Амплерикс. Книга 1. Серый камень

D_Kart, 2019

Амплерикс – далекая планета, лишенная естественного светила и питающая себя огнем, водой и воздухом изнутри. Население планеты разбито на шесть ступеней – от первой, венценосной и неприкосновенной Королевы, до шестой, на которую поставлены самые бесправные обитатели этой суровой земли. Смертельная болезнь Королевы, которая ценой своей крови охраняет орбиту Амплерикса от нашествия демонических ящеров, вынуждает представителей противоборствующих ступеней сплотиться и отыскать лекарство для повелительницы. В этих поисках под вечно черным небосводом рождаются союзы, разрушается любовь, плетутся интриги и находятся пугающие ответы на давно забытые тайны Амплерикса.

Глава 2.

Животные на планете Амплерикс в пищу не годились — мясо их было ядовитым. Если съесть говяжью котлету, то с жизнью, конечно, не распростишься, но желудок после такого обеда может заболеть так, что несчастный будет пытаться разодрать себе живот. Из-за этого основная часть населения планеты вынуждена была питаться скудной растительностью да семенами, которые добывались в единственном месте на Амплериксе — в Низине. Семена варили, парили, тушили, перетирали с луком и пряностями. Из них готовили супы, лепешки и даже то, что здесь сходило за десерты. Когда хочется есть, еще и не то придумаешь.

Низиной называли земной покров под столицей планеты. Триарби была далеко не самым большим городом Амплерикса и полностью располагалась на густых кронах деревьев игура. Эти огромные растения с окаменевшими у основания стволами возвышались над Низиной на сотни метров. Там, в высоте крон игура, перемешанный с тонкими нитями белоснежных облаков воздух был чистый и свежий — только таким удостоены дышать жители столицы и сама Королева.

Ни величественных каменных крепостей, ни скальных замков, ни монументальных теремов в Триарби не было. Королевский дворец являл собой совокупность арок, пещер и ходов, прорубленных высоко, в мощных кронах деревьев игура, и образующих бесконечные коридоры, залы и покои. Они были увиты красной и зеленой листвой и увешаны густыми лианами, на которых по вечерам распускались мелкие цветы, дающие приятное синеватое сияние. Остальные жители столицы владели куда меньшими жилищами, располагавшимися несколькими ярусами ниже. Каждая семья в Триарби старалась выделить свой дом из общей массы, особое внимание уделяя входной двери — ведь среди бесконечно густых ветвей и листьев деревьев игура, в которых высекались дома, было сложно с первого взгляда различить вход.

Триарби в основном была населена представителями пятой ступени в иерархии жителей Амплерикса — обычными деквидами, а еще плавийцами, этими суровыми воинами, готовыми в любой момент защитить от Хищников королевскую династию Бальеросов и остальных жителей столицы, а при необходимости — по приказу Королевы — совершить марш-бросок в любую другую часть Амплерикса, чтобы отдать свою жизнь за мир и покой на планете.

В отличие от небесных высот, занимаемых столицей, глубоко у ее подножия, в Низине, у самых оснований деревьев игура, воздух был спертый и тяжелый. Если по какой-то роковой случайности в Низине оказывался любой случайный человек, то уже совсем скоро у него начинала идти кровь из носа, рта и ушей, и несчастный падал замертво. Находиться в Низине без вреда для жизни могла только низшая, шестая ступень — нивенги, которые и добывали из растущих там, внизу, крошечных серых цветков те самые семена, несметной вереницей караванов поставляющиеся отсюда в любые, даже наиболее отдаленные уголки Амплерикса. В наказание за злодеяния своих предков нивенги восемь тысяч лет назад были приговорены Верховным судьей к вечной каторге в Низине, обречены всю свою жизнь, от рождения и до последнего вздоха, добывать семена — пропитание для жителей Амплерикса.

