SOULS

Lilien Moore

Говорят, что истинный писатель олицетворяет совесть нации. Именно такой и является главная героиня повествования – Лилиен Мур. Эта книга о становлении личности. Она рассказывает о девушке, которая каждый день движется вперед по пути самоотверженного становления себя, обретения своего имени и места в жизни, но она и представить не могла, куда привет ее эта борьба. Любовь, к которой Лилиен стремилась всю жизнь, изменила не только ее саму, но и множество человеческих судеб по всему миру.

SOULS. Начало

Дерево произрастает из семени, а любовь — из души.

— «Сестра… Алиса. Ты меня слышишь? Ты ведь знаешь, что когда тебя нет рядом, я всегда мысленно говорю с тобой, всегда рядом душой. Ты веришь, что расстояние, как огрызок времени, оно для нас и все, и ничего. Сегодня такой день: он, как ни странно, идет из прошлого. Жаль, тебя все так же нет рядом, и меня некому защитить, а ты видела — я сильно изменилась… Сестра, сестра… как ты там живёшь? Я не знаю, что прячет твое сердце. Каждого человека я вижу насквозь, но понятия не имею, кем являешься ты. Но ты — моя душа, а я — твоя. Мы две души в этом бесконечном мире».

Онни¹, в Вечности пишу тебе письмо. Мечтаю дотянуться до тебя. Мечтаю воплотить все твои мечты. Моя душа раздавлена, и от того так тяжело дышать. Страшно жить в мире, где я вынуждена наблюдать человеческую боль, в мире, где не рядом ты, где не знает меня он, где вдали от своих родных я… я просто хочу выбрать счастье. Наступает ночь и весь мой свет собирается в точки под Луной. Открыто окно, и я одна в черной квартире. Четвертый этаж и поддувает прохладный летний ветерок, но мне кажется, что его ощущает не кожа, а душа моя, которая все еще не покинула мертвое тело.

Я даже почувствовала облегчение от того, что остаюсь в одиночестве. И тут очень спокойно. Тут больше нечего терять. Быть здесь, на дне, намного легче. Это уже мой дом. Грязные мысли, грязное тело и я — вместе мы пытаемся спрятать чистое сердце, но, тщетно. Мне не составило бы особого труда гнить на земле вечность, если бы не родители, мечты и ты. Когда я снова и снова смотрю на людей, цепляющихся покоренными вершинами за жизнь, мои мысли очищаются, а сердце тяжелеет, словно от камней. Я поднимаюсь на ноги, смываю с тела всю грязь — и душа рвется ввысь. Но, стоит только коснуться облаков, как на меня низвергаются грозы и молнии, и сжигают крылья. Падая с небес, мое тело разбивается о скалы, а дно притягивает все, что от меня осталось. И так всегда, и так целую вечность. Потому что… потому, что я никому не нужна, и никто не добавляет сил моим упрямству и стойкости. Никто не разгонит тёмные тучи, никто не подаст руки мне — срывающейся со скалы… и ничто не изменится… правила всё возвращают на круги своя, всё, без исключений.

— Ты скучаешь по ней? — выглянула из-за двери моя соседка.

— Она завтра возвращается к нам.

Соседка говорила о человеке, который считал меня лучшим другом, а я была в глубоком сне и не чувствовала никакой взаимности. Только сейчас я должна ответить что-то совершенно определенное. Будь я человеком — так бы и сделала. Но я — не человек:

— Я не умею скучать.

На меня обрушились воспоминания: не так давно еще один человек, который тоже считал меня лучшим другом, вернувшись из длительной поездки, задал тот же вопрос. Его глаза горели и были полны слез (он подхватил в поезде простуду). Я не смогла смотреть в них от стыда, но и изменить себе я тоже не смогла. Мой ответ был таким же.

— А по маме? — подняла брови соседка, изображая непонимание.

— Я и так всегда с ней, — ответила я и затихла.

— А. Тогда понятно.

Соседка замолкла.

Более я ее не замечала.

— «С того момента, как 5 лет назад, моя сестра уехала из дома, я не умею скучать. Я разучилась», — мысленно ответила я моему лучшему другу.

Алиса, в моем сердце нет зла, нет ненависти, жажды мести, но вокруг себя я вижу людей, хоть и глупых, но способных заронить во мне семена всего этого. Ни с одним из них мне не хотелось бы иметь никаких дел. Их глупость так многоопытна, и я не знаю, как их победить. Я не знаю, как их задеть, чтобы дать им почувствовать, что пришло время перемен — пора меняться! С ними я становлюсь не сдержанной, скорее, грубой, чувствуя, что выгляжу ничуть не лучше их.

— Алло?

— Алло.

— Онни! Ну, что?! Тебя отчисляют? — мой голос был неуместно довольным.

— Наверно…

— Меня тоже… — тихо прибавила я.

— Тебя-то за что?! — оживилась теперь она.

— Ты еще спрашиваешь, за что?! За серьезное отношение к учебе, за неистовое желание реализоваться в изучаемой сфере, за огромное уважение к университету… ну, впрочем, за то же, что и тебя.

