Благословенно оружие

Literary Yandere, 2022

В этой стране все решается в войне и на балах. Во тьме рыщут наемные убийцы, за плотно закрытыми ставнями совершаются греховные магические ритуалы, в храмах приносят жертвы Всевидящему Треугольнику, а по улицам столицы течет кровь вперемешку с провезенными контрабандой лауданумом и загадочным волшебным лунаритом. Вернувшийся раненым с войны поручик Марк борется со своими демонами, а очаровательная эмигрантка Лилли вынуждена противостоять опасности куда более осязаемой…

Глава 1. Скандал в столице

Марк выбрал самое удачное место в зале: у стола, так, чтобы видеть и входящих, и танцующих. Привычка держать перед глазами как можно больше, точно он все еще на войне, не исчезла за несколько месяцев в лазарете.

И, в конце концов, под рукой — его здоровой рукой — оказались закуски, и это было даже важнее, чем обозревание диспозиций. Марк забыл вкус креветок, несмотря даже на то, что его полевой мундир пропитался рыбным запахом настолько, что его удалось бы найти в закрытом шкафу с зажмуренными глазами.

Впрочем, у позиции нашлись и минусы: стой Марк иначе, он смог бы сделать вид, что не заметил Гаго Праха, баронета. Однако тот двигался к столам, точно улыбающийся, радушный линкор, идущий на таран. Марк испытал острое желание вжаться в стол, но побоялся случайно сесть в супницу.

— Рад видеть тебя в добром здравии и хорошем мундире, дружище Стил. Кто завязывал твой галстук? Мама? А, служанка. Надеюсь, ты наградил ее, негодник?

Ладони Гаго обрушились на плечи Марка, отчего тот сдавленно пискнул, уповая, что свидетельство его слабости заглушили великодушные звуки оркестра. Гаго прислонился бедром к столешнице, глядя на Марка сверху вниз — хотя они были одного роста, вплоть до дюйма — с явным намерением вести долгую беседу.

— Как ты находишь музыку на вечере? Мне кажется, до войны я слышал все то же самое. Ничего не поменялось.

— По крайней мере, от этого невольно чувствуешь себя не просто дома, а будто бы в том самом дне, пока… пока буря еще не разразилась. — Марк поймал себя на мысли, что говорит осторожно. Гаго Прах себя тем же не утруждал.

— Ну, я воевал уж точно не за то, чтобы пять лет слушать одни и те же гавоты, друг.

Гаго успел вернуть себе столичный лоск, если не сказать больше: слишком увлекся приведением себя в соответствие с понятиями о моде и приличии. Марк привык видеть командира в серой шинели, прорванной тут и там, сейчас же Прах вспомнил, что он, в конце концов, баронет: скроенный по последней моде сюртук сглаживал решительную прямоту его плеч, и казалось, что Гаго несколько более грузен, чем должен был бы быть, пройдя войну. Хотя приходилось признать, что длинные ноги баронета выглядят в черных брюках на зависть великолепно.

— Вам неуютно, поручик? — Спросил Гаго, чувствуя, что собеседник не так весел, как от него ожидалось.

— Да нет, просто… Война закончилась, а я все еще чувствую напряжение, точно перемирия не состоялось. Как будто нам скоро предстоят еще потрясения, быть может, еще более жестокие.

— Что ж, мой друг, в столице это совершенно обыденное ощущение. Может быть, этому способствует воздух, однако уверяю Вас, в этой зале все, за исключением, пожалуй, только Вашей разлюбезной баронессы, чувствуют то же. Таковы уж внутренние токи Эльзила в целом и столицы в частности.

Гаго взглянул вдаль, явно высматривая кого-то определенного. Но, поблуждав по толпе гостей без пользы, взгляд баронета вернулся к Марку.

— То, что не решают на войне, мой друг, решают на балах и приемах. Поверьте моему опыту.

Марк скривился: действительно, пока он скулил, точно получивший сапогом щенок, лелея свое ранение в лазарете, Гаго Прах, небрежно повязав платком голову, мчался в столицу. Стил представлял себе эту достойную картины сцену: алая кровь проступает сквозь белую ткань, тонкие губы плотно и сурово сжаты, а прямой нос Гаго на фоне багряного заката начинает походить на воинственный орлиный клюв.

Другой Гаго, настоящий, с куда более миролюбиво выглядящим носом, не тот, что скакал на великолепном вороном в воображении поручика, налил два бокала и протянул один Марку.