В цепочке из шести ступеней обитателей планеты нивенги находились на самом последнем месте, лишенные всяческого уважения и навеки пораженные в правах. Корона гарантировала им всего одно благо — скудное однотипное существование. Самым большим страхом королевской династии Бальеросов было восстание нивенгов и их мутация обратно в мерсеби — в своих предков. Как выглядели изгнанные тысячи лет назад с Амплерикса мерсеби, можно было узнать только из старых пыльных атласов, хранившихся в Королевской библиотеке. Это были трехметровые человекообразные прямоходящие ящеры, покрытые блестящей черной чешуей. Мерсеби имели усыпанные шипами лапы, одного взмаха которыми было достаточно, чтобы неосторожная жертва оказалась рассеченной на сотни мелких кусочков и на глазах рассыпалась еще до того момента, как ее разум осознает, что наступил конец. Передвигались мерсеби стремительно и бесшумно, не оставляя своему противнику и шанса, в чем им помогали широкие жилистые крылья из тонкой просвечиваемой черной кожи.

Восемь тысяч лет назад, в День воцарения, когда благодаря совместным усилиям Магов и ангалийцев будущая корона одержала победу в жестокой битве с мерсеби, эти беспощадные кровожадные существа были выброшены за орбиту Амплерикса, но по совету Магов корона оставила на планете несколько особей этих ящеров, чтобы создать из них будущих нивенгов и проклясть их на бессрочный каторжный труд в Низине. Долгие годы уединившиеся в казематах у Огненного моря Маги меняли сущность мерсеби, отсекая их крылья раз за разом после появления на свет очередного потомства и не выпуская их на волю. В один день самка мерсеби, уже отдаленно похожая на человека, родила детеныша без крыльев. Его чешуя была не прочной, как у истинных мерсеби, а тонкой, словно бумага, и вилась по кожному покрову едва заметным черным узорным рисунком. Выше, чем на два метра, новое поколение уже не вырастало. А когда один из детенышей вдруг заговорил, Маги решили, что дело сделано, и единогласно постановили, что цивилизации мерсеби на Амплериксе наступил конец.

Получившимся в результате опытов над мерсеби нивенгам было дозволено жить только в Низине — почти никто из них не знал, как оно там, наверху, в раскинувшейся на кронах игура Триарби. Столица располагалась так высоко, что даже если нивенги запрокидывали головы и пристально всматривались в устремившиеся вверх стволы деревьев игура, они не могли разглядеть ни неба, ни города, ни свежей листвы. Лишь редкие тусклые иголки света от огненных шаров в вечно черном небе, продравшиеся сквозь стену плотно стоящих друг к другу окаменевших стволов игура, могли достигать Низины. Эти отголоски света немного разбавляли плотную тьму Низины и питали цветки, из которых нивенги с утра и до самой ночи собирали семена для остального Амплерикса.

— Ну как ты, малыш? — Папа сидел на краю кровати, ласково убирая густые белокурые вьющиеся волосы со лба и лица дочери.

— Я хорошо, папа, — тихо ответила Калирия, которая проснулась за мгновение до того, как отец зашел к ней, отодвинув в сторону сотканную из белых, красных и зеленых листьев занавеску, отделяющую спальню дочери от остального дворца. Изящный невысокий хрустальный эспи́р, стоящий на резном столике возле кровати Калирии, светился свежим тускло-зеленым оттенком у самого основания спирали, показывая, что на планете раннее утро.

— Хочешь, я принесу тебе завтрак сюда?

— Нет, папа, не надо. Я буду есть на балконе, как обычно.

— Сегодня на улице тебе будет прохладно. Надо послать ноту плебрам, чтобы увеличили количество огненных шаров в небе над столицей.

— Не надо, папа, — все так же тихо говорила Калирия, и дело было не в ее сонном состоянии, а в болях в теле, которые девочка испытывала последние несколько месяцев. — До меня дошли слухи, что жителям столицы не по душе слишком высокие температуры. Не надо из-за меня одной делать в Триарби еще теплее.

— Мне нет дела до того, что по душе жителям столицы. Если нужно, я распоряжусь увеличить…

— Папа, — повернула к нему голову Калирия, внимательно на него посмотрела и четко произнесла: — Не надо.

— Как изволишь. Давай я помогу тебе подняться, и пройдем на веранду. Клида сейчас накроет там.

— Хорошо, папа. Только сначала подай мне шарф, пожалуйста, — смущенно попросила дочь.

