Pro-Am: остаться в Танце

Eva Legosta (2024)

В третьей книге героине приходится раскрывать свою сущность и делать непростые выборы, оставаясь честной перед собой и партнером. Горечь поражений и разочарований — больших и малых — способна сломить любую. Где найти силы, чтобы принять бой с Тенью и сохранить волшебство Танца? Трудные решения и большие перемены в жизни — пронизанные музыкой и словами, на пути к Любви и Свету. Все заканчивается и — начинается заново. И в этом — утешение и надежда для сердца, живущего истинным призванием.

ГЛАВА 2. НА ГРАНИ РАЗРЫВА

09.07.2024

Вчера ездила на обследование. Тема здоровья приобрела какой-то совсем специфический оттенок — не только про качественно жить, но и про возможность как можно дольше творить, танцевать. Конечно, нервничала, что врач скажет про мои результаты. По пути домой всплакнула — слишком много напряжения, неопределенности, пришлось сдать еще пару анализов. Да и в отпуск уже пора. Но он только через месяц. Бирюзовый Байкал ждет меня где-то там, на еще не открытой части карты.

Всю обратную дорогу переживала, как мы с Пашей встретимся, что скажем друг другу, как встанем в пару после двух недель перерыва. Судорожно открывала чат в надежде, что он как-то проявится. Вопреки здравому смыслу и желанию проверить, не забыл ли мой партнер про наш Танец, написала первой — было уже слишком много тревоги. Сухо, односложно подтвердил занятие. Насторожилась.

Прихожу на паркет — утро. Никого в большом зале, пусто. Солнце разбросало яркие квадраты на полу. Ветер из открытых окон гоняет комки пыли и тополиного пуха из угла в угол. Все, как в наших с Пашей совместных фантазиях, когда все спортсмены готовились к соревнованиям, а мы мечтали, что в июле паркет будет только наш.

Заранее готовила какие-то приветственные слова. Но все пошло не по плану. У Паши оказался урок с какой-то девицей, в маленьком зале. А я-то надеялась, что первое занятие после отпуска будет наше, мы встретимся, поговорим, начнем восстанавливать контакт — ведь я отвыкаю в разлуке очень быстро.

Начинаю злиться, намеренно не пишу обычное «Привет, я на паркете» — хочу проверить, видит ли мой партнер рамки времени и имеют ли для него значение наши уроки. Разумеется, Паша закончил, зайдя на границы нашего занятия. Вышел из маленького зала с какой-то безликой, ботоксной, с надутыми губами девицей. Сам сияющий, довольный. Никогда он таким счастливым не был в конце наших занятий.

Смотрю, закипая, как продолжает тратить наше время, провожая до ресепшена эту шаблонную силиконовую зину, откопированную бьюти-индустрией с какой-то болванки. Мне едва кивнул, когда увидел. Вот не такой встречи я ожидала после двух недель отчаянного отстаивания нашей пары перед всеми невзгодами и недоброжелателями.

Значит, латина и тридцатипятилетняя резиновая зина — вот он, секрет радости моего партнера. А наш стандарт — это ж пытка, это статика и пахота, никакой игры и эротики.

Сажусь, поникшая, еле сдерживая слезы, у пульта, понимая, что второй наш этап все-таки не закончился. И все тяготы и конфликты, противоречия между нами — вот они, здесь и сейчас, как на ладони.

Паша, переодевшись после латины, наконец-то выходит из тренерской. Вижу, что загорел и поправился после отпуска — кроме Питера, был у мамы неделю, откормила. С лицом ничего не выражающим, спрашивает, как дела. А мне нечем отвечать — все мои ожидания рассыпались сейчас по паркету мелкими бусинками. Он ничего не замечает, начинает увлечено рассказывать:

— Питер — это космос. Его невозможно весь обойти ни-ког-да. А сколько ресторанов — ты была права — там же сплошные соблазны. Мы нашли один — в Петропавловке — я таких рыбных котлеток с икрой вообще нигде не пробовал!

Я пытаюсь уговорить себя включиться, поддержать беседу, поддакивать хоть иногда. Он вообще не чувствует, что у меня слезы обиды и горечи комом стоят в горле.