— Прекрасное лекарство от боли в наших ранах.

— О, рука уже давно не болит!

— Я имел в виду сердце. — Гаго выразительно повернул голову, точно собрался посмотреть вбок, однако его глаза остались прикованы к Марку. — Леди Кларинда, так?

Марк ответил сдержанным пожатием плеч, однако явственно выражающем смущение, а не равнодушие.

— Тебе стоит пригласить ее на танец или попрощаться с матримониальными планами. Леди Кларинду, определенно, папенька вскорости начнет выпихивать замуж, чтобы птенчик, наконец, покинул гнездо. И если ты не окажешься в числе первых претендентов на ее руку, — Гаго сделал глоток, мучительно долгий для Марка: хотя он и так понимал, как Прах закончит фразу. — Пиши пропало.

— Леди Кларинда не танцует. Да и я тоже. — Марк указал на перевязь здоровой рукой. — По крайней мере, так мне удается скрывать, что я вовсе не умею…

— В таком случае, тебе стоит попрактиковаться… почему бы не с другой баронессой?

Марк смущенно улыбнулся, и Гаго покачал головой, глядя на него. Кого-то война закаляет, но кого-то разбивает в осколки. Оставалось надеяться, что юный поручик еще способен собраться воедино.

Поручик выглядел предназначенным для этой — мирной — жизни. Однако, выглядеть не значит являться, и Гаго размышлял, какие сюрпризы способен преподнести обществу в целом и бывшему командиру в частности этот молодой человек, едва распрощавшийся с юношеством. Нет, не так: все детское война выдрала из него, выкусила мощными клыками. Прах помнил Марка Стила наглым юнцом, а теперь тот не был ни тем, ни другим. Какая потеря, подумал Гаго и снова пошарил глазами по толпе, на сей раз — не впустую.

— Леди Лилли Гиббс, я вытащил ее из грязи какого-то затрапезного ньёслийского графства и уз обедневшего рода, и вот теперь она — достойный цветок в букете придворных дам. Ее даже уже окрестили милым прозвищем — Золотая лилия. Как ты ее находишь?

Марк склонил голову набок, рассматривая девушку, точно Гаго спросил его мнения о приобретенной втридорога картине для гостиной.

Она была хороша — и в то же время, вздумай он описать ее, сказал бы мало лестного. Квадратное лицо, маленький ротик, близко посаженные глаза… Среднего роста, среднего телосложения — как ни старайся, ни в одних стихах не удастся воспеть ее привлекательность. Разве что о копне поистине богатых золотистых кудрей можно было без страха сказать комплимент.

И при том, все эти непримечательные черты сложились вместе так удачно, что девушка просто сияла. Стил не задумался о том, какова заслуга в этом золотого платья по последней кавернвальской моде и белил, где надо, а где надо — румян.

Впрочем, Стилу все равно всегда больше нравились брюнетки.

Собственно, предмет его нынешних воздыханий, леди Кларинда, была мягкой, тонкой до прозрачности, точно сильфида, с гладкой волной темно-каштановых, почти черных волос. И действительно, по-настоящему красивой: она и впрямь получала немало предложений от художников. Ее правильную красоту мечтал запечатлеть на полотне каждый второй. Остальные робели при виде подобного воплощения идеального изящества. Другое дело, что леди Кларинда из совершенно искренней скромности отказывала всем из них.

— Что ж, в Ньёслу быть баронессой — меньше, чем ничто, и хуже, чем продавать себя.

— Так ты охотишься за титулом, поручик?

Марк едва не подавился вином и попытался увести разговор на другую тему.

— Она ведьма? Лилли — это же имя, которое взяла бы себе апимская колдунья, верно?

— Кто ее знает. — Равнодушно пожал плечами Гаго. — Может быть, ведьма, может быть, нет, и это только ее способ интересничать в свете. Вот чем хороша столица, друг. Здесь мы игнорируем запреты. То, что было бы немыслимо в провинции.

Разумеется, баронет говорил уже не о Лилли Гиббс. И Марк прекрасно понимал, на кого намекает бывший командир…

— Потому что аристократки хотят платья по последней моде из Кавернваля, чтобы плечи и грудь оставались открытыми на грани приличий или за нею, а аристократы… — Гаго вздохнул. — Не прочь, чтобы их власть упрочила магия.