— Ха-ха! — рассмеялась она. — Вот ненормальная!

— Весь мир переполнен такими! Ну, а мы с тобой, что будем делать? В деревню, коровам хвосты крутить?

— Зачем? Поедем за границу на заработки.

— Нужны мы там… — не оставлял меня сарказм.

— Кто их спросит?

Это был очень очевидный ответ, но меня просто разрывало от смеха (ну почему я сама не додумалась до него?).

— Ха-ха! Действительно!… Алиса? — проговорила я, когда, наконец, прошёл приступ истерики.

— А?

— Да, ничего, — подумав, ответила я.

— Что-то случилось?

— «Сестра, почему мой взгляд ничем не убить? Почему я не умираю? Сестра, почему бы им просто не убить меня одним ударом? Мне интересно, откуда моя сила пришла? Почему дух волчицы вселился в меня? Зачем мы идем? Почему все это происходит с нами? Мне интересно, что я должна в этот мир принести? Я чувствую, что я что-то здесь потеряла, оставила ребенка, вроде тебя, и должна обрести его снова».

Нет, — ответила я.

— Все нормально?

— Да.

— Береги себя, — прощальная фраза под конец разговора, печальные тревожные гудки…

О чем молчим не знаем сами, от того и молчим.

Онни. Я живу отчужденной жизнью. Ночью, когда закрываю глаза, и когда постель — мое любимое место, я вижу прежние места в неопределенные времена. Но я не вижу того же, что видит мой сосед по парте. Никогда: ни днем, ни ночью. Порой я становлюсь совершенно слепой, но я слышу немые мысли и беспокойные чувства ближних и прохожих; я знаю людей, с которыми меня разделяют моря и океаны, но которые не знают меня, однако их души, сбегают от остальной части человечества в мои сны и просят моей помощи.

Внутри меня борьба. Мою память залатали, спрятали под шагами человеческими на Земле, отправили на непонятную мне планету. Я что-то должна этому миру, должна что-то здесь совершить. Я чувствую, что человеческая кожа слишком мала, зачем же я в нее одета? В ней не удаётся спрятать меня. Я просыпаюсь, когда я закрываю глаза и засыпаю, когда постель мое любимое место.

— Ох. Прекрати есть этот мусор! — выбросила я остатки семечек на стол.

Мои глаза следили за черными семенами, ожидая, что они вот-вот сдвинуться с места под воздействием моего взгляда. Может я и выглядела вполне беззаботной и спокойной, откинувшись на спинку лавочки, но в голове я судорожно вела отсчет времени, когда семечка встанет и побежит. Мне не пришлось удивляться, поэтому я и взбесилась:

— Хватит это жрать есть! — я собрала все в кучу вместе с кожурой.

— Пошли, — я протянула руку, чтобы Алиса отдала мне то, что осталось у нее в руке. Но она, как всегда, оставалась непреклонна.

— Сейчас. Доем.

— Пошли!

Она убрала кожуру семечек с губ и гладко выдала:

— Доем.

— Уф!

Я шумно свалилась обратно и силой ударилась о спинку лавочки, досчитала до десяти, что, впрочем, мне никогда не помогало, и, уже была готова испепелить эти 10 цифр!

— Знаешь, что мне мама сегодня сказала?

О, вот чего я ждала. Моя злость стала утихать.

— И что же?

— Когда ты выйдешь замуж, я останусь одна.

— Это еще почему?

— От того, что меня никто не интересует и от того, что мне наплевать на это.

— Мм… — меня это лишь улыбнуло. Родители конечно имеют привычку подкидывать интересные мысли, додуматься до которых можно лишь имея недюжинный опыт и старание.

— Я сегодня сказала своей маме, что не выйду замуж. Вот какое совпадение! Так что ты не останешься одна.

— Та! — небрежно махнула она рукой.

— Мне все равно, что там решит твой будущий муж, — она смотрела на меня совершенно серьёзно и одновременно так просто, словно говорила о чём-то само собой разумеющемся:

— Закроет дверь передо мной — залезу в окно. Знаешь, мне плевать! — ее жестикуляция усилилась, и я заметила оживление в голосе, и даже злость: может это была ревность.

— Я не понимаю этого. Что за муж, который вредит своей жене?! Что значит «запрет на встречу с тобой»? Бред. Ничего не выйдет. Но ты же знаешь, я приму того, кого ты назовешь своей половинкой, мне все равно, кем он явится, ведь даже являясь убийцей, он будет защищать одну тебя. Если все отвернуться от тебя, когда ты попросишь благословения, я приму тебя, помни это. Главное — твои интересы и чувства, главное, что ты с ним счастлива.

— О-го-го! Скажешь тоже! В принципе, могу повторить тебе то же самое. Я согласна с тобой. Вообще, вокруг бытуют странные понятия о браке.

— Да. Я такая, что вообще бы не ставила эти штампы. Такая попытка позариться на мою свободу не самая удачная затея.

— Ха-ха! Какая сейчас разница? Наши половинки где-то скитаются по миру, и, кажется мне, не собираются еще за нами приходить.