Несколько раз мимо нас проходит Женя — легкий, резкий, как пантера перед прыжком, в тонусе и внимании к происходящему. Он откровенно смотрит в нашу сторону, посылает мне свою отрепетированную сияющую улыбку — я рефлекторно улыбаюсь в ответ, намеренно киваю, уже не отводя глаз. Наш бессловесный флирт длиной в два месяца не гаснет, и я сейчас пытаюсь использовать его, чтобы хоть как-то включить внимание моего партнера. Паша остается на своей волне, как глухарь на току, все говорит и говорит:

— В Петергоф не успели, но мы обошли кучу набережных, были в Летнем саду, слушали уличных музыкантов. Сплошная культура — повсюду. Спать пришлось с закрытыми шторами — в нашей квартире были специально повешены плотные и темные, иначе вообще невозможно — очень светло.

Я понимаю, что мне больно слушать про Питер, где еще недавно случились такие чудесные мгновенья, отравленные сегодняшним его безразличием и какой-то будничностью. Перевожу разговор:

— А как Казань?

— Ох, ну там мы просто кушали, спали и совсем немного гуляли.

— Ну, а что еще делать у мамы под крылышком. Как она? Хорошо себя чувствует?

— Да, вполне.

— А сколько ей лет?

— Не помню.

— Ох, Паша, ты настолько невнимательный, что даже возраст мамы не помнишь? Может, у нее юбилей, а ты все пропустил?

— Надо будет у старшего брата спросить.

Наконец, мы, проболтав минут двадцать, точнее, я все время только слушала и кивала, беремся за танец. Ппоказываю, чему научилась у Миланы. Паша как-то издалека начинает подкрадываться, чтобы встать со мной в позицию. Я еще больше пугаюсь, потому что и так отвыкла, а его маневры вгоняют меня в ступор, рождая длинную цепочку мыслей, что ему, наверное, трудно и неприятно после горячей латины с резиновой зиной вставать в строгий стандарт и ощущать меня — живую и близкую. Мы словно вернулись на девять месяцев назад в точку моих тягостных сомнений по поводу его отношения к нашим занятиям и моим перспективам в танце. От этих тяжелых мыслей совсем эмоционально закрываюсь, встаю в пару механически. Чувствую, что правое плечо привычно вылезло вперед, шея напряглась, бедра скованы, эмоции выкручены до нуля.

Мы делаем несколько шагов, пробуем вариацию вальса. Я непроизвольно отклеиваюсь уже в первой линии, в спин-повороте, дальше идем не в контакте, на вторую линию даже не заходим. Вспоминаем движения под счет, под музыку — все в максимально открытой позиции, потому что я не готова сближаться — и обида от какой-то скомканной встречи потряхивает так, что теряю баланс, и тело отстраняется, снова выстраивает дистанцию. Паша меня привычно поправляет — плечо, голова, локти. Мы почти час тратим на медленный вальс. После — наспех пытаемся прогнать остальные танцы, чтобы хотя бы вспомнить шаги и как-то попасть в позицию.

На танго задерживаемся — начинаем менять вариацию, намереваясь сделать ее более динамичной. Я хожу за Пашей по залу, он что-то смотрит в специальной он-лайн книге, где прописаны правильные последовательности фигур. Думаю, что вот сейчас тратится время моих занятий, а потом эту правильную вариацию в готовом виде получат другие девицы. Это так горько и несправедливо, что меня накрывает. Я просто проваливаюсь эмоционально в поток обиды. А мой партнер не замечает ничего, что со мной происходит.

Прогоняем в сыром виде новую сборку первой линии танго, делаем поклон, и он идет на ресепшен — забрать следующую ученицу. Это моя бывшая студентка, Ирина — ее совсем недавно захватила магия бальных танцев. Говорю с ней о чем-то пустяковом. Она хвалит наше видео с Бала белых ночей:

— Какой динамичный квикстеп, какое танго! А зал — просто чудо!

— Ирина, я просто выгуляла красивое платьишко, ибо танец — это, кажется, не про меня.

Говорю это в присутствии Паши, чтобы он услышал, что я теряю веру в наш Танец. Не прощаюсь с ним, иду в раздевалку в каком-то тихом ужасе от происходящего. В голове — бесконечные горькие тексты, в душе — смута и нежелание больше здесь появляться.

Диалог, которого не было

Мысленно стою на Дворцовом мосту, ветер с залива дует в лицо, воздух соленый и промозглый.

— Паша, ты стал очень самоуверен.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты подвергаешь меня проверке на выживаемость. И я, кажется, ее не прохожу.

— Что конкретно?

— Я думаю, что ты устал от нашего контакта, и избегаешь его — непроизвольно. Все задержки занятий, переодевания во время урока — они для меня об этом. Я предлагаю договориться, что мы едем в Питер и Казань — там уже все спланировано, оплачено. А потом берем паузу, пока ты, действительно, не соскучишься по нашему Танцу.