Отец кивнул ей, взял лежащую на подоконнике ткань изумрудного цвета не толще воздуха и подал ее девочке. Калирия обернула Королевским шарфом шею и прижала его руками, будто хотела, чтобы он стал ее частью.

Отец наклонился к ней, и девочка обхватила его своей тоненькой ручкой за шею. Папа с легкостью подхватил дочь и на руках с ней подошел к висящей на стене лампе. Он зажег лампу лучиной от каминного огня, чтобы комната Калирии, освещаемая лишь висящим в небе за окном огненным шаром, стала хоть немного светлее. Затем он вышел с девочкой на балкончик — небольшую, увитую красными ветвями игура, неогороженную площадку с низким столиком, и усадил Калирию в мягкое кресло, в котором она любила отдохнуть после завтрака и полюбоваться открывающимися с балкона видами на Триарби. Небо в столице было почти таким же красивым, как в Эрзальской долине — плебры запускали над Триарби много разнотонных огненных шаров. Их свечения хватало, чтобы лишенное естественного светила постоянно черное небо Амплерикса озарялось огненно-розовыми красками. В переплетении с облаками эти краски создавали ощущение невесомости. На ночь огненные шары утихали, а некоторые и вовсе гасли, погружая Триарби в сон.

Королевский дворец был самым высоким строением в столице, недосягаемым для остальных жителей Триарби. Несмотря на то, что именно в этом дворце с древнейших времен жила королевская династия Бальеросов, правящая всей планетой, на Амплериксе находились замки куда более величественные и изысканные, чем королевская резиденция в Триарби. То были три Ярких замка, разбросанные по планете Амплерикс и являвшие собой не просто богатые серебристые дворцы, но целые города.

Первый из Ярких замков — Гальтинг. Красота этого города-скалы была невероятной, как и его размеры. Гальтинг был жемчужиной Эрзальской долины, ее самым главным городом, ее столицей. Эта населенная ангалийцами глыба парила над Эрзальской долиной, возвышаясь над землей на двадцать или тридцать человеческих ростов. Издали казалось, словно от поверхности несуществующего океана оторвался и попытался вознестись к небу безграничных размеров айсберг, но ему не хватило сил, и он повис в воздухе. Его седые, устремленные вверх изящные стены были изрезаны изумрудно-голубыми узорами, будто Гальтинг был инкрустирован чистейшим высокогорным льдом. Весь этот многоярусный серо-голубой массив прорезали изнутри витиеватые дороги, дома, дворы и арки. Там были площади, рощи, фонтаны, базары, даже озера. С бесчисленных уступов этого великого древнего города стекали водопады, и их капли разбивались в пыль в самом низу, отчего расстояние между городом и землей было постоянно укутано водяной дымкой. Несмотря на то, что Гальтинг принадлежал ангалийцам и был символом их власти над ветрами, в столице Эрзальской долины проживало немало простых деквидов.

Другим Ярким замком был Марьяни. Этот город, источающий чистый свет юной далекой звезды, покоился в морской толще на самых глубоких доньях белого водоема планеты — Эр-Нерая. Сверкающий белизной Марьяни поистине являлся легендой Амплерикса. Ведь если в Гальтинг (при наличии желания и каких-никаких денег) нанести визит мог любой деквид, то сюда, в столицу Эр-Нерая, расположенную глубоко под водой, проникнуть было никак нельзя даже за деньги, ибо монеты не были способны купить возможность дышать в морских пучинах. Только Мастера воды прекрасно чувствовали себя и под водой, и на поверхности Амплерикса. В отличие от массивного Гальтинга, Марьяни казался утонченным и немного капризным. Эта многовековая резиденция Мастеров воды была стройна и чрезвычайно высока, будто стела, застывшая в своем стремлении достичь поверхности белого водоема. Никто, кроме разве что самих Мастеров воды, не мог похвастаться тем, что воочию видел Марьяни. В школах Амплерикса ученикам рассказывали, что точное место в Эр-Нерае, где находится столица белого водоема, неизвестно ни одному живому существу. Лишь Мастера воды могли, бросившись с берега в Эр-Нерай, безошибочно добраться до Марьяни. Маги, вероятно, тоже, хотя едва ли этим мудрецам могла прийти идея поплавать в водах Эр-Нерая — их умы были заняты другими задачами. Своей вершиной, рассказывали учителя, Марьяни достает до самой поверхности Эр-Нерая, но сливается с оттенком воды и остается незаметной.

