралитет. Нет, истинная беда — это скука. Каждый вечер, особенно в начале лета, кажется, что она уже здесь, настоящая яркая жизнь. Притаилась за диваном в гостиной и ждет, когда ты откроешь дверь, чтобы выпрыгнуть навстречу с бутылкой шампанского и тортом. Но ты зажигаешь свет и видишь, что в доме пусто, а тебя снова обманули.

По пути домой я напрочь забыл про маменькиных гостей. Пока я лениво крутил педали, размышляя о бессмысленности всего, молнии, мелькавшие на горизонте, замутили бойкую грозу. Наш сосед по фамилии Исфахани именно сейчас решил пронестись по улице на своем Лексусе. Попав колесом в лужу, он окатил меня ледяной водой, остановился и открыл окно, чтобы извиниться. Я мог показать ему третий палец. Но в реальном мире проблемы решаются иначе. Враньем, компромиссами, невысказанными пожеланиями скорой мучительной смерти. Это непросто и нетривиально, если вдуматься, но говорят, годам к восемнадцати грошовой дипломатией неизбежно овладевают все.

Маменькины гости тусовались в гостиной, когда я появился дома злой, мокрый, и абсолютно не подверженный социализации. Двоюродная тетя Эстер, ее муж, дочь и еще какая-то родственница. По моим наблюдениям, у этих странных людей, называемых гостями, прием которых в нашем доме был возведен в подобие культа, не было иных целей в жизни, кроме как сообщить маман, что за последние пятнадцать лет ее сын невообразимо изменился.

Разумеется, тетя помнила меня в два года. Уже тогда я застенчивым, и при этом не гнушался очаровательно портить воздух. Слиться по-тихому в комнату мне не дали. Пришлось сидеть за столом в мокрых кроссовках, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, и угрюмо молчать. Говорили они о политике. О том, что необходимо, пока не поздно, отменить Палестинскую автономию, и что во всем виноваты либералы. Мне лично плевать и на то, и на другое, лишь бы меня самого ни о чем не спрашивали и не пытались расцеловать в обе щеки.

— Почему ты ничего не ешь? — вспомнила тетя.

«Потому что я сожрал пол пиццы, выпил банку пива, выкурил косяк и мечтаю, чтобы вы все дематериализовались.»

Только сейчас я заметил, что отца нет. При любых условиях, он всегда присутствовал на ритуальных приемах гостей, старательно поддерживая создаваемую маменькой иллюзию крепкой семьи. Его отсутствие означало, что дела хуже некуда. И тогда на меня что-то нашло.

Я открыл рот и сказал им, что грядет Апокалипсис, в котором уцелеют единицы. Что сосед Фарук Исфахани роет по ночам бункер, опасно забирая в сторону нашего заднего двора. Неспроста я слышу, как истошно воет его собака, и под утро идет из-под земли едва различимый тревожный гул.

…А потом восстанут мертвые из могил, сбудутся пророчества безумцев, миром будут править идол Ханаанский, да идол Финикийский, жаждущие все больших человеческих жертв. И станет всем не до, мать ее, Палестинской автономии.

Я наблюдал исподтишка за маман, представляя примерно, что она подумала. Что надо было оставить меня в обычной школе, где не парят детям неокрепшие мозги книгой Иеремии, Молохом и Ваал-Аммоном. А еще она мечтала в тот вечер, чтобы у нее был такой универсальный пульт управления, позволяющий заткнуть меня нажатием кнопки.

— Энди! — попыталась маменька установить контакт.

— Где отец?

— Сядь, поешь что-нибудь, я знаю, тебе сейчас непросто. А возможно, следует меньше…

— Он ведь у своей тетки, так? А тебе нравится делать вид, что у нас все, как у людей?

Она побледнела, отвернулась, тетя Эстер вскочила, чтобы ее обнять. Я поднялся в комнату и даже не хлопнул дверью.

В ту ночь я тупо бродил по сети. Под стук дождя читал какой-то бред про то, что с развитием письменности появилась иллюзия, будто что-то мы знаем о прошлом. На самом же деле, никакого прошлого, как и будущего, нет. И то и другое не поддается просчету из-за огромного количества вариантов. А создали иллюзию древние финикийцы, которые изобрели фонетический алфавит и сделали сохранение информации на внешних носителях доступным всем и каждому, отчего суть существования всех и каждого не стала проще и объяснимей.

За окном отчаянно выла собака Исфахани. Хотелось выйти и то ли пнуть ее ногой, то ли пустить к нам на ночлег.

Не помню, когда этот сон приснился мне впервые. Я пытался открыть глаза, но их щипало от соли. Хотел всплыть на поверхность, но не хватало сил преодолеть тяжелую, как вечность, массу ледяной воды, сомкнувшуюся над моей головой. Я умирал от страха и бессилия, наблюдал свое неизбежное погружение в пучину, которой не было дна. Это был конец всему: вою соседской собаки, осенним дождям и летней влажной духоте, ссорам родителей, опозданиям в школу, упоительным субботним вечерам, которые обещали многое и никогда ничего не выполняли.

Глава 3

Позавчера Тарек подошел ко мне во дворе, осматриваясь по сторонам.

— Ты там как, чувак? Слышал, они чего-то от тебя хотят.

— Откуда ты знаешь?

— Парни говорят.

— Что говорят?

— Сплетничают, как девки, только хуже, — он ухмыльнулся, сверкнув ровными белыми зубами, — рассказывают, ты все это ради бабы провернул, и по-хорошему это невозможно.

Я молчал.

— А она свалила от тебя с деньгами, оставила одного расхлебывать. К тому же, она была старше тебя на десять лет и выглядела, как порнозвезда.

— Ну, это они загнули.

— Я не хочу знать правду, если что.

Он многозначительно помотал головой.

— Что, реально крутая телка?

— Это все полный бред.

— А зачем ты ее выгораживаешь? Слей, что тебе терять? Она тебя кинула, сливай.

— Тарек, ты гений последовательности.

— Что?

Он достал из-за уха сигарету и покрутил в пальцах.

— Что бы ты сделал, если бы мог добраться до любой скрытой информации в мире? Представь, все, что кто-либо когда-либо хотел утаить от других, стало тебе доступно?

— Выяснил бы, кто мой папаша, явился к нему и набил морду.

— Достойно. А потом?

— Узнал бы, где хранятся бабки, пришел бы их забрать.

— А дальше?

— Ну что ты заладил? Начал бы бабки тратить, что с ними делать еще… Подожди, ты хочешь сказать, что…

— Я ничего тебе не говорил.

— Ты гонишь, чувак!

— Разумеется.

— Они хотят, чтобы ты на них работал?

— Бинго.

— А сам ты чего хочешь?

Отличный вопрос, Тарек. Я хочу упасть дважды в одну и ту же воду, пусть и знаю точно, что сказал об этом древний мудрец. Я живу необоснованной верой в прошлое, снами, глюками, бесконечными беседами с Карлой, которую, если верить Мишель, я же сам и выдумал, чтобы оправдать собственную никчемность. Раз в неделю вспоминаю подробности чужой жизни, которой жил всего год назад. Скажем, первое утро, когда я не пошел в школу.

В гостиной остервенело гудел пылесос. Интересно, сколько продержится у нас новая домработница? Я бы поставил недели на две.

Спустившись на кухню, я открыл холодильник и осмотрел стену из лотков с остатками вчерашней трапезы. Нашел полупустую бутылку субботнего вина и глотнул из горлышка. Посочувствовал одинокой куриной ноге, застывшей в лужице бульона. Залил миску хлопьев «настоящим деревенским молоком 2 % жирности». Таким же настоящим, как все в нашем доме, включая теплые родственные отношения. Услышал шорох шин по гравию — маменька вернулась из торгового центра.

— Я записалась на йогу, — сказала она, переступая порог, — совсем недорого, в моем состоянии любая активность лучше, чем ничего. У меня такой муж и такой ребенок…

Прижав плечом телефон, она включила кофеварку, полезла в холодильник за сливками и только тогда заметила меня. Сделала знак подождать. Вечный такой знак, который делают не к месту попавшимся на глаза детям. Выйдя в коридор, строго и властно пообщалась с домработницей.

— Что ты собрался делать? — спросила маменька, когда мне наконец удалось утопить все хлопья в молоке, окрасившемся в приятный кофейный цвет.

— Порублюсь до полудня в World of Warcraft. Пожарю себе омлет. Позвоню Джею.

— Зачем ты ерничаешь? Я спрашиваю, как ты собрался поступать в колледж без аттестата? Почему ты молчишь?

— Я ем.

— С тобой невозможно нормально разговаривать!

Она стала мерить шагами кухню.

— Мне жаль, мама. Правда, жаль. Но у меня нет ни малейшего желания туда возвращаться.

— Иногда я думаю, что твой отец прав.

— Мой отец ничтожество.

«Ублюдочное пустое место. Будь у тебя хоть капля достоинства, выставила бы его за дверь год назад. Но тебе куда важнее, чтобы соседи, да родственники, да те курицы, которые ходят с тобой на йогу и благотворительные вечеринки, не узнали, что в твоей семье что-то протухло.»

Из всей этой тирады лишь первую фразу я отважился сказать вслух.

— Не смей так говорить об отце! Сам ты кто? Диванный компьютерный гений без образования и связей?

— Это был не я…

— Не важно. Ты не сделал ничего, чтобы остаться в школе, а виноват почему-то твой отец. Это невыносимо. Знаешь что? Я от тебя устала. Мы от тебя устали. Нам надоело пытаться обеспечить тебя будущим. Живи, как хочешь. Тебе ведь ничего не нужно, кроме интернета и захлопнутой двери. Ты даже хуже, чем твой Джей. Умеешь только писать непонятные буковки на черном экране. Когда-нибудь тебя заслуженно посадят за это в тюрьму.

Я помешал ложкой хлопья. Тоже мне заслуга — аттестат.

— Я хочу уехать.

— Куда?

— Подальше отсюда. Я накоплю денег и сделаю все сам, просто подпиши бланк, чтобы сделать паспорт.

— И кому ты нужен далеко отсюда? Что там будешь делать?

Как же это грустно: наблюдать человека, неуклонно теряющего контроль. Маменька допила кофе и собралась уйти, когда я окликнул ее в последней попытке, как она выразилась, «нормально поговорить».

— Почему они приносили в жертву Молоху первенцев? — спросил я, — Какой смысл? К чему преумножать страдания, готовясь к войне? Почему, когда терпишь невыносимую боль, хочется сделать себе еще больнее?