— Не понимаю, что на тебя нашло.

— Просто ты ведешь себя так, словно не было этих двух недель на расстоянии. А они были. И я каждый день проходила проверку на приверженность нашей паре, выбирала тебя, а не какие-то другие, вполне доступные, варианты.

— Ты жалеешь, что, пока меня не было, не попробовалась с Женей, как предлагала Анна?

— Это глупый и оскорбительный вопрос. Словно ты совсем не знаешь меня, и проецируешь этот ваш напаркетный промискуитет на человека, который принципиально против и не поддерживает такой подход к взаимодействию в паре.

— Тогда в чем дело?

— Посмотри на километры сообщений от Анны у меня в чате — это невероятный поток обесценивания тебя, который мне пришлось выдержать. И сегодня я шла, надеясь, что ты как-то отметишь эти мои попытки сохранить нас, наш Танец от таких жестких посягательств. А ты — безразличен и самоуверен.

— В чем я самоуверен?

— В том, что я стабильна и выбрала тебя как партнера.

— А ты не выбрала?

— Я жалею, что так отчетливо дала тебе это знать — ты совсем не ценишь мое решение. На моих глазах и с моим участием меняешь партнерш так, словно пересаживаешься с маршрутки на метро и далее — на троллейбус.

— В смысле?!

— Я сегодня ничуть не почувствовала, что ты рад встрече, что готов продолжать развивать наш Танец. Ты просто присутствуешь на занятии, заполняешь время чем-то полезным для себя. А я — лишь молчаливый свидетель. Ты перестал в нас верить, я это еще до Питера почувствовала. Но самое болезненное, что ты считаешь меня бездарной — просто не говоришь, чтобы я продолжала заниматься, наивная.

— Это не так.

— Паша, ты имеешь полное право танцевать с теми партнершами, которые тебе нравятся, ближе по возрасту, не мучают тебя стандартом. Просто не трать мое время напрасно, во имя всего хорошего, что все-таки было в нашем Танце.

10.07.2024

Вторые сутки я живу с этой болью. С этой занозой в сердце — что Паша, на самом деле, не хочет танцевать стандарт. С особой жестокостью прокручиваю перед глазами вчерашнюю сцену, когда он, довольный и радостный, выходит после латины с новой силиконовой девицей из маленького зала. Повторяю себе, что ему не интересен наш танец, потому что в латине больше игры, эмоций. Горько размышляю, что есть границы близости, которые человек может выдерживать, и ему, отыгрывающему на паркете свой мачизм, интереснее новые тушки тела, нежели вся эта развивающаяся история с эмоциональным погружением друг в друга, развитием танца. Что ему нравится ощущать свою значимость, давая неопытной партнерше первые шаги, а когда у нее появляется опыт и возникает статус в Pro-Am сообществе — малыша начинает рвать на куски от ревности к успеху партнерши.

Мне страшно подумать, насколько я нахожусь, как и многие Am, действительно, желающие развиваться в Танце, в уязвимом положении — партнер способен передумать, ему может запретить его девушка, наболтать гадости другие тренеры или клиентки — просто из зависти и мелкого сучизма. И вспоминаю разговоры пар в запаркетье — о конкуренции между собой. Вот не такого расклада я себе хотела..

Чтобы уже как-то удержать процесс в рамках и не психануть окончательно, прошу Пашу встретиться завтра пораньше, перед занятием, поговорить. Он отвечает коротко «ок» и это убивает меня окончательно — еще месяц назад он обязательно уточнил бы тему разговора. А сейчас — ему безразлично. Потому что я не важна и все мои усилия по отстаиванию, сохранению и выстраиванию наших отношений воспринимаются как должное. Потому что он навязывает ситуацию, что мне это нужно больше, чем ему. Какие мелочные и очевидные манипуляции! Видимо, у нас все еще идет второй этап развития отношений, вдобавок у меня начался второй сезон занятий — этот судорожный второй год, когда обязательно происходит жуткая жуть и всяческая ересь в моей жизни..

Руки опускаются. Я не знаю, что делать. Уточняю в сообщении, что у меня будет к нему вопрос, размышления и объявление в формате «сюрприз». Опять сухо окает. Спасибо, что не смайлом ответил. Какие высокие отношения между нами, как оказалось!

Странно и глупо писать Алине с просьбой о помощи — внешне ведь ничего ужасного не случилось. Просто мой наставник вернулся и собирает в кучу остатки своего танцевального гарема — вон, во всех чатах висит онлайн. Я прожила эти две недели в иллюзии, что у нас — особые отношения, и я боролась за них. А получила — самоуверенность и безразличие. Обычная такая мальчиковая позиция по отношению к стабильной, надежной партнерше.