— Если таковые имеются. Ну, я говорю о себе.

— Имеются. Я видела их. Я постоянно их вижу.

Под звуки голоса Алисы я собирала каждое ее слово, стараясь не упустить ни одного, но порой, она очень медленно говорит, и моё внимание поневоле рассеивается. Монотонность повествования только действует мне на нервы, ведь она против меня. Алиса знает, я ей говорила: «Сестра, иногда я не слышу, хотя слух у меня отличный». Мои уши просто не слушают, разум и душа улетают далеко, не ставя меня в известность, а это становится ясным лишь, когда они возвращаются, когда заканчиваются слова «собеседника». Как мой почерк превратился в непонятный ужас, когда я стала писать бессмысленные вещи, так и разум стал отключаться, защищаясь, когда я стала слушать вещи, опасные своим бессмыслием. Впрочем, еще есть много предисловий и причин болезни… жаль, но теперь я всё реже могу ее контролировать и поэтому забыла наше последнее лето, проведенное вместе, и это очень огорчает. Теперь я сосуществую с этим своим недостатком и отчаянно борюсь, когда это необходимо.

…………………………………………………………………

Во дворе цвел месяц май. Что бы ни случилось, люди рождались и умирали, ведь время шло. Чем бы ни дышала я, время летело за горизонт, а я не могла угнаться за ним, нет, никак. В мечтах я бежала по светлому полю, Алиса рядом. В этом сне я знала, что с близкими все хорошо: их жизнь протекает под лозунгом «равновесие и счастье». В том сне мы воплотили свои идеи и стремления, стали большими людьми и не пострадали от этого. В этом сне мы… были живы.

Недавно, впервые в жизни, Алиса сказала, что мой вид печален и что она заметила это с первой секунды, как увидела мое лицо. Мне хотелось плакать от услышанного, ведь для меня это было равносильно словам: «В этот раз ты проиграла, дорогая, но будет и другая жизнь». В ответ я горячо накинулась на нее: «Никогда не говори мне такого! Это не так! Что бы ни происходило, не говори! Со мной все отлично!». Алиса рассмеялась. Похоже, у нее та же печаль в груди.

По одну сторону трассы обрыв и море. Не замечала, что место, где я так часто бывала, настолько красиво и волшебно. Находка для творческих людей. И, этот момент, когда я здесь, словно из фильма. Вода такая спокойная и немного пугающая… как и ты. На горизонте видно, как растет цунами, но это лишь оптический обман… как и ты.

Алиса имеет дурную привычку переворачивать в моей жизни всё с ног на голову, особенно, когда я, казалось бы, достигла непоколебимой уверенности. Это так мучает, так все усложняет и толкает вперед, но я все же думаю: «Надо ли мне это? Движение вперед мучениями?», — ведь я имею право быть свободной в ночи. Стоять на обрыве и не бояться тебя, не сомневаться в тебе, любовь моя!

Алиса и ты — два противоположных полюса, но почему именно вы и почему разные полюса? В борьбе, кажущейся, вечной, я не могу найти ответов. Зачем вы оставляете меня между двух огней, если я нужна вам? Мне непонятно…

Лунная дорожка на черной воде напоминает мне о вас двоих, напоминает о жизни, о прекрасном мире, который, сколько не любуйся, мне всё равно не увидеть, тем более не запомнить. Я отвернусь, и пройдет мгновение, и все увиденное станет забвением. Останется лишь страшно желанное счастье и грусть. Мне не излечить свою больную память. Не знаю, что хуже — неведение или знание?

Прошло еще несколько недель. Я получала твои неизменные письма на бумаге и понимала, что мир слишком быстро катится к чертям.

Меня мучили сомнения, и душил мир вокруг — я не знала, что мне сделать, чтобы изменилась картина перед глазами. Осознание этой бездны сбивало с ног. Но зрение не дает мне покоя, лишь от этого я все еще дышу.

Я продолжаю наблюдать за людьми, что загораются и гаснут. Конечно, многое из того, что я делаю — против правил, но всем известно, что никаких правил никогда не было — о них говорят лишь те, кому они выгодны. Мы проживаем с тобой самую обычную жизнь, когда человек сходит с ума лишь от двух вещей — это мечта и любовь.

Сегодня так же продолжается лето. Для меня это самое загадочное время года — никогда не знаешь, что от него ожидать и, кажется, что тебя ждет фантастическое чудо! Но осенью я неизбежно переполнена сожалениями: лето никогда не оправдывает моих ожиданий.

— Глупо, но как легко утонуть в своем же «дерьме». Сны? Они там, а мы здесь. Мне надоело! Хочу жить сейчас, в данный момент!

— Слушай, давай я лучше тебе кое-что прочту, — обрывает меня Алиса по ту сторону мобильной связи. —

«Иди вперёд и будь спокоен,

И твёрдо знай, что ты непобедим!

Пусть говорят: «Один в поле не воин»,

Но с верою в душе ты не один!»

— Автор?

— Мне не он известен.

— Не стыдно не знать?

— И это ты мне говоришь? Ты, знающая лишь десяток авторов по чистой случайности! Неужели?!