— Не знаю, Энди. Надо было спросить учителя.

— Он сказал, это языческий обычай, перенятый сынами Израиля у Ханаанеев. Неправильный и богомерзкий. Неужели древние были идиотами?

— Без понятия, — повторила она, — в моей жизни есть проблемы поважнее.

В нижнем ящике стола, рядом со спутавшимися в змеюшник проводами, старой батареей от ноута, грязным носком и запечатанной упаковкой презервативов, я нашел пятьсот шестьдесят семь долларов наличными. Как идея неплохо, как сумма, на которую мне предстоит совершить эпическое путешествие во взрослый мир — никуда не годится. Поэтому ничего не оставалось, кроме как сидеть в комнате, ждать когда объявится Джей, и угрюмо ругаться в его адрес.

Маман уехала за покупками, поэтому я вытащил наушники из гнезда и рубился в игру на полную громкость, где-то на краю сознания гордый тем фактом, что трачу драгоценное время собственной жизни феерически глупо.

— У твоих стариков есть пиво? — спросил Джей с порога, — Мне сейчас поганый кореец на заправке отказался продать банку, под предлогом, что я малолетка.

Я сказал ему, что он оптимист, и Джей прошлепал на кухню, оставляя пыльные следы на вычищенном домработницей ковре, чтобы вернуться с бутылкой субботнего вина.

— Кислое, почти как твоя физиономия, Розита, — сказал он, глотнув и поморщившись, — ах да, тебя же из школы выгнали, я забыл. А меня вот подруга бросила, но видишь, я же не ною!

— Мне жаль, чувак, — сказал я, не зная еще, стоит ли считать это очередной трагедией века, — вы не можете как-то помириться?

— Стерва сбрасывает звонки.

Мои познания в романтических вопросах ограничивались бесплатными лекциями Джея и парой форумов в сети, читать которые было не особо интересно. Я мог бы предложить ему взломать сотовую антенну и отключить девчонке определитель, но догадывался, что проблемы в отношениях решаются как-то иначе.

Мы сели в его машину и отправились наворачивать круги по городу в мягких весенних сумерках, в надежде на какое-нибудь чудо. Тогда я еще не знал, что прошлого не существует. Оно превращается в пыль, тает, как мумия фараона, едва в гробницу проникает свет. Не существует девчонки, которая подкрашивала губы глядя в зеркало заднего обзора, и показала третий палец, когда Джей опустил стекло. Не существует собаки, которую он чуть не сбил у выезда на трассу. Никогда не было бутылок из-под пива, которые позвякивали, перекатываясь под сиденьем, стоило ему немного притормозить.

Джей вырулил на Палисейдс Парк Драйв, проехал по аллее и остановился на пустой парковке у смотровой площадки. Было тихо и безлюдно. Даже спортсмены в тот вечер не наворачивали круги по дорожкам в стремлении к эфемерному долголетию. Не выходя из машины Джей свернул косяк.

— Тебе нужны бабки, Розита?

— Конечно, — сказал я, — даже очень. Особенно те бабки, которые ты говорил, что нам заплатили за Райзмана.

— Да уж, — он выпустил дым в окно и потянулся с блаженной улыбкой, — но согласись, ты бы повторил это безо всяких бабок.

Пару месяцев назад мы точно так же сидели здесь в машине. Ветер шуршал опавшей листвой, Луна отражалась в воде Гудзона.

— Есть одна контора в Пассаике, — сказал Джей тогда, — чуваки типа частных детективов. Лезут везде, собирают информацию. Один человечек просит уничтожить все, что лежит у них на компах и разных аккаунтах в сети.

— Он сказал, что именно искать?

— Не-а, не сказал. Просто угробить все.

— Для этого нужно физически попасть в офис. Во-первых, статья, во-вторых, не наш профиль.

Джей улыбнулся своей рыжей улыбкой и назвал сумму. Мои вопросы отпали.

Райзман и его партнер выглядели, почти как мы с Джеем: два небритых лоха в джинсах и серых толстовках. Их пыльная комнатка находилась на втором этаже, над прачечной и маникюрным салоном «Фатма». Еду они заказывали у китайцев, а на единственном подключенном к интернету компе посматривали между делом порнуху. Возле двери у них висела допотопная камера слежения, а сигнализация отключалась кодом из четырех цифр. На одном полулегальном хакерском форме, доступ на который по-хорошему не было никакого шанса получить, я нашел инструкцию по сборке простого глушителя радиоволн, на случай если у них стояло нечто посложнее стандартной сигнализации для магазина. Эту штуковину мы спрятали в прачечной под горой забытой одежды.

Часть аванса, заплаченного клиентом, ушла рассыльному из китайского ресторана, который не заметил, как Джей приправил снотворным курицу Сечуан. Когда стемнело, мы разбили камеру бейсбольными битами, перерезали кусачками сетевые провода и вынесли два компа, коробки с лазерными дисками и кучу каких-то распечаток. Покидая Пассаик со всем этим добром, мы оба чувствовали мандраж, словно украли миллион долларов и собираемся переспать с командой чирлидерш.

Избавиться от чужой и потенциально опасной информации помогли пара молотков и промышленный шредер, который Джей купил со вторых рук и установил в гараже. Его предки не особо интересовались, зачем нужен этот агрегат, впрочем, в их доме и без того было достаточно рухляди непонятного назначения. Посидев пару ночей в сети, я обнаружил штук пятнадцать аккаунтов, принадлежащих Райзману и компаньону. Я поудалял все, до чего смог добраться, а потом сменил их пароли на длинные строки случайного мусора.

Глава 4

Джей в очередной раз набрал номер своей девчонки и со злостью швырнул телефон на приборную доску.

— Стерва, — сказал он.

— Так что с деньгами?

— А что с ними? Нужны деньги — иди и заработай, при чем здесь я?

— Пошел ты, Джей!

— Сам иди в жопу, Розита!

Некоторое время мы сидели молча.

— Знаешь, кто просил почистить офис Райзмана? — спросил он наконец.

— Ты не говорил.

— Мой двоюродный брат. Он важный человек, работает у кандидата в сенаторы. Кто-то пытался шантажировать его жену.

— Опять голые сиськи?

— Хуже. Криминал какой-то в прошлом. Наняли Райзмана, он раскопал. Но теперь все чисто и красиво, прошлого нет. Он пригласил меня в следующие выходные на свадьбу дочери, в южном Джерси, ну знаешь, с понтами, знаменитостями и все такое. А эта сучка решила выкинуть очередной фокус.

Последнее, похоже, относилось к подруге Джея.

— Слушай, Розита, не хочешь туда сходить?

— Вместо твоей девушки?

— Нет, дебил, вместо меня. Она заказала номер в гостинице и ужин, а теперь дуется, потому что я должен пойти на свадьбу. Прикинь, мы из-за этого уже два дня не трахались.

«Слишком много информации», — подумал я.

— Девчонкам невозможно угодить, — сказал он, — сами не знают, чего хотят. А кузена динамить неловко. Но фишка в том, что он меня никогда не видел, а мы с тобой похожи. Ну того, немного, издалека. Скажи ему, что ты — это я, подари конверт с чеком, поулыбайся. Тебе так или иначе по вечерам заняться нечем. Вдруг познакомишься с кем-нибудь?

Звучало это адски нелепо, но с другой стороны, действительно, что мне терять?

— Я ненавижу свадьбы. И не умею врать. Это очень плохая идея.

— Да ладно, Розита, все будет пучком, ты же друг мне, верно?

По пути домой Джея прошибло на лекцию об отношениях, целях в жизни и прочей ерунде. Я не прислушивался, я дико устал. Хотелось добрести до комнаты и упасть носом в подушку, заранее прихватив на кухне чего-нибудь хрустящего, питательного и не требующего приготовления. А наутро свалить на другой конец мира без обратного билета.

Неделей позже я поехал в один из городков южного Джерси, расположенных на берегу океана. Свадьба оказалось еврейской и ортодоксальной: с решетчатой перегородкой поперек лужайки, разделяющей места для мужчин и для женщин, с хасидским ансамблем вместо ди-джея, с тетушками в длинных юбках вместо бассейна и девиц в бикини. А также с виноградным соком вместо выпивки, куриными ногами вместо свиных стейков, напускным весельем на пустом месте и, конечно же, без всякого блэк-джека и шлюх.

Я сидел за столом рядом с хмурым мужиком, хлебавшим из потайной фляжки, и мысленно поливал Джея всеми возможными ругательствами. Мужик предлагал выпить и мне, но я побрезговал и отказался. К счастью, хасидский ансамбль пользовался усилителями, и поддерживать беседу не пришлось.

После церемонии я решил по-тихому слиться. Конверт был вручен, поздравления приняты, сок выпит, а взятый напрокат костюм с галстуком не испорчен, в отличие от моих барабанных перепонок. Буфер терпения к грохоту и влажной духоте, от которой не спасал даже ветерок с океана, заполнился процентов на девяносто.

Я протиснулся меж прыгающих в танце мужиков, пересек огромную гостиную и спустился на парковку, отведенную для особо важных гостей. Миниван маменьки, на котором я сюда добрался, был втиснут на соседней улице. Я снял пиджак, расстегнул ворот рубашки, мечтая переодеться в привычные джинсы и застиранную футболку. Пошарил в кармане брюк в поиске ключей, споткнулся, потерял равновесие и едва не приземлился на нагретый солнцем асфальт. Выругался, поднял взгляд и увидел ее.

Точнее, ее туфли: блестящие, на высоченном каблуке. Выше тонкие смуглые щиколотки. Закрытое, как и принято на ортодоксальных сборищах, платье, облегающее небольшую грудь. Черные волосы, собранные в аккуратную прическу.

Она смотрела на меня с полуулыбкой на полных, красиво очерченных губах, прислонившись задницей к бетонной ограде, сжимая меж пальцев сигарету. Не тонкую женскую сигарету, а обычную, с фильтром. Я подошел и спросил, над чем она смеется. Она сказала, что надо мной, и выпустила в сторону струйку дыма. Низкий хрипловатый голос, едва заметный неведомый акцент. Даже на каблуках она была заметно ниже меня, и я смотрел сверху вниз на ее длинные ресницы и идеально ровный нос. Ей дохрена лет. Никак не меньше двадцати пяти. А я даже не пьяный. Убейте меня об стену прямо здесь, прямо сейчас. Пора было сказать что-то, но я не знал, что.