Хочется где-нибудь залечь, обнять подушку и рыдать так, чтобы глаза опухли и вместе со слезами вытекла из сердца боль — осталась бы только пустота.

Диалог, которого не было

Мы стоим посреди Северного полюса, холодный ветер бросает колючие льдинки мне в лицо — чтобы не было заметно, что я плачу от горечи.

— Паша, ты ведь даже не почувствовал, как мне было мучительно больно вчера на занятии.

— Мне казалось, что все нормально. Впрочем, ты бы могла сказать, ты же всегда все говоришь.

— Что сказать? Что меня ужасает видеть, как ты предаешь наш Танец?!

— Как предаю?! Мы двигаемся намеченным курсом. Все по плану, зачем ты так реагируешь?

— Потому что мне важно быть уверенной, что ты хочешь идти к нашим целям, а не выполняешь какую-то обязанность, потому что «это просто работа», или Алина будет недовольна или что-то еще. И меня просто поражает твоя уверенность в том, что ты все всегда видишь правильно, а сам даже не замечаешь, что происходит со мной. Словно у меня, по умолчанию, все должно быть в порядке, я обязательно всем довольна, потому что «мы двигаемся намеченным курсом».

11.07.2024

Приезжаю пораньше, как и договаривались. У дверей толпится народ — кто-то вчера ушел, закрыл клуб и унес ключ. Несколько девиц — старше и младше меня, двое мало знакомых мне наставников — ждем, когда принесут запасной. Сидим на деревянной лавочке, болтаем с Никитой — педагогом по латине — про отпуск, занятия. Он спрашивает про Пашу — отвечаю, что они с Мариной только вернулись из Питера.

По лестнице поднимается Женя в окружении нескольких человек, пафосно сообщает, что взял ключ у Алексея, совладельца клуба, живущего неподалеку, и сейчас всем подарит радость утренних занятий. Смотрит на меня в упор своими пронзительными черными глазами. Ох, уж эти брюнеты со славянской внешностью! Отвал башки, огонь моих чресел. Я теряюсь, как подросток, отвожу взгляд, чтобы хоть как-то скрыть, насколько он мне интересен. Открывает клуб, я вместе со всеми страждущими иду в раздевалку, пытаясь сбросить это наваждение. У нас с Пашей пара разваливается, а я предаюсь нереализованным пубертатным фантазиям.

Не собираюсь переодеваться в танцевальное — не хочу оказаться в роли ученицы в этом разговоре. И вообще, пусть Паша меня еще в какой-то одежде увидит, не только в тренировочной. Сейчас на мне свободное льняное платье, бесцветное, постоянно сползает с плеч и открывает лямочки нижнего белья винно-красного цвета. Из прорезей босоножек бодро выглядывает свежий педикюр — изумрудный и розовый. Как говорится, раз пришла прощаться — пусть смотрит и жалеет о том, что теряет.

Какая-то новенькая девушка в раздевалке робко спрашивает, как часто я занимаюсь. Видимо, моя болтовня с Никитой произвела впечатление, что я давно посещаю клуб. Отвечаю, что три раза в неделю, больше стопы и колени не выдерживают. Спрашиваю, у какого тренера ее урок — она не знает. Говорю, что или у Жени, или у Никиты, и они оба прекрасные педагоги. Пафосно добавляю, что мой Паша прекраснее всех. Что это за качели внутри? Кажется, сама не понимаю, к чему стремлюсь, чего пытаюсь добиться.

Выхожу в коридор. Никита уже переоделся. Выясняю, что новенькая девушка пришла к нему. Выразительным шепотом говорю ему на ухо, что та страшно волнуется. Он кивает, делает жест, что все ок, забирает ее на занятие.

Паша, с помятым лицом и буднично одетый, как обычно, а-ля уралмашевская гопота, пробегает мимо ресепшена к дверям в тренерскую, едва замечает меня на диванчике. На пороге останавливается, что-то вслух комментирует про то, что я не переоделась. Видимо, остались воспоминания с прошлого раза, когда я вот так же уходила, раненная навылет его безразличным отношением после большой ссоры в январе, и только Алина нас смогла помирить. Сегодня ее нет.