Сотни лет назад одна из Королев, ревностно любившая корону, во времена своего недолгого правления попыталась запретить ангалийцам и Мастерам воды называть свои дворцы столицами, ибо столица на планете Амплерикс, как и королевская власть, была одна, и имя ей было Триарби. Впрочем, дальше прихоти та задумка не продвинулась, и секретарий Королевы убедил владычицу в том, что у короны есть дела поважнее, чем думать о Гальтинге и о Марьяни.

Наконец, третий Яркий замок назывался Серебряной Слезой и располагался в Восточном Амплериксе. Если два предыдущих Ярких замка принадлежали представителям четвертой ступени, то Серебряная Слеза была городом для простых деквидов. Ангалийцы и Мастера воды пренебрежительно закатывали глаза, когда речь заходила о Серебряной Слезе, — они были едины во мнении, что не может город для обычных людей именоваться Ярким замком и пытаться встать вровень с Гальтингом и Марьяни. Но Серебряная Слеза была поистине великолепна. Этот Яркий замок вырастал из недр каменистой земли на десятки метров вверх, словно горный хрусталь, пробивший земную твердь. Издалека его стены можно было принять за чистое стекло, в которое неведомым образом были подмешаны витиеватые струи дыма. Серебряная Слеза была единственным из всех трех Ярких замков, который стоял на земле, как, собственно, и полагается городу. Это неровное, хрустально-дымчатое изваяние, населенное тысячами деквидов, было по всему своему периметру окружено черными извилистыми стволами. Некоторые из стволов возвышались и свисали над городом. Случайному путнику, завидевшему город издалека, могло показаться, будто чья-то гигантская смолянистая лапа высунулась из земли и попыталась сжать Серебряную Слезу в кулак, но не успела, навеки закаменев.

Ходили легенды, что Серебряная Слеза появилась за много веков до Гальтинга и Марьяни, когда еще династия Бальеросов не правила на Амплериксе. Но подтвердить или опровергнуть сие утверждение было, конечно, невозможно. Лишь Маги могли бы ответить — если б захотели.

Тем временем Калирия, которой сегодня на завтрак подали диковинную пищу, наблюдала с балкончика королевского дворца за тем, как внизу, на площади, кипит жизнь Триарби. Вот верблюды да редкие лошади, запряженные в телеги, неспешно везут товар, иногда не в состоянии разъехаться друг с другом на узкой, проложенной в кронах игура, дороге. Выше, над макушками столичных зданий, проплывают по воздушной толще большие и маленькие парусники, подгоняемые ветрами Эрзальской долины. У границы Триарби видна, хотя и плохо с балкона, голубоватая чистая кромка Парящих вод.

Своих водоемов в Триарби быть не могло — крона деревьев игура хотя и достаточно плотна для того, чтобы высечь в ней дома и дороги, но вот вода там точно не удержится и обрушится мелким дождем в Низину. В благодарность короне за победу над мерсеби, прямо в День воцарения ангалийцы и Мастера воды одарили столицу собственным морем. Для этого ангалийцы, повелевавшие на Амплериксе ветрами, сотворили изысканную смесь потоков воздуха, которые, преодолев тысячи миль из своей колыбели в Эрзальской долине, достигли Эр-Нерая. Из этого бескрайнего белого водоема Мастера воды позволили ветру зачерпнуть столько воды, сколько можно было унести с собой в столицу. Уже в Триарби ветра, принесшие туда белые воды Эр-Нерая, истончились и превратились в невидимую чашу, постоянно поддерживая воду высоко наверху, у крон деревьев игура. Когда правившая в те времена Королева впервые увидела это сплошное, лишенное дна море, повисшее у древесных берегов и окаймлявшее Триарби с запада, ее удивление было столь велико, что она нарекла то море Парящими водами.

Завершив трапезу, Калирия отодвинула от себя тарелку и поднесла к губам небольшую наполненную водой хрустальную чашу в плетеной треноге из застывших белых волокон игура.

— Утолила голод? — заботливо спросил отец.