— Ладно, ладно!

— И, кстати, я помню, все, что ты говоришь, в отличие от тебя!

— Вылечи в таком случае мой мозг!

— Ага, скорее свой сломаешь. Плюс ко всему, я процитирую тебе твои слова: «Мне все равно, вспомнят ли меня через десятки лет после смерти или нет. Плевать, будут ли знать автора книг и рассказов, которые прочли, даже если они мои. Главное — помнят то, о чем читали, ощущают то, как, познанное ими на листах, помогло. В таком случае любой писатель и поэт будет жить вечно в сердцах людей и в их поступках».

— И к чему это все сейчас?

— Ох, какое ребячество…

Видит Всевышний, мы должны быть сильнее. Не знаю, что мы здесь и зачем, но есть глаза и сердце, а с ними нужно что-то делать, например, баловать и утомлять. Увязнуть в житейских проблемах — не проблема, проблема — остаться человеком, решая их. Меня заставляют смотреть, как в них тонут мои родные, в то время как мне совсем ничего не понять. Думаю, весь ход событий вынуждает человека делать то, чего он, до смерти усталый, до этого критического момента никогда бы и не сделал. Он никогда бы не воровал, никогда не убивал, не продавал бы себя. Но всё это, поверь, окажется последним, что ты сотворишь при жизни. Дальше — мертвая тишина. Не опускайся, будь сильнее. Из любой ситуации есть выход лишь при одном условии — пока ты жив. Живи, чтобы опровергнуть все аксиомы, разрушить все стены, «радовать» врагов. Скажи ты последнее Алисе, думаю, она бы ответила: «Зачем? Просто живи!», — и в этом есть смысл.

«Раньше ты говорила о многом. Рассуждала о совершенно разном. А сейчас ты постоянно твердишь мне „Свет, свет“. Не скажу, что это плохо, но ты просто ударилась в религию!» Это твое письмо мне никак не забыть. Плакать ли мне после него или радоваться: свет для меня — победа это либо поражение, еще более близкое воссоединение с тобою либо отдаление… не знаю.

Люблю, когда спонтанно исполняются давние желания. Как сейчас… Я последовала зову природы. Со мною рядом был верный друг. Этот человек горит в огне, и моя рука горит вместе с ним. Папа был прав, сказав, что какими бы не были те люди, которые сейчас близки мне, они будут со мной всю жизнь. Сейчас я стала это осознавать и мне стыдно, что моя сущность была так черства и цинична.

— Хорошо, если бы получилось с работой, — сказала она. — Я уже представляю, как мы вместе будем ездить на работу.

Мы поднимались в гору всего около 10 минут, но я уже успела усомниться в верности зова природы и, захотелось отмахнуться от мысли «дойти до вершины», словно от назойливой мухи. Меня смешит моя немощность.

— Да, неплохо, — выдохнув, согласилась я.

Подруга поднималась, не зная усталости, болезненно кашляя. Она подхватила простуду на работе и пошла со мною в горы, от того что: «Ты же убьешь меня, если не пойду». Так выражался ее бессмысленный страх передо мной. Иногда мне грустно от того, что я не стою столько, сколько эта девушка на меня ставит. Мне казалось, что-то сейчас с грохотом рухнет на мою голову: сказка из Эмирии, брат из «Космоса» или еще что-то запредельное… ветер был так силен и добродушен, что мне хотелось улететь с ним. Скажу вам, на вершине слишком красиво, чтобы это было реальностью.

Как все обычно делают, оставаясь наедине с другом (хотя и посреди города такое тоже случается), мы стали орать любимые песни и сходить с ума. Это было замечательно! Я вспоминала много событий и поступков из прошлого, когда мы поступали так же безрассудно

Уже упало солнце за горы, и закончился день, но песни в плейлисте — никак нет. В самый неожиданный момент из темноты появились два неуверенных силуэта, но они храбро приближались именно к нам. Мы выключили музыку, я ждала увлекательного представления.

Было жутко любопытно: вокруг не должно было быть ни одной живой души, тем более такой, которая хотела бы наладить с нами контакт. Когда они подошли ближе, то стало ясно, что перед нами две девочки — туристки, которые, похоже, своей же тени боятся.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — ответила я, осматривая их с ног до головы, словно собиралась купить.

— А вы откуда пришли? — спросила одна, а ее руки тем временем робко перебирались с головы на талию.

Вторая, которая в очках, казалось, почти ничего не видела из-за проблем со зрением, от чего была более робкой и молчаливой. Она все не могла оставить в покое свой светлый шелковый шарф на шее, который запутался в белокурых кудрях. Я следила за ее худыми руками, переводя взгляд с одной странницы на другую, ожидая: «когда же появится сама опасность?»

— Мы из параллельной вселенной!

— Мы местные, — добавила моя подруга, испепелив меня взглядом.

— Так местные или нет? — переспросила темненькая.

— Нет, мы из Эмирии! — я не сдамся просто так.

— Откуда?

— Да здешние мы! Из поселка! — снова вмешалась моя любезная подруга. — Не слушайте ее!