Подходит, садится на максимальном расстоянии. Я осторожно спрашиваю, как ему прошлое занятие. Отвечает, что мы вместе вспоминали наш танец. Что-то быстро говорит про моменты в вариации вальса. Потом спохватывается и уточняет, что у меня, наверное, другое мнение о занятии. Я киваю. Говорю, что мне эмоционально очень досталось за последние две недели. Открываю чат с Анной. Подаю ему телефон — пусть посмотрит, сколько атак я выдержала, может, хоть немного прочувствует, чего мне стоило отстаивать нашу пару и не поддаться напаркетному промискуитету. Он читает, комментирует вслух, в чем-то выгораживая себя по поводу эмоциональности и профессионализма — основных претензий Анны. А я смотрю на него в профиль и осознаю, насколько он отстранен прямо сейчас. Мы говорим минут десять об их отношениях, Паша перемежает это с попытками возвысить себя, продемонстрировать, насколько он популярен у партнерш Am. Это важно для его самооценки — мужской и профессиональной, я понимаю. Но ничего по сути обсуждения для себя или про нас как про пару я не слышу. Начинаю тихо закипать внутри. Это самолюбование и попытка продать мне себя — зачем? Разве мы в такой тональности общались эти две недели? Может, стоит что-то уже про нас, наш танцевальный союз, который на грани разрыва, а не про себя, любимого?

Внезапно к нам подходит Женя, уже в тренировочном, как всегда, изящный и легкий, эмоционально заряженный, в отличие от этого чуда напротив меня в безразмерном худи и намеренной невключенности. Смотрит на меня в упор своими пронзительными черными глазищами. Потом, манерно тряхнув смоляными кудрями, ообращается к моему наставнику:

— Паша, когда у тебя урок?

— Женя, у нас он идет прямо сейчас.

Слова мои звучат резко и странновато. Но других интонаций у меня нет — пылает наш Хогвардс и дементоры в развевающихся черных одеждах кружат над опустевшими башнями. Женя спешно уходит.

Я говорю Паше, что эмоционально выдохлась за прошлый месяц. Что наши занятия превратились в физкультуру и смысл потерялся — Танец из них ушел, остались только бесконечные усилия. Он начинает объяснять, что танцевать базовые шаги — необходимость. Приводит примеры уроков с именитыми педагогами, где они разбирали только отдельные элементы все занятие. Говорит, чтобы я записала в свою вторую книгу жирным капсом, что выучить раз и навсегда танец невозможно.

Диалог, которого не было

Играет Лунная соната в Музее Канта в Калининграде. Позолота стен и трубы величайшего органа создают контуры пространства.

— Паша, кажется, тебя злит, что я пишу о Танце. И что ты, точнее, твой персонаж, там присутствует. Говорит твои фразы, двигается в твоей манере, реагирует твоими эмоциями.

— Это странно, но я привыкаю.

— Паша, я бы и рада не писать, но это сильнее меня. Никто за двадцать с лишним лет движения Pro-Am не создал книгу. Миллионы постов, терабайты видео, тысячи турниров — и — ни одного большого текста. А ведь только рукописи не горят. Это — мой скромный вклад в Танец. Словами. Мне это выпало не за особые заслуги. Я понимаю сейчас, что танцую плохо, гораздо хуже, чем пишу. Но, пойми, текст идет через меня, потому что я могу называть вещи своими именами. И остается одно — ловить буковки и складывать их в строчки. Может, поэтому меня и не пускали в Танец столько лет, чтобы я сначала думать и писать научилась?

Тем временем Паша подчеркивает необходимость терпения для наших занятий. Я отвечаю, что это — мое второе имя. Мысленно добавляю, что сколько вытерпела и до него и от него — можно уже нимб выдавать.

Итак, попытка рассказать про свое состояние провалилась, поэтому переключаю тему. Мне нужно стереть эту ужасную картинку, когда он, сияющий, выходит с ботоксной латинисткой из маленького зала.

— Паша, мне важно знать, что ты предпочитаешь — стандарт или латину?

— Я люблю стандарт больше латины. У меня по нему и класс выше. Мне он интереснее и в плане своего развития. И вообще, латины в нашем сегменте много, ты же сама видишь, сколько пар танцуют стандарт на турнирах и как латинистов выпускают в два захода.

С этим не поспоришь. Если бы он говорил это как-то теплее, я бы, может, уже и успокоилась. Но он напряжен, дистанцирован. Я не понимаю, что происходит в эмоциональном плане, потому что его стресс передается мне автоматически, воздушно-капельным путем — как на паркете, так и вне его.

Он спрашивает, что же произошло у нас с Миланой. Я мгновенно проваливаюсь в тяжелые эмоции, непроизвольно начинают течь слезы. Вытираю их руками — дежурные платочки остались в раздевалке в рюкзаке, а Паша не догадывается предложить мне хотя бы салфетки из туалета.