— И она носит только золотое? Поэтому ее называют золотой лилией?

— Может быть. Или за манеру ко всем обращаться “золотце”. Какая-то провинциальная привычка из Ньеслу, которая становится модна вместе с этой женщиной.

Маневр Марка не увенчался успехом: Гаго продолжал думать о том, что поручик сказал минуту назад.

— Ты мог бы иметь у нее успех, если ты все так же чуток, как я помню. Особенно на контрасте с тем, как я сам с нею обращаюсь.

Стил придушенно булькнул в бокал от неожиданности и чуть не подавился. Так эта кокетка в золотом — новая пассия Праха? О командире ходили слухи в отряде, но Марк полагал, что они — только повод поговорить о плотской любви и женщинах, не рискуя прослыть пошляком, что не к лицу аристократу… Впрочем, чем больше случалось стычек с бралентийцами на их пути, тем меньше кого-то заботила его собственная репутация.

— Не думай ничего предосудительного, пожалуйста. Мое отношение к Лилли исключительно покровительственное… может быть, в какой-то мере даже отеческое: в конце концов, нас разделяют непреодолимые семь лет возраста. И потом, я не из того же теста, что и ты, Марк, чтобы интересоваться баронессами, даже очень миленькими. Я, как в Бралентийской пословице, готов любить только королеву. Ну или хотя бы принцессу.

Настала очередь Марка следить за взглядом Гаго. Разумеется, намек был на леди Шевонн, племянницу короля. И прямую наследницу трона, покуда монарх не женат и бездетен.

Леди Шевонн никогда не стремилась подчеркивать ни свой статус, ни свою красоту, поэтому рядом с расфуфыренной Золотой Лилией смотрелась как-то… бледно? Русые волосы были тщательно уложены, бело-голубое платье казалось скорее строгим, чем нарядным. Губы едва розовели, быть может, помада их и не коснулась. Украшений на ней, не считая тонкой тиары с единственным тускловатым опалом, Марк не заметил. И в то же время, леди Шевонн не позволяла затеряться в толпе ее поразительная манера держать себя. Вот кто был воплощенной грацией!

К тому же, принцессу называли умнейшей женщиной столицы. А может быть, страны. Или даже этой части континента, по сю сторону Межевых земель. На большее никто, даже желающий польстить ее высочеству, не решался: все-таки, еще существовало Пьидесо, а рядом Кавернваль, с их наследием в лице покрвышейся пылью веков Эстреллой ди Манья, но также и ее молоденькими последовательницами. Большая часть из которых, по мнению честных эльзильцев, была настолько же скучна, насколько заумна.

Однако здесь, в королевстве, царила хозяйка изысканнейшего салона и обладательница изысканнейшего же вкуса, принцесса Шевонн. И легенды о ее уме слагались куда чаще за глаза, чем облекались в комплименты, произносимые в лицо, что означало: им можно верить. По крайней мере, леди было, чем заслужить подобную репутацию.

Марк напряг слух, и через переливы музыки до него донеслись обрывки разговора: Ее Высочество, герцог и герцогиня Галант, вдовствующая леди Робишо и Золотая лилия обсуждали книги.

— Вы читали новый роман господина ди Шарентона? — Вдовушка Робишо приложила веер к груди. — Он головокружителен! И невыносимо скандален: мало того, что шевалье д’Облесть соблазняет на его страницах добрый десяток женщин, боюсь, в слишком многих из них нетрудно узнать черты настоящих пассий автора!

Лилли Гиббс приоткрыла рот в изумлении — чуточку больше, чем следовало, чтобы оставаться очаровательной.

— Шевалье д’Облесть? Он правда назвал своего главного героя… так?

По ее акценту Марк догадался, что девушка явно родилась и росла в Ньёслу, но в девичество вошла уже здесь, в Эльзиле. И расцвела, как истинная лилия.

— О да. — С воодушевлением откликнулся лорд Галант, явно большой поклонник литературных трудов Шарентона. — И он лучший, при том, известнейший и благороднейший из ассасинов королевства… Ассасин, это мелуккадское слово, означает “наемный убийца”. Или “неверующий убийца”? Я что-то запамятовал…

Лилли озадаченно улыбнулась.

— Мне кажется, сэр, что можно быть либо лучшим, либо известнейшим в подобной профессии…

О, вот тут Марк начал понимать, отчего Лилли позволили находиться среди сливок общества. Она была очаровательной и смешной — непреднамеренно, правда. И глядя на нее, аристократы, утомленные умствованиями друг друга, чувствовали себя чуточку выше, чем она.