— Ага… — протянули они в ответ, выпучив глаза. — Ну, мы пойдем. Пришли проверить, кто тут еще, кроме нас гуляет по горам так поздно

— Ага. Пока, — выдавила я. Как только они отошли на пару метров, поток моей речи не был в силах остановить уже никто.

— Странные какие-то. Ночь на дворе. Мало того, что они в чужой местности не боятся бродить по горам вдвоем в такое время, так еще и подошли к нам сами, чтобы спросить кто мы. Очень интересные дети пошли нынче. А ты чего?! Не могла мне подыграть?! — я треснула ее по плечу. — Эй! Представь, как бы это интересно закончилось! Я бы сказала, что я Туна! Ха-ха! Спросили б, читали ли они «Первую Секунду». Прелесть какая — на ровном месте реклама! Эх, ты!

— Да не собираюсь я поддерживать тебя в этом сумасшествии! И каким образом они должны были ее прочесть, если ты книгу все еще не издала?!

— Что значит, не собираешься?! Я тебе дам! — я набросилась на нее с кулаками. Она сжалась так, будто сейчас будет очень больно, но ведь у меня легкая рука!

— Вот я бы Туной вдруг стала. А ты кем хотела бы быть?

— Я? Я Ален. Во! Точно! Надо было сказать, что я Ален, — сказала она, изображая досаду. — «А прекраснейших медовиков не изволите? Мой папа ненормальный, но он сказал, что мы подружимся»!

— Все не так! Не порть мне малину! Ты просто ужасный читатель!

— Ха-ха! Слушай, оставь мне автограф. На будущее, когда его будет нереально достать. Как самому верному читателю, а? Потом продам его.

— Для тебя будет реально. Будешь вип-место занимать на презентации книги, и мой автограф тебе будет ни к чему.

— Ого. Круто, — удивилась она, будто и вправду поверила в этот бред.

— «И Алиса. Будет слишком близко. За конференц-столом будет не много стульев. Шесть». Эмирия — это сказка наяву. Она существует лишь для тех, кто видит, кто верит. Подними голову, и за облаками создает чудо королева, там же Неистовая пятерка, но там же нет Туны — мои братья потеряли меня…

— Ты сейчас серьезно?

Я увидела испуганные глаза и улыбнулась:

— Какая ты наивная…

Онни, говорят, что мечты обязательно сбываются. Говорят, что есть такое вечное счастье, которое незыблемо. Случится ли так с нами? Случилось ли? Ведь я живу далеко не там, где нахожусь. Я живу далеко отсюда. Возможно, и не в этом мире. Возможно, это так и есть, ведь мир сновидений и мечтаний — он другой, он не обозначен территорией. Поэтому я не знаю, где его искать и как к нему прийти. Я лишь живу там, и иногда ко мне приходят гости.

— Алло.

— Да. Привет, Алиса.

— Как ты?

— Нормально. Когда приезжаешь?

— Двадцать седьмого.

— Двадцать седьмого в городе будешь или выезжаешь?

— В городе буду. А ты что?

— Тоже двадцать седьмого освобождаюсь.

— Тогда вместе поедем домой! — обрадовалась она.

— Да. Вместе.

— Знаешь. Я снова подала заявку в модельное агентство.

— О! И как?

— Не знаю. Наверное, никак. Я не чувствую себя хорошей моделью. Вообще, не считаю себя моделью. Нужно продолжать худеть и, наконец, всерьез заняться спортом. По параметрам я подхожу только ростом.

— Ты худая! — разнервничалась я. Ведь в сотый раз повторяю очевидные вещи:

— И красивая.

— Модель не должна быть красивой. Она должна быть особенной. И не худая я, вовсе. По крайней мере, для модели, нет. И шрам… я должна быть просто невероятно особенной, чтобы на это закрывали глаза.

— Есть и другой вариант. Он, я бы сказала, фундаментальный — это сделать шрам трендом.

— Решила сделать из меня Гарри Потера? — рассмеялась она.

— Нет. Я ничего не решала. Касательно твоей жизни, ты все решаешь сама.

— Да.

Все, о чем ты думаешь, что познаешь, где бываешь — все это, как никогда реально. Во Вселенной не может не существовать того, что ты смог себе вообразить. Мы не способны думать о том, чего нет; все, что прилетает в наши головы — эхо космоса. Однако в нашу жизнь часто вмешивается ложь маленьких существ, недоверие и безверие, а это, как правило, ничем хорошим не заканчивается и больно ранит. Поэтому нам легче опровергнуть, списать под логотипом «бред», «ошибочно», дабы больше не болеть. Но кто знал, что эти логотипы — самая большая иллюзия, которую только можно придумать и обмануть слабость утешением.

Эй, человек, если ты собираешься жить, то знай, что чем больше ты будешь узнавать нового, тем более простым должно быть постигнутое.

Мы с тобой живем в грозу, во времена сложных перемен. Казалось бы, эти времена всегда сопровождали нашу историю, но я слышу отголоски этой истории о том, что 21 век круто изменит жизнь на Земле, а может и во всей Вселенной.