Рассказываю, как проходили занятия, добавляя, что в воздухе витали негативные оценки меня и нашего танца. Это было так ощутимо, что мне стыдно за себя до сих пор — насколько я была слепа и верила, что мы хорошо танцуем. Паша пытается объяснить мне, что у Миланы огромный опыт, поэтому она такая требовательная. Говорит, что сам порой забывает вариацию при всем своем многолетнем танцевании. В общем, успокаивает в своем стиле — через кучу примеров, которые несопоставимы с моей ситуацией.

Народ начинает активно ходить возле нас — в раздевалку, к кулеру. Я спешно вытираю слезы прямо руками, обрываю свои стенания, понимая, что они остались безадресными — мой единственный партнер ничего не воспринял и не услышал. Мы существуем сейчас в каких-то разных измерениях. Он — после отпуска, заряженный, нацеленный восстановить свой Am-гарем, я — выдохлась после жесткого учебного года, насыщенного танцевального сезона, в ожидании необходимого отдыха.

Мы говорим почти час. Я смотрю на Пашу, понимая, что он уязвлен Анной в самую сердцевину своей самооценки и явно опасается какой-то подобной истории со мной. При этом не вижу, чтобы он дорожил нами. Скорее, не хочет терять, чтобы не было стыдно перед другими тренерами. Я подавляю желание объявить, что нам стоит расстаться после Казани. Наоборот, говорю, что есть у него своя магия в плане набора людей.

— Я вижу, что ты умеешь привлечь Am, но, пойми, это только первый шаг. Важно еще и удерживать народ на своей орбите. А это требует иного подхода и внимания к состоянию партнерши.

— Возможно, магия какая-то есть. Было как-то групповое занятие и почти все девушки выбрали меня в качестве партнера, хотя с ними на этом уроке пробовались и более опытные педагоги.

Если это была самореклама и пиар, то очень черные. Поставить меня в ситуацию конкуренции, пусть и мысленной, с девицами из прошлого — крайне неосмотрительно. Я понимаю, что он всеми правдами и неправдами спасает свой имидж в собственных глазах. Ничего про нас и наше развитие я сегодня, очевидно, не услышу.

Безо всякой надежды, затеваю еще одну, крайне важную для меня тему — говорю, что большим потрясением за эти две недели была история про Колю и Лану, их разрыв на два года и непростое воссоединение. Паша оживляется, спрашивает, что же случилось. Ох уж этот напаркетный бес сплетен и интриг! Вечно сидит у каждого на левом плече..

Рассказываю обрывками, подводя к вопросу о том, что чувствую себя очень нестабильно из-за того, что наставник может отказаться — по своему капризу, из-за девушки, из-за клеветы других Am или тренеров. Паша горячо уверяет меня, что на его мнение никто и ничто не может повлиять. Конечно, внешне я соглашаюсь, внутри понимая, насколько мой партнер заблуждается.

Словно бы это почувствовав, он, в своей манере рассуждений, делится историей про другую Am, которая мучала его, закатывала истерики, в целом вела себя на уровне потребительского терроризма. И как стойко он выносил ее заскоки — чтобы научиться работать и с такими случаями.

Вместо того, чтобы четко пообещать, что мы продолжаем танцевать вместе — описания и иллюстрации, какой он чудесный, терпеливый, готовый к экспериментам. Штошш, принято.

Чтобы вернуть его в контекст наших процессов, делаю внезапный даже для себя ход — извиняюсь за Хаят. Говорю, что была совсем дезориентирована их организацией турнира, что не выношу хаос и это меня разматывает.

— Это не страшно, ведь мы стабильная пара, поэтому случается всякое. Нужно учиться терпеть и прощать. Главное, что у нас есть цель, и мы к ней идем.

— Паша, я, как никто, умею терпеть и прощать ради Танца.

— Вообще, мы с тобой выходим на турниры чаще, чем я с Мариной. И это — важный опыт.

Опять какое-то неуместное сравнение. Ни в чем мы не совпадаем — ни в мышлении — я про нас и Танец, а он — про свои комплексы. Ни в статусе: мысленно ставлю нас рядом — охх, бледная Марина в смешных велосипедках и футболке плюс сайз, отстранено уткнувшаяся в телефон, гораздо больше сочетается в паре с этим мальчиком, чем я — загорелая, в летящем платье, искренне сияющая любовью к Танцу. Где же мой настоящий партнер, способный вместить и вынести чувственность и силу?