— О, кажется, нужно спасать от нашей Золотой лилии Ее Высочество… и собственную репутацию этой несносной девицы. — Вздохнул Гаго, оставив недопитый бокал рядом с Марком. И этот-то непосредственный цветочек Прах хотел ввести в высшие круги?

Марк покачал головой, не в силах перебороть скептическую улыбку, кривящую рот.

— Мисс Гиббс, не отзывайтесь о нашем дорогом ди Шарентоне с таким пренебрежением, пожалуйста! Читали ли Вы хоть одну его книгу?

Лилли смутилась и приложила к подбородку веер, видимо, готовая прикрыть лицо, если почувствует, что начала краснеть.

— Ну, пока нет. Я предпочитаю…

— О, пожалуйста, не говорите “Эстреллу ди Манья”! — Взорвался лорд Галант.

— Эта книга запрещена церковью. — Леди Шевонн прижала губы к бокалу, делая незаметный глоток, и с достоинством добавила. — Но прочитать что-то из не одобряемых вещей — это же так пикантно, разве нет?

Герцог сглотнул: Марку показалось, что он видит, как нервно дернулся его кадык. Нельзя теперь было, перед лицом принцессы, сказать, что Эстрелла ди Манья — дурной вкус.

— Ну… я… и все же, я думаю, что книги должны либо увлекать, либо давать пищу уму. И то, и другое — совершенно лишнее.

— Действительно. — В разговор вмешался еще один мужчина, не слышавший предыдущей реплики. Его карьера при дворе окончена, понял Марк. Непоправимо и мгновенно. — Эстреллу ди Манья стоит читать разве что старым девам, которым не хватает ни пищи для ума, так как они не пристроены ни к какой службе, ни радостей и горестей материнства и супружества. Верно? Сиди у камина, вытянув ноги рядом с лысеющей кошкой, да почитывай…

В разговор вмешался Гаго Прах.

— Я бы на Вашем месте поостерегся: мисс Гиббс способна убить за такие слова… даже своим веером.

Лилли хлопнула Гаго по плечу сложенным веером, и Прах рассмеялся.

— Вот видите?

— Вы сами говорили, что в обществе нельзя признавать и то, что много читаешь, иначе тебя сочтут несветской, и то, что мало — припишут глупость.

Общество сдержанно рассмеялось, даже принцесса фыркнула, впрочем, вполне добродушно — эту девочку стоило, наконец, возвести в хороший вкус, чтобы не лишать себя ее общества, подумала Ее Высочество.

Громче же всех, ничуть не сдерживаясь, хохотнул Гаго Прах.

— И Вы мгновенно выдали все мои секреты, шалунья. Ах, верно, Вы и не думали, что это следует скрывать…

Лилли покраснела. И вдруг вскрикнула, так что туговатая на ухо вдовушка Робишо вздрогнула от неожиданности. Лилли восторженно захлопала в ладоши, глядя на небольшую импровизированную сцену, где кувыркались нанятые принцессой акробаты.

— Приготовьтесь, дамы и господа! — Один из плясунов снял цилиндр и повел им, одновременно артистично жестикулируя и намекая, что не откажется от пары монет за труды циркачей. — Приготовьтесь испугаться!

Акробатов сменили актеры в длинных темных плащах, очевидно, изображающие колдунов. Марк отвернулся, не желая больше смотреть на всю эту пошлость: артисты, провинциальная кокетка, Гаго Прах, пытающийся разыгрывать из себя того, кем он после войны, определенно, просто не мог более являться по духу…

И что же? Марк горько раскаялся, что отвлекся так надолго: пока он изучал леди Лилли, его милую, невинную Кларинду уже обступили жестокие хищники о двух ногах. И многотысячных состояниях.

Тетка, надзиравшая за целомудрием воспитанницы, куда-то отлучилась (Марк мог бы поклясться, что почтенная матрона соблазнилась наливкой), и юная мисс оказалась беззащитна перед лицом сразу шести щеголей.

Кларинда мяла в руках веер, смущенно озираясь.

— Я не… не танцую, — мямлила она, не решаясь скрыть лицо за веером, чтобы ее отказ не был воспринят как кокетство. — Это было бы… не… не… неуместно.