— Да, папа, спасибо. А что это было? — Она взглядом указала на пустую круглую тарелку, собственноручно вырезанную предводителем Вильдумского отряда из каменной коры игура и преподнесенную девочке на ее пятилетие четыре года назад.

— Это… — Поморщил лоб отец, вспоминая слово. — Это… сейчас… Ах, да. Это яблоко.

— Как интересно… — задумчиво шепнула Калирия. — Яблоко… А откуда оно у нас во дворце? И почему я раньше его не пробовала?

— Его вчера прислал патриций Шай Лаплари в знак внимания и приверженности короне.

— Напомни мне, кто такой патриций Шай?

— Глупышка, — улыбнулся Келий Бальерос. — Я тебе о нем уже рассказывал. Это наследник Эрзальской долины.

— Эрзальской долины? — переспросила девочка. — То есть он из ангалийцев?

— Да, и это не может не радовать.

— Надо же… Отец, не думаешь ли ты, что он собирается породниться с нами?

— Конечно, милая. Без сомнения, он отчаянно желает этого.

— Но он ангалиец! А я деквид. Не ты ли учил меня, что союзы между разными ступенями строго запрещены?

— Ты не просто деквид, дочь. По твоим венам бежит кровь деквидов, да, но ты не деквид. Ты первая ступень. И тебе дозволено все. Буквально — все. Даже союз с ангалийцем. Да что там ангалиец! Будь твоя воля, ты могла бы взять в мужья и Мага. А патриций Шай — все же великолепная кандидатура.

— Ах, отец, я читала «Грозные времена». Там говорилось, что брачные союзы не рождаются просто так. И меньшее, что интересует династии, это любовь между детьми. И что всякий брачный союз — это лишь сделка.

— Да, сделка. Но это еще и шанс дать чистое потомство. Родить дочь от ангалийца, согласись, все же лучше, чем от обычного деквида.

— Тебе нужна непременно красавица-внучка?

— Мне нужна просто внучка, Калирия. И всем нам она нужна. Твое дитя, твоя дочь. И неважно — от кого. Но если она будет от ангалийца, то…

— То что?

— То она действительно будет красавица.

— Красавица… Я не хочу давления на себя, отец. А выйти за ангалийца — это заведомо поставить нас в положение, при котором наши новые родственники будут все более настойчивы.

— Дочь, они могут быть сколь угодно настойчивы, но ни один брачный союз не обяжет нас менять ступени в иерархии. Ангалийцам на Амплериксе отведена четвертая ступень. Это выше, чем может показаться на первый взгляд. Шесть ступеней дают баланс, и каждый, кто дышит воздухом Амплерикса, должен оставаться на той ступени, которая была начертана ему тысячи лет назад.

— Вот только Амплерикс дышит воздухом именно из Эрзальской долины, отец!

— Если бы не подвиг короны, не изгнание мерсеби из Амплерикса, не было бы сейчас ни Эрзальской долины, ни самих ангалийцев, ни деквидов, ни даже нашей династии. И в Эрзальской долине хорошо это понимают, как и везде на планете. Поэтому хочу тебя успокоить — родство с нашей семьей не поможет ангалийцам шагнуть с четвертой ступени вверх, какими бы красивыми, богатыми и хитрыми они ни были. А теперь, малыш, пора кормить Э́ксиль.

— Как? — удивленно, а скорее испуганно вскинула голову Калирия. — Уже? Мне казалось, что мы вот-вот его кормили, и трех дней еще не прошло!

— Нет, милая, прошла уже неделя.

Келий приблизился к креслу, в котором полулежала укрытая пушистым пледом дочь, вновь подхватил ее и понес на руках вниз, осторожно нащупывая ногой каждую новую ступень пологой длинной лестницы, струящейся меж серых стволов игура.

— Папа… — осторожно шепнула ему на ухо Калирия, когда они миновали Престольный уступ.

— Что, милая? — так же тихо спросил отец, продолжая аккуратный спуск по лестнице.

— Я стала замечать, что после каждого кормления мои ранки хуже заживают.

— Я знаю, моя милая. Когда ты лежала сегодня в кровати, я видел пятнышки крови на твоей подушке. Потерпи еще день — Маги обязательно придумают целительные капли, обещаю тебе.