— Ненавижу свадьбы. Будь моя воля, не пришел бы на свою собственную.

Она подняла бровь.

— Да, именно так. У нас в семье кого не вспомнишь — все разведенные. Два брата маменьки, сестра отца, даже бабушки и дедушки с обеих сторон. Думаю, это наследственное. Поэтому я решил, что никогда не женюсь. Покажу метафорический средний палец адвокатам. Потому что прочим представителям человечества от института брака нет никакой пользы.

Кого же напоминала ее улыбка? Ироничная такая, на пол-лица. То ли ухмылка Брюса Виллиса времен «Криминального чтива», то ли улыбка Мона Лизы.

— Я Карла, — сказала она.

— А я Энди.

К дьяволу Джея Коэна с его рыжими многоходовками. Я не собираюсь посылать пакет ложной информации в эти черные бархатные глаза. Хочу подбирать к ней только правильные пароли.

— Ты со стороны невесты?

— Не совсем. Долго объяснять.

Она затушила сигарету о кипричную кладку. Руки у нее были сильные, с крепкими пальцами и темным лаком на коротко обстриженных ногтях. Такими руками бьют по морде или собирают автомат, но никак не красят ресницы. Колец она не носила.

— Ты замужем? — спросил я, удивляясь собственной наглости.

— Сколько тебе лет, мальчик?

— Двести девяносто девять.

— А выглядишь на пятнадцать.

— У нас в семейном склепе низкая влажность и правильная температура, поэтому я неплохо сохранился.

— Смешно, — сказала она, — кстати, у меня есть идея.

— Согласен.

— С чем?

— Согласен заранее на любую из твоих идей.

Карла подошла к жемчужно-розовой спортивной Мазде с открытым верхом и бросила мне ключи. Я не поймал их на лету, пришлось наклониться и шарить под колесом. Неужели она собирается посадить меня за руль этой самопередвигающейся горы бабла?

Машина взревела пантерой, едва я коснулся педали. Она держалась на дороге, как влитая, плавно покачиваясь на колдобинах, обнимая мою непривыкшую к роскоши задницу упругим сиденьем, обтянутым кожей жемчужно-серого оттенка.

— Почему ты посадила меня за руль? — спросил я на светофоре, перекрикивая шум ветра и песню, мягко урчащую из колонок.

— Не люблю машины, — бросила Карла, — а машины не любят меня.

Сзади посигналили фарами. Я вдавил газ, разогнался до шестидесяти за пару секунд и представил себя героем лихого фильма о дорожных приключениях парочки, которую объявили в розыск в пятидесяти штатах.

— В конце улицы сверни влево, — сказала Карла, — там есть тропинка, ведущая на утес.

Глава 5

— Так сколько на самом деле? — спросила Карла, когда мы взбирались по склону, поросшему высокой жухлой травой. По дороге она успела переобуться в кроссовки, и мне было непросто угнаться за ней в костюме и скользких ботинках для торжеств.

— Восемнадцать. Будет. В декабре.

— Чем ты в жизни занимаешься?

— Я бездельник.

— Вот так прямо и бездельник?

Черт, я не могу об этом рассказать. Неужели нельзя придумать за полсекунды крутую альтернативную биографию?

— У моего друга Джея свой бизнес, я помогаю ему. Сетевая безопасность и все такое.

— Вы хакеры?

— Не совсем. То есть, мы не делаем ничего противозаконного, ну во всяком случае…

Ее полуулыбка говорила мне: давай, парень, выкручивайся, рано или поздно ты выболтаешь все секреты.

— А можно сменить тему? — попросил я.

Она рассмеялась.

Солнце провалилось в уютную серость городка у нас за спиной, окрасив океан мягкими ванильными бликами. По едва заметной тропинке меж пористых валунов мы вышли на утес, под которым урчали волны. Лицо и руки стали липкими от мелких соленых брызг. Пахло водорослями, нагретым за день песком и ожиданием скорых необратимых перемен. Я почувствовал спазм в горле, будто проснулись смутные воспоминания о событиях, никогда не происходивших со мной.

Карла подошла к самому краю и посмотрела вниз. Ветер развивал пряди ее черных волос.

— Тебе нравится здесь?

— Не знаю. Не уверен.

Она кивнула.

— Хочешь уйти?

— Нет.

Я смотрел на волны и догадывался, чего она ждет. Ей ведь ни к чему обычная чушь, которую рассказывают при встрече малознакомым людям. Ей нужно нечто настоящее, жизненно важное, пусть для меня одного.

— Каждое утро, — сказал я, — перед рассветом, я падаю с высокой скалы в ледяную воду. Пытаюсь выплыть, но не чувствую рук и ног, а мысли путаются от холода и отчаяния. Хочу вернуться и начать все снова, но погружаюсь все глубже, в пучину, которой нет дна. Вижу покрытый раковинами остов корабля и полузасыпанные песком терракотовые амфоры. А когда понимаю, что бороться бесполезно, просыпаюсь от собственного беззвучного крика.

Сейчас Карла покрутит пальцем у виска и пошлет меня к психиатру. Но она была серьезна.

— Давно это началось?

— Быть может, с рождения. Или лет с четырех, когда я смертельно боялся темноты. А потом привык. Ведь можно привыкнуть ко всему.

— Тебе страшно засыпать?

Никогда не думал об этом. Получается, мои полуночные посиделки за компом — не более, чем попытка отсрочить неминуемое падение.

— Ты видишь во сне место, похожее на это?

— Там скала выше, а море спокойней, и нет травы. А за спиной у меня горные вершины. Вокруг тихо, ни огней, ни гула машин с дороги.

Эти повторяющиеся сны никогда не казались мне странными. Я думал, это происходит со всеми. Как умение считывать зашифрованную информацию, подтирать задницу или кататься на велосипеде.

— Ты видишь берега Финикии, — сказала она.

— Что это значит?

— Не сейчас. Пойдем, пора возвращаться.

Следующие полчаса напрочь выпали из моей памяти. Я очнулся от сильного удара по спине. Попытался вдохнуть, закашлялся и стошнил соленой водой со слизью, песком, и комками чего-то, о чем не хотелось думать. Я лежал ничком на песчаном пляже у самого прибоя, а Карла возвышалась надо мной, злая и прекрасная в свете полной луны.

— Придурок, — сказала она хрипло, — тебе повезло, что сейчас прилив, иначе долбанулся бы непутевой башкой о дно.

Она оправила мокрое платье, тут же прилипшее снова.

— В другой раз я за тобой не прыгну!

Я попытался подняться, но тело оказалось невыносимо тяжелым. Встал на четвереньки и тут же упал носом в мокрый песок. Где-то вдалеке играла музыка. Вроде, хип-хоп. Значит, мы все еще в нашем мире, все еще в Джерси.

— Вставай, — сказала Карла, — пойдем.

Она выглядела напуганной.

— Я что, сам прыгнул со скалы? — спросил я, с усилием передвигая ноги. На левой не хватало ботинка, хотя носок непостижимым образом остался со мной.

— Нет, блин, спустился на лифте. Конечно сам, твою мать.

— Я не помню этого.

— Зато я помню.

Мы вышли на пустую улицу. Похолодало. На небе высыпали звезды, отражаясь в лиловой пустоте океана, но я был слишком пришибленным, а Карла слишком злой, чтобы оценить красоту момента. Течение отнесло нас к югу, и пришлось топать четверть часа по набережной обратно к машине. Кроме левого ботинка, в схватке со стихией и собственным кретинизмом я потерял ключи от минивана. Но маменька узнает об этом нескоро, потому что телефон тоже ушел ко дну. Зато кошелек застрял в кармане, достойно выдержав испытание.

Открыв багажник, Карла первым делом закурила, и ее настроение заметно улучшилось. Она вытерла волосы и бросила мне полотенце.

— Постели на сиденье, придурок. Машина прокатная, мне не нужны проблемы.

«Как будто мне они нужны», — подумал я, вспомнив, как мы с Джеем выбирали костюм, теперь безнадежно испорченный. Как долго и мучительно подыскивали брюки, которые не спадали бы, и при этом не были до смешного коротки.

Карла попросила меня отвернуться и переоделась в джинсы и блузку, обнажавшую ее загорелые руки до самых плеч. Мышц у нее было не меньше, чем у парня, но при этом выглядела она тоненькой и изящной. И опасной, как дикая черная кошка.

Мне следовало спросить себя, чего именно эта женщина ищет в моей компании, и осознать, насколько странно все, что происходит. Но я шел за ней, как зачарованный, повторяя про себя лишь небрежно брошенную фразу про берега Финикии. Такой страны давно нет на карте, и я не уверен, что когда-либо была. Мало ли, чему учат в школе…

На этот раз Карла села за руль сама, и покрутившись по однотипным улицам, вдоль которых тянулись зеленые лужайки и высокие заборы, вырулила к торговому центру. У нас в Посреди-нигде торговым центром называли страшненький бесформенный ангар, куда по выходным набивалось столько народу, что на парковке возникали спонтанные заварухи. Здесь же курнувший лишнего архитектор отгрохал средневековый замок с башенками и красной черепичной крышей, новенький, фальшивенький и полупустой.

— Я туда не пойду, — сказал я.

— У тебя есть выбор?

Она отвела меня в магазин со шмотками, и толкнула в примерочную кабинку. Заставила сменить штук пять футболок, и несколько пар штанов, между которыми я не нашел видимых различий. Из зеркала на меня смотрел все тот же сутулый лохматый парень с красными от морской соли глазами.

Обычно одежду мне покупала маман, дважды в год, во время распродаж. Каждый раз она брала не меньше дюжины футболок, из которых я носил две или три. Остальные так и лежали стопкой в шкафу, являя собой наглядный пример структуры данных «стек»: верхние уходили в стирку и возвращались на место, а до нижних я никогда не добирался. Маменька вздыхала: будь у нее девочка, можно было бы развернуться и накупить красивой одежды. Но с моей ненавистью к любым вылазкам из дома, а также угрюмым безразличием к собственной внешности, ей приходилось сдерживать шопоголические позывы.

Однако сейчас, переодевшись в свежие обновки с заломами от утюга и приятным фабричным запахом, я почувствовал воодушевление. Даже торговый центр перестал навевать тоску. Лампы дневного света отражались от блестящих полов, девушки с рекламы кичились своими отфотошопленными прелестями, а мои новые кроссовки мягко пружинили под пятками. Я даже не расстроился оттого, что бюджет теоретического путешествия во взрослый мир ощутимо сократился.