Понимаю, что ничего не прояснилось, кроме того, что он намерен продолжать — совершенно по своим, очень прагматичным и эгоистичным мотивам. Перетягиваю жгутом эту свежую рану непереносимой рассинхронизации наших процессов. Говорю, что нам бы еще успеть сегодня потанцевать. Идем переодеваться.

На паркете делаем поклон, начинаем разминаться и отрабатывать базовые шаги вальса. Разбираемся с работой стоп, перекатами веса — я все еще не уверена, когда каблуки, когда подушки в разных шагах. Уже не нападаю на себя за это. От пережитых за утро эмоций меня пошатывает. Паша осторожно придерживает меня за спину, за плечо, чтобы не дать упасть. Я быстро оказываюсь в привычном и приятном трансе от нашей совместной деятельности. Все-таки на телесном уровне мы общаемся гораздо лучше, чем на вербальном. Больших смыслов в таком контакте не рождается, но значение того, что происходит здесь-и-сейчас — ощутимо, в отличие от часовой беседы, где я постоянно натыкалась на абсолютно разное восприятие и понимание происходящего.

Народу на паркете прибывает. Начинают бегать толпы девиц из группы Леди Денс. Какая-то жирная бесцветная нахалка подходит к нам, обнимает Пашу прямо в момент, когда мы обсуждаем нашу вариацию, целует его в щеку. Я совершаю последний духовный подвиг сегодняшнего утра — не убиваю ее прямо на месте. Врываться в чужой урок — это такое скотское поведение, что у меня пропадает дар речи. Паша, разумеется, ничего не заметил.

Боженька, можно мне уже хватит испытаний — я ведь всего лишь слабая женщина? Но еще капля, и мне хватит филологического сарказма, чтобы сообщить этой истеричке, что ее ждут в Б@яди Денс, пусть поспешит.

Быстро откладываю этот эпизод на полочку «Взрывоопасно. Разминировать только с опытным специалистом», продолжаю занятие.

Ищем в танго фигуры для новой вариации. Паша ходит по паркету, считает восьмерки, я привычно перемещаюсь за ним. Это у нас такой процесс — он творит, я создаю ему пространство. Из-за хамской наглости бесцветной прошмондовки я на взводе, так что наше со-творчество сегодня нестабильно. Паша буксует, сбивается, я стойко пытаюсь все вернуть в нормальное русло, вычерпывая запасы магии из личных хранилищ. Наконец, первую линию мы выстраиваем и записываем на видео.

Заканчиваем. Делаю поклон. Без каких-то эмоций прощаемся. Уже абсолютно холодным умом отмечаю — что меня, в отличие от силиконовых зин, танцующих латину, Паша не провожает и счастливо от стандарта не улыбается.

Переодеваюсь. На каком-то диком упрямстве иду в магазинчик поблизости покупать ткань на красное платье. Несколько дней смотрела в разных местах шифон — цвет у базовой модели в этот раз особенный, трудно подобрать дополнения. Записала миллионы видео для швеи, сравнивая ткани по оттенкам, блесткам, легкости, плотности. Наконец, вчера мы определились.

Покупаю шифон на юбку и перчатки, бифлекс на купальник. В этот раз решили шить все по-взрослому, прикреплять элементы платья к основе.

Еду домой. Эмоции после занятия не остывают. Начинаю итожить их в сообщениях, понимая, что голова у Паши так работает — пока ее кто-то нагружает, он об этом человеке думает, и фокус внимания меньше теряет. Просто нужно учесть.

— Паша, если подвести итоги сегодняшнего разговора, то они у меня звучат так: во-первых, мне очень важно, чтобы ты в нас верил. Когда ты перестаешь это делать — у меня руки опускаются и смысл пропадает. Может, Милана потому и не работает с Аm, что сама эту идею не принимает. С детьми у нее ведь получается..

— Я тебя понял! Про Милану полностью согласен, она сама неоднократно говорила, что не очень в это все верит.

— Во-вторых, есть у тебя магия, безусловно — начать с кем-то Танец, запустить процесс. Что ж, принимай вызов — научиться его продолжать. Выдерживать и изучать то, что происходит дальше в Pro-Am паре. Я понимаю, что здесь нам придется разбираться вместе. И лучше сразу. Поэтому прошу тебя отвечать на мои прямые вопросы. Иначе — я эмоционально загоняюсь. И додумываю всякие ужасы. Например, я на прошлом занятии решила, что тебе не нравится стандарт — ты такой счастливый вышел с латины.