О, чистая, очаровательная Кларинда! Марк не мог не умилиться строгости ее морали. Однако же, лань оказалась беспомощна перед атаками тигров, и Марк почувствовал, как в нем поднимается решимость. Нечто похожее он чувствовал в последний раз в бою, прижимаясь к разгоряченной шее коня.

— Господа! — Он вклинился меж них, даже не думая, что стоит беречь руку. Еще немного, и Марк толкнул бы ближайшего повесу плечом. — Леди Кларинде не видно представления. Вы позволите?

Он подал ей локоть здоровой руки, и Кларинда положила на него самые кончики пальцев, тотчас заливаясь краской. Марк тоже вспыхнул, вспоминая, насколько он ниже нее, как запятнан уже недостойными мыслями, мечтами… прикосновениями. Может быть, ему и не стоило приближаться к ней: леди Кларинда должна была почтить своим принятием, пусть и долгожданной, помощи кого-то более чистого душой и намерениями.

И все же, другая часть Марка упивалась ее близостью. Нарочито медленно он провел Кларинду к группке, возглавляемой принцессой. Они не были представлены с Ее Высочеством, однако Стил знал Праха, и, не подходя слишком близко, надеялся, что тот поманит его к себе. Тщетно, впрочем, Марка это не слишком расстроило, покуда пальцы его милой Кларинды не стекли с рукава. О, исчезновение ее мягкого касания он ощутил тотчас же!

Прелестная баронесса всего лишь достала лорнет, чтобы взглянуть на фокусников, которые на сцене сменили акробатов. Едва ли на секунду, впрочем — она тотчас отвернулась, вероятно, памятуя о том, что не стоит увлекаться праздными зрелищами. Марк проследил за взглядом Кларинды и, что за проклятие, снова наткнулся на Лилли. Она, очевидно, интересовала не только присутствующих мужчин, но и женщин.

— Я не понимаю, — Лилли указала рукой на сцену. — Зачем приглашать всех этих артистов, если никто не смотрит представление.

— Милая моя, вы так неопытны, — леди Шевонн вздохнула, и Марк не мог не согласиться с хозяйкой.

Лилли была… очаровательно неотесанна, весела и невинна. Наконец ему стало ясно, как безродная девчонка из Ньёслу заинтересовала Гаго Праха настолько, что он ввел ее в высшие слои общества. На растерзание пресыщенным повесам, конечно: Стил был уверен, что через месяц юная мисс Гиббс станет чьей-нибудь содержанкой, через два окажется на улице, опозоренной. Если не будет достаточно умна и осмотрительна.

Но, судя по ее суждениям, на это рассчитывать не приходилось.

— Здесь собираются не для того, чтобы на что-то смотреть. Мы здесь ради того, чтобы говорить… немного танцевать и пить, а артисты — не более, чем фон. Если бы я пригласила их для того, чтобы вы за этим наблюдали, меня сочли бы провинциальной.

Лилли посмотрела принцессе в лицо. Затем, почти демонстративно, но при том, с непоколебимой искренностью, перевела взгляд на артистов и замерла, зачарованная тем, что видела. И одно это движение зрачков ощущалось леди Шевонн, как пощечина. Хмыкнув, принцесса отошла.

Однако группа аристократов не последовала за ней, ни один даже не шелохнулся, хотя все проследили взглядом за леди Шевонн. Кларинда сделала несколько шагов в их направлении, точно пыталась ворваться через буйный прибой, и Марк последовал за нею.

— Эти фокусы — просто смех. Ни малейшего подобия истинной магии. Если бы я обрядил козу в платье и назвал ее именем… да хотя бы Вас, госпожа Робишо, и то можно было бы найти больше сходства.

О, Древо, Марк понял, кто перед ним. Тот, на кого Гаго Прах уже намекал в своем разговоре.

Когда поручик с Клариндой обогнули длинного герцога, закрывавшего им обзор, они увидели… его. Ириена, первого в истории Эльзила придворного мага. И причину, по которой изнурительная, кровопролитная война с Бралентией окончилась.

— Магия прекрасна, как дикий скакун, но мы должны ловить ее, взнуздывать и укрощать. И тем не менее, умелый всадник способен гарцевать к всеобщему и своему собственному удовольствию, когда и где только пожелает.