Быть может, мы любим новые вещи за то, что они не несут отпечатка прошлого, которого уже не исправить. Либо виноват культ потребления, глубоко засевший даже в моем подсознании.

— Хочу хот-дог, — сказал я Карле, когда мы сели в машину, — и колу. И мороженое.

— Ты же поел на свадьбе.

— Не знаю, сколько продлится наше путешествие, но просто информирую на будущее, что пожрать я готов всегда.

Мы остановились у придорожной закусочной, где Карла выпила чашку кофе, а я смолотил три хот-дога с соленым огурцом, кетчупом и горчицей. Откинулся на спинку стула, прислушиваясь к ощущению сытости и тепла в собственном животе, и подумал, что сегодня жизнь все-таки повернулась ко мне правильной стороной.

Не хотелось ни в чем подозревать эту женщину. Да и какой смысл? Если она собиралась навредить мне, прыгнула бы в воду? Купила бы одежду, пусть и на мои деньги, посадила бы меня за руль? Она просто ангел-хранитель, ненадолго спустившийся с небес, чтобы скрасить унылую бытовуху. И все же, берега Финикии маячили на краю сознания, отдаваясь в мыслях полуосознанным беспокойством. Ей что-то нужно от меня. Она из полиции? Из спецслужб? Это связано с Райзманом? Жаль, нельзя позвонить Джею.

— Могу рассказать, чем мы с другом занимаемся по вечерам, — сказал я, сдерживая отрыжку от газировки, — ведь ты хотела об этом узнать, верно?

Она чуть склонилась ко мне.

— Что-то с сетевой безопасностью, но вы не хакеры.

— Мы уничтожаем данные. Точнее, я уничтожаю.

Я чертов молодец. Я себя выдал.

— Тебе это нравится?

— Пожалуй. В мире слишком много информации. Слишком много людей, ищущих чужого внимания.

— Похоже на борьбу с ветряными мельницами, — сказала она, — или попытку вычерпать ложкой океан.

— Я вычерпываю только то, о чем просят клиенты, пока оно не растворилось в воде. Если взяться сразу, вполне реально преуспеть.

— Компроматы? Криминал? Промышленный шпионаж?

— Домашнее порно, пьяные дебоши, необдуманные покупки. Большую часть времени люди страдают ерундой.

— А ты — благородный сжигатель ерунды на костре вечности?

Я не знал, что сказать, и развел руками.

— Сам никогда не сливал в сеть то, что надо держать при себе?

— Не помню такого. Но я только что рассказал тебе гораздо больше, чем собирался.

— Ты забавный. Откуда такая доверчивость?

— Хочу узнать, кто ты, и почему уже полдня со мной тусуешься. Почему спасла мне жизнь. Откровенность за откровенность.

Она улыбнулась.

— Я могла бы рассказать, что работаю фитнес-тренером в загородном клубе, что изо дня в день выслушиваю жалобы ленивых богатых теток, в упор не видящих связи между съеденным тортиком и целлюлитом. Но это было бы половиной правды.

— А вторая половина?

— Назови последнюю цифру моего мобильного телефона.

Следовало сделать вид, что я не понимаю, чего она хочет.

— Восемь, — сказал я.

Карла кивнула.

— Я ищу человека. Он прячется уже много лет. А ты — единственный, кто может его найти. Сам знаешь, почему.

Черт возьми, я ведь подозревал.

— Ты работаешь на спецслужбы?

— Можно сказать и так.

— А человека зовут Усама?

— Несмешно. Так ты согласен?

— Надо подумать.

— У тебя нет особо ни времени, ни выбора.

— Что это за берега, которые я вижу во сне, и откуда ты об этом знаешь?

— Для любителя уничтожать информацию, ты задаешь слишком много вопросов.

Карла отвезла меня домой и высадила в конце улицы, чтобы не привлекать внимание соседей. Она и восхищала меня, и раздражала одновременно, я вконец запутался в собственных мыслях и догадках.

— Позвони мне. Номер у тебя есть.

— Почему ты ищешь того человека?

Она чуть слышно вздохнула, поправила прядь волос, упавшую на лоб, и сказала, что должна его убить.

Глава 6

Первая мысль, пришедшая в голову с утра, была о том, что эта женщина сумасшедшая. Вторая — что она мне приснилась, и сон был определенно эротический. Третья: надо пойти в сортир и решить проблему, пока я совсем не свихнулся. И четвертая: самое время подкрепиться, да здравствуют хлопья.

Какие-то, к чертям собачьим, берега Финикии, какой-то парень, которого надо найти. Не хочу ничего об этом знать. Но почему я не помню прыжка в воду? Уж не она ли толкнула меня туда? Ведь она точно знает что-то такое, чего не знаю я…

На кухне я увидел отца. Сложив руки на груди он ждал, когда в микроволновке нагреется еда. Меня словно ткнули электрошокером меж лопаток, и одновременно треснули лопатой по лбу. Пришел, значит. Открыто. В пятницу, с утра пораньше. Помятый, небритый, но при этом подтянутый, и до боли довольный собой. Недаром пару лет назад все это началось с увлечения спортзалом. Неприлично иметь такие бицепсы в сочетании с морщинами и сединой. Неправильно заявляться домой вот так, никого не стесняясь. Пошло греть курицу с рисом в девять утра. Его тетка не умеет жарить омлет?

Требовать после этого от других соответствия хоть каким-нибудь ожиданиям и нормам — предательство. Феерические двойные стандарты. А от меня он требовал всегда, сколько себя помню. Даже после того, как начались ежевечерние скандалы. Маменька бывает невыносима, но это не же чертов повод.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Потом я развернулся и ушел. Слышал, как он позвал меня по имени, и как в ответ ему пропищала микроволновка. Нет, папонька, я не стану с тобой общаться. И на похороны твои не приду. Может, мое расположение и недорого стоит, но ты потерял его навсегда.

Поднявшись в комнату, я включил экран и забил в Гугл номер мобильного Карлы. Не собирался этого делать, твердил себе, что не хочу знать о ней больше, чем она рассказала сама, что сначала нужно посоветоваться с Джеем, но тот не отвечал на звонки.

Я подключился к базе данных службы социального обеспечения. Там был дядька по имени Клайв, начальник какого-то отдела. Маменька несколько раз посылала ему письма насчет пособия для бабули. В пособии нам отказали, но имя парня я запомнил, а значит мог угадать и все его пароли. Они у него, к слову, были довольно простые. Только заходить надо в рабочее время, когда к базе обращаются тысячи пользователей одновременно. И не забыть про цепь прокси-серверов, чтобы концы в воду.

Я поискал номер Карлы также у сотового провайдера, используя пароли Джея и его начальника. Туда я заходил даже чаще, чем в World of Warcraft. Сопоставил данные, все еще уговаривая себя, что мне это знать ни к чему.

Карла Мария Валетта. Уверен, это не настоящее имя. Разведенная, без детей. Снимает квартиру в Хобокене. Работает инструктором по фитнесу, не соврала. Непрерывно курящий инструктор по фитнесу, эталон здорового образа жизни. С другой стороны, я ведь не ожидал, что в графе «профессия» напишут нечто вроде «ассасин на службе у сил добра»? Ах, да, место рождения. Сан-Паоло, Бразилия, тридцать с чем-то лет назад. Однако. Придется найти онлайн переводчик с португальского и замутить атаку на их госструктуры. Хотя, возможно, они еще не оцифровали свои архивы. Я откинулся на спинку кресла и некоторое время тупо смотрел в экран. Потом отключился отовсюду, пока Клайв из соцобеспечения и Шейн из Ти-мобиль не заметили, что у них гость.

Еще вечером мысль пойти в полицию и рассказать им обо всем казалась вполне логичной. Но выспавшись (а той ночью мне на удивление ничего не снилось), я понял, что никто мне там не поверит.

Аватарка Джея в мессенджере подсветилась зеленым.

«Эй, чувак», — написал я.

Ему тоже не стоит рассказывать. Он не только не поверит, но еще и засмеет.

«Где тебя носит? Я названивал всю ночь, как заведенный»

«Телефон потерял»

«Ты кретин, Розита»

Джей в своем репертуаре. Но времени мало, я нахамлю ему в другой раз.

«Чувак, это очень важно, нам надо поговорить»

«Я тебе звонил с домашнего»

«Так я думал, это предки тебя ищут. Слушай, тут фигня такая, Райзман настучал копам, там был микрофон, а мы с тобой, похоже, на него наговорили. Меня прикроет тот родственник…»

Дверь в комнату распахнулась и на пороге появилась маменька, одетая, как на работу, если бы она работала. Я уже некоторое время слышал отголоски разговора на повышенных тонах в гостиной. Ничего нового, ничего приятного. Лучше бы отец и вправду никогда больше здесь не появлялся.

— Энди, где машина?

— Кхм… В южном Джерси, на парковке стоит. На разрешенной, не беспокойся. Просто я потерял ключи. И телефон.

Ее молчаливый взгляд предвещал долгий и нудный разговор от том, как все плохо.

— У нас же есть вторые ключи, я попрошу Джея, он подвезет меня и…

Я бросил взгляд на экран.

«Розита, копы были у меня в семь утра. Я еще не проснулся, а они стучат в дверь. Не знаю, есть ли у них ордер, но он у них будет. Тебе не надо в школу и на работу, попробуй свалить куда-нибудь на пару недель, пока не выяснится, что на нас катят.»

«Кто же пишет такое в мессенджере?» — подумал я.

«Слышь, чувак, ты пока не звони мне больше»

— Я опаздываю на важную встречу, — сказала маменька, — мне придется выйти на работу, потому что ты и твой отец…

Снизу раздался звонок.

— Мама, открой, — сказал я, — пожалуйста.

Она посмотрела на меня с недоверием. Я не мог спуститься. Только не при отце. Только не сегодня.

— Прошу тебя, мама.

В нижнем ящике стола лежали четыреста восемьдесят долларов и конверт с моим новым паспортом. Мы не ждем гостей в пятницу утром. Я давно уже ни о чем ее не просил. Прикрыв дверь, она направилась к лестнице. Наши старые добрые пятнадцать ступенек, покрытые светло-серым ковром. Единственный путь во взрослую жизнь, либо обратно, в детство.

Я пошел в ванную, включил свет и воду в душе. На обратном пути услышал обрывок разговора.

— Мой сын здесь не при чем, — говорила маменька, — это какое-то недоразумение.

