Роковое клеймо

Delia Ree

Не разводите руками, не веря, что можно перевернуть жизнь одним несчастным случаем в детстве. С героиней книг это произошло, когда она обварилась кипятком. Шрамы на лице определили ей один путь – быть выбранной тому, кому она была удобна, чтобы нести крест одинокого существования с ненавистным человеком, чтобы увидеть яркий всполох забрезжившей любви и поплатиться за нее до конца своих дней, так и не увидев, как плод этой любви – сын, пережив годы сиротства и страдания, обрел настоящее счастье.

Глава 3

Дневная погода к вечеру резко сменилась на моросящий, едва заметный дождь. В воздухе было влажно и на светлеющем пятне от фонаря виднелись те не зримые глазу, скорей не капли, а пылинки, небесной влаги. Темнота сгустилась особенно по закоулкам, вдоль домов и среди еще зеленых кустов акаций, аккуратно подстриженных в один ряд вдоль паркового ограждения. Было легко дышать, после дневного загазованного воздуха особенно на центральных улицах города. Марат шел медленно, подняв воротник куртки и сложив руки в карманы. Ему не хотелось идти домой. Туда, где его ожидал горячий душ, пюре быстрого приготовления, из микроволновой печи пока он будет мыться, и чай в пузатом блестящем чайнике, который протяжно и жалобно оповестит о своем закипании тонким свистом. Хотелось воздуха. Будто жара испепеляла изнутри. Будто что-то жгло его, а ран и ожогов не было видно, но больно было, так как будто его выжгло до самой кости. А больше всего хотелось идти и не о чем не думать, только так все равно не получалось. Что-то внутри давило и рвало на части. Что-то въевшееся, скребло на дне сердца. Да, нет! Это осенняя хандра! Работа, идущая наперекос и не укладывающаяся в сроки!

Марат перешел на другую сторону улицы и медленно побрел дальше. Что за чушь! Хандра, работа?! На работе он все уладит, пару дней и они закончат объект. Хандра, что за бабские мысли?! Марат мотнул головой.

Знал, конечно, знал, что что-то произошло. Что-то вдруг всколыхнуло его обыденность. Что-то ворвалось внезапно в его мысли и жизнь, и теперь крепко сидит там, в душе.

И причина тому нелепая весточка, «письмецо в конверте» или послание из прошлого, правда, которой под таким сомнением, что местами ее можно сравнить с какой-нибудь мыльной оперой по телевизору, уже на сто пятьдесят второй серии.

И что, все это вдруг станет нарушать им устроенный собственный мир?! Нет уж! Все прошло в тот момент, когда его передали в дом малютки! И чтобы там ни было с этой дамой-мамой, он не причем! Настолько не причем, что будет жить дальше, как и жил!

Марат закурил сигарету, выпуская смачный клубок дыма в темный воздух улицы. Огляделся по сторонам, словно боясь, что его застигнут за неким ужасным преступлением, залез в карман брюк и одним движением, комкая на ходу бумагу, кинул ее ровно в урну, позволяя черной и грязной по краям ёмкости, проглотить единственную возможность узнать о себе, о том, что же заставило все таки мать отказаться от сына. Бумага глухо ударилась о железную стену урны и затихла внезапно на самом дне среди кучи другого ссора и хлама. Он зашагал вперед, так же засунув руки в карманы и зажимая сигарету в зубах, избавившись от мучавшего совесть вопроса, кто он…

Мимо неслись машины. Он любил железные игрушки для больших мальчиков. Хотя у самого была ауди восьмидесятой модели. Немного потрепанная, но еще на ходу, ухоженная, как стареющая, но все же дорогая подруга жизни. Хорошо, что ее он оставил на стоянке, сейчас нет никакого сосредоточия для управления транспортом. Он шел, чуть сгорбившись, паровозя на ходу красный мальборо. Дым вылетал протяжно длинно, как будто из трубы локомотива, цепляясь за ворот влажной куртки и безнадежно тая в темноте вечерней улицы. Марат не обращал внимания на прохожих. В темное время суток, освещенные тусклым уличным светом, они походили на мелькающие тени, только слышно было цоканье каблуков, монотонная речь парочек и шуршание плащевок.

Он почти дошел до своего дома, видел, как загорелось окно соседа сверху, вечно недовольного старика, бурчащего по каждому поводу. Видел свое темнеющее окно квартиры, ожидающее возвращения хозяина, словно верный пес. Но с каждым шагом замедляясь, Марат и вовсе остановился. Он выдохнул недовольно, так, словно кто-то заставил его замереть на месте. Дождя действительно не было видно, а куртка стала влажной и волосы тоже. Фонарь в проходе между домов не горел, его, будто специально разбивали, после того, как кто-то заботливого и старательно вкручивал лампочку. Туда даже железный колпак нацепили, чтобы хоть как-то защитить от хулиганов и сейчас опять темнота поглотила это место. Марат сделал нерешительный шаг вперед. Кто-то со стороны подумал бы, что он остерегается темного места, он даже резко развернулся назад и вдруг, быстрым шагом пошел в обратную дорогу.