Ириен едва ли мог поразить воображение своим видом: среднего роста мужчина, которого так и хотелось назвать “мужик”, за невольные ассоциации с чем-то крестьянским, начинающий уже лысеть со лба, но с пока еще темной и необычайно густой бородой, с усами “подковой” и крупными, белыми, точно лошадиными зубами. В общем и целом, Ириен производил впечатление добродушного, но хитрого человека, особенно, когда улыбался. И когда свет падал на него так, что под глазами залегали тени.

— Именно потому я намекнул нашему доброму королю, как бессмысленна война с Бралентией. Зачем? Наши земли далеки друг от друга. Что мы можем получить, кроме смертей наших сыновей?

Ириен фыркнул.

— То ли дело, скажем, Ньёслу. О, магов среди них не больше, чем среди нас. А может быть, даже и меньше, что только подтверждает их ущербную природу.

Марк невольно подался вперед и взглянул на Лилли, перестав перемещать взгляд между Клариндой и Ириеном. Но Золотая лилия смотрела на сцену, точно ничего не слышала прямо над своим ухом.

— Я знаю, о чем говорю: я был в Ньёслу. Косные, деревянные люди. Среди них невозможно жить! Я похудел на добрых десять фунтов, терпя отвращение за каждым приемом пищи. — Ириен сделал глубокий глоток вина с жадным сосущим звуком, точно слишком живо вспомнил свой голод в те минувшие дни. — Я не призываю ненавидеть ньёслийцев, правда: вы же не ненавидите тараканов? Однако нельзя отрицать, что они могут оказать на нас самое дурное влияние… Только дай им волю, и через пять, десять лет мы потеряем все, что с таким трудом строили веками. Веру, надежду, любовь. Они вползут в нашу страну и отравят ее своей лживой от природы натурой.

Теперь поручик видел, что в волосах мисс Гиббс колыхалась, пришпиленная невидимой заколкой, настоящая крупная лилия. Марк мог бы поклясться, что цветок натуральный, тем более, что прием у принцессы не терпел искусственности даже в мелочах, строго следя за всеми гостями и нещадно инспектируя их, внешне и внутренне. Однако для столь долгого приема, какие устраивала Ее Высочество, каждой гостье разумнее было бы предпочесть настоящим цветам искусственные. Если, конечно, у них не находилось способа держать бутоны свежими на протяжении четырех-пяти часов в духоте.

— Видит Уризен, я был бы рад однажды узнать, что Ньёслу стерто с лица земли. — Придворный маг с усмешкой покачал головой. — Или хотя бы огорожено стеной достаточно высокой, чтобы ее не смог преодолеть ни один из жалких жителей этой странишки.

Ириен окончил речь, помолчал и повернулся к Лилли.

— Надеюсь, Вы не обиделись на то, что я говорил о Ньёслу?

Лилли не смогла ответить: слишком тяжело дышала, из-за корсета и стиснутых в ярости зубов она вовсе онемела. Но, по крайней мере, лицо ее оставалось спокойно и безмятежно. Лилли видела перед собой в глубине толпы Гаго.

Это стоит того? Стоит? Ей хотелось крикнуть это ему, переполненной отчаянием, потому что больше всего на свете она желала развернуться к Ириену и сказать: о нет, сэр, обиделась.

Он, впрочем, уже ушел далеко, к закускам, не дожидаясь ответа Лилли.

— Принести Вам выпивки? — К Лилли протолкался Марк, оглушенный стыдом за слова столь почтенного в королевстве человека. Поручик с девушкой стояли так близко, что между их плечами прошло бы разве что лезвие ножа.

— Не нужно. — Золотая лилия разлепила губы, слипшиеся, точно в горячке. Зубы еще ныли после того, как Лилли в гневе пыталась не выпустить за их преграду лишние слова. Ириен напомнил ей, насколько она мала и беспомощна перед людской косностью.

— Вы в порядке?

— Это всего лишь слова, сэр.

И на том они расстались. На том Марк попрощался со всем обществом, чувствуя, что для него слишком многое случилось за этот вечер. Война сделала его сильнее в бою на мечах и на кулаках, но слабее душой, и та саднила, не в силах переварить столько неловких ситуаций. Марк поспешил скрыться.

Уходя, он обернулся, ища глазами Золотую лилию, однако она затерялась в толпе, несмотря на свое сверкающее платье. И Марк направился прочь, поймав себя на том, что в голове у него стучало: что случается в нашем мрачном, пыльном городе с девушками, похожими на цветы?

Что вообще обычно со временем случается с цветами?..