Вернувшись в комнату, я надел толстовку с капюшоном поверх купленной Карлой футболки, сунул в карман деньги и паспорт. Запустил на компе утилиту, которую установил именно для этого случая. За десять минут она шифровала жесткий диск ключом такой длинны, что на его взлом потребуются тысячи лет машинного времени. Окинул комнату взглядом. Ничего ценного ни для меня, ни для копов здесь нет. Я открыл окно и ступил на карниз.

Поверх кустов на нашей лужайке, выходящей на улицу, виднелись мигалки полицейской машины. Парковка Исфахани пустовала. Дорогие соседи, пожалуйста, окажитесь всем семейством на работе! Вам ведь тоже нужно платить ипотеку и все такое…

Пригнувшись, я перебежал к дальнему краю крыши, спустился по скату и осторожно спрыгнул на пластиковый сарайчик у нас на заднем дворе, а оттуда на траву. Интересно, что подумают копы, если заметят, как я неуклюже штурмую соседский забор? Наверняка они сейчас пытаются уличить маменьку во вранье. А возможно, я имею полное право с ними не разговаривать, пока нет ордера. Джей вроде сказал, что его нет. Темная история. Непонятно, насколько это серьезно.

Я собрался с духом, закинул ногу на забор, подтянулся и перевалился на сторону соседей, больно ударившись задницей. Супермен из меня так себе, а Человек-паук вообще никакой. Престарелый мопс, похожий на большую сардельку с грустными глазами, бежал ко мне, высунув розовый язык. Он не собирался нападать, сам понимал, насколько это нелепо.

— Только не тявкай, песик, — шепнул ему я, — оставим радость очного знакомства на лучшие времена.

Вместе мы обошли вокруг дома, протиснулись между навороченной газонокосилкой и детским квадроциклом с электрическим приводом. Пес дышал так шумно, что я беспокоился, не хватит ли его инфаркт, стараясь не замечать, как сильно бьется мое собственное сердце, как потеют ладони, и как хочется бросить все и вернуться домой. Не каждый день скучные ботаники убегают от полиции.

Патрульная машина осталась за углом нашего дома. Я погладил пса на прощанье меж ушей, сунул руки в карманы и ступил на полусонную пустую улицу. Нужно было всего-то прошагать два квартала до автобуса, добраться с пересадками до аэропорта Ньюарк, а там — свобода, одиночество, и целый мир у моих ног.

Но насладиться поездкой в общественном транспорте мне не довелось. Не успел я преодолеть и полпути к остановке, как посреди пустой пыльной улицы со скрипом тормознула жемчужная Мазда.

— Почему ты мне не позвонил? — спросила Карла, — Зачем все усложнять?

— Затем, например, что наш мир развивается по вектору от простоты к сложности, а не наоборот.

— Садись, зануда.

Настроения вести светские беседы не было, поэтому я молча наблюдал, как убегает в зыбкое прошлое набивший оскомину родной район, развязка, мост, трасса на Ньюарк. Что-то не давало мне покоя. Что-то в этой истории не сходилось, или напротив, сходилось подозрительно гладко. Почему она появилась именно здесь, именно сейчас, с точностью до минуты?

— Ты следила за мной?

— Не буквально.

— Но как тогда…

— Больше общайся в мессенджере. Все, что набрано текстом, можешь прочесть не ты один. Ну, и Джей твой в личном общении то еще трепло.

Так вот оно как.

— Я не говорил Джею, что собираюсь за границу.

— Ты уже полгода втираешь ему про большое путешествие во взрослую жизнь, хотя он не слушает. Кроме того, красавчик, тобой интересуется полиция, а возможно и федералы. Идти некуда, но есть паспорт. Простая логика, никакого волшебства.

Вообще-то, мне необязательно прятаться. Я мог бы найти комп и за несколько часов уничтожить все, что полиция обо мне знает. Но это означало бы возврат к привычной опостылевшей жизни, к заведомо известному сценарию, в комфортный ад Джерси, двухтысячных, среднего класса. А хотелось дальних стран и удивительных приключений. А еще секса. И пончиков с глазурью.

— Эйфелеву башню увидеть хочешь? — спросила Карла, когда мы, вернув в агентство ключи от Мазды, зашли в терминал.

— Хочу, — сказал я.

— Ясненько. Тогда летим в Париж.

Глава 7

Я смог бы и сам, мне не нужна нянька. Отправился бы в страну подальше и поэкзотичней. Защитил бы прекрасную деву в беде от могущественных негодяев, планирующих захватить мир. Мы с девой гоняли бы по ночным автострадам, спали в шикарных отелях среди заснеженных гор, либо вышли в море на яхте, прячась от преследования. А потом, ближе к концу фильма, победили главного злодея в честной схватке и занялись любовью на безлюдном пляже, подозрительно похожем на побережье Джерси.

— Что-нибудь из Дьюти фри? Духи, алкоголь, конфеты?

Стюардесса в строгом костюме вернула меня в действительность. Я сидел у прохода, уткнувшись коленками в спинку переднего кресла. Рядом храпел пахнущий коньяком мужик, а у окна скучал араб в белом платке.

От моих накоплений на взрослую жизнь не осталось и цента, будущее омрачал шанс стошнить во время посадки и тревожная неизвестность впереди. А также Карла Валетта, втиснувшая свою крутую задницу в сиденье напротив.

Хорошо быть женщиной среднего роста: всегда и везде есть место для ног. Хорошо быть Карлой: ей моментально принесли одеяло и бутылку минеральной воды. И плохо быть мной. В принципе, лузером быть плохо.

Вместо дебильных киносценариев, не помешало бы подумать за время полета о том, как ее перехитрить.

— Джей Коэн очень разговорчив, — сказала Карла, — тебе следует тщательнее выбирать друзей.

— И что он рассказал?

— Что у некой Розиты серьезные проблемы.

— Да ладно?

Она понизила голос.

— Федералы пообещали оставить его в покое взамен на информацию о парне, который может проникнуть за одну ночь в такие места, куда группа продвинутых хакеров добирается как минимум за месяц. Они бы ему не поверили, но факты налицо. К тому же, сам Джей очень слабо в этом разбирается. Он туп как баран, и всего боится. Он сдал им все, что о тебе знал.

Как там звучит эта фраза? Расскажи, кто твой лучший друг, и все с тобой будет понятно.

— Они собираются меня посадить? — спросил я.

— Возможно, предложили бы поработать на них, взамен на закрытие дела с Ройзманом. Но они не любят людей, которые сбегают перед самым их носом, их это нервирует. Я тоже, кстати, не люблю.

— А ты на кого работаешь?

Она посмотрела на меня со своей полуулыбкой и ничего не сказала.

— Но ты не хочешь, чтобы федералы меня нашли?

— Мне это ни к чему.

Между нами остановилась тележка с напитками, и пока стюардесса раздавала кофе, я прикидывал, что еще Карла может знать.

— Как приземлимся, позвонишь домой, — сказала она, когда тележка проехала дальше.

Свою печенюшку она отдала мне, и теперь неторопливо размешивала сливки.

— Зачем?

— Скажешь своим, что ты в порядке. Если федералы вдруг прослушивают линию, надо убедить их, что это не побег. У вас не было в последнее время семейных скандалов? Таких, чтобы захотелось хлопнуть дверью и уйти?

— У нас каждый день скандалы. Об этом необходимо сейчас говорить?

Это не ее дело. Я не обязан ничего рассказывать. У меня нет ни малейшего желания следовать ее планам. Я хочу работать на нее даже меньше, чем на федералов. Она вообще непонятно кто.

— Сейчас это мое дело, — сказала она ровным голосом, — а свои дела я довожу до конца.

Эх, найти бы компьютер. Нормальное подключение и часа три времени, большего не нужно. Я бы решил все проблемы.

— Почему Джей называет тебя Розитой? — спросила Карла.

Могла бы сама догадаться. Я достал паспорт, открыл на странице с фоткой и протянул ей.

— Эндрю Дж. Розенталь. Хм, Розита. Забавно.

— Папаши моего фамилия. Одна из пятисот тысяч причин, почему предкам давно пора развестись. Им не следовало жениться вообще.

— Ты умеешь прикрывать душевные дыры цинизмом, — сказала Карла, возвращая мне паспорт, — извини, если тебе неприятно об этом говорить.

— Да ничего, нормально. Они уже в процессе, адвокатов наняли. Я давно хотел свалить подальше, чтобы не наблюдать эту эпопею. Ты действительно родилась в Бразилии? — спросил я, чтобы сменить тему. Терпеть не могу, когда меня жалеют.

— Так написано в документах.

— Но это правда?

— Не знаю. Я не помню детство. Перестань на меня так смотреть, ты же сам забыл, как прыгнул в океан, а это было только вчера.

— Я тебе не верю.

— Ну и не верь.

Когда собрали подносы с ужином, Карла укрылась пледом и задремала, а я пошел в туалет, где долго смотрел в зеркало, украшенное наклейкой «Не курить!» ровно посреди моего лба. Вот как-раз курнуть чего-нибудь сейчас бы точно не помешало. Что я делаю здесь? Где буду завтра? Зачем замутил побег, не проверив даже, в чем именно меня собираются обвинить? Словно некто могущественный вытащил пробку и разгерметизировал скучный мирок, в котором я привык существовать.

Карла разбудила меня, когда попросили пристегнуть ремни.

— Эй, — позвала она громким шепотом, — скоро садимся!

— И что?

— При посадке происходит большинство крушений, ты не знал?

— Знал, конечно.

— Я боюсь, — сказала она, — можешь дать мне руку?

Любой мужик в этом самолете был бы счастлив дотронуться до Карлы, включая обоих пилотов. Один я всю ночь обдумывал способы сбежать. Я вынул руку из кармана и протянул ей через проход. Она вцепилась в меня теплыми сильными пальцами. Можно подумать, если бы сейчас не открылось шасси, это бы ее спасло.

Когда колеса коснулись посадочной полосы, Карла отпустила мою руку, а я пожалел, что мы слишком быстро приземлились. Было приятно осознавать, что эта женщина боится чего-то, чего не боюсь я.

— В аэропорту полно камер, — сказала она, когда самолет остановился, — пойдешь впереди меня, после паспортного контроля накинешь капюшон. Все понял?

— Ага.

— И без импровизаций, федералы тут же примчатся, если ты привлечешь их внимание. А возможно, они уже тебя поджидают. Забери мой чемодан на вертушке. Темно-синий, небольшой, неброский, с бирочкой. Пассажир без багажа выглядит странно.