— Все, что я сегодня тебе говорил, про мое мнение о стандарте и относительно латины — все является фактом, и от этих слов я не отказываюсь! Стандарт мне реально намного ближе, как душевно, так и в теле он мой!

— Я это принимаю на 100%. Вопрос был в другом — открыто обсуждать, что не так. И чтобы ты тоже говорил мне, что для тебя непонятно или неприемлемо. Потому что иначе я все додумываю — в самом ужасном направлении, конечно же. Другие Аm, может, и не готовы, но я прекрасно понимаю, что без взаимного прояснения — далеко не уйти.

Понимаешь, твой внутренний диалог я слышу так же отчетливо, как и негативные, пусть и невысказанные, оценки Миланы. Я стараюсь оставаться в рамках того, что мы проговариваем вслух. И пытаюсь прямыми вопросами прояснять то, что с тобой происходит. Поэтому прошу пожалеть мой ресурс чувствительности, и открыто говорить о проблемах. Поверь, ты не сможешь сказать мне чего-то такого, что я о себе не знаю. И да, есть риск попадать друг другу в болевые точки — но тогда появляется шанс их проработать и закрыть — так, чтобы другие уже точно через них не смогли бы сманипулировать нашей парой. А как показывает наш опыт, часто проблема выеденного яйца не стоит — надо просто поменять элемент поведения.

— Понимаю! Постараюсь быть откровеннее!

— В-третьих, когда мы заняты процессом, бесит, как все пытаются влезть. Я очень разозлилась, когда сегодня какая-то девица полезла к тебе с поцелуями, хотя у нас идет урок. Это неэтично — отвлекать человека, врываться в чужое занятие. Прошу тебя это регулировать.

— Конечно, ок.

Я осознаю, что он не сможет с третьим пунктом справиться сам. Пишу Алине.

— Алина, привет! У меня к тебе серьезная просьба — провести воспитательную работу с девицами из Леди Денс — объяснить им, что отвлекать тренера во время персонального урока с другой Аm — недопустимо. Уже который раз ситуация — мы с Пашей занимаемся, они идут потоком и каждая норовит обняться, почмокаться. Я понимаю, что Паша им ничего сказать не может, они клиентки. Поэтому прошу тебя, иначе мне придется популярно им объяснять, что это — мое оплаченное время занятия. Мне откровенно неприятно на это смотреть во время нашего урока, а потом мы с Пашей еще и вспоминаем, что делали.

— Добрый день, Катя! Обязательно поговорим.

Боженька, можно мне уже снять доспехи и вытереть меч о траву?

В голове крутится «Анестезия» Мельницы:

И лунами багровыми сквозь лед кровоточат

Отрубленные головы в мешке у палача.

К востоку рвутся вороны средь облачных зыбей,

Но солнце — князь с короною, терновою, сверхновою —

Спешит в другую сторону, к тебе, к тебе, к тебе!

К вечеру МЧС обещают сильнейшие ливни. А мне ехать на другой конец города к швее на примерку красного платья и черное забирать. Видимо, борьба не заканчивается.

Паша сегодня несколько раз в качестве воодушевляющей фразы повторил: «У самурая только путь». Намек на то, что он прочитал первую книгу? Я там признавалась несколько раз, что опираюсь на этот образ — в самых крайних случаях своей танцевальной жизни.

Диалог, которого не было

Голые скалы с сияющими снежными вершинами. Мы оба в тренировочном, ледяной ветер и палящее солнце пронзают каждую клеточку тела.

— Паша, сегодня мне так много хотелось тебе рассказать, поделиться, найти отражение и отклик. Очень жаль, что ничего не получилось.

— У нас впереди еще много времени.

— У тебя. Мое неумолимо истекает.

— Не преувеличивай. Сейчас войдем в график, будем регулярно тренироваться, общаться.

— Это очень непросто — быть рядом, близко и ощущать столько различий с партнером — и по смыслу, и по темпу. Мы как будто в разных реальностях существуем, хотя и идем в одном направлении.

— Главное, что мы разговариваем.

— Мне очень хотелось поддержать тебя — так, чтобы ты всей своей сутью понял и принял, насколько ты талантливый педагог в Танце. Ради этого я готова была сказать, что ты меня создал. Из умирающей старой тетки, как из куска мрамора, под твоими деятельными руками и благодаря искренней убежденности, граничащей с безрассудством — миру явилась другая я — оставленная в прошлом веке, живая, танцующая, яркая. Я бы хотела сказать тебе это открыто. Но ты не в меру загордишься. Поэтому — тсс..

Конец ознакомительного фрагмента.