Знания, которые передавались из поколения в поколение тысячелетиями, стараются сегодня впихнуть в мозг каждому новорожденному человеку, не учитывая одну маленькую деталь — эти дети не такие, какими были вы — они уже рождаются умнее вас. Должно быть, это именно то «déjà vu», о котором мне Алиса говорила. Должно быть, эти знания они помнят из других человеческих жизней и теперь, в сегодняшней новой жизни, им не интересно снова это изучать. Они на уровне подсознания помнят то, о чем уже потенциально знают. Сегодня ребенку интересно совсем иное, но пока не каждому, конечно.

То, что известно всем станет не интересным. Не интересным станет то, что можно прочитав, вспомнить. Изменятся ценности и современному человеку, которому смертельно не хватает обыкновенного домашнего тепла, где бы его дом ни был, не будет дорога еда и то, о чем говорят миллионы. Они пойдут туда, где не была ни одна человеческая душа, они полетят за тем новым, что не знал еще никто из людей.

Хотя каждый день на Земле человек делает, по крайней мере, одно открытие, мы обретем что-то совершенно иное, то, что даст название и начало новой эре невиданных грез. И это будет удивительное путешествие. Не знаю, куда оно всех нас приведет, но выбора нет — нам нужно продолжать идти.

— Что бы ты хотела сделать последним в своей жизни? — спросила Алиса.

— То, что делала всегда: глубоко вдохнуть.

Мне интересно, откуда мы такие беремся, что не можем найти подобных себе или даже немного понятных нам. Мне интересно, как мы оказываемся в таком мире, где всё противоречит нашей сути. Можно предположить, что нас нет. Однако мы есть. Тогда откуда мы беремся такие, что умираем на чужбине?

Я абсолютно другая. Думаю, порой я слишком мягка. Боюсь, существует день, в котором мои принципы не дадут мне выжить в этом ужасно людном мире, а ведь я им не изменю. Не замечая, ты переворачиваешь мою жизнь вверх дном, когда просто задаешь очередной вопрос или говоришь «нет». Я сама никогда не ожидаю подобного действия и не подозреваю, что так ведома тобой.

Будучи одиночкой, ты можешь не знать «что» ранит человека глубоко верящего своей второй половинке. Однажды, я, убеждая тебя в истинности веры, потерпела поражение всего от нескольких слов: «Ты уверена, что это именно он? И, кроме того, я никогда его в глаза не видела! Ты прячешь его, не хочешь знакомить со мной? Подожди, он вообще существует?». Будучи запутанной временем до смерти, ты, не осознавая, кинула меня в бездну. Я раньше считала, что не существует ситуаций и слов, которые способны раздавить мою веру в него, но я так грубо ошиблась, я была слишком спокойна и уверена, а, следовательно, уязвима…

Как это случилось, что я потеряла его? Я не знаю. Кто в этом виноват — мне не определить. Я потеряла его из виду… раз и навсегда.

Так случается, что мир рушится, когда, казалось бы, он в твоей власти, в твоих руках; так случается, что этот твой мир рушится прямо в твоих же ладонях, словно это ты его и убиваешь.

Теперь, когда ты говоришь, что я похожа на волчицу, которая оберегает свое потомство, я задумываюсь над очень многими вопросами, о которых лучше бы помалкивать, поэтому… не должны ли наши пути разойтись, Онни?

— Нашей неоспоримой целью становится лишь то, что в недостатке: будь это пустой кошелек, будь это безответная любовь, будь это скучная, без боли, жизнь, и мы обязательно все это настигнем; будем идти, пока, в конце концов, сами себя не погубим. Мы весь этот недостаток восполним с избытком, а потом нам это надоест, наскучит, но окажется, что время прошло, окажется, что неудовлетворенность все равно осталась. А затем… наше сумасшествие выйдет за край. Вскоре от этого, возможно, мы умрем. Либо нас убьют то ли из-за безрассудности ко всем и всему, то ли о того, что нам не захочется больше оставаться в этом мире.

— Кто ты? — спросила я.

— В таком случае, почему ты слушала меня до конца?

— Потому, что я все еще способна слушать, возможно, слышать.

— Почему не ушла?

— Ты ведь мне не дал уйти!

— Проснись. Это твой сон.

И в этот момент меня из него выкинули. Кто был владельцем этого мужского голоса, я не могу вспомнить, но, мне кажется, он мне до боли знаком.

Я ошибалась в одном, Алиса. Оказалось, мы способны обращать внимание и на то, что нам не нужно, не полезно, не интересно.

В итоге, я с легкостью могу просто все это послать к чертям собачьим и решить, что все последние апокалиптические мысли не мои. Решено. Ну, а если подумать, есть ли мне что ответить этому голосу таинственного странника из моего сна?