— Понял, заберу, — буркнул я.

— Ничего не предпринимай.

Я сделал все, как она сказала. Улыбнулся краснолицему мужику, который влепил печать в мой новенький паспорт, не пытаясь задержать и увести в комнату без окон, полную агентов в штатском. Я не осматривался в поисках камер и дверей с кодовыми замками, чтобы Карле пришлось попотеть, разыскивая меня в подсобных помещениях аэропорта Шарль де Голль. Дождался, когда на ленте появится синий чемодан без особых примет. Хорошо еще, что не розовый с цветочками, как у моей маменьки.

Я поймал его и потянул за ручку, только чтобы обнаружить, что не могу сдвинуть с места. Чемодан Карлы застрял меж двумя баулами, напрочь отказываясь покидать свое гнездо. Не будь я таким уставшим, догадался бы отпустить его и подождать, когда баулы заберут. Но я продолжал тянуть за ручку, а чемодан тащил меня за собой, приглашая сделать пару кружков на ленте, словно в парке аттракционов. Казалось, на меня смотрит сейчас весь мир, а офисные сотрудники ФБР по ту сторону океана хихикают за своими экранами.

Карла появилась, когда я уже отчаялся спасти положение сам. Она подхватила чемодан одной рукой, без усилий, и поставила передо мной.

— Иди на вокзал, — прошипела она едва слышно, — сядь на электричку до Гар-де-Лион. Без сюрпризов, я всегда у тебя за спиной. И чемодан не потеряй, он мне нужен.

Она вышла на улицу через широкие раздвижные двери, достала сигарету. Мужик с козлиной бородкой красивым жестом поднес ей огня.

Глава 8

Я где-то читал о том, что время никуда не движется. Что и прошлое, и будущее происходят прямо сейчас, просто мы не способны воспринимать их, а значит, не можем знать точно, что было до нашего рождения. Приходится верить людям, которые сподобились записать историю буквами на бумаге, папирусе, камне или что у них еще оказалось под рукой.

Прошлое проявляется косвенно, в запахе разложившейся материи, пыли, руинах, предчувствиях и догадках. Оно отражается эхом от стен домов, возведенных столетия назад, когда идешь ясным полднем по тихому переулку. Оно рокочет еле слышным гулом голосов, обрывками разговоров всех тех, кто жил здесь и умер, оставив после себя пару дат на могильном камне, строчку в списке, ключ в кадке, альбом с фотографиями, облупленный чайный сервиз и шаткую мебель, без сожалений выброшенные наследниками.

А иногда оно просыпается и без всякого предупреждения превращает твою простую понятную жизнь в малобюджетный криминальный сериал.

— Ты наделал мне проблем этим своим побегом, — сказала Карла, затягиваясь сигаретой, когда мы сели за столик в заведении под названием «У Самира». Судя по вывеске, когда-то оно называлось «Ресторан Маленький Бейрут», но прежнее название было небрежно замазано белой краской. Столы здесь были пластиковые, музыка напоминала вой неудовлетворенного верблюда, а в засиженном мухами телевизоре беззвучно бегали футболисты. Лишь запах жареного на огне мяса, которое мужик с лицом лидера террористической группировки нарезал длинным ножом и заворачивал в лепешки, не позволял мне заснуть прямо на стуле. В Джерси сейчас восемь утра: время, когда со мной не о чем разговаривать. Карла, как ни странно, выглядела бодрой.

— У меня есть свои люди в Париже, но вряд ли они обрадуются. В прошлый раз мы не очень красиво расстались. Кроме того, нужны деньги. Мне пришлось сорваться за тобой и отменить все.

— Я тебя не приглашал, — буркнул я.

На вокзале Карла забрала мой паспорт и оставила чемодан в камере хранения. Она постоянно оглядывалась по сторонам и битый час возила меня на метро в разных направлениях. Подземная обзорная экскурсия — это конечно, здорово, но опять-таки, я ни о чем таком не просил.

Пока мы ждали еду, Карла достала из сумки папку, в которой лежали несколько подшитых скрепками листов: черно-белые фотографии, полицейские отчеты, газетные статьи, справки из учреждений. Я снова ощутил неумолимый горьковатый привкус прошлого. Как в детстве, когда находишь у бабули в шкафу старье, завернутое в газету, разворачиваешь и начинаешь читать. Сводка потерь противника в давно проигранной войне, кассовые сборы забытых фильмов, сплетни об умерших знаменитостях, кулинарные рецепты и сериалы в программе телепередач. А потом добираешься до листа с датой, и понимаешь, что тебя тогда не было даже в проекте, а могло и вовсе не быть, если бы войну выиграли другие, звезды сошлись иначе, либо твои родители хоть немного подумали головой перед тем, как пожениться.

Мужик с лицом террориста поставил перед нами плошки с салатами и корзинку с горячим хлебом. Карле он принес черный кофе, а мне бутылку дешевого лимонада. Я бы выпил пива, но не решался спросить, есть ли оно у них вообще.

Запихнув в рот кусок лепешки, я открыл папку. Сверху лежала ксерокопия статьи из «Гардиан» 1989 года. «…Таифские соглашения, подписанные при участии Лиги арабских государств, положили конец многолетнему кровавому конфликту». «…Поставили в затруднительное положение лидеров христианской общины Ливана». «…Фактическая Сирийская оккупация». «…Десятки тысяч христиан вынуждены покинуть страну, скрываясь от преследований за военные преступления». И еще несколько абзацев в том же духе, плюс имена каких-то ближневосточных чуваков, о которых все давно и благополучно забыли.

Впрочем, я кое-что слышал о той войне. Когда мне исполнилось тринадцать, маменька замутила эпическую поездку в Израиль, чтобы, как водится у приличных людей, отметить Бар-Мицву у Стены Плача в Иерусалиме. Поездка эта была хлопотной, утомительной, и абсолютно лишней, как и все маменькины проекты. Из толпы израильских родственников, которые истязали нас застольями в перерывах между посещением святых мест и торговых центров, мне запомнился муж двоюродной сестры отца. Мрачный мужик в инвалидном кресле, не сказавший за вечер и пары фраз. В 1982 году на подступах к Бейруту он подорвался на мине, но выжил, хотя, думаю, был не особо этому рад.

Маменька предупреждала, что говорить с этим человеком о войне — дурной тон. Но однажды я заметил его одиноко курящим на крыше, подошел и спросил о страхе смерти. Родственник, которого я не видел ни до, ни после, ответил на удивление охотно.

— На войне вовсе не страшно, — сказал он, — там тоскливо. Словно над твоей головой висит черная каменная глыба, от которой невозможно избавиться. Люди напиваются, курят дурь, сходят с ума, а глыба не сдвигается ни на миллиметр, и к ней невозможно привыкнуть. А так, ты просто сидишь полночи в туалете перед каждым сражением. В бою делаешь, что тебе говорят, стараешься выжить. Страшно становится потом, по возвращении. Когда осмысливаешь все, что творил сам, что творили твои друзья. Когда понимаешь, что все это будет неизбежно повторяться, пусть в другом месте и с другими людьми. Ведь нет никаких своих и чужих, есть сильные и слабые. И абстрактные ресурсы, как оправдание и повод.

— Человек, которого я ищу, родился в Ливане, — сказала Карла, вытряхивая меня из воспоминаний, — в христианском квартале Ашрафийе, восточный Бейрут. Его семья восходила к старинному роду. Они считали себя чуть ли не потомками финикийцев. В восемьдесят пятом он бежал, сменив имя. Сейчас ему должно быть около сорока.

Я перевернул страницу.

С черно-белой фотографии улыбались восемь парней и девушка, одетые в неопрятную военную форму. Они позировали на фоне допотопного джипа с пулеметом. У одного в руках гитара, у остальных автоматы Калашникова. Пулеметчик, оскалясь кривенькой улыбкой, изображал, будто целится в фотографа. У девушки на шее висел массивный крест.

— Бойцы объединенного христианского фронта, 1983 год, — сказала Карла.

Я невольно подумал о том, что все они давно убиты. Причем, девушка погибла первой, она выглядела такой беззащитной.

— Он здесь есть? — спросил я.

— За пулеметом.

— Мне нужно имя, не говоря уже о компьютере с выходом в сеть. Находить людей по фотографии — не моя сверхспособность.

Карла жестом показала продолжать, и я перевернул страницу. Газетный некролог, написанный арабской вязью. На нечеткой фотографии мужик лет двадцати пяти, в черной рамке с крестом. Кудрявые волосы и козлиная борода. На Ближнем Востоке, а также в некоторых кварталах Джерси, так выглядит каждый второй.

— Его зовут Ауад Мансури, — сказала Карла, — он якобы погиб в апреле 1985-го, когда упал в глубокий колодец в долине Бекаа.

— Упал в колодец?

— Не очень достойная смерть. В те годы многие ливанцы раскапывали финикийские захоронения в поисках золотых монет. Из-за войны некому было их остановить, а им нечего было опасаться, кроме древних проклятий и собственного идиотизма.

— Так ты хочешь, чтобы я нашел покойника.

Она перевернула страницу, и мы увидели еще одну заметку:

«Декабрь 1996-го года. В результате взрыва, устроенного неизвестными в центре Москвы, погиб гражданин Ливана Камиль Эль-Азрак, временно проживающий в России. По всей видимости, диверсия носит криминальный характер…»

— У него что, как у кошки, девять жизней?

— Не удивлюсь, если больше, — сказала Карла.

К тому времени, когда нам принесли шашлык, я дошел до конца папки и вернулся в начало. Парень казался неуловимым Джо и воскресающим Фениксом в одном лице. Он был задержан в Берлине при попытке продать поддельные золотые монеты, получил отказ в статусе беженца в аэропорту Торонто, и в 2001 арестован в Хайфе по подозрению в террористической деятельности. В нашем мире невыносимо много информации, но еще больше мусора, догадок и совпадений. Не может быть, чтобы один человек столько всего успел.

Карла выкурила две сигареты, а я доел ее шашлык. Мясо было приготовлено просто идеально, несмотря на сомнительную чистоту рук шеф-повара. Когда я допил колу и начал клевать носом прямо за столом, она высыпала передо мной горсть монет.

— Видишь у двери телефон? Будь хорошим мальчиком и позвони маме.

Ее взгляд говорил, что роль плохого мальчика мне сегодня недоступна.