Его глаза были опущены вниз, практически к самому асфальту, но только с одной стороны, на другую он будто и не делал никакого акцента. Он внимательно, едва оборачиваясь, возвращаясь взглядом на что-то, разглядывал интересующий предмет. Нет, не то! Где же это было? Марат тщетно пытался воссоздать в памяти то, что было минут пять или чуть больше назад. Вспомнить, как он шел в эту сторону, потом остановился здесь или нет, не здесь, прошел чуть дальше… конечно! Тут он закурил, развернулся, точно, нет сомнений! Марат вдруг остановился, нахмурил брови, приглядываясь вперед. Нет! Только не это! Неожиданно, ошарашивая прохожих, рассыпающихся по сторонам, рванул вперед.

Он внезапно подскочил к какому-то пьянице, или бродяге, который копошился в вываленной куче мусора прямо на асфальт, оттолкнул его резко, что тот едва удержался на ногах, бранно возмущаясь, будто покусились на его собственность. Марат не обратил внимание на это, и на то, что люди останавливаются, ища объяснение неадекватным действиям приличного с виду мужчины.

Да черт с ними! Это была та самая урна! Даже сердце стало отстукивать барабанную дробь. Марат увидел скомканную бумагу, изрядно потрепанную и грязную среди другой ненужной кучи мусора, схватил ее и как-то даже не свойственно для себя, бережено сложив, убрал в карман. Только сейчас он огляделся по сторонам, видя перед собой бомжа. Марат обтряхнул ладони и еще раз взглянул на стоящего перед ним человека, который на всякий случай отстранился назад, не зная чего ждать.

— Извини, мужик, — смягчаясь в выражении лица, сказал Марат, вытащил из кармана начатую пачку сигарет и протянул ее опешившему бедолаге, — держи!

Тот не поверил, секунду другую не решительно хлопая хмельными глазами на щедрую руку странного человека, но тут же сообразив, мол дают бери, жадно схватил пачку и утопил ее вместе с рукой в огромном, бесформенном кармане не то пальто, не то из плотной ткани халата.

Марат улыбнулся едва заметно уголком рта на эту выходку и спокойно зашагал в сторону дома.

***

Он выдохнул, чувствуя, как пройденный день, навалившийся на плечи ни сколько грузом, сколько эмоциональным напряжением, сошел после горячего душа, принося облегчение. Марат собрал вещи с пола, проверил карманы, вытряхнув содержимое на стол, и закинул белье в стиральную машинку.

Есть не хотелось, он включил телевизор, скорей по привычке, нежели чтобы намеренно просмотреть каналы, принес горячий сладкий чай и сел на диван.

Сделав глоток напитка, он поставил бокал на стол и бросил взгляд на сложенный лист бумаги.

Как бы там ни было, он не имел права так поступать с исповедью женщины подарившей ему жизнь. Это был порыв, раздражение на внезапные известия о его существовании. Он погорячился. Столько лет, он привык думать и знать, что сирота, что его отдали в детдом, что он отказник и вдруг его мать решила опомниться и втиснуть свою правду в его жизнь. Это было, по меньшей мере, нелепо, грубо, как инородное тело под кожу. Так было несуразно не правильно, странно…

Марат развернул лист, пригладил мятые уголки, только сейчас, при свете комнаты заметив грязный след от подошвы прямо на письме. Это как-то неприятно, даже в какой-то степени ревниво задело Марата. Он покарябал ногтем, но грязь въелась в бумагу насквозь, оставляя отпечаток чьей-то обуви.

Он придвинул письмо ближе, так чтобы было удобно читать и видеть четко, пробежался по строчкам, отыскивая то место, где остановился, как вдруг резкий звонок в дверь заставил его поднять голову в сторону прихожей, потом на настенные часы в комнате. Почти десять вечера, кто бы это мог быть?

Он поднялся, складывая письмо и пряча его в выдвижной ящик комода. Марат заметил, что ходит в полотенце, обернутом вокруг бедер. Он сорвал его на ходу, надел на голое тело спортивные штаны и такую же кофту.

Не спрашивая, распахнул дверь и удивленно глянул на женщину.

— Привет! Впустишь?

Марат равнодушно пожал плечами и отошел в сторону. Цокая тонкими шпильками, в квартиру вошла Рита, скинув с плеч заранее расстегнутое пальто, небрежно кинула его на тумбочку в прихожей.

— Что это ты вдруг, вспомнила обо мне? — Марат закрыл дверь и глянул на нее. Как всегда шикарная и вкусная. Его даже передернуло как-то изнутри, от чего по телу пробежались мелкие мурашки. Яркий макияж, еще больше выделял ее ухоженное лицо. Всегда грациозна не по годам и восхитительна.

Та улыбнулась широко, ярко накрашенными губами, будто угадывая мысли мужчины через блуждающий взгляд по ее телу.

— Соскучилась….

— Чай будешь? — предложил Марат несколько из вежливости, сколько от того, чтобы не дать поздней гостье сказать запланированные слова и не выслушав ответ, он направился на кухню.

С Ритой были давние и весьма странные отношения. В последнюю встречу это стало причиной крупной ссоры, из-за чего она ушла и почти три недели не давала о себе знать.

— А я тебя недавно видела на улице, — сказала та, входя на кухню следом за Маратом, — ты или не услышал…

— Или не услышал, — резко перебил ее Марат, — торопился, наверное.

Он достал бокал с сушилки, плеснул в него заварки и сверху кипятка. Вспениваясь и клубясь дымящимся паром, посуда наполнилась ароматным напитком. Марат придвинул бокал к Рите, а следом приблизил вазочку с сахаром.

— Спасибо, — улыбнулась женщина и села на табурет.

Ее улыбка съехала вниз, когда Марат бесцеремонно вышел из кухни в комнату, сел на диван, и преспокойно стал пить чай.

— Ты как всегда, сама любезность, — произнесла Рита громко, встала, прошла в зал и села рядом с ним.

— Хочешь поговорить обо мне? Мне кажется, мы все уже выяснили…

Рита забрала из рук бокал Марата.

— Ну, хватит тебе, — она приблизилась, — я же вижу, что и ты соскучился….

Она коснулась, буквально топя его рот в своих сладко охватывающих губах. Знакомый запах духов и сигарет с шоколадным ароматом пахнул в лицо Марату. Ее волосы упали на его шею, приятно щекоча кожу. Он закрыл глаза, пытаясь изобразить равнодушие и боясь собственного искушения ответить на поцелуй Риты.

Она вскружила ему голову четыре года назад точно так же, как это делала сейчас, находясь так близко, будоража его мужское самолюбие, дразня теплотой тела.

Марат, не выдержав напора собственного прилива желаний, отстранил Риту от себя.

— Ты пришла поговорить? Так говори! Я сильно устал и хочу лечь спать, — он морщился не от нее, а от того, что приходилось прятать свои эмоции, как душевные, так и физические.

— Я тоже устала, — тихо произнесла Рита, — от того, что каждый день пыталась забыть тебя, но не смогла этого сделать… я тоже хочу лечь спать, только рядом с тобой…

Ее губы снова объяли его, блуждая кончиком языка, словно маленькая хитрая змейка, проскальзывая в рот.

Он помнил их первую встречу. Это было в кафе, тихое местечко в укромном уголке города. Там где можно было спокойно посидеть, а летом выпить кружку пива прямо на террасе. Он что-то отмечал с друзьями, а она сидела за высоким стулом возле барной стойки. На половину развернутая в зал, так что четко просматривался ее профиль, Рита скучно смотрела пустым взглядом куда-то, поглаживала тонкими пальчиками объемистые бока фужера, иногда поворачивая его в разные стороны. Янтарного цвета коньячный напиток, беспокойно повторял движение круговорота, возмущенно выплескивая капельки к самому краю, но, не достигая его.

Она иногда вздыхала, при этом, не забывая пригубливать тонкую дамскую сигарету.

Что-то в ней было, невообразимое и притягательное. Что-то, что заставило Марата встать и подойти к ней.

Она не сразу заметила пристально смотрящего на нее мужчину. Да и вид его уже довольно хмельной, ее не впечатлил.

— Хочешь меня? — не отрываясь от своей игры с фужером, произнесла Рита.

Марат даже сглотнул слюну от неожиданного вопроса, но тут же пришел в себя.

— Как только увидел.

С тех пор, сходя с ума, они и желали друг друга, пока через два года безумных встреч, Марат не узнал, что Рита, сожительница местного толстосума, который обеспечивает ее с юного возраста, и она ему чем-то там обязана.

Конечно, самолюбие Марата было не просто задето, но растоптано. Но Рита уйти не могла. Еще два года немного сокращенных по количеству встреч несли уже некую незримую грань, будто кто-то третий все время заглядывал в их постель. А недавно, когда Марат сделал ей предложение, Рита вдруг отказалась.

Он не хотел, не мог ее делить с другим. Ему было мерзко и больно, когда она уходила утром, и он точно знал к кому.

Он не мог смериться с этим бредом от чего твердо решил, может как всегда самостоятельно, твердо и уверенно, что Рита должна стать его женой, родить ребенка и жить нормальной семейной жизнью.

Марат помнил, как однажды, Рита пришла к нему в слезах. Он не любил женские слезы, потому что не мог выдерживать их. Ему казалось, что если женщина плачет, значит, ей очень больно в физическом понимании. А Рита пришла и долго плакала на его плече, рассказывая, как несчастна рядом с человеком, которому нужна ради развлечений и сексуальных игр. Что она хочет быть рядом с любимым.

Ее слезы стекали на тыльную сторону его ладони, и он морщился, будто влага из глаз Риты, причиняла ему нестерпимую боль.

А тут, когда он сделал ей предложение, она вдруг внезапно, изменилась в лице и сообщила, что слишком привыкла к той жизни и не может сразу все и кардинально поменять.

Но ее запах, ее дразнящие манеры прелюдии, делали Марата безвольным. Он мучительно застонал, отдаваясь во власть своей безумной, изголодавшейся страсти.