Я написала очередное письмо на бумаге для сестры:

«Знаешь Алиса, в меня въелась страшная привычка играть фильмы наяву. Это порой меня так бесит. Я могу начать паясничать, делать вид, что замедлилось время, драматизировать на ровном месте и даже бессовестно притвориться больной в самый неподходящий момент — ведь все-таки перед моими глазами проходит настоящая жизнь, а не кинолента. Ты виновата. Ты эгоистка чистой воды. Да и я, кстати, всем эгоистам эгоист! Так и знай! Ты и знаешь, считая, что все, как и ты, не любят показывать боль, обнародовать свои слабые места, ты игнорировала мои пороки и приступы. Но я хотела бы, чтобы ты о них иногда говорила прямо. Но этого не происходило никогда. Дабы не навредить, ты ошиблась в положении вещей и сделала неправильный выбор «лучшего и истинного пути моего выздоровления». Ты всегда, судя по себе, ошибаешься в способах помощи. Я стала играть в кино, выдавливать боль наружу, чтобы ты, наконец, заговорила о ней. Но чем больше ты молчала, тем больше я ненавидела себя.

Я потеряна в мире. Лица мелькают перед глазами, люди и их глаза, их выражение в музыке и одежде, а затем слова, слова, слова.… Ко всему на Земле нужно подходить с умом, ибо не просто так нам дана голова. Ты не узнаешь суть моих слов, пока не научишься лавировать между ними. Наша жизнь слишком скользкая, чтобы подчинятся правилам, а нам придется быть очень гибкими, чтобы достойно прожить подаренную человеческую жизнь. И если это конец — я не боюсь умереть, моя совесть чиста. Я не делаю того, о чем буду жалеть. Да, есть люди, на которых я испробовала свои ошибки, за это каждый раз плачу неприятными сюрпризами в свой адрес. И пусть, я это заслужила. Не знаю, что меня ждет, но я уверена — это будет мой выбор. Каждый из нас — единственная бравая автономия на Земле, пойми правильно. Я не обязана быть тобой, а ты — мной, но мы оба должный твердо знать, что наша свобода заканчивается там, где начинаются чужие носы.

Деньги, боль, любовь… я знаю, как с ними справится — не хранить с запасом.»

Мир, который я знала, рушится прямо у меня на глазах, а точнее я уже вижу руины. Мне страшно. Хватит терпеть эту боль.

Мои мысли крадут мелкие воришки — они не в состоянии познавать этот мир самостоятельно. Хотя мне не известно ничего о себе: не знаю, кто выше, кто ниже меня. Знаешь, я потерялась одна и мне не понять это странное время, может, это и, вправду, конец. Говорят, что людей, которые вот-вот покинут человеческий мир, видно по туманным глазам — они заранее становятся тенью. А я вижу нечто инородное в своих глазах, этот чужой делает из меня страшного зверя: не волка, а оборотня…

…Мне так странно, когда смертный человек берется отчетливо и резко говорить «да» или «нет» в ответ на чьи-то слова, когда он слишком много берёт на себя, утверждая: «Я в это не верю», «Ты не прав», «Так не бывает», «Все это чепуха». Мне так странно, мерзко… эти люди, лишенные ума, считают, что они бессмертны? Считают себя владыками неба? Раз ты так смел — докажи свои слова чудом!

Я закрыла тетрадь, погасила свет и легла. Недолго меня мучили мысли — я стала засыпать, но вдруг моя кровать затряслась. Что это?

Я открыла глаза, меня саму не трясло, значит, это точно была кровать, возможно, землетрясение? Люстра и не шелохнулась, на тумбочке все лежало мертвым грузом и тут меня словно ошпарило кипятком…

Пол стоял на месте, и это походило на фильм ужасов. Упала подушка и вот-вот за ней полетит одеяло.

— Выходи! — заорала она, глядя на двери. Я поняла, что страх потери и страх перед существом за дверью сражались во мне не на жизнь, а на смерть так, что искры летели из глаз в отражении стекла.

Послышался топот, за дверью резко потемнело, и дверь открыла мама:

— Что случилось? — ее испуг был не меньше. Появление мамы показалось мне спасением.

Когда стоишь под ночным небом, создается иллюзия безмолвного спокойствия, но мне кажется, кто-то ждет меня там, кто-то смотрит из родного окна, или я схожу с ума?

Когда стоишь под ночным небом, создается иллюзия счастья.

Когда стоишь под ночным небом, ты веришь, что ты — особенный. Так и есть. Наши возможности безграничны. Говорят, что сегодня можно все.

— Остаться одному означает — свалиться с Марса на Землю. Я ведь не зеленого цвета и не с гигантскими глазами, значит — я нормальная.

— НОРМАЛЬНАЯ? — выпучила глаза она. — Нормальная, говоришь?! Зеленая, не зеленая, но ты одинока, а человек создан для того, чтобы быть с кем-то. Твоя жизнь — сплошное самодостаточное единение — вот это не нормально!

— Ой, идиотка. Ладно, я — пришелец. Что будешь делать?

Она подумала, посмотрела на гору, видимо, вспомнила наше на нее восхождение, засунула руки в карманы и уже с меньшим энтузиазмом заявила:

— Да. Ничего не изменилось.

Я рассмеялась так громко, что ее мама выглянула из окна, чтобы удостовериться, что нас никто не убивает, а это был просто истерических смех, а не крик.