— Энди, ну кто так поступает? — поинтересовалась маменька.

— Я.

— С тобой опять невозможно разговаривать!

Глядя на Карлу, я подумал невольно, что пусть она и убивает людей за деньги, но все же никогда не произносит бессмысленных реплик, на которые не нужно отвечать. Уверен, после смерти ей спишут за это часть грехов.

— Никто не хотел тебя арестовывать, — сказала маман, — полицейские просто пришли поговорить. Знаешь, кстати, что твой друг Джей попал в больницу? Я звонила его матери, я не могу понять, зачем вы ввязываетесь в такие вещи. Чего тебе не хватало дома? Мы же всегда покупали все необходимое, ничего не запрещали… Может, дело именно в этом?

— О чем они спрашивали?

— Где ты был вечером пятнадцатого мая, но я же не знала, что… Я поднялась в комнату, а тебя нет. Ты о родителях подумал? Сколько нам пришлось пережить за ночь? А где ты там будешь спать, чем питаться? А если ты простудишься?

Карла показала жестом, что пора закругляться.

— Ты должен связаться с нашими родственниками во Франции, погоди, я найду номер…

— Мне пора идти, мама, я позвоню.

— Ты же не можешь…

Могу, мама, я все могу, еще как. Только не мешало бы поспать.

Покинув гостеприимное парижско-ливанское заведение, мы некоторое время бродили узкими кривыми улицами, то под гору, то в гору. Один раз Карла зашла в магазин, пообщалась там с неприятного вида людьми и купила пачку сигарет. Выйдя к набережной, она остановила такси, на заднем сиденье которого я заснул.

Глава 9

Когда растешь единственным ребенком семье, и никто не отбирает твои игрушки, остается уйма времени на выдумывание нелепых сюжетов, которыми не с кем поделиться. Лет в десять я начал представлять себе, будто живу при тоталитарном режиме, жестоком и мрачном, как в комиксах. В таком месте, где все следят за всеми, опасаясь правды даже в мыслях. Где у власти отморозки-эксплуататоры, готовые отправить на смертную казнь за лишнее слово.

Себя я представлял последним приверженцем свободы среди серых, на все согласных толп. Смельчаком, который обличит лицемерных правителей и первым бросит горящий факел в подвал с пороховыми бочками. Ну, и далее по списку.

Забавнее всего было угадывать, кто из моего окружения останется верен и не проговорится под пытками. С каждым годом в списке оставалось все меньше имен. Отец обменял семью на прихоти среднего возраста. Маменька всегда была рада продать душу дьяволу во имя одобрения родственников либо случайных людей. Даже соседский пес предпочел бы истине миску корма, радостно виляя хвостом. Один лишь Джей до поры казался надежным человеком.

Мой друг был первым, о ком я подумал, проснувшись солнечным днем в крохотной гостиничной комнате с бумажным абажуром и трещинами на потолке. Я лежал на спине поперек кровати и постепенно отделял явь, кажущуюся бредом пьяного сценариста, от сна, где я пусть и падал в холодную воду, но, к счастью, смазано, и не очень долго.

Джей сдал меня сначала полиции, а потом Карле, которая, если я правильно понял, чутка помяла ему физиономию. Значит, больше нет в мире ни одного человека, кому можно доверять. Есть лишь я, странная скрытная женщина и еще более странный мужик с жутковатой биографией, которого ей нужно убить.

Карла не говорила, что станет со мной, когда она его найдет. Не обещала отпустить на свободу. Я же просмотрел достаточно фильмов, основанных на реальных событиях, чтобы догадаться, какая судьба ждет парня, который слишком много знал. Но думать об этом солнечным утром не хотелось.

— Ну как, — спросила Карла, — выспался?

Она стояла возле окна, полностью одетая, с сигаретой и картонным стаканчиком кофе в руках.

— А что?

— Ты проспал пятнадцать часов. Жизнь слишком коротка, чтобы разбрасываться временем.

«Особенно моя», — подумал я невольно.

— Нужно сделать тебе новый паспорт и достать компьютер. А еще у нас плохо с деньгами.

Я откинул одеяло и тут же укрылся снова. Здравствуй, утренний стояк! Сам я к нему привычен, но Карла может неправильно истолковать. Или наоборот, правильно. Не считая кровати, в комнате были только два стула и комод, а значит, она либо спала сидя, либо рядом со мной. Вот бы сейчас подумать о чем-нибудь абстрактном, вроде предательства лучшего друга.

— Я купила тебе кофе, но он остыл. А еще новые носки, потому что твои, как бы это сказать…

— Я понял, понял.

Она отвернулась, и я прошмыгнул в ванную у нее за спиной. А потом мы отправились делать паспорт, уже второй за месяц.

На фотографиях у меня обычно такое выражение лица, будто я хочу кого-то убить. Но Карла сказала, что это необходимо, поэтому пришлось забраться на неудобный вертящийся стул в полуподвальной студии с выкрашенными в черный стенами и раздражающе яркой лампой. Я старался не материться вслух, пока щуплый француз в обтягивающих брюках настраивал аппаратуру. Он непрерывно что-то болтал, а Карла отвечала с улыбкой. Я, конечно, учил французский, до того, как маменька перевела меня в еврейскую школу, но помнил сейчас одну лишь грамматику. Все двенадцать времен не могли развеять уверенности в том, что меня бессовестно обсуждают.

— Что он говорит? — спросил я у Карлы.

— Какая разница? Улыбайся, и это закончится быстрее.

— Не могу. Он мне не нравится.

Карла покачала головой.

— Хорошо, он говорит, что ты мог бы работать моделью.

— Это издевательство?

— Ни капли. Ты — именно то, что нужно. Высокий, худой, и смотришь волчонком, не пытаясь заигрывать с камерой.

— Он гей?

— Тебя это смущает?

— Теоретически, нет.

— Выдохни и успокойся. Арно делает изумительные поддельные паспорта, горячо любимые пограничниками всего мира.

Полчаса спустя мы вышли на улицу, оставив этому типу пачку денег и фотки моей угрюмой физиономии.

— Что теперь? — спросил я, надеясь втайне на сытный завтрак, можно снова «У Самира».

Она улыбнулась своей улыбкой Моны Лизы.

— Мне нужно встретиться с одним человеком. От этого зависит, будут у нас деньги или придется добывать их разными неприятными способами, например, одалживать у старых знакомых, которые совсем не рады меня увидеть.

Мы снова долго ехали на метро в направлении от центра, насколько я мог понять, читая названия станций. Вагон был полупустой, он звонко несся по рельсам, временами выскакивая из туннеля на залитые солнцем улицы, где мелькали рваные облака, обшарпанные дома, вывески магазинов и вычурные граффити.

На одной из станций зашли парень с девчонкой, сели напротив нас и начали откровенно целоваться. Девчонка была миниатюрная, с тонкими щиколотками и крохотными ступнями в розовых, почти детских кроссовках. Ростом она едва ли доходила парню до подмышек. Когда солнце ярко светило в окно, она жмурилась, а он прикрывал ей глаза рукой.

Карла молчала. У меня скопилось к ней полмиллиона вопросов, начиная с «Нахрена все это нужно?» и продолжая домыслами на тему, принято ли здесь заниматься сексом в подземке.

Мы вышли на платформе с названием «Ля Дефанс», и пройдя странным маршрутом через крытые парковки и безлюдные темные переходы, оказались на площади, окруженной высотками. На огромном открытом пространстве, среди выкрашенных в яркие цвета вентиляционных труб, несущих наружу затхлый воздух постиндустриальных подземелий, были расставлены статуи, похожие на металлических монстров.

Даже не пытаясь вникнуть в суть затеи художника, я, пришибленный разницей во времени и мистическим абсурдом происходящего, заботился лишь о том, чтобы не отстать от Карлы.

У всех ее знакомых, кого мне довелось повидать, была одна общая характерная черта — они все были омерзительны, пусть каждый в своем индивидуальном стиле. Высокий, гладко выбритый мужик без возраста, национальности и эмоций, принял нас в офисе на черт знает каком этаже полупрозрачного небоскреба. Он не представился и разговаривал неохотно, словно делал одолжение. Дверная табличка утверждала, будто он адвокат, но я догадывался, что он такой же адвокат, как Карла — тренер по фитнесу. Клиенты, может, и существовали, только никто их никогда не видел.

Посреди просторной комнаты, отделанной матовыми металлическими пластинами, стоял стол для совещаний, чем-то напоминавший стол патологоанатома — такой же чистый, холодный и пустой. Карла устроилась рядом с мужиком возле окна, а мне указали на кресло у стены, словно я собирался подслушивать их разговор.

Я видел их силуэты на фоне серо-голубого неба, площадь внизу, зеркальные стены офисных зданий, прямые линии улиц и проспектов, и крыши домов, уходящие за горизонт. Мне было не по себе то ли от тишины и холода, царивших в этом странном месте, зависшем, словно огромный полупрозрачный лифт, между небом и землей, то ли от едких взглядов мужика, чье лицо я не мог рассмотреть.

— А можно кофе? — сказал я, и тут же испугался, что нарушил гулкую тишину, словно прервал негласный ритуал.

Через пару минут в комнате появилась блондинка в сером костюме и поставила передо мной чашку. Без сливок и сахара. И даже без печенюшки, этого элементарного символа гостеприимства.

Мужик тихо и размеренно выговаривал Карле. Он был недоволен. Вот ведь гад! Она же старается выполнить свою работу как можно лучше. Да и вообще, как можно найти не пойми кого, которого зовут не пойми как, если он десятилетиями скрывается и пишет сам себе некрологи во всех газетах мира? Почему-то мне стало обидно за Карлу, хотя следовало, наоборот, позлорадствовать.

Блондинка принесла необычной формы ноутбук, массивный, словно выточенный из цельного куска матового металла. Карла некоторое время читала текст на экране, а потом резким движением закрыла крышку и поднялась. Мы молча вышли к лифту, никто не попрощался с нами, и не пригласил заходить почаще. Клянусь, выйти из этого места даже на площадь со страшненькими статуями было огромным облегчением.

Даже отделанный заплеванным кафелем подземный переход казался теперь уютным. Даже черный мужик с глазами навыкате, выплывший в шаге от нас из угла под лестницей выглядел почти добродушным. Он явно принял с утра какого-то вещества, и теперь копил на новую порцию, вызывая у меня прочный, выработанный еще в Джерси, рефлекс достать из карманов деньги и телефон, чтобы по-хорошему с ними попрощаться. Впрочем, сейчас при мне не было ни того, ни другого.

