Роковое клеймо

Delia Ree

Не разводите руками, не веря, что можно перевернуть жизнь одним несчастным случаем в детстве. С героиней книг это произошло, когда она обварилась кипятком. Шрамы на лице определили ей один путь – быть выбранной тому, кому она была удобна, чтобы нести крест одинокого существования с ненавистным человеком, чтобы увидеть яркий всполох забрезжившей любви и поплатиться за нее до конца своих дней, так и не увидев, как плод этой любви – сын, пережив годы сиротства и страдания, обрел настоящее счастье.

Глава 11

1973 год

Дария села на край стула и огляделась по сторонам. Беленые стены, ровные и чистые. Такие же белоснежные тюли на окнах. Только все здесь было чужое. И пахло в доме, нет, не неприятно, но так, что четко ограждало понимание совершенно другого пространства, мира, где она, как инородное существо, не могла втиснуться в это место своим сердцем. Может только пока. Ведь она должна привыкнуть к новому дому, теперь это и ее дом тоже.

Чистые полы аккуратно выкрашены, дорожки без единой соринки. Мебель не современная, но видно, что очень добротная. Широкая кухня с большим окном во двор, где посередине стоял круглый стол, с одного бока сундук с накрытым покрывалом, украшенный казахским орнаментом, заправленные табуретки стояли тоже аккуратно, так будто их только что кто-то поправил после тщательной уборки. Рядом стоял буфет с посудой, на противоположной стороне еще сундук с чеканками на углах, возле него стол, где была сложена кухонная утварь и прикрыта полотенцем.

Из кухни был вход в зал, со своего места Дария видела только ковры на полу, а дверной проем закрывали наполовину шторы. Между дверными проемами висела простая картина, дальше дверь в комнату. Там все, что можно было разглядеть это стоящий стул, на котором висела мужская одежда и на полу так же хороший ковер. С другой стороны были еще двери в комнаты, их Дария разглядеть не успела, испуганно подняв голову на Амангельды, который встал рядом и прищура посмотрел на нее.

— Завтра ты успеешь здесь оглядеться, — сказал он, — я уеду до вечера по делам. Тебе на помощь придет жена моего старшего сына Гульден, она подскажет по хозяйству.

Амангельды развернулся в сторону комнаты, но вдруг остановился и глянул на Дарию. Она не шевелилась, совершенно растерявшись перед мужем.

Мужем, как это странно. Вот еще вчера она была Дариюша, как ее ласково звали дома, девчонка, мечтающая о не сбыточном, а теперь она жена. Дария только на мгновение потерялась в своих размышлениях, и будто очнувшись от этих мыслей, растерянно посмотрела на все еще ожидающего ее Амангельды.

— Ты здесь намереваешься спать? — его голос в тишине пустого дома, где были только они вдвоем, обрушился на нее как шквал ветра, неожиданно срывая последние мгновения ее прежней, девичьей жизни, чтобы подтолкнуть в новую, неизвестную и пока еще непонятную жизнь. Дария испуганно бросила на него взгляд и медленно поднялась с места.

Она шагнула за порог спальни, но дальше сделать идти не смогла и остановилась. Сердце безумно билось в груди, будто зверек, попавшийся в лапы хищника. Она вздохнула, пытаясь успокоить свою нервозность. И решив отвлечься от ненужных мыслей, осмотрелась вокруг. Сразу за дверью стоял большой полированный шифоньер, дальше на стене висел тяжелый красный ковер до самого окна, прикрытого желтоватого цвета шторами с огромными коричневыми цветами. В этой комнате все было строго, никаких лишних вещей. На столе с плюшевой скатертью лежали только наручные часы Амангельды, которые он только что снял и стопка газет, на которых возвышались очки.

Дария глянула на стену над столом, там, где висели портреты двух женщин, а на двух других дети. Фото было давнее, черно-белое. Хотелось подойти ближе и рассмотреть их лучше, а может спросить кто это. Нет, говорить вообще не хотелось. Только острое желание, взять и стать в одно мгновение старой, что бы дети, внуки, почести и… только чтобы не замедленная кинолента жизни длиною в вечность.

Такая простая мысль, обдала Дарию жаром, но мысли резко вытеснила реальность.

Она увидела, как Амангельды снял рубашку и со скрупулезностью, повесил ее на спинку стула. Он присел на край постели, снял носки и брюки. Оставшись в белой майке и трусах, откинул одеяло, сопровождая эти действия громким сопением и кряхтя. Наконец, улегся. Дария стояла на прежнем месте опустив голову, словно наказанная школьница, готовая разрыдаться, убежать, только не находиться здесь, в этом доме, где все было такое отталкивающее, чужое.

Она опустила взгляд на пол, на свои маленькие ножки в носочках, которые сама выбирала в магазине. Вдруг вспомнила, как прощалась с домом, как провожали ее родители и родные. В сердце тогда закралась такая тоска, которая до сих пор медленно подтачивала ее хрупкое существо, как предчувствие, будто она, Дария, больше не вернется в родительский дом никогда.

Даже Лейла, всегда такая упрямая и гордая, искренне обняла сестру и пожелала быть счастливой.

А что такое счастье?

Дария невольно всхлипнула и крупная капля слезы сорвалась с щеки и тут же утонула в пушистом ворсе ковра.

На какой-то миг, она даже пожалела, что не отменила все, тогда, в больнице, но видя лица родителей, снова смерилась и молча села в машину, которая увезла ее далеко от родного аула, туда, где начиналась ее, другая, взрослая жизнь…

***

2012 год

Марат прикрыл глаза и протер их ладонями. Небо как будто начинало рассеваться. Уже не так провисала дождливая свинцовая бесконечность неба, угнетая осенней хандрой. То и дело местами просвечивались белесые ленты, растягивались в узкие полоски, а где-то и вовсе образуя бесформенные пятна за которыми просвечивался бледный лик солнца.

Он поднялся с места и позволил себе все же закурить сигарету. Глубоко вдыхая дым, смакуя его горчинку во рту, он тяжело выдохнул, выпуская в приоткрытое окно синеву дымка.

Ему вдруг вспомнился день, когда он возвращался в корпус с подружкой из интерната и вдруг нарвался на компанию старшей группы. Марату было только шестнадцать, а те почти выпускники.

Своеобразная дружба в интернате складывалась у всех примерно одинаково и, видя это, Марат долгое время не обращал внимание на девочек, а тут к ним в интернат перевили из детдома новенькую. Она была хорошенькой и такой робкой среди еще незнакомых ребят. Почему-то сейчас подумалось, что Дария, была чем-то похожа на эту девочку. В любом случае Марат не знал, как по-другому представить свою мать юной и беззащитной.

Ту девочку звали Света. Она и сама была светлая душой с пшеничного цвета волосами. Хрупкая и тихая, как едва пробившийся цветок среди грубой и пожухлой на солнце травы.

Конечно, увидев ее, Марат не смог быть равнодушным. Она зацепила его душу, закралась в глубину сердца, поселившись в нем первой любовью.

Только это был страх. За нее, прежде всего. Он вздрагивал по ночам от мыслей и от идиотских снов, подкрадывался к корпусу девочек, чтобы узнать все ли с ней нормально. Он знал хорошо порядок и законы, так же как и то, что дружба со Светой будет обреченной.

Эта внезапная опека, ответственность, была грубоватой и неотесанной. Но искренней и чистой. Марат ухаживал, как получалось, не ударяясь о преграду безразличия и равнодушия со стороны Светы. Так они и стали дружить.

Только старшие и сильные получали все.

Однажды, Света прибежала к нему сама, заплаканная и запуганная. Она попросила его пойти с ней и ни о чем не спрашивать.

Был день, весенний чуть прохладный. Уроки закончились и было свободное время.

Среди ребят подростков, была связанная и только им принадлежащая тайна о чердаке. Воспитатели ни о чем не догадывались. Там собирались, время от времени, пары и вот именно туда вела Марата Света.

Она прикрыла за ним дверцу чердака и вдруг горячая и влажная от слез прильнула к губам.

Это были не те поцелуи в закоулках томные, нежные и долгие до пересохших губ. Она целовала жгуче, страстно, что-то шептала невнятное, смешивая свое дыхание с его.

Юная запальчивость горячей крови, взрывная волна эмоций, отдала их друг другу в свой первый незабываемый раз.

После чего она молча, прижалась к его худощавой груди, будто вмиг повзрослев, окутанная суровыми мыслями.

Потом они должны были вернуться в свои корпуса, когда и вышли на встречу старшие пацаны.

Марат не растерялся, он готов был к неизбежной драке, понимая, что шансы его равны нулю, но хотя бы кто-то все равно попробует его кулак. Он инстинктивно отодвинул Свету за спину и вдруг непонимающе захлопал глазами. Она задержала его руку и как-то странно, с такой тоской глянула в глаза.

— Не надо Марик, — тихо произнесла Света, — я ухожу от тебя. Это мое решение.

— Что?! — глаза Марата потемнели от злости, — нет!

— Не шуми и уходи, — прошептала она почти возле уха, — ради меня. Только запомни, то, что было…

Конечно спустя какое-то время, узнав о том, что Светка стала промышлять в воровской среде, уже спустя годы после выпуска, Марат понял, почему она ушла к парню старше. Чтобы спасти его от побоев и верной гибели. И прибежала тогда в слезах, потому что уже приняла решение, после видимо долгого разговора с теми, кто ее запугал, прибежала, чтобы попрощаться и подарить самое ценное, что было у нее тогда.

Марат стряхнул пепел в банку и снова затянул дым сигареты.

Это не было сверхъестественное происшествие тогда. Такое случалось сплошь и рядом. Это один из законов интерната, когда старшак имел право выбрать девушку на день или на вечер, мог даже надолго, пока не надоест.

Мог подарить или отнять. А согласие или отказ не воспринимались всерьез. По воле или пойти по рукам, выбора у девчонок было мало, особенно у красивых.

Еще долго после этого Марат отплевывался кровью от несдержанного характера и не желания смериться с потерей подруги…

В представлении снова возникала хрупкая фигурка девушки с черными косами, которая менялась в лице на светленькую и нежную подругу из интерната. Как же просто управлять силой и желанием, получать то, что хочется… чувствовать свою власть над слабым, беззащитным. Грубо возвышаться над хрупкостью и сломать ее, зачеркнув чистоту желанием подавлять.

Как хотелось знать, заглянуть в прошлое, в мысли этого Амангельды, чтобы понять, была ли хоть капля любви в его сердце.

А хотя о чем он! Нет, этого не было в поведение Амангельды, как рассказывала о нем мать. Это было похоже на то, что происходило в интернате, сильный захотел, чтобы был исполнен его каприз, каприз получить желаемое.

Да и сам Марат, уже в выпускном классе, был чем-то похож на тех, кто сломал его юное чувство, кто исковеркал судьбу хрупкой девочки. Он также брал то, что желал, только стой разницей, что желание было обоюдным.

Марат затушил окурок о край банки, прикрыл окно и сел за стол.