— Нет разницы, — продолжала она в том же духе, — знать, что ты с Марса или не знать — все равно такая же ненормальная, что и раньше, что и сейчас. Но, черт тебя побери! — вдруг заорала она так, что мама снова появилась в прозрачном стекле. — Это слишком интересно, чтобы перестать слушать твои бредни.

— Да, в последнее время я пишу много ненормальных вещей.

— О! — вытянула она лицо. Я предчувствовала гениальное продолжение. — Только не говори, что прошлые работы были адекватными! Ой, не смеши меня!

— А что?

— Нет, ну, посмотрите на нее, — фыркнула она. — Нет! Ты сама-то читала, что там? Реально, вместо тебя все это братья-инопланетяне пишут? Или стой… под чем ты там была? Потому что уносит тебя не по-детски! — я все думала, откуда она всего этого набралась.

— М-да, в неправильном для тебя обществе ты легко будешь принят за того, кто рожден быть ими осужденным. А люди не имеют определения для меня. Возможно, я смогу постигнуть определение для «человека». Хотя слишком в этом сомневаюсь.

— Кто ж тебя знает… — это был откровенный сарказм.

— Да пошла ты.

Стрелы змеиных улыбок прицелились друг в друга.

И я действительно, оказалась самой болтливой в этом мире — я ничего не смогла. Прыгнуть в океан, в котором, знала, что утону, мозгов хватило, а сейчас именно тот момент, когда ты сделал шаг с крыши небоскреба в пустоту и лишь после того как уже полсекунды паришь — ты уже 40 раз пожалел об это своей глупости. Ты оставил все свои мечты, все дорогие чувства позади, в чудесном мире, что гаснет прямо сейчас. Ты оставил все… ради чего и кого старался весь мир — ради тебя, дурака, все происходило, а ты, идиот, оставил бОльшую часть себя так ничего и не поняв.

Вечер. Я знаю, что я дома. Лето. И сердце все болит одиноко. Я знаю, что передо мною сидит хорошо известный мне человек. Добрый, отданный полностью мне, глаза горят, а человек хочет спать, сильное сердце, неуверенный ритм, расслабленная поза на лавочке передо мной и я — один из не многих, кто это видел, вера в мечты и озадаченный взгляд ответом на тогдашние мои сигналы о жизни, но кто этот человек на самом деле? Я лишь помню, что…

— Ты та, которая хотела быть Ален?

— Естественно, я — Ален, — она манерно потянула последнее слово, что заставило засомневаться в ее ответе.

Я вижу, что взгляд слишком свободен и уверен сейчас, его владелец беззаботен лишь на три секунды.

— Почему ты спросила?

— А?

— Почему ты спросила?

— А… просто.

Теперь отвечала не я. Как и не я говорила с мамой, прежде чем оказаться в душе. Я проснулась, когда струя воды, кажись, вот-вот продолбила бы дыру в моей черепушке. О чем я говорю людям? Вопрос в том, кто говорит? Но я знаю, что даже если бы я была в себе, ответы мои не изменились бы и на слог.

Что происходит? Так… так ведь живут все люди, не так ли?

А 19 лет — это много или мало? Это «еще» или «уже»? А вы верите цифрам? Думаю, я не имею права относиться столь критически к этому миру и людям, но какого черта я продолжаю это делать, мне все равно, и надеюсь, подобная глупость не станет причиной моей гибели.

— Ты кто?

Девушка улыбнулась, глядя в пол.

— Что? Как ты?

Я не могла выбрать подобающий ответ, ведь человек передо мной так и не назвался. Я молча наблюдала, как она моет руки и всё пыталась получить подсказку.

— Эй! Что, язык проглотила?

— Кто Вы?

— Что?

— Уф. Не смешно.

— Мама! — позвала я.

— Я тут.

Сзади появилась светлая женщина. Это моя мама, да. Но кто эта девушка? В нашем доме в последнее время много гостей.

— Кто это, мам?

— Это твоя сестра.

Лицо девушки вытянулось, и она уставилась на женщину. Мне показалось это странным.

Вдруг в голове, на белом полотне моего сознания появилось редкое явление, сродни воспоминаниям: «Что, если в один день, я приду к тебе, а ты мне: «Кто ты?», — пронеслись слова по мыслям. Нет, нет, это просто слова, а я не помню, о чем вы.

Не пытайся быть умнее жизни. Мечтой для меня оказалось то, что возникало внезапно в моей душе, когда феноменальные лица появлялись прямо передо мной. Всё исчезало, когда лица уходили прочь. Я не знала, что это. Мне было лишь известно, что я хочу этой планки достичь: каждое слово отточено жизнью, каждый звук врезается в лоб, от незнакомого и теплого того лица идет что-то мудрое и важное, что неустанно тянет меня. А что это? Что это за слова? Что в моей голове иногда — я не знаю, не помню о чем вы.

Не пытайтесь быть умнее жизни. Она сама отшлифует ваши слова, отрегулирует каждый вздох болью, научит зрению и слуху научит, остается лишь быть сильным всегда.

Примечания

1

Этническое обращение к старшей сестре.