— Бегать умеешь? — спросила Карла.

С мужиком она не стала разговаривать. Не стала дожидаться, когда тот достанет руку из кармана, чтобы с коротким щелчком раскрыть лезвие ножа. Она молча заехала ему ногой в промежность.

Тот согнулся пополам, предоставляя мне уникальный шанс ознакомиться с французскими ругательствами. Карла ударила снова, коленом в нос. Нож с глухим стуком выпал на пол и приземлился в центре полукруга, очерченного на бетоне брызгами крови. Секундой позже туда ткнулся лицом и его хозяин. Карла отшвырнула нож в сторону носком ботинка и посмотрела с удовлетворением на поверженного врага. Потом не спеша наступила каблуком на пальцы его руки. Этот звук запомнится мне надолго.

Мужик подвывал тонким голосом, лежа на полу, когда выше по лестнице послышались грузные шаги.

— Вперед, — сказала Карла.

Чтоб мне сдохнуть, никогда еще я не бегал так быстро.

Глава 10

— Ты в порядке? — спросила она, когда мы оказались на ярко освещенном пятачке с вокзальной кассой, газетным киоском и кафе, — Жить будешь, парень?

— Есть варианты?

Мне понадобилось минут десять, чтобы восстановить дыхание, и еще полчаса, чтобы прийти в себя. Было уже безразлично, что подумают люди, снующие вокруг, есть ли здесь камеры и полиция. Я не сразу осознал, что испугался вовсе не наркомана в подземном переходе. И даже не реакции Карлы, мгновенной и неоправданно жестокой. Я испугался тайного наслаждения, мурашек на коже и волны жара, которые испытал, увидев, как она причиняет боль живому человеку. Мне хотелось продолжения, как бы дико это ни звучало.

Я отдышался, уткнувшись лбом в стену, обклеенную рекламой, застегнул молнию на толстовке до самого подбородка, скрестил руки на груди и сказал первое, что пришло в голову, лишь бы отвлечься.

— Тот чувак из офиса, он типа твой босс?

— Координатор.

— И он это, ну… дал добро?

Она улыбнулась своей полуулыбкой и направилась к поездам, минуя кафе, пахнущее свежей выпечкой и горячим шоколадом.

— Понятия «добро» и «зло» здесь немного неуместны. Мне просто нужно выполнить работу.

Я обогнал ее на полшага и остановился, преградив дорогу.

— Знаешь, — сказал я, — я не буду тебе помогать, пока не объяснишь хоть что-нибудь. Мне на эту твою работу плевать, я ничего никому не должен.

— Какой ты сегодня смелый.

— Я сегодня еще не завтракал. А когда я голодный, я несговорчивый. А голодный я всегда.

— Потерпи, нам нужно успеть в пару мест. И вообще, здесь не Джерси, а я не еврейская мама, чтобы гоняться за тобой с ложкой и подрываться на каждый чих.

Мы снова ехали в чертовом метро, а потом искали магазин автозапчастей в полузаброшенной индустриальной зоне. Пока я рассматривал стеллажи с магниевыми дисками, чехлами для салона и галогеновыми лампами, а двое молчаливых мужиков в кожаных куртках следили, чтобы я ничего не украл, Карла спустилась по неприметной лестнице за прилавком и исчезла в подсобке. Вернувшись, она поправила под полой жакета кобуру, из которой торчала, отливая матовым блеском, рукоять пистолета. Кофе с печенюшками здесь нам тоже никто не предложил.

Обратно добирались долго и нудно, сменив несколько линий. В полупустом вагоне, под рваный перестук колес, Карла рассказала мне, что когда-то она работала в Париже с напарником, и их кинул один мелкий мошенник. С тех пор прошло несколько лет, умник разбогател и открыл несколько счетов то ли в Гибралтаре, то ли на Каймановых островах, которые пришло время слегка облегчить.

После случая в подземном переходе я примерно представлял себе, каким образом она собирается снимать деньги с чужих счетов. Как говорят британские криптоаналитики, ни одна система не устоит против банального мордобоя, если вы умеете его применять.

Я мог бы предложить Карле помощь. В мире есть куча мест, где деньги лежат чуть ли не в открытую, защищенные лишь парой несложных паролей. Но я молчал. Просто смотрел на крыши пригородов за окном и прикидывал, что будет, если выпрыгнуть на платформу в последний момент перед закрытием дверей. Пришел к выводу, что идея никуда не годится. У этой женщины реакция дикой кошки, и бегает она лучше меня в двести раз, несмотря на разницу в возрасте. И вообще, неохота было решать, куда идти, где прятаться, и чем занять свою жизнь, выпавшую без предупреждения из привычного алгоритма.

— Понимаешь, — сказала Карла, когда мы шли через бескрайнюю парковку в районе, полном унылых новостроек, — у тех, на кого я работаю, есть принципы. Один из них — вмешиваться по минимуму. Не вливать денег больше, чем следует. Не афишировать собственных интересов. Не впутывать людей, без которых можно обойтись.

— А твои э… методы, не нарушают их принципы?

— Я не знаю больше, чем мне положено знать, и умею сама решать свои проблемы. Так или иначе, ты для них опасней, чем я.

Она остановилась и закурила.

— Не пугайся парень, но уверена, тебе придется встретиться с этими чуваками снова. Тебя не оставят в покое, подумай сам, почему.

Меня стала одолевать сонливость. В Джерси сейчас утро, а я уже сутки ничего не ел, не считая скупого кофе в офисе у координатора. Полуденное солнце сменилось мелким дождем, погрузившим все вокруг в зябкий туман.

Карла продолжила курить и в лифте, наполненном запахом чужой еды, от которого у меня закружилась голова. Зажав сигарету зубами, она достала пистолет, и, держа его дулом в потолок, аккуратно привинтила глушитель.

— Ненавижу многоквартирные дома, — сказала она, шагая по коридору, — в них всегда воняет.

В ответ на звонок из-за двери без номера раздались ругательства. Карла крикнула что-то на французском, явно не поздравление с праздником. Дверь приоткрылась на щелку.

— Привет, Винс, — сказала она, направляя дуло в лоб негостеприимному хозяину.

Мы зашли в полутемную гостиную. Массивный стол занимали три экрана, подключенные к компьютеру в геймерской коробке. На них раскинулась панорама трехмерного обшарпанного коридора, напоминавшего тот, по которому мы только что прошли. Посередине, сжимая в обеих руках по стволу, замер в полете Макс Пейн.

Винс был увальнем неопределенного возраста, в спортивных штанах, тапках и несвежей футболке. Впустив нас, он плюхнулся обратно в кресло и захлопнул крышку ноутбука, лежавшего поверх клавиатуры.

— Это мой друг Энди, он компьютерный гений, — сказала Карла, — я в этих ваших технологиях не разбираюсь, поэтому ты сейчас поделишься с нами деньгами Большого Жозе, либо мы сами поковыряемся в твоем ноуте, посмотрим коллекцию порнухи.

Винс взглянул на меня, как на особо крупного таракана, и ответил с британским акцентом:

— Твою мать, Валетта! В прошлый раз я все рассказал, и ты помнишь, чем это закончилось.

— В прошлый раз мне просто нужны были деньги, — сказала она, — а сейчас очень нужны. Понял разницу?

— Но Жозе убьет меня, если…

Карла положила руку ему на затылок и треснула физиономией о край стола. Мелкие брызги крови легли на крышку ноутбука, клавиатуру и спину Макса Пейна. Парень крикнул «сука!» и в следующий миг прогремел выстрел. Карла заломила его руку за спину, и отшвырнула упавший на пол пистолет в другой конец комнаты. Пинком заставила его сползти со стула.

— Я же спросила по-хорошему, а ты сразу за пушку, ублюдок!

Винс скорчился на полу.

— Это бесполезно, я в любом случае не знаю все пароли!

Карла кивнула мне на ноут.

— Ищи банковские счета.

Убедившись, что Винс утратил боевой дух, она сходила на кухню, принесла моток липкой ленты, связала ему руки за спиной. Файл со списком счетов в банке Гибралтара, принадлежавших людям со странными именами, был спрятан в недрах системы и зашифрован длинным ключом. Я позвал Карлу. Она заглянула мне через плечо, обдавая запахом сигарет и кокосового шампуня. Назвала номер счета по памяти.

— Перевод сделать сможешь? Возьми тысячи три, должно хватить. А потом удали все к чертям и пойдем отсюда.

Парень поднял голову от лужи крови и сказал несколько слов, очевидно, упомянув предков Карлы по материнской линии, либо отдельные части ее тела. Я за сегодня немного освоил, как у них что называется.

Держа пистолет в правой руке, левой она схватила открытый ноутбук, с намерением надеть его на голову хозяину, проделав отверстие в экране.

— Подожди, — сказал я, — это хороший ноут, не надо его ломать.

— Правда? Тогда заберем с собой, пригодится. Эй, Винс, где зарядка?

— Кто такой большой Жозе? — спросил я уже в метро.

— Одна мелкая сволочь. Торгует информацией, ну, или обещаниями держать ее при себе. А Винс у него вроде бухгалтера.

Как и в любом большом городе, вечером вагон был набит до отказа, и мне приходилось делать выбор: либо оттирать плечом пожилую даму в элегантном костюме, либо прижиматься к хмурому мужику с татуировками на затылке. Ни то, ни другое мне не нравилось. Я предпочел бы подремать, уткнувшись носом в шею Карлы, но такого варианта не предполагалось.

— Кстати вот, — вспомнила она, — в прошлый раз на компе у Винса бежала какая-то хитровыделанная фигня. Отправляла сообщения, если кто-то пытался потрогать засекреченные файлы.

— Ага, было такое. Я убрал.

— Как это?

— Отключился от сети, нашел нужный кусок кода, изменил…

— И не сказал мне?

— Ты говорила, что ничего в этом не понимаешь.

Она улыбнулась. Не улыбкой Моны Лизы, а настоящей, искренней улыбкой, от которой у меня улучшилось настроение и даже перестало урчать в животе.

— Мне нравится с тобой работать.

Я должен был напомнить ей, что просто помираю от голода, но промолчал. Показаться избалованным сопляком сейчас совсем не хотелось.

Карла посмотрела на свое отражение в окне вагона.

— Все, на сегодня хватит приключений. Только в банк зайдем за деньгами, а потом ужин, гостиница и горячая ванна.

Конец ознакомительного фрагмента.