— Мне непонятно, почему Королевский шарф не помогает.

— Конечно же, он помогает, — успокоил девочку отец. — Просто ты сейчас больна, и тебе нужны целительные капли.

Спустившись с последней ступени, он поставил дочь на неровный прозрачный пол, под которым, точно капилляры, пролегали совсем молодые и еще неокрепшие ветви игура. Он взял девочку за руку, и они тихо зашагали к выходу, во внутреннюю часть королевского дворца, где их уже ожидал водчий.

Водчий выразил свое почтение отцу и дочери низким и чрезмерно долгим поклоном, а после, ускорив шаг, опередил Калирию и ее отца и подставил невысокую стремянку к запряженной двумя белыми лошадьми кибитке. Подав девочке руку, он помог ей подняться в кибитку, а затем суетливо обежал повозку сзади, сел на переднее сиденье и, легонько взмахнув вожжами, повез Королеву и ее папу в Морозную рощу.

Плебры всегда располагали огненные шары в небе над столицей так, чтобы их тепло обходило Морозную рощу стороной. Там, на задворках дворцовой территории, в вечных студеных сумерках, разбавленных слабым свечением миниатюрных холодных фонарей, не переставая падал невесомый снег, укрывая тонким белым пледом ветви и листву деревьев и щекоча Эксиль. Эксиль, этот небольшой цветок, был похож, как и диетры, на розу, вот только ростом не выше десятилетнего ребенка. Он колыхался и извивался на мягком черном стебле, вертя под бесконечным легким снегопадом своим мерцающим бутоном из стороны в сторону, точно любопытный младенец, вот-вот научившийся самостоятельно садиться в своей колыбели и желающий познать мир. Калирия безмерно любила Эксиль, несмотря на необходимость еженедельного мучительного кормления. Она обнимала маленький, вечно подернутый свежим инеем, цветок Эксиля, ласково проводила пальцами по его лепесткам, которые, как ей часто казалось, смотрят на нее и просят не уходить так скоро.

Сейчас девочка вышла из кибитки и слабыми шажками направилась к Эксилю. За собой она оставляла неглубокие следы на тоненьком снежном покрывале, укрывавшем землю Морозной рощи. Эксиль затрепетал, вытянулся и стал мотать бутоном по сторонам, точно ища несуществующими глазами Калирию.

«Здравствуй, Эксиль! — улыбнулась она цветку, приблизившись к нему вплотную. — Ты скучал по мне?»

Могло показаться, будто Эксиль кивает ей бутоном в ответ, хотя нельзя было исключать, что он просто учуял пищу и поэтому так взволновался. Раскрыв бутон, он распушил нежные алые лепестки, и на их внутренней поверхности блеснули в слабом свете фонарей несколько небольших белых клыков. Калирия, все так же улыбаясь, нежно потрепала Эксиль по бутону, а потом, почти неслышно вздохнув, поднесла руки к шее и аккуратными медленными движениями стала разматывать Королевский шарф. Проведя ладонью по обнаженной шее, она нащупала на коже шероховатые, едва ли заметные со стороны, следы запекшейся крови и поморщилась. Эксиль тем временем трепетал и, казалось, даже шипел, хлопая бутоном так, как разевает клюв птенец в ожидании червячка, принесенного мамой в гнездо на обед. Калирия нагнулась к цветку, прикрыла глаза, а в следующее мгновение ахнула, когда Эксиль резким броском, точно кобра, впился ей в шею своими мелкими зубами. «Нет, нет, Эксиль, — тихо забормотала девочка, — чуть-чуть правее, ты отсюда в прошлый раз пил». Ручкой она постаралась тихонько отцепить бутон от себя, но Эксиль крепко присосался к ее шее и жадно глотал кровь девочки, как древний вампир, который не оторвется от жертвы, пока не насытится. «Ну ладно, ладно, кушай отсюда, раз ты такой», — снисходительно сказала Калирия тоном, с каким маленькие девочки грозят пальчиком нашкодившим непослушным куклам.

Вскоре Эксиль отодвинулся от девочки и сделал несколько неуверенных движений бутоном. Затем он внезапно застыл, будто еще несколько мгновений назад не изнывал от голода и не шипел, требуя свежей пищи здесь и сейчас. Калирия поднялась во весь рост, медленно обмотала шею Королевским шарфом, чтобы остановить кровь, и обернулась. Ее отец стоял, облокотившись на тонкую ветвь игура и скрестив руки на груди. Все это время он с грустью во взгляде наблюдал за привычной картиной: его любимая и единственная дочь отдает частицу себя прожорливому созданию, защищающему Амплерикс. Калирия с любовью во взгляде посмотрела на своего отца. Ему не было и сорока лет. Он был высок и хорошо сложен. Его пронзительные коричневые глаза часто были прищурены, будто он пристально за чем-то наблюдал, прямо как сейчас, в Морозной роще. Несколько тонких морщин не прибавляли ему возраста, или же он выглядел моложе своих лет благодаря густым волосам цвета жареного каштана, которые спадали на скулы, делая лицо необычайно острым и выразительным.

Калирия унаследовала внешность матери. Ее синие глаза с неутомимым любопытством оглядывали пространство вокруг, а длинные, будто окрашенные ледяным пеплом волосы, многочисленными ручьями небрежно рассыпались по ее спине.

— Пойдем обратно во дворец, папа? — Калирия коснулась пальчиками его руки и вопросительно посмотрела на отца.

— Да, — задумчиво кивнул он, а потом наклонился к девочке и, прижав ее к себе, спросил: — Тебе не холодно?

— Мне не холодно, отец. Пойдем обратно, я очень хочу спать.

— Как и всегда после кормления, — с тревогой в голосе сказал он.

— Еще не полдень?

Отец вытащил из кармана белых брюк крошечный эспир, эту хрустальную изящную спираль, и поднес к глазам. В нижней части эспира горело, пульсируя, сочное зеленое пятно, приятное мерцание которого лилось в темноту Морозной рощи. Плебры нечасто контролировали запускаемые в небо шары, а поэтому те нередко так и висели в небосводе, не давая жителям понять, утро сейчас на дворе или вечер. Так и горели они, пока не потухали и не сменялись новыми свежими пылающими сферами. И только эспир помогал жителям Амплерикса разделять утро от вечера, а ночь ото дня.

Эспир был создан Магами тысячи лет назад. Он представлял собой небольшую хрустальную спираль, по которой можно было определить время суток. Ранним утром любой эспир светился слабым зеленым оттенком у самого основания. По мере того, как день отвоевывал свое место в сутках, световое пятнышко поднималось по спирали эспира все выше и выше, становясь изумрудно-желтым в преддверии полудня, окончательно наливалось желтизной днем, обретало приятную синеву ближе к вечеру и наконец разливалось у самой верхушки спирали темно-красным свечением с наступлением ночи. Эспиры были не у всех, так как стоили они недешево. Одним из самых больших и красивых по праву считался эспир, возведенный на Живой площади в Триарби — то была завораживающая своей элегантностью спираль высотой в два, если не три, человеческих роста. Эспир на Живой площади был таким внушительным, что по нему ориентироваться во времени могла значительная часть столицы, просто выглянув из окна; поэтому большинство жителей Триарби предпочитали не тратить лишние монеты на персональные эспиры, особенно учитывая, что срок службы эспиров редко превышал год-полтора — период времени, в течение которого лунный хрусталь, из которого изготавливались эти чудные изделия, был способен определять время суток.

— Судя по цвету, — сказал отец, не отрывая взгляда от спирали, — полдень вот-вот наступит.

Он убрал эспир обратно в карман, взял дочь за ручку, и они побрели к выходу из Морозной рощи.

Стоило отцу с дочерью шагнуть на лестницу, ведущую в королевские покои, как в небо столицы со стороны Морозной рощи взмыл столб бордовой пыльцы, невесомые частицы которой взвивались вверх, будто молодой тонкий смерч. Так случалось всякий раз, когда получивший положенную ему еженедельную порцию королевской крови Эксиль распускал свой бутон и извергал из него столб своей пыльцы в небо, питая защитный пояс орбиты Амплерикса и защищая планету от живших в космосе